Такая же тактика сохранится и в последующие годы. Отказ от одиночных карательных походов; уход от крупных боевых столкновений; движение войск только по заранее расчищенным и тщательно охраняемым дорогам; и потом много-много огня. Это был чисто ермоловский подход — медленное, поступательное покорение края с минимальными потерями для себя и максимальным уроном для местного населения. А уж мирное это население или не мирное — об этом не могут договориться даже в наши дни.
1847 год. Санкт-Петербург, Первый кадетский корпус.
Письмо кадета Джемалэддина к родителю его Шамилю: Здравствуйте, дорогой и неоцененный мой родитель. В продолжение 8 лет нашей разлуки я не имею никакого известия о вас. Поверьте, любезный батюшка, что молчание ваше сильно огорчает и беспокоит меня и даже служит причиною, что я не могу учиться так, как бы следовало при всех тех средствах, которые я имею по милости Монарха Русского, который печется о нас, как о собственных детях своих. Я воспитываюсь в Первом кадетском корпусе, и представьте себе наше счастье, дети Великие Князья Николай Николаевич и Михаил Николаевич каждый день бывают у нас и вместе с нами обучаются фронту. Теперь опишу вам, как я провожу время: каждый день, исключая пятницы и воскресенья, в продолжение шести часов учусь по-франиузски, по-немецки, по-русски и разным другим полезным наукам, танцеванию, к которому я очень приохотился, а также и гимнастике. Одним словом, я провожу время приятно и с большою для себя пользою. Еще раз умоляю вас, любезный батюшка, напишите мне хотя бы несколько строчек, тогда я буду знать, что вы не забыли меня. Прощайте, остаюсь всегда послушный и любящий сын ваш Джемалэддин.
Наивный юноша, разве он мог знать, что его письма не уходят дальше жандармского управления. А если б и уходили, Шамилю в ту пору было уже не до переписки. У него провалился крупный поход в Кабарду — тамошнее население не приняло идей мюридизма. К тому же русские осадили укрепленный горцами аул Салты. 50-дневная осада, поначалу не предвещавшая успеха, успехом-таки увенчалась благодаря лазутчикам, отравившим в ауле всю воду.
Битва за Салты была одной из крупнейших баталий Кавказской войны. 30 тысяч наступавших, примерно столько же оборонявшихся. Именно под Салты русский хирург Пирогов впервые в истории военно-полевой медицины применил эфирный наркоз. Обороной аула руководил самый молодой из наибов Шамиля — Идрис. Ему наркоз не потребовался. Когда все было кончено, Пирогов ампутировал голову убитого в ходе штурма Идриса и забрал ее в качестве сувенира.
Потеря Салты была первой крупной военной неудачей Шамиля, затем последовали и другие.
В 1848-м пало одно из важнейших укреплений — аул Гергебиль. Обороной должен был руководить Хаджи-Мурат, но он не явился, сославшись на болезнь. Шамиль впервые заподозрил измену.
Зимой 1849-го русские начали рубку крупной просеки на Шали. Отряды имама пытались нападать на лесорубов, но тех хорошо охраняли; затем пытались перегородить уже вырубленную просеку, поставив поперек нее укрепление с пушками, но стена была взорвана. В конце 1850-го шалинская просека была закончена, и аул Шали покорился русским. А оттуда уже открывался путь на Ведено. Среди прежде покорных Шамилю горских обществ началось глухое брожение, но имам был неумолим:
От властелина правоверных Шамиля. Повеление. Настало время жертвовать жизнью и восстать против врагов Аллаха, если вы веруете в Аллаха и его пророка; иначе оставьте край ислама и перейдите в земли неверных, ибо земной шар обширен. Но знайте, что я не буду щадить кровь и состояние ваше и направлю на вас моих наибов, потому что вы есть помощники, путеводители и крылья неверных. Да оповестит ведающий о сем неведающему.
В том, что в войне наступил перелом и что русские по прошествии 30 лет вернулись к разработанной Ермоловым тактике, отчасти заслуга и самого генерала Ермолова. Опальный старик жил в Москве, редактировал в уединении свои дневники, тешился воспоминаниями. И вдруг — письмо от старого знакомца, князя Воронцова, кавказского наместника. Воронцов просил совета, он как раз только недавно выбрался из «сухарной» экспедиции, где похоронил большую часть своего войска. Ермолов ответил, затем Воронцов написал вновь — так завязалась приватная переписка. Наместник не афишировал, что его консультирует, наверное, самый опальный из всех генералов.
В те годы в Петербурге вышла книга официального историка Н. Устрялова «Историческое обозрение царствования Николая I». Так вот император лично вычитывал рукопись этой книги и собственноручно вымарывал из нее все упоминания о Ермолове и его победах. А ведь прошло столько лет! Возможно, это была ревность к чужой славе.
Рапорт начальника Сунженской линии генерала Слепцова о набеге на крупный неприятельский аул Гехи. Июль 1851-го: Гехинцы — упрямейшие и злейшие из всего чеченского населения. Вместе с абреками и беглыми разных племен постоянно обнаруживали себя особенно враждебным к нам расположением. Желая проучить непокорных собрал отряд из 500 казаков и 200 милиционеров. Выступили мы тайно, ночью, быстро миновали по просеке Гехинский лес и к утру уже были на месте. Не более как в четверть часа аул был охвачен казаками и милицией. Пока испуганные жители искали спасения в лесах, имущество их было истреблено и расхищено. Также захвачена слишком тысяча штук крупного скота и лошадей. Наконец, обремененным добычею казакам мною приказано было отступать. Между тем сбежавшийся со всех сторон из Урус-Мартана, Рошни и других аулов неприятель с каждой минутой усиливался. Озлобленные потерей последнего своего достояния и подстрекаемые пронзительными воплями бегущих за толпой женщин — не возвращаться без имущества, захваченного нами, — чеченцы гибли в ожесточенном исступлении — бросались поодиночке на целые резервы и испускали дух на штыках егерей.
Лев Толстой. «Хаджи-Мурат»: Перед жителями стоял выбор: оставаться на местах и восстановить с страшными усилиями все с таким трудом заведенное и так легко и бессмысленно уничтоженное, ожидая всякую минуту повторения того же, или, противно религиозному закону и чувству отвращения и презрения к русским, покориться им. Старики помолились и единогласно решили послать к Шамилю послов, прося о помощи.
В декабре того же 1851 года начальник Сунженской линии Слепцов будет убит при попытке повторно ограбить Гехи. Набег отобьют вызванные жителями войска Шамиля. (По иронии судьбы ныне имя беспощадного генерала носит крупнейший в Ингушетии лагерь чеченских беженцев. Он так и называется — Слепцовский. Название пошло от расположенной поблизости станицы, которую в свое время назвали в честь покойного генерала.)
У Толстого говорится, что Слепцов погиб накануне бегства к русским Хаджи-Мурата. Это ошибка. Наиб Аварии, второй человек после имама, Хаджи-Мурат совершил свое знаменитое предательство на две недели раньше указанного у классика срока.
Из показаний Хаджи-Мурата, данных им во время допроса: При первом имаме я был мирным. Второго имама я умертвил. Вскоре явился третий имам — Шамиль. Три года я отстаивал от него Аварию, опираясь на русских. За это они произвели меня в прапорщики милиции и давали много денежных наград. Потом я убежал и стал повиноваться Шамилю. Назначенный наибом Аварии, я в продолжение последних 12 лет воевал с русскими.
Допрашивал Хаджи-Мурата ничем в ту пору не примечательный ротмистр Михаил Лорис-Меликов (он немного говорил по-аварски). Через 30 лет этот человек станет министром внутренних дел Российской империи. Он также возглавит Верховную комиссию по борьбе с крамолой и будет автором мощной программы по борьбе с терроризмом. После того как народовольцы убьют Александра II, Лорис-Меликов откажется от всех своих постов и навсегда покинет страну. Он умрет за границей. Оттуда тело его будет доставлено на Кавказ и похоронено неподалеку от тех мест, где когда-то простой ротмистр Лорис-Меликов допрашивал знаменитого Хаджи-Мурата.
Из показаний Хаджи-Мурата: Шамиль мне оказывал предпочтение перед другими наибами. В 1843 году мы вместе громили русские крепости в Нагорном Дагестане, потом на Лезгинской линии я угнал 7000 голов скота. В 1845-м во время похода русских в Дарго я отбил весь их обоз с сухарями, затем похищал родственников разной дагестанской знати и брал за них выкуп. И снова отгонял скот и все время бил русских. Потом вместе с Шамилем я ходил в Кабарду, чтобы посредством мюридизма связать народы Восточного и Западного Кавказа, подобно тому, как связаны Чечня и Дагестан, но тамошние жители нас плохо встретили, и нам пришлось убраться. С тех пор удача отвернулась от меня. Оборонял аул Салты, сражался в Чечне под Шали, однажды ночью ворвался в Темир-Хан-Шуру, чтоб разграбить лавки, но всюду был разбит.
Обвиненный за ряд крупных военных неудач в измене, лишенный якобы за притязания на власть имама наибства, Хаджи-Мурат решил отомстить. Он заложил всех горских авторитетов и всех наибов поименно. Рассказал, кто где живет и какую власть имеет. Назвал точное число орудий и боеприпасов, имеющихся у Шамиля. Даже указал, где именно находятся арсеналы. Никакая разведка не могла дать русским больше, чем рассказал Хаджи-Мурат.
Из показаний Хаджи-Мурата: Военные сипы Шамиля состоят приблизительно из 30 тысяч войска при 30 наибах. Наиб имеет своих пятисотенных, сотенных и десятников, на обязанности которых лежит исправность оружия в войске; они же должны выводить людей по тревоге или в набеги. За какую-либо вину, а также за неимение пороха провинившегося сажают в яму или налагают на него денежный штраф. По выбору народа и самого Шамиля назначается к наибу мулла, которому вверена судебная часть наибства; смертная казнь предоставлена исключительно одному Шамилю. Доход Шамиля состоит в пятой части добычи и, сверх того, в отдельных подарках, подносимых наибами или просителями. Деньги его хранятся в двух аулах — Карате и Ведено. В последнем месте он имеет до 150 тысяч рублей золотом и серебром. Оружия и драгоценных вещей у него большое количество. Беглых солдат, в прислугах находящихся у горцев, очень много, преимущественно мастеровых, на обязанности которых лежит делание артиллерийских лафетов и ящиков. По наряду они ходят в поход с орудиями. Весь порох выделывается в Ведено мастером турецкоподданным Джафаром. Уже более 8 лет живет он в горах; им устроены 12 машин, которыми выделывают порох. В том же селении живут два беглых офицера, которые обучают солдат и смотрят за порядком.
Хаджи-Мурата принимали как дорогого гостя: кормили, поили, давали деньги. Он даже побывал на балу у самого князя Воронцова — кавказского наместника. А через несколько месяцев, весной 1852-го, Хаджи-Мурата убили при попытке к бегству. Бытовало несколько версий случившегося. По объяснению некоторых военных, приспешник Шамиля изначально явился к ним со шпионскими целями, а когда пришла пора бежать, то не рассчитал силы и был настигнут погоней. По версии горцев, русские специально инспирировали этот побег, чтобы иметь повод пристрелить исчерпавшего себя доносчика.
Граф Толстой, служивший в ту пору артиллерийским поручиком в Закавказье, придерживался третьей, наиболее душещипательной версии. В его повести много говорится о душевных метаниях Хаджи-Мурата, о его желании вновь обрести бесшабашную свободу, о тоске по родным, оставшимся под властью Шамиля.
Но так или иначе, а кавказский террорист номер два, как бы теперь назвали Хаджи-Мурата, перестал существовать. Его обезглавленный труп похоронен в горах на территории нынешнего Азербайджана. А вот голова, по утверждению Льва Толстого, еще долго путешествовала в мешке по русским укреплениям и демонстрировалась полупьяным казакам.
На самом деле судьба этого страшного трофея была несколько иной. Голову Хаджи-Мурата действительно отсекли и тут же под усиленной охраной отправили в Тифлис в ставку кавказского наместника.
Из рапорта кавказского наместника Воронцова военному министру Чернышеву. Тифлис. 1 мая 1852 года: Любезный князь, сегодня голова Хаджи-Мурата прибыла в Тифлис. Она находится в отличном виде и направлена мною в госпиталь. Любопытство видеть ее всеобщее; и все же я не счел приличным выставить ее на базаре, как многие бы желали, а только позволил, чтобы приходили осматривать ее в госпитале. Там ее приготовят, чтобы уже в ближайшие дни послать череп Хаджи-Мурата в Петербург. Таким образом, никому нельзя будет сомневаться или притворяться сомневающимся, что этот человек — ужас стольких людей и провинций — действительно умер.
На голову Хаджи-Мурата тогда собрался смотреть чуть ли не весь Тифлис. Некоторые даже приходили с альбомами, чтобы сделать зарисовку на память. Наконец, после всех аншлагов и столпотворений голову освободили от мягких тканей и уже в виде черепа отправили в Петербургскую военно-медицинскую академию в подарок знаменитому хирургу Пирогову.
Профессор был большим ценителем подобных трофеев. В его богатой, собиравшейся много лет коллекции черепов уже красовалось немало экземпляров с Кавказа, в том числе и череп ранее убитого наиба Шамиля Идриса. Но это был командир средней руки, не то что Хаджи-Мурат. Новый трофей пришелся Пирогову по вкусу и стал настоящей жемчужиной его коллекции.
Впоследствии череп Хаджи-Мурата перекочевал в петербургскую Кунсткамеру, где и находится по сей день. Этот экспонат никогда не выставлялся и всегда хранился в запасниках.
Хаотичные поступки, бессмысленные предательства и бездарная смерть главного сподвижника Шамиля впервые дали понять: дух горцев серьезно надломлен. Между тем войска, развивая свои успехи, очистили от леса берега рек Мичик и Гудермес и истребили все находившиеся там аулы. Затем в декабре 1852-го было сожжено одно из самых крупных чеченских селений — Ханкала. Уцелевших жителей тут же этапировали под стены крепости Грозной.
Князь Воронцов. Из служебной переписки: Желая извлечь наибольшую выгоду из переселения столь значительного числа жителей в наши пределы, я разрешил производить ханкалинцам выдачу провианта по наличному числу душ и по известным правилам. Имею честь просить Высочайшего соизволения на внесение потребной на это суммы в смету на следующий год.
Современные лагеря беженцев с их казенной похлебкой и выдачей одеял по разнарядке немногим отличаются от тех, что создавались Воронцовым 150 лет назад…
***
В 1853 году русские войска продолжали по-ермоловски основательно и планомерно оттеснять Шамиля в горы. Горели чеченские аулы, строились кордонные линии, возводились редуты в стратегически важных пунктах. Все складывалось удачно до тех пор, пока не случился очередной конфликт с Турцией.
Началась Крымская война. И опять, как и за четверть века до этого во время предыдущей русско-турецкой войны, большая часть Кавказского корпуса была брошена на отражение внешней угрозы. В Чечне и Дагестане остались лишь незначительные силы сдерживания. Покорение Кавказа вновь откладывалось. Пользуясь случаем, Шамиль пытается перехватить инициативу. Он штурмует Лезгинскую линию; он вторгается в Восточную Грузию; Кахетия подвергается серьезному разграблению. Через год набег повторяется.
Во главе 7-тысячной конницы, грабившей Кахетию, стоял 21-летний сын Шамиля Гази-Магомед. Тот самый, который 6-летним мальчиком был разлучен со своим старшим братом Джемалэддином на горе Ахульго.
В 1854-м в ходе набега на Кахетию Гази-Магомед заглянул в знаменитое имение Цинандали — вотчину знатнейшего грузинского рода князей Чавчавадзе. Самого хозяина дома не оказалось. Вскоре к государю в Петербург уже мчался фельдъегерь, неся прошение:
Жена и четверо детей моих в плену у горцев. Осмеливаюсь всеподданнейше умолять Ваше Величество воззреть на несчастье моего семейства. Князь Чавчавадзе.
Не вызволить семью Чавчавадзе — значило подорвать доверие к престолу у всей грузинской аристократии. Но выкуп, требуемый Шамилем за пленников, царь посчитал непомерным — миллион рублей серебром. (По современным меркам это примерно три с половиной миллиона долларов.) Стороны начали торговаться. Тем временем Джемалэддин, старший сын Шамиля, успешно окончил Кадетский корпус и был произведен в поручики. Молодой, подающий надежды офицер был на прекрасном счету в своем уланском полку, блистал образованностью и манерами в компаниях, пленял горской внешностью петербургских барышень. Изрядно подзабывший родной язык, воспитанный в духе преданности государю, поручик не придавал большого значения собственному прошлому. Царь добился своего — отнял у Шамиля сына красивым и изощренным способом. Он завоевал душу Джемалэддина. А сердце, сердце свое 23-летний офицер отдал очаровательной девице Елизавете Олениной, внучке президента Российской Академии художеств. Она называла его «Джамми, мой милый Джамми…» Уже все было готово к свадьбе, как вдруг влюбленные узнали — торг по поводу семьи Чавчавадзе окончен. Шамиль меняет пленников на полтора десятка своих сподвижников, сидящих в русских тюрьмах. Кроме того, царь платит имаму 40 тысяч серебром и… возвращает сына. В марте 1855-го сделка состоялась. На карьере и свадьбе Джемалэддина был поставлен крест. Вскоре окажется, что крест был поставлен и на самой его жизни…
Между тем в Крымскую войну на стороне Турции ввязались Англия, Франция и королевство Сардиния. Морские десанты крупнейших европейских держав одолевали Черноморское побережье. Без малого год длилась героическая оборона Севастополя, закончившаяся, как известно, затоплением русского флота и временной сдачей города. У Крымской войны есть и второе название — Восточная. Отстаивая свое право влияния на Ближний Восток, Россия оказалась, по сути дела, в международной изоляции, уже не только политической, но и духовной.
В те годы чуть ли не главным романтическим героем Европы становится доселе мало кого интересовавший имам Шамиль. Европейские политики видели в нем своего естественного союзника в войне с Россией, а обывателям Шамиля преподносили как эдакого нового Робин Гуда в русском остроконечном шлеме, средневековых рыцарских латах и с лицом юного греческого бога.
Парижский театр Сен-Мартен. 1854 год. Билеты распроданы на месяц вперед. Все рвутся посмотреть пьесу новомодного драматурга Поля Мёриса «Шамиль».
Акт первый. Любимый воспитанник тифлисского губернатора Шамиль живет в губернаторском дворце и предается плотским утехам, скрывая под маской разврата лицо будущего народного мстителя. Он играет в карты, пьет мертвую чашу и наполняет шумом оргий весь Тифлис. Губернатор прощает дражайшему питомцу его слабости.
Акт второй. Шамиль разбивает свою золотую клетку и улетает на волю — биться за свободу родной Черкесии. Он предстает перед своими сподвижниками в образе волшебника, раздвигающего утесы. За ними открываются тайные ходы, по которым Шамиль и уводит горцев от русской погони.
Публика в восторге. Некоторые даже всерьез верят происходящему, да и как тут не поверить, когда все парижские журналы, в том числе и вполне респектабельные, в один голос утверждают, что «Шамиль неуязвим, как Ахилл, ни железо, ни огонь не вредят ему, пули, как драгоценные камни, врастают в его бесстрастное и преображенное тело. Из тыла сражений он быстро переносится к пламенной молитве, с поля боя переходит на незапятнанное ложе гурий. Он — первосвященник и ясновидящий. Он — лунатик вечности». Вот так. Не больше и не меньше.
Акт третий. Шамиль в обличий странствующего гусляра поет горцам об их прежних подвигах в войне с монголами. Воодушевленные черкесы отбрасывают последние сомнения и клянутся разбить и новых завоевателей — русских. Затем Шамиль является в волшебный замок Ахульго и спускает на штурмующие его войска целый горный поток. Враги тонут, Шамиль становится имамом Черкесии и идет охотиться на тигров.
Антракт. У тех, кто еще до конца не понял, кто же их новый союзник, есть время дополнительно подковаться. Продолжаем читать журналы. «В течение 20 лет 20 русских армий рассеялись перед этой горсткой храбрецов, расставленных по утесам рукой своего апостола. Горцы приходят в упоение от порохового дыма, как от паров опиума. Они кусают и жуют свои патроны, как священный гашиш, который переносит их души в Магометов рай. Да, Шамиль, этот исполинский дикарь, он опережает время, он оставляет позади себя наш век. Из хаоса кавказских племен он создал нацию и более чем нацию — мистический орден».
Акт четвертый. К Шамилю является мать, которую он прежде никогда не видел. Она дарит сыну волшебный меч, но русские, не дожидаясь, когда их всех окончательно сотрут в порошок, подсылают к имаму наемного убийцу. И тогда дочь тифлисского губернатора, роковая красавица, тайно влюбленная в Шамиля, закрывает его своей грудью и получает предназначавшуюся ему пулю.
Финал. Имам с многочисленной свитой дружески встречает на Черноморском побережье англо-французский десант. «Да здравствует союз Востока и Запада в борьбе против русских варваров!» — восклицает Шамиль.
Зрители с ним согласны. Аплодисменты. Занавес.
На самом деле ни о каком объединении Шамиля с союзниками в годы Крымской войны не могло быть и речи. Имаму было не по силам прорваться через Центральный Кавказ, население которого не принимало мюридизм. А осетины и вовсе, будучи православными, активно сотрудничали с русскими. Было и еще одно важное препятствие: оставшиеся в Чечне и Дагестане немногочисленные силы сдерживания расставлял по позициям и водил в походы не кто-нибудь, а казачий генерал Яков Бакланов.
Из воспоминаний кавказского офицера Михаила Венюкова: Отряд двинулся в горы по едва проложенным лесным тропинкам, чтобы жечь аулы. Это была самая видная, самая «поэтическая» часть Кавказской войны. Мы старались подойти к аулу, по возможности, внезапно и тотчас зажечь его. Жителям представлялось спасаться, как они знали. Сколько раз, входя в какую-нибудь только что оставленную саклю, видал я горячее еще кушанье на столе недоеденным, женскую работу с воткнутою в нее иголкою, игрушки какого-нибудь ребенка, брошенные на полу… Думаю, что в три дня похода мы сожгли аулов семьдесят. Для солдат это была потеха, особенно любопытная в том отношении, что, неохотно забирая пленных, если таковые и попадались, они со страстным увлечением ловили баранов, рогатый скот и даже кур…
Так воевали многие, но генерал Бакланов делал это лучше других. Признанный специалист по набегам, диверсиям и партизанской войне, все свое жалованье он тратил на осведомителей. И куда бы ни пошел Шамиль, всюду пути его оказывались заваленными, а окрестные высоты заранее занятыми русской артиллерией.
Сам Бакланов, двухметрового роста, исполинского телосложения, всегда шел в бой в кумачовой рубахе под собственным черным знаменем с черепом и костями. Это страшное знамя было известно всему Кавказу.
Из воззваний Шамиля: Горцы! Если бы вы боялись Аллаха также, как Бакланова, то давно были бы святыми. Но не будьте же трусами. Упорствуйте в борьбе и схватках с врагами более, чем вы делали это доселе. Проявляйте усердие, ибо заслуги в священной войне неисчислимы.
Несмотря на все призывы, Шамилю так и не удалось тогда организовать сколько-нибудь серьезного наступления.
Бакланов же, напротив, располагая куда меньшими силами, умудрился спалить несколько десятков чеченских аулов, угнать 12 тысяч голов крупного рогатого скота и до 40 тысяч овец.
На лице этого героя как будто отпечатана такая программа, что если бы он хоть четвертую часть ее исполнил, то его десять раз стоило повесить.
Так отозвался о Бакланове один из его высококультурных современников. Люди же менее ученые, но более искушенные в кавказских делах, напротив, боготворили Якова Петровича. В казачьей иерархии героев он второй человек после атамана Платова. Они даже похоронены рядом в Новочеркасском кафедральном соборе войска Донского.
Благополучно дожившему до седин, заслужившему все мыслимые награды и при этом умершему в нищете герою казаки на свои деньги воздвигли памятник — гранитную глыбу, увенчанную буркой, папахой и черным знаменем с черепом и костями. Когда-то это страшное знамя было известно всему Кавказу…
***
В 1856 году закончилась Крымская война. Россия проиграла ее Западу, проиграла на собственной территории. Немаловажную роль в этом поражении сыграло допотопное вооружение царских войск. Беспомощное гладкоствольное оружие, на которое так долго сетовали кавказские генералы, воюя с Шамилем, в очередной раз дало о себе знать. Итоги войны были закреплены Парижским мирным договором, согласно которому Россия возвращала Турции Каре, отказывалась от права держать на Черном море военный флот, кроме того, делала ряд уступок в отношении Сербии и Бессарабии.
Парижский мир в целом устроил победителей, за исключением, пожалуй, одного пункта. Русские категорически отвергли план английского министра иностранных дел лорда Кларендона о создании на Северном Кавказе независимого государства горцев. Представители крупнейших колониальных держав, призывавшие Россию отказаться от политики колониализма, получили жесткий ответ, что русские выполняют на Кавказе не колонизаторскую, а цивилизаторскую миссию. На этом тема была закрыта. Захлестнувшая было Европу волна шамилемании стала постепенно сходить на нет.
Окончание Крымской войны совпало по времени со вступлением на престол нового императора — Александра II. Заключив Парижский мир, он бросил все высвободившиеся войска на Кавказ. Вокруг Чечни и Дагестана была сосредоточена невиданная по силе армия — 270 тысяч человек. И все — с новым нарезным оружием. Молодой царь учел уроки Крымской войны.
270 тысяч человек — это вдвое больше, чем было советских войск в Афганистане, и в 5 раз больше, чем нынешняя группировка федеральных сил в Чечне. В 5 раз больше! Для тогдашней России содержать на Кавказе такую армаду было ношей непосильной, но Александр II считал, что во что бы то ни стало надо завершить эту злосчастную войну, начатую еще его дедом, императором Александром I. На окончательное покорение Кавказа молодой царь выделил порядка 20 процентов государственного бюджета страны (сейчас на чеченскую кампанию уходит около 10 процентов).
Распоряжаться гигантской суммой, выделенной царем, предстояло очередному вновь назначенному кавказскому наместнику — князю Барятинскому. И тот распорядился. Зимой 1856–1857 годов началось беспримерное по масштабам наступление на Восточный Кавказ, вошедшее в военную историю как концентрическое наступление Барятинского. Три многотысячных отряда со стороны Чечни, Дагестана и Грузии двинулись в горы, воюя в основном посредством пил и топоров. Затем уже по вырубленным просекам следовали основные силы. Вскоре Имамат был взят в кольцо такой плотности, что если бы солдат выстроить в живую цепь, то на каждого приходилось бы по три метра границы. Армия Шамиля оказалась не в состоянии сдерживать такой натиск, прибегать же к помощи местных жителей имаму удавалось все реже и реже.
Барятинский фактически купил Кавказ! Он лично объезжал колеблющиеся в своих симпатиях горские аулы в сопровождении специального казначея, чем, кстати, выгодно отличался от Шамиля, за которым неотступно следовал палач.
Концентрическое наступление не останавливалось ни на минуту. Счет покоренным кнутом или пряником селениям уже никто не вел. Это раньше 10-тысячный отряд, идущий в горы, казался огромной силой и каждый взятый аул был событием. Теперь же, когда на Восточный Кавказ надвигалась 270-тысячная армада, речь шла лишь о полном, тотальном покорении всего края.
В стане Шамиля начались массовые предательства. Наибы изменяли один за другим. Они шли по пути, проторенному некогда Хаджи-Муратом. Правда, головы в итоге никто не лишился. Напротив, после победы над имамом всем им будет возвращена власть. Наибы будут править теми же территориями, только уже в качестве российских чиновников. Повремени Хаджи-Мурат со своим предательством, измени он Шамилю на 6 лет позже, так остался бы наибом Аварии, а не экспонатом в коллекции хирурга Пирогова.
Весной 1859 года кольцо русских войск смыкается вокруг столицы Имамата — аула Ведено. Шамиль лихорадочно пытается мобилизовать людей для обороны:
Храбрее вас нет, чеченцы! Вы светочи религии, опора мусульман… Вы много пролили русской крови, забрали их имения, пленили знатных их. Сколько раз вы заставляли их сердца трепетать от страха. Ей богу, я не уйду отсюда в горы, пока не останется ни одного дерева в Чечне.
Закончив эту пламенную речь, Шамиль обнаружил, что разговаривает сам с собой. Все слушатели давно разбрелись по домам.
Ведено было взято за один день — 1 апреля 1859 года. При штурме русские потеряли убитыми двух человек. Обороной руководил сын Шамиля Гази-Магомед. Бывалый, опытный командир, даже он не смог вдохнуть в своих мюридов волю к сопротивлению. Кроме Гази-Магомеда в Ведено находилось и все остальное семейство имама: три жены, пять дочерей и еще два сына — эти дети родились уже после трагедии Ахульго.
Не было лишь Джемалэддина, старшего сына. Дважды преданный, сначала отцом, потом русским царем, он оказался между двумя цивилизациями, как между двумя жерновами. По возвращении своем на Кавказ Джемалэддин отказался воевать с русскими и впал в глубочайшую депрессию, следствием которой стала скоротечная чахотка. Он доживал свои дни затворником в высокогорном селении Карата, на границе Чечни и Дагестана. Однажды в эту глушь смог выбраться русский доктор (знаменитый в ту пору военный врач С. Пиотровский). Позже он напишет:
Больной сам не стремился к выздоровлению. Впрочем, ни слова жалобы, ни укора не было произнесено несчастным молодым человеком. Жертва приносилась безропотно, самоотречение было полное.
Самый известный заложник за всю историю Кавказской войны, Джемалэддин, сын имама, умер в возрасте 27 лет от тоски и печали и был похоронен на кладбище аула Карата.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 33 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |