А мысли его, тем временем, начали уже танцевать совсем дерзкий танец; хаотично подскакивая и передвигаясь; а иные уже и готовы были выпрыгнуть из раскалившихся мозгов. И уже не мог себе позволить Глеб даже бессилия. И вслед за начинавшимся безумием он уже тоже не мог угнаться. Так, словно совершенно случайно (а быть может и специально) кто-то посадил его на самого резвого и неуправляемого скакуна; а тот понес его, не обращая внимания на суматошные крики хозяина, вслед за совсем не справлявшимся сознанием. Глеб впервые, более чем явственно, почувствовал силу и мощь бессознательного; вскоре ему уже и вовсе почти ничего не оставалось делать, как, - может быть, - только смириться; но и это совсем не избавляло от начавшегося разброда (и беспорядочного движения) в сознании; и все явственнее перед Глебом Маевым, 27-летним (мы на год ошиблись) недавним студентом, находящимся уже год, как в академическом отпуске, и, видимо, не думающим возвращаться), перед Глебом Маевым (в будущем, возможно, известным литератором - несколько десятков его рассказов аккуратно лежали на полке, дожидаясь часа опубликования), и, наконец, перед Глебом Маевым, почти в одиночку, - без какой-либо поддержки извне, погрузившегося в глубины собственного бессознательного; и уже перед Глебом Маевым, невероятно красочно (так, что создавалось впечатление: будто бы собрано все это из мозаики, и собрано только что, и специально для него) проявилась никогда им невидимая картина; и уже перед самой землей - ему неожиданно открылся ее тайный смысл.
И первое время, впервые за долгие годы, наступила вокруг не объяснимая тишина. Пока вновь не начала земля свое обычное вращение. И словно бы уже не было никому никакого дела. И лишь только окно седьмого этажа оставалось открытым.
И образ... Чей-то до боли знакомый образ, как будто на миг мелькнул, - словно удостоверившись в случившимся ранее, или чтобы мы удостоверились в нем, - там. И, быть может, Глеб различил бы в нем кого-то. Но уже было поздно. Глеб был мертв.
02 сентября 2004 г.
рассказ
Борьба
Лепетову, все чаще приходилось бороться. С самим собой. И нельзя было сказать, что эта борьба давала ему такую уж радость. Но и прекращать ее он, вроде как, и не мог. Уже не мог. Потому как - если брошен вызов - необходимо было сражаться.
Когда на самом деле был брошен этот вызов, - Иван Родионович Лепетов не помнил. А может быть, - и вовсе не знал. С недавних пор все случалось само собой. Как будто бы и без его ведома. Но если (вдруг) возникала мысль прекратить борьбу, - он тотчас же, эту мысль, прогонял. Точнее, - "почти" тотчас же. "Почти", - потому как (какое-то время) - все же: смаковал ее. Словно, боясь отпустить. Гадая: что было бы, если бы дело повернулось так, а не иначе?..
Но позволить себе размышлять об этом постоянно - он не мог. Сама его внутренняя сущность - просила борьбы. И он должен был сражаться.
Если у кого сложилось (неверное) впечатление о борьбе, - как о неком страшном и загадочном действии, - то тут верно, пожалуй, лишь второе. Борьба Лепетова, действительно, была загадочная. И, мне думается, если бы он узнал: в чем истинный смысл ее - тотчас бы прекратил. (Зачем сражаться, если...).
Но никакой потаенный смысл Лепетову не открывался. Да, признаться, Иван Родионович и не делал таких уж усилий, - чтобы его узнать. Он просто (с определенных пор) принял борьбу - как должное. И необходимость ее - как то, с чем необходимо было смириться. Чтобы жить дальше.
Но более всего казалось ужасней то, что эта самая борьба - иной раз - намеревалась свести Ивана Родионовича с ума. Конечно, в какой-то мере, он уже и так был сумасшедший. Например, по заверениям бывшей жены (которая - как только представилась возможность - эмигрировала в Израиль; с удивлением, на прощание, посмотрев на, - решившего остаться, - Лепетова). Но можно ли верить "бывшим женам"?.. И Лепетов не верил. Он вообще, - не верил никому. Даже, иной раз, самому себе. И даже то, - что с детских лет принимал: "как должное", - с недавних пор: стало вызывать в нем недовольство. Недовольство, граничащее с раздражением. И, вероятно, тогда же, Иван Родионович заметил: как только "недовольство" начинало в нем разрастаться (порой до значительных размеров) - тот час же (куда-то) пропадало: и беспокойство; и тревога (точнее - постоянная тревожность); и даже,-- как будто, - неуверенность в себе. Эта самая "неуверенность", - тотчас же сходила на нет. А то и - исчезала. Совсем.
Поразмыслив - Лепетов, вдруг, признался себе, что его новое состояние (пусть "внутри" все и кипело от злобы), - для него значительно лучше, нежели предыдущее. Когда он опасался (сделать) лишний шаг. Дабы только не упасть в пропасть. Попасть впросак. Совершить очередную глупость. Когда (стоило ему только проснуться), - и тотчас же его заполняла тревога. Причем шла она откуда-то из подсознания. Отражаясь (от совсем не совершаемых) поступков. Поступков, от которых могло наступить раскаяние. Да оно и приходило к нему. Заочно. И, вероятно, тогда же - начинало мучить его чувство вины. Вины, как водится, ни за что.
Но он переживал всерьез. И доводил себя, иной раз, до сумасшествия. А заодно - и всех близких, которые, вероятно, (в какой-то мере) уже смирились. С его сумасшествием.
Но вот эта раздражительность?.. Эта раздражительность вызывала борьбу. Начало борьбы. А, быть может, - и вызывалось ею.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |