Вслед за этим полковник вдруг резко замолчал и сделал шаг назад, а ассистент, тоже отшатнувшись, едва не налетел на него спиной. В руках Миррена непонятно каким образом оказался дробовик, которого мгновение назад не было. Доктор поднялся с кресла, и крестоносцы стали пятиться — пока их спины не встретили стену.
— Вон из моего дома, — тихо скомандовал Миррен. — Я не верю, что вы защитите меня, так что я тоже в вас больше не нуждаюсь. Проваливайте. Живо!
— Мы вернемся, — пообещал полковник.
— Сомневаюсь, — покачал головой Миррен.
Он проводил их из кабинета вниз, в прихожую, и выпустил из дома. Стоя на пороге, он держал обоих под прицелом, пока они не исчезли в тени дорожки, нырнувшей в заросли запущенного сада. Ветви качались, хотя ветра не было, и стебли плюща пульсировали, как вены. Темно-зеленое средоточие буйной растительности кипело жизнью, и крестоносцы остановились, нерешительно озираясь.
— Пора, — выдохнул Миррен, и сад с жадностью пал на офицеров. Ползучие растения мгновенно закутали их, как паук укутывает свою жертву, а щупальца плюща впились в тела с легким стоном, напоминающим мяуканье. Растения рвали тела крестоносцев на части, как бумажные, и щедро разбрасывали по всему саду. Цветы с чавканьем набрасывались на свежатинку, и капавшую на землю кровь жадно всасывали коренья.
Миррен сдержанно кивнул. Крестоносцы не помогут ему, так что придется отбиваться своими силами. Сад поднимется на его защиту против кого угодно. Когда мертвые наконец придут за ним, он выставит против них армию своих собственных мертвецов. Миррен неторопливо шел по дорожке, и шепчущая зелень расступалась, давая ему проход. Вдруг он остановился и опустился на колени, заметив что-то перед собой. Уоки-токи. Очевидно, кто-то из крестоносцев обронил. Внезапно в голове его родилась мысль, и он улыбнулся. Поднеся станцию к губам, Миррен связался с командованием крестоносцев: «Говорит доктор Миррен. Пришлите, пожалуйста, мне еще солдат».
Довольно долго была одна лишь тишина. А затем в темноте под развалинами, бывшими когда-то клубом «Каверна», раздался шорох движения — кто-то пошевелился. Он еще не был уверен, кто он такой, но боль чувствовал во всем теле. Что-то тяжелое лежало поперек его тела, и он, медленно извиваясь, попытался выползти из-под груза, напоминавшего тело, пугающе обмякшее, безвольное и безответное. В темноте отовсюду доносились негромкие потрескивающие звуки. Осторожно пошарив вокруг себя вытянутыми руками, он почувствовал пустоту, затем согнул ноги, медленно встал, опасаясь в любой момент удариться головой, и поднял руки вверх. Кончики пальцев коснулись твердой массы спрессованных обломков с выступающими острыми камнями. На первый взгляд довольно прочно. Харт пожал плечами. А если б и не очень прочно — все равно с этим завалом ему не справиться.
И тут же замер на месте: он все вспомнил. Джеймс Харт, клуб «Каверна», Шэдоуз-Фолл, Полли… Он припал к земле и, пошарив руками, нащупал то самое, что лежало на нем, ту тяжесть, из-под которой выползал. Это было тело, мягкое, податливое и пугающе неподвижное. Осторожно он нащупал лицо и кончиками пальцев ощутил легкое дуновение дыхания. Впервые за много лет Харт пожалел, что бросил курить: сейчас он готов был пойти на убийство ради того, чтобы его старая зажигалка оказалась в кармане. Он так и застыл, согнувшись в три погибели, скованный всепоглощающим чувством полной беспомощности, а затем вдруг послышался легкий стон, будто кто-то протестовал едва слышным, слабым и неуверенным голосом. Тело под его руками пошевелилось, и Харт осторожно помог лежавшей сесть.
— Полли? Это ты? Как ты? Не ранена? — Он вдруг понял, что своей болтовней не дает ей ответить, и замолчал.
— Не знаю, — прошелестел голосок Полли. — Здесь слишком темно, я ничего не вижу. Вроде бы все мое при мне, только голова жутко раскалывается. Что здесь стряслось?
— Черт его знает. Помню только, как рвануло. — Он нащупал ее ладонь и ободряюще пожал. Ладошка Полли дрожала не переставая, как сердце пойманной пташки. — У тебя случаем нет с собой зажигалки? Или спичек?
— Нет. А где мы сейчас с тобой? Под обломками рухнувшего дома?
— Боюсь, что так. Не волнуйся. Мы в так называемом воздушном кармане, и свод над нами вроде бы достаточно крепкий. Скоро должна подоспеть помощь, и нас с тобой откопают. Только не волнуйся. — Харт не стал уточнять, что запас воздуха скорее всего ограничен и в скором времени может иссякнуть, и чем меньше они двигаются, тем меньше кислорода расходуют. Он не был уверен, что Полли готова к этому. Впрочем, как и он сам.
— Может, они думают, что живых здесь не осталось, — проговорила Полли. — Может, они махнули на нас рукой и уехали. Ведь над головой наверняка тонны обломков.
— Да нет, намного меньше, иначе все бы давно обрушилось. Давай немного подождем. Если никто не появится, начнем откапываться сами.
Харт изо всех сил старался говорить невозмутимо и спокойно, хотя готов был завыть от однообразия темноты. Внезапно он ощутил острый приступ клаустрофобии, и лицо покрылось холодной испариной. Пошатываясь, он поднялся во весь рост и снова ощупал свод. Каменный блок чуть сдвинулся, когда он нажал посильнее, и вокруг послышались зловещие потрескивание и скрипы. Он отдернул руку, но звуки не прекратились. Харт зло ухмыльнулся: взялся за гуж… Он потянул сильнее, и камень, зашатавшись, вывалился, глухо бухнувшись рядом с его ногой. Столб серого света пал вниз, растолкав темноту. Немного, но теперь по крайней мере можно было хоть что-то рассмотреть.
Полли повернулась к свету, и Харт с усилием согнал со своего лица беспокойную озабоченность. Лицо Полли было все в порезах и синяках, губы дрожали — контролировать себя она была не в силах. Затем он перевел взгляд за нее, уловив какое-то шевеление во мраке. В воздушном кармане вместе с ними оказались еще двое. Один из них пытался сесть. Харт поспешил к нему и присел рядом, а Полли, как только глаза ее попривыкли к серому сумраку, ахнула:
— Это же Сюзанна… И Шин Моррисон! Как они здесь оказались? Их столик был далеко от нашего…
— Никогда не ставь удачу под сомнение, — сказал Харт. — Может отвернуться. Давай-ка займись ими, постарайся привести в чувство и заставить двигаться, а я пока осторожненько попробую расширить эту дыру. По-моему, мы недалеко от поверхности.
Он работал предельно осторожно и внимательно, вынимая кусочек за кусочком и увеличивая отверстие. Время от времени он останавливался, когда масса обломков начинала чуть шевелиться. Он понятия не имел, каким образом держался свод над ними, но должен был использовать малейшие шансы. Наконец Харт решил, что отверстие достаточно широко, и помог Полли и двум другим выкарабкаться из мрака к свету. Сам он выбрался последним, и все двинулись через море каменного крошева и металлических обломков к спасительной земле. Моррисон иногда мотал головой, чтобы та прояснилась, Сюзанна прижимала к груди руку — вероятно, сломанную, но в остальном все четверо остались после взрыва в порядке. Полли все еще била дрожь, и Харт обнял ее за плечи. Немного погодя они осмотрелись по сторонам: куда бы ни падал взгляд, всюду были следы разрушения и лежали тела в лужах крови. Там и здесь горели дома, языки пламени рвались к темному небу.
— Как долго мы пробыли в завале? — медленно проговорил Харт. — Когда я пришел в клуб, темнеть только начинало. — Он взглянул на свои часы. — Три часа? Не может быть. Бред какой-то. Как могло случиться так много за три часа?
— Как думаешь, еще кому-нибудь удалось выбраться из клуба? — спросила Сюзанна и поморщилась, пытаясь поудобнее пристроить раненую руку.
— Не похоже, — ответил Моррисон. — Удивительно, как мы-то остались живы. Волшебство. Но вот что с городом-то стряслось, пока мы торчали под завалом? Все очень напоминает зону военных действий… Тут, наверное, десятки тел… Десятки. — Он вытащил из кармана носовой платок и осторожно отер лицо. Из длинного пореза на лбу сочилась кровь, и веки левого глаза слипались, когда кровь подсыхала. Шину стоило немалых усилий держать глаз открытым. — Здесь произошло что-то страшное.
Поддерживая друг друга, они выбрались на пустынную улицу. Почти все фонари были разбиты, но света хватало: сияла полная луна и полыхали дома. Воздух был густ от запаха дыма. Повсюду лежали тела и остатки тел; кровь подсохла, но кое-где она была еще влажной: Моррисон только раз убедился в этом, прикоснувшись к ней. Тела некоторых мертвецов были в военной форме.
— На город напали, — сказала Сюзанна. — Террористы или что-то в этом роде.
— Нет, — раздался резкий голос — Не террористы. Солдаты Господа. Стоять! Руки вверх!
Все четверо осторожно обернулись, поднимая руки. Одинокая фигура в военной форме с автоматической винтовкой в руках держала их на прицеле. Солдат казался на удивление молодым, но лицо его было решительным и мрачным, а винтовка в его руках не дрожала. Солдат холодно посмотрел на Сюзанну, поднявшую лишь одну руку:
— Я сказал, всем поднять руки!
— Она не может, — вступилась Полли. — У нее рука сломана.
— Поднять руки, — твердил солдат. Губы его дрогнули в улыбке, когда Сюзанна мучительно пыталась приподнять руку хотя бы на несколько дюймов. От боли и напряжения пот градом катился по ее лицу.
Харт нахмурился, но тут же придушил в себе ярость. Попытайся он броситься на солдата — тот наверняка успеет выстрелить. Лучше подождать своего шанса. Солдату наконец наскучила забава, и он махнул рукой Сюзанне: отставить.
— Нам приказано брать пленников, если представится возможность, — решил пояснить вояка — Никогда ведь не знаешь, сколько потребуется заложников, чтобы держать в узде население. К сожалению, мой взвод ушел вперед, а меня оставили здесь. Сержант сказал, что на эту кучу мусора достаточно будет одного часового. А тут вдруг вы нарисовались. Четверо грешников, выкопавшихся из своей могилы. Единственные выжившие из посетителей декадентского клуба.
— Декадентского? — удивился Моррисон. — Вы, должно быть, не в курсе…
— Заткнись, — лениво оборвал его солдат. — Вы четверо — теперь моя головная боль. Терпеть не могу сложностей. Я не могу торчать здесь и охранять вас, а поблизости нет никого, кому бы я мог сдать вас под охрану. Так что выход один — пристрелить большую часть вашей группы. Тут ничего личного, согласны?
Прежде чем кто-либо из них успел что-то сказать, солдат, вскинув винтовку, прицелился в Харта и нажал на спуск. Сухой щелчок — и ничего не произошло. Солдат в смущении опустил взгляд, а Моррисон шагнул вперед и врезал солдату в зубы. Тот отшатнулся назад, но не упал и винтовку не бросил. Моррисон, выбрав короткую паузу, нанес точный удар ногой в пах. Кровь схлынула с лица солдата, и он рухнул на колени. Моррисон вырвал у него из рук винтовку и прикладом ударил солдата в висок. Крестоносец упал ничком и больше не шевелился. Моррисон, склонившись над ним, бешено оскалился:
— В следующий раз, когда я тебе врежу, падай, придурок.
— По-моему, надо отсюда сматываться, — сказал Харт. — Пока за придурком не вернулся кто-нибудь из его дружков.
Не решив, в каком направлении двигаться, они побрели по пустынной улице — улице, казалось, забывшейся кошмарным сном. Слышны были только потрескивание пламени и их шаги. И куда бы они ни смотрели, всюду глаз находил разрушение и мертвые тела. Тела мужчин, женщин, детей — в неуклюжих позах застывшими глазами смотревших, как догорают их дома.
Харт попытался сказать что-нибудь утешительное Полли, которую продолжала бить дрожь, но слова не приходили. Горе было слишком глубоким и неодолимым, чтобы его можно было уместить в простую фразу. Харт лишь из телепрограмм был знаком с войнами и мятежами, и ни одна из них не подготовила его к встрече с военной реальностью — с растерзанными телами, с запахом гари спаленных домов. Будто какой-то разгневанный бог спустился с небес и в угоду своей детской досаде растоптал улицу, наказав ее за чрезмерную независимость, безопасность и беспечность. Будто ее счастливая повседневная реальность каким-то образом согрешила против мстительной вселенной.
Все четверо резко обернулись на звук приближающегося автомобиля. Харт увел группу в тень ближайшего переулка, и они молча проводили взглядами с ревом промчавшийся мимо конвой из джипов, битком набитых военными с оружием. Ни один из солдат не обращал внимания на разрушения, словно на своем веку они столько насмотрелись подобного, что теперь их ничто не трогало. Наконец последний джип скрылся за углом, и опять все стихло.
— Надо убраться подальше от улицы, — проговорил Моррисон, — и избегать открытых мест, чтобы случайно не наткнуться на патруль.
— Сюзанна не сможет долго идти, — сказала Полли. — Ей нужен врач.
— Вон там, по-моему, можно отсидеться. — Харт показал на соседнее здание. — Смотрите, снаряд проломил крышу, но дом не сгорел и первый этаж выглядит вполне сносно. Похоже, там никого нет. Вы можете спокойно переждать, пока я схожу за подмогой. Если, конечно, в Шэдоуз-Фолле еще можно кого-нибудь найти.
— Не уходи, это опасно, — попросила Полли.
— Я везучий. Кроме того, кому-то идти все же надо — хотя бы для того, чтобы найти Сюзанне доктора. Я недолго. Приглядывай за женщинами, Шин. Постарайтесь отдохнуть, но, пожалуйста, не высовывайтесь. Вы и не заметите, как я вернусь с подмогой.
Подарив своим спутникам улыбку, Харт вышел на улицу и исчез, проглоченный тенями. Полли оцепенело потрясла головой.
— Не надо было его отпускать. Его убьют…
— Не факт, — попытался ее успокоить Моррисон. — Я проверял винтовку, которую отобрал у солдата: она исправна, магазин полный. Почему она дала осечку, когда стреляла в Харта, ума не приложу. Кто его знает, может, он вправду везунчик. И может, именно потому мы трое выжили, что были с ним рядом.
— Простите меня, я просто валюсь с ног от усталости и ничего не соображаю, — с трудом проговорила Сюзанна. — Пожалуйста, пойдемте скорее в дом, пока меня не вырвало и я не отключилась.
Отец Кэллеген сидел в своем кабинете и нервничал. Хотя, если разобраться, повода особо переживать у него не было: ему ведь пообещали, что все пройдет гладко. И тем не менее он сидел в кабинете и болезненно прислушивался к доносящимся с улицы женским крикам. Они оборвались неожиданно, и павшая тишина показалась Кэллегену еще страшнее. Он посмотрел в окно и увидел горящие дома. Пальцы его сжались в кулаки, когда он пытался уговорить себя, что это делается во благо. Он с самого начала полагал, что приход крестоносцев в город неминуемо приведет к конфликту, но цель оправдывает средства. Дверь в Вечность должна перейти под контроль христианских властей. Она была чересчур важна, чересчур могущественна, чтобы оставаться в руках такого язычника, каким всегда был Время. И если Дверь вправду открывает доступ к самому Всевышнему…
Контроль над Дверью неизбежно означал и контроль над городом, но контроль временный. Мир восстановится сразу же, как только крестоносцы подавят сопротивление оппозиции. А следом начнут восстанавливать и здания, и тогда невинно пострадавшие утешатся. Вторжение было неизбежным злом — злом во имя большего добра.
Все закончится хорошо, уверяли крестоносцы.
И тем не менее очень трудно было священнику спокойно сидеть в кабинете, когда кругом страдали и мучились люди. С самого начала вторжения душа звала его из дома спешить на помощь горожанам, но крестоносцы бы не допустили этого. От него требовали соблюдать конспирацию, даже поставили у двери дома часового — на тот случай, если факт его коллаборационизма с крестоносцами станет известен. Очень Кэллегену не нравилось значение слова «коллаборационист», однако тогда он кивнул и согласился. Но ведь люди могут и не понять его.
А люди время от времени звонили по телефону, молили о помощи, и он утешал их, как мог. Но потом телефон звонить перестал: когда Кэллеген поднял трубку, она молчала. И непонятно было — то ли линии замолчали во всем городе, то ли крестоносцы, не желая, чтобы он с кем-нибудь разговаривал, отключили телефон одному ему. Вот уже несколько часов аппарат не работает. Крестоносцы уверяли его, что операция пройдет мгновенно, с вовлечением минимальных сил, что фактор внезапности дает им преимущество, необходимое для подавления средств обороны города. А без этих средств ничто не остановит крестоносцев, рвущихся к Саркофагу и — через него — к самому Времени. Кэллеген попытался связаться с крестоносцами по спецсвязи. Он мысленно слышал, как там, у крестоносцев, заходится трезвоном телефон. Никто не отвечал. Видать, очень заняты. Не могут же они вот так просто игнорировать его.
Во входную дверь с силой постучали, и Кэллеген подпрыгнул в кресле. Краска стыда залила его лицо, и несколько мгновений он не хотел вставать и подходить к двери: вдруг это крестоносцы пришли наказать его за скрываемые сомнения. Отбросив эту мысль, он поднялся на ноги. Скорее всего, к нему прислали кого-то, чтобы объяснить, в чем проблема и почему операция затягивается. Какие забота и внимание. Крестоносцы не хотят, чтобы он волновался. Кэллеген взял себя в руки и не спеша отправился открывать. С порога, небрежно кивнув, часовой протянул ему большую шляпную коробку. Кэллеген автоматически подставил руки и удивился ее весу.
— Верховный главнокомандующий прислал вам подарок, — доложил солдат. — Он сказал, это для вашей коллекции.
Кэллеген хотел было поблагодарить солдата, но тот отвернулся и продолжил выполнять обязанности часового. Священник растерянно поморгал часовому в спину, попятился в прихожую и захлопнул дверь.
Его коллекции? В разговоре с Ройсом он едва упомянул о своем интересе к дешевым журналам на газетной бумаге и всевозможным реликвиям, но главнокомандующий, кажется, пропустил это мимо ушей. Крышка коробки была залеплена липкой маскировочной лентой. Может, внутри записка — в любом случае, гораздо интереснее отнести эту загадочную штуковину в кабинет, чем стоять посреди прихожей и гадать, что внутри.
Кэллеген принес тяжелую коробку в кабинет, водрузил на стол и отправился за ножницами. Как всегда, они нашлись в самую последнюю очередь. Он быстро разрезал ленту, поднял крышку и замер: в нос ударил запах — густой, неприятный и смутно знакомый. Кэллеген положил крышку рядом с коробкой, достал изнутри ком бумаги, прежде, очевидно, уже использовавшейся в качестве упаковочной, и наконец увидел то, что прислал ему Ройс.
Это была голова Лестера Голда. Один глаз выбит, затылок — сплошное темно-красное месиво, рот безвольно распахнут, на подбородке запеклась кровь. Уцелевший глаз с укором глядел на Кэллегена.
«Для вашей коллекции…»
Кэллегена сковал такой шок, что он был не в состоянии почувствовать ни слабости, ни ярости, ни жалости к убитому Голду. В душе и рассудке его осталось место лишь для стремительно растущего ощущения собственного предательства. Они обещали ему, что захват города будет произведен цивилизованными методами и с минимальным применением силы.
Они лгали.
Надо выбраться из дома. Надо пробраться в город и своими глазами взглянуть, чем на самом деле занимаются крестоносцы. Если они лгали ему о количестве примененной силы, о чем они лгали еще? Боже милостивый, чему он развязал руки здесь, в Шэдоуз-Фолле?
Кэллеген больно прикусил губу и задышал глубоко, пытаясь взять себя в руки. Надо хорошенько все обдумать. Очевидно, Ройс не рассматривал его как угрозу планам крестоносцев, иначе не прислал бы ему голову. Это было сделано для того, чтобы запугать его и отбить охоту вмешиваться. Ройс думает, что он слабый. Что ж, придется доказать, что главнокомандующий заблуждается.
Выбраться из дома большого труда не составит. Часовой стоит у входной двери и, возможно, еще кто-нибудь наблюдает за черным ходом. Однако вряд ли кто-то стережет двери в патио, поскольку они ведут в обнесенный каменной стеной сад, выхода из которого нет. За исключением оставшейся еще от прежних владельцев низенькой двери — они сделали ее для собаки. Кэллеген никогда не пользовался ею, и дверца заросла. Теперь увидеть ее было невозможно, если не знать, где она. Протиснуться сквозь нее будет непросто, но он постарается. Он обязан постараться.
Кэллеген накрыл коробку крышкой, погладил ее, будто прося прощения, и вышел в патио прежде, чем успел начать обдумывать причины не делать этого.
Все прошло гладко. Никто его не заметил, никто не попытался остановить. Машина его стояла на улице там же, где он ее оставил. Кэллеген открыл дверь, забрался внутрь, в любую секунду ожидая окрика или даже пули, однако все было тихо. Он повернул ключ, пробормотал короткую молитву и поехал в город. В преисподнюю.
На каждой улице попадались здания либо разрушенные снарядами, либо сожженные. Пожары продолжали бушевать, и никто не тушил их. Всюду виднелись тела расстрелянных мужчин и женщин, некоторые были насажены на колья оград в устрашение остальных. Часто по дороге попадались распятые — прибитые через руки к каменным стенам тяжелыми железными костылями. Некоторые из них были еще живы. И повсюду стены пестрели символами и лозунгами. «Кайся, грешник!» «Виновных — к ответу!» «Это День Божьего Суда!»
Раскинув руки, тела на улице в лужах собственной крови лежали там, где их застала смерть. Начинали слетаться мухи. Кэллегену пришлось сбавлять скорость, чтобы объезжать мертвых. Чем ближе центр города, тем больше было пожарищ.
«Пир Сатаны, — горько подумал Кэллеген. — И в ответе за это — я».
В конце улицы он остановился, чтобы сориентироваться, и заметил группу солдат, забавлявшихся с Дереком и Клайвом Мандервиллями. Солдаты встали в круг, и каждый из них по очереди бил Клайва, причем с каждым разом чуть сильнее. Лицо парня уже было в крови, ноги дрожали и подкашивались. Он был слишком ошеломлен, чтобы защищаться. За пределами круга стоял сержант и, похохатывая, держал на прицеле Дерека, а тот отчаянно пытался убедить сержанта пойти с ним на какую-то сделку. Сержант, похоже, его совсем не слушал.
Кэллеген отвернулся. Сейчас нельзя вмешиваться — могут задержать и арестовать. Он в ответе за происходящее в Шэдоуз-Фолле, значит, обязан сделать все, чтобы положить этому конец. И кажется, он знал, как это сделать. Есть человек, который в состоянии остановить нашествие крестоносцев и повернуть его вспять. Человек, обладающий верой и могуществом. Святой Августин.
Отец Кэллеген громко рассмеялся, и смех его не был радостным. Вместе он и Августин покажут крестоносцам, что есть гнев Божий.
Вихрем вырвались эльфы из страны-под-горой, материализовавшись в Шэдоуз-Фолле, и набросились на крестоносцев, как стая голодных волков на жертву. В одно мгновение тысячи эльфов возникли ниоткуда. Закованные в свои древние панцири и со своим жутким оружием, они скакали верхом на сияющих медью и латунью доспехов конях и неслись по воздуху на удивительных аппаратах из серебряной канители. Кобольды мчались на внушительного вида мотоциклах, двигатели которых работали на человеческой крови, а спригганы явились в таком жутком обличье, что мало чем напоминали живых существ.
Крестоносцы остановились, раздраженные и сбитые с толку появлением нового врага. Офицеры сразу же прозвали эльфов демонами и дьяволами, сатанинским отродьем и пытались отвратить их поднятыми над собой распятиями, но только насмешили эльфов. Жители Фэйрии были старше самой древней земной религии. С легкостью и головокружительной скоростью они пронеслись сквозь передовые части крестоносцев, оставив за собой массы окровавленных вражеских тел. Сверкали мечи, гремели орудия, и разрезали темноту сполохи выстрелов энергетического оружия.
Яростная битва теперь охватила весь периметр города с очагами в центре — там, где эльфы натыкались на отдельные части крестоносцев. Один эльф бросился на танк, когда тот выполз из боковой улочки. Его мощные руки легко разорвали броневые листы — словно вскрыли консервную банку, чтобы достать вкусненькое. Танкисты в ужасе завопили, а эльф оседлал танк, как коня, и машина ревела, буксуя на месте, будто пытаясь сбросить наездника.
Эльф захохотал, протиснулся, извиваясь, в проделанную им в броне дыру и набросился на полумертвых от ужаса танкистов. Деваться им было некуда и отбиться невозможно: слишком тесно. Эльф стал отрывать им головы и пить кровь, бьющую фонтаном из шей. Дикие вопли из чрева танка стихли мгновенно, и эльф, разодрав на части тела, угомонился. Водителя он оставил себе на десерт: вырвал из его груди и сожрал еще трепещущее сердце. Потом выбрался из танка, напевая древнюю песню на давно всеми забытом языке, и отправился на поиски новой жертвы, способной утолить вновь просыпающийся голод.
На улицах и площадях крестоносцы встречали эльфов шквалом перекрестного огня. Эльфов это чуть задерживало, но не останавливало. Очень непросто было убить эльфа, и холодная решимость и отвага — это мифы, придуманные человеком себе в утешение. Кое-где солдатам удавалось загнать в ловушку кого-нибудь из эльфов — они поливали его из автоматов, не жалея патронов, видя, как он извивается и вопит. И неизбежно прекращали огонь, когда кончались патроны, а затем с ужасом наблюдали, как в считанные секунды восстанавливался израненный эльф и кидался на них с прежней яростью.
Взрывы ракет и гранат разносили эльфов в клочья — куски тел разлетались в стороны, но даже и в этом случае фрагменты постепенно сползались, чтобы слиться воедино. Жители Фэйрии были не в состоянии изменить свою форму, и это делало их уязвимыми. Но умелое владение страшным по своей эффективности оружием значительно перевешивало их недостатки. На залпы ракет и снарядов эльфы отвечали потоками элементарных частиц и лучами высокоэнергетичных лазеров, сея всюду смерть и разрушение.
Высоко в небе один за другим атаковали вертолеты крестоносцев драконы. Вертолеты имели броню и несли мощное вооружение, однако драконы были быстрее и маневреннее, а еще они были огнедышащими. Драконы атаковали вертолеты на немыслимых курсовых углах, и пылающие машины падали с неба, как скомканные носовые платки. Обломки рушились как на солдат, так и на эльфов, но поднимались только эльфы.
«Трепещите, миры. Эльфы снова идут воевать».
Оберон на скелете коня со сверкающими костями скакал в самое сердце хаоса, и световое копье вновь и вновь вылетало у него из руки. Копье это было не остановить, и невозможно было увернуться с его пути, оно могло выбрать своей целью одного из тысяч, где бы он ни был. Копье пробивало и стены домов, и сталь и, поразив жертву, возвращалось в руку Оберона, как верный пес к своему хозяину. Офицеры крестоносцев гибли один за другим, порой являясь перед Обероном нанизанными на блестящее древко. Оберон отрубал им головы и приторочивал к своему седлу.
Закованная в броню с шипами, вышагивала в эпицентре сражения Титания, сжимая в руке старинный длинный меч Костолом. Он с легкостью разрубал плоть, кости, не щадил и металл, и никто был не в силах противостоять ему. Она взмахивала тяжелым клинком, будто он ничего не весил, и торила им широкую кровавую дорогу.
А Пак, горбатый Пак, Хранитель Оружия, хромая между сражающимися, отдавал приказы и радостно смеялся, глядя, как умирают люди. На нем была диадема Хаоса, и неудача, шагая бок о бок с ним, ласково заботилась обо всех, кто попадался им на пути.
Некоторые механизмы разрушения и убийства работали самостоятельно, повинуясь программе, которую заложили в них эльфы. Ревущий Поток безостановочно бил во всех направлениях и топтал солдат. Разрушитель Надежд, невидим и неосязаем, выжигал мечты и убивал веру там, куда падал его раскаленный взгляд. Крестоносцы теряли все, во что они верили, и в рыданиях бежали с поля боя. Похититель Воли опустошал рассудки солдат и оставлял их истерически хохочущими. И отовсюду, где падали сраженные захватчики, их тела переносились в Котел Тьмы, из которого они восставали и сражались уже на стороне Фэйрии. Падая под огнем своих бывших братьев, солдаты кричали от недоумения и ужаса, видя в черных провалах глазниц «восстановленных» крестоносцев собственную неотвратимую судьбу.
Бились тысячи солдат и тысячи эльфов, но солдаты погибали легко, а эльфы не погибали вовсе. Однако битва шла с переменным успехом, и поначалу одна сторона захватила преимущество, перешедшее затем к противнику. Крестоносцы ввели в бой своих жрецов-магов, чтобы отвратить волшебную силу оружия Фэйрии. Жрецы вырывали у «восстановленных» навязанную им эльфами волю, и те вновь падали замертво. Молитвы жрецов внесли сбои в работу волшебного оружия — и оно начинало бить как по чужим, так и по своим. Гранатометы и минометы рассеивали эльфов и не давали им наступать.
Ни одна из охваченных яростной битвой сторон не задумывалась о разрушениях, которые они несут городу, как не задумывалась и о жизнях горожан. Лишь ветер, воя, беспрепятственно гулял по разбитым улицам — такой ледяной, что застывало все, к чему он прикасался. Отступая, крестоносцы взрывали дома, обрушивая их на эльфов и хороня противника заживо. Ослепленные схваткой, эльфы и крестоносцы продолжали сражаться, не видя вокруг ничего, пока наконец по какому-то негласному соглашению и те и другие неожиданно отступили передохнуть, зализать раны и спланировать новые удары.
Тягучая зловонная тишина пала на Шэдоуз-Фолл, вернее на то, что от него осталось. Повсюду были видны только языки пламени и черный дым.
. ИНТЕРЛЮДИЯ
Ночь.
Притихший город залечивал раны. Обе стороны, столкнувшись с непредвиденными потерями, были вынуждены отступить и окопаться, дав себе передышку перед следующим броском. Солдаты и защитники покинули улицы, драконы и вертолеты — небо, оставив после себя хрупкую, израненную тишину. Ничто и никто не передвигался по пустым улицам, лишь негромко потрескивал огонь в догоравших зданиях. Их тусклое малиновое свечение судорожно пульсировало в ночи, как много-много догорающих свечек. Как догорающий город в темноте ада. Где-то стучала на ветру дверь, и прикрыть ее было некому. Порывистый ветер гнал по улице обрывок бумаги — до тех пор, пока тот не обернулся вокруг чьей-то вытянутой неподвижной ноги. Повсюду вокруг дома, в котором прятался Шин Моррисон, лежали тела. Лежали недвижимо, будто сломанные игрушки, в лужах подсыхающей крови, и казалось, что сражение покатилось дальше, а их бросили и забыли. Моррисон все надеялся, что кто-то придет и уберет трупы, но никто не приходил.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |