Выбежав на центральную площадь, он застыл, как вкопанный. Джаред стоял, гордо выпрямив плечи, в одной легкой рубахе, окруженный своими верными воинами, и о чем-то говорил с Эйриком. Судя по выражениям лиц мужчин, разговор этот был неприятен им обоим. Толпа гудела, перешептываясь, все жадно прислушивались, пытаясь уловить хоть словечко из беседы своего ярла с попавшим в немилость чужаком, которого недавно приняли здесь, как гостя, и в глазах всех людей застыло тревожное ожидание. Дженсен чувствовал, как от страха стынет кровь в жилах, однако, Джаред, в отличие от него самого, не боялся. По крайней мере, его расслабленная поза говорила именно об этом.
Спустя пару минут всеобщее напряжение начало развеиваться. Эйрик грозно рыкнул в воздух, приказав людям расходиться. Круг из воинов расступился, выпуская своего предводителя, и Дженсен внезапно осознал, что Джаред смотрит прямо на него. Все чувства, которые на короткое время заслонила тревога, снова вернулись, и он ощутил, как тело трясет от холода, а обмороженные ноги сводит судорогой.
- Тебе было мало лесной прогулки? – спросил Джаред, подойдя к нему. – Решил все-таки заболеть?
Дженсен удивленно посмотрел на викинга – в руках тот сжимал кошель, который вчера бросил ярлу, и это казалось странным. Но думать об этом он не мог – слишком сильно хотелось в тепло.
- Я… я боялся, что тебя убьют, - замялся он.
- И ты так спешил увидеть мою смерть, что даже забыл обуться? – ухмыльнулся Джаред, поглядев на его покрасневшие ступни.
- Я не затем пришел! – мгновенно вспыхнул Дженсен, чувствуя, как лицо непроизвольно заливается краской.
Джаред покачал головой, швырнул кошель одному из своих людей, а потом с легкостью подхватил дрожащего, но донельзя возмущенного раба на руки, перекинул через плечо и направился к дому. Его воины, громко захохотав, принялись расходиться по своим делам, убедившись, что предводителю больше не грозит опасность.
- Отпусти! – завопил Дженсен, принимаясь извиваться и молотить викинга кулаками по спине, но вырваться из сильных рук было практически невозможно.
- Замолчи! – скомандовал Джаред. – У меня голова гудит от шума.
Дженсен притих и безвольно повис, осознав, что спрятанный за пояс нож от лишних телодвижений болезненно впивается в кожу, царапая спину.
Войдя в дом, Джаред уложил Дженсена в кровать, перевернул на живот и сразу же принялся ощупывать его ноги. Тот лежал молча, лишь изредка вздыхая от теплых прикосновений к обмороженной коже.
- Дурак, - глубокомысленно изрек викинг, растирая его ступни ладонями, дабы согреть. – Еще немного, и вполне возможно, их бы пришлось отрубить.
- Неправда! – выдохнул Дженсен.
- Не веришь? Ну, выйди и постой там еще.
- Нет!
- Зачем ты пошел туда? Да еще и с этим, - он кивнул на лежащий на полу нож.
Дженсен испуганно вздрогнул, он искренне надеялся, что сумел вытащить оружие незаметно.
- Гевьон сказала…
- …Что меня убьют, я уже понял. Так зачем ты пошел?
- Я не хотел.
- Чтобы меня убили?
- Да. Ты не заслужил.
- Ты вроде бы мечтал о моей смерти, разве нет?
Дженсен замялся, не зная, что ответить. С одной стороны, он по-прежнему ненавидел Джареда. Этот человек сделал так, что он стал чужим везде и для всех. Даже для себя самого. Этот человек испачкал его, поставил на нем несмываемое клеймо позора, и Дженсен всем сердцем ненавидел его за это. И в то же время, если бы не Джаред, вчера случилось бы страшное. То, что Дженсен никогда не смог бы пережить. То, что Джаред не обязан был прекращать, но все же остановил. И хотя Дженсен понимал, что, скорее всего, им двигало исключительно желание вернуть свою собственность и наказать тех, кто посмел на нее покуситься, он умел быть благодарным. Сейчас он искренне считал, что Джаред не заслуживает смерти.
- Я не хотел, чтобы тебя убили из-за меня, - тихо вымолвил он, стараясь не смотреть на викинга.
Тот улыбнулся, Дженсен ощутил это, хотя и не видел, уловил каким-то шестым чувством.
- Значит, ты боялся за меня? – спросил Джаред, внезапно прижимаясь губами к его ноге и обдавая ее своим горячим дыханием. – Или просто не хотел, чтобы Эйрик прикончил меня раньше, чем на это решишься ты?
Дженсен поежился, заворочался, пытаясь вырваться, но Джаред крепко ухватил его за щиколотку, удерживая на месте, и снова провел губами по внешней стороне ступни. Дженсен почувствовал, что начинает дрожать уже не от холода, а от этих неожиданно приятных прикосновений.
- Перестань… пожалуйста, - попросил он. – Я не хочу… Я не смогу!..
- Я тебя грею, - ответил Джаред. – Просто грею.
И это было правдой. Его дыхание было почти обжигающим, и из-за него тепло мгновенно разлилось по телу, словно смешавшись с кровью. Дженсену стало жарко, несмотря на то, что ноги его по-прежнему были ледяными. Он протестующее завертелся, понимая, что его желания Джареда не волнуют, поэтому высказывать их вслух бессмысленно. Вчера викинг пошел у него на поводу, но сегодня – это сегодня, и, видимо, пришла пора Джареду снова пометить его, как свою собственность. И как бы сильно Дженсен ни противился, это все равно случится.
Он закрыл глаза, пытаясь прогнать страх перед неизбежной болью.
- Скоро мы уедем из Альбиона, - голос Джареда раздался неожиданно громко и близко.
- Тебя все-таки изгнали? – недоверчиво спросил Дженсен, продолжая жмуриться.
- Нет, - усмехнулся викинг, поглаживая его по щеке подушечкой пальца. – Меня не имеют права судить по местным законам, и сегодня я напомнил Эйрику об этом. А уедем мы потому, что скоро сюда приплывает человек, с которым у меня нет никакого желания встречаться.
- Значит, ты струсил и бежишь? – Дженсен часто-часто заморгал от удивления.
- Обычно тем, кто называет меня трусом, я протыкаю сердце копьем, - викинг сердито взглянул на него. – Тебе повезло, что ты раб, а не воин.
- Повезло?! – вскрикнул юноша, почувствовав, как нижняя губа тут же предательски задрожала.
Он поспешил отвернуться – не хватало еще нарушить данное самому себе обещание и показать викингу свои слезы. Одна неосторожно брошенная фраза пробудила эмоции, с самого утра спрятанные под эгидой тревоги и страха, и теперь Дженсен просто ничего не мог с собой поделать.
- Все презирают меня из-за того, что я твой раб, - забормотал он, не оборачиваясь. – Едва я выхожу на улицу, мне тут же свистят во след. Я хуже женщины, к ним у вас относятся равнодушно, а меня… меня просто считают ничтожеством! Те, кто должен был уважать меня, называют меня варварской потаскухой, и они совершенно правы! Потому что я - твой раб! Мне очень, очень повезло!
Тяжелая ладонь легла на спину, скользнула вниз по позвоночнику, а потом обвилась вокруг его живота.
- Тебя должно волновать только то, как к тебе отношусь я, - горячо прошептал Джаред. – И с чего ты вообще решил, что кто-то должен тебе помогать?
- Потому что я… - Дженсен запнулся и замолчал.
Джаред был прав – шотландцы вовсе не были обязаны оказывать ему поддержку. Даже будь он свободным. Но он понимал, что теперь, когда он раб, никто, абсолютно никто не вступится за него. Он целиком и полностью во власти Джареда, и тот волен делать с ним все, что угодно. Это осознание опустошало, лишало всякой надежды.
- Ты думаешь слишком громко, - сообщил викинг, рывком прижимая его к себе. – Перестань жалеть себя, этим ты все равно ничего не исправишь.
- И что прикажешь мне делать? Радоваться? – резко спросил Дженсен, глотая слезы.
- Нет. Для начала я принесу воду, тебя нужно отмыть. А потом ты приготовишь ужин.
Дженсен возмущенно приоткрыл рот, но Джаред уже соскользнул с кровати и принялся одеваться. Юноша промолчал и, отвернувшись, принялся вытирать лицо рукавом рубахи.
За несколько заходов викинг натаскал воду. Все это время Дженсен пролежал в кровати, не пошевелившись и не меняя позы. Джареду вдруг стало неприятно находиться с юношей в одном помещении, отвращение, которое испытывал к нему Дженсен, словно материализовалось, и теперь вместе с воздухом проникало в поры и кровь, вызывая нестерпимую потребности уйти, спрятаться, скрыться. Когда вода согрелась, Джаред незамедлительно сообщил об этом, и вышел из дома в морозный вечер.
Только когда за ним со скрипом закрылась дверь, Дженсен с неохотой вылез из кровати и, неспешно раздеваясь на ходу, побрел к кадке. Желание спорить, огрызаться, плакать и высказывать мысли, тяжелым грузом давящие на сердце, улетучилось, уступив место апатии. Ему хотелось только одного – заснуть и, однажды проснувшись, обнаружить, что все случившееся было лишь страшным сном. Или плодом бурной юношеской фантазии. Но не реальностью.
Горячая вода радушно приняла его в свои объятья, приятно расслабляя уставшее тело. Он медленно поводил рукой из стороны в сторону, глядя, как плавные волны перекатываются от одной стенки кадки к другой. Все вокруг заволокло паром, комната, утратив очертания, вдруг превратилась в звук – плеск, треск веток в костре, шипение котла, подвешенного над ним, вой ветра за стеной. Дженсен закрыл глаза, и звуков стало больше, теперь они, казалось, были не только снаружи, но и внутри него самого.
Неожиданно он обнаружил, что стоит на площади в Абердине, совершенно нагой, а все горожане толпятся вокруг и со смехом тычут в него пальцами. Он, сгорая со стыда, попытался прикрыться, но руки отяжелели, словно их под завязку наполнили песком, и не слушались. Смех усилился, став громким настолько, что слышать было больно, иногда он перемежался с проклятьями и обидными словами, и Дженсен просто не мог дольше выносить этого. Огромным усилием он заставил тело сдвинуться с места и побежал, неловко передвигая ногами, спотыкаясь и падая, поднимаясь снова. Люди бросились следом за ним, швыряли камни в спину, разбивая ее в кровь, но он не останавливался, несся вперед, пытаясь скрыться от своего внезапно ожившего позора. Перед глазами вдруг выросло море, гул голосов притих, смешавшись с ревом прибрежных волн. Дженсен облегченно вздохнул, наконец, найдя столь необходимое укрытие. Он решительно забежал в воду, тут же перестав чувствовать опору под ногами, развернулся, оглядываясь на берег. Люди стояли там, у кромки моря, устремив взоры на него, но ему больше не было стыдно, высокие волны скрыли его от жадных глаз и грязного смеха. Он вздохнул в последний раз и медленно опустился под воду, чувствуя, как она заливает нос и уши, затекает в горло, заполняет его всего, даря долгожданную свободу…
***
Джаред ощущал странную, непонятно чем вызванную неудовлетворенность. По сути, он знал, что должен сейчас радоваться, ведь удалось так удачно избежать стычки с Эйриком, напомнив ярлу о давнем разрыве всех отношений с конунгом и, следовательно, о том, что ни один местный закон – для Джареда не указ. Он даже вынудил Эйрика вернуть деньги, понимая, что, тем самым, прилюдно его оскорбляет, но вины Джаред не чувствовал. В конце концов, ярл унизил его первым, назвав трусом и пригрозив изгнаньем, значит, они теперь квиты.
Однако удовольствия от очередной, пусть даже моральной, победы, он не испытывал. Только странное глухое раздражение, заставляющее дыхание учащаться, а сердце – стучать громче. Сколько бы он ни считал себя правым, а не мог не признать, что все слова маленького раба вынуждают сомневаться в собственной силе и непогрешимости своих решений. Он ожидал восторга, восхищения, благодарности за то, что вчера так удачно появился на пороге крестьянской избы, а в итоге получил очередную порцию презрения. Он совершенно не понимал, как реагировать на подобное. Наказать? Пожалуй, это было наилучшим вариантом, вот только шло вразрез с речами Гевьон об исцелении для его души. Так и не решив столь сложную задачу, Джаред свернул к дому Рагнара, где старуха второй день пользовала жену хозяина.
Дверь открыл старший сын Рагнара Халльгрим, поглядел с явной неприязнью из-под нахмуренных заросших бровей и нехотя пригласил Джареда в дом. Когда Гевьон соизволила выйти к нему, Джаред уже осушал вторую чарку пива и усиленно подавлял нетерпеливый гнев.
- Слышала, ты выставил Эйрика дураком перед его же людьми, - с порога усмехнулась старуха. – Зря ты с ним так, зря, он – один из немногих, кто не отвернулся от тебя...
Джаред хотел, было, ответить Гевьон, что, в большей мере, это ее вина, ведь не подсоби она Дженсену с побегом, не пришлось бы ему расхлебывать эту кашу, но смолчал. В конце концов, он никогда не перекладывал ответственность за свои поступки на чужие плечи.
- Мне жаль, что так вышло, но, боюсь, сюда я вряд ли вернусь, поэтому не стоит беспокоиться. У него будет вечность, чтобы понять меня и простить.
- Зачем пришел? – спросила Гевьон, ставя на стол миску с остывшим травяным отваром.
- Ты должна вернуться, я не знаю, что делать с Дженсеном.
- А что с ним не так?
- Он… ведет себя странно, - поморщился Джаред. – Он плачет.
Он тут же смутился, потому что на лице Гевьон появилась эмоция, которую было трудно прочесть, но это точно не было одобрением. И, хотя было доподлинно известно, что она слепа, Джаред все равно отвернулся, не выдерживая тяжелого, пропитанного осуждением, взгляда.
- Утром он не плакал, - процедила сквозь зубы старуха. – Утром он волновался за тебя, чего ты, определенно, не заслужил. Что ты опять ему наплел?!
- Я?! Ничего! – ошарашенный упреком в ее голосе, отозвался Джаред. – Всего лишь указал на его место! Я думал, что имею право обращаться со своим рабом, как захочу! А он начал рыдать, как девица, думая, что я этого не вижу!
- Ты остолоп, и даже твои сила и спесь не способны этого исправить! – обреченно выдала Гевьон. – Он будет плакать, пока ты будешь вести себя с ним, как изверг, только и знающий, что утверждать свои права! Он ребенок, понимаешь? И, несмотря на то, что ты сделал с ним, он добрый и храбрый! Это проявляется во всех его порывах, едва лишь он забывает о своей участи! Но ты же не даешь ему забыть ни на секунду, а потом еще требуешь покорности! Вспомни, как сам бранился, когда тебе напоминали про Олафа!
Джаред дернулся и с силой ударил по деревянной крышке стола, так, что стоящая на ней посуда едва не полетела на пол.
- Перестань сравнивать! Это – не одно и то же. У меня был повод злиться!
- А у него нет повода? – нахально улыбнулась старуха. – Олаф лишил тебя всего, он убил тебя прежнего. А ты сделал то же самое с Дженсеном. А теперь подумай, что он должен чувствовать. Да я удивлена тому, что он до сих пор не прирезал тебя во сне!
Сердце бешено заколотилось о грудную клетку. В голове лихорадочно замелькали обрывки воспоминаний, в которых он сам был таким же сломленным и разбитым, как Дженсен сейчас. Тогда у него хватило сил распрощаться с прошлым, забыть имя, которым его нарекли при рождении, и стать другим человеком. Воином, не знающим сожаления и сострадания, готовым проливать кровь даже там, где этого можно избежать. И делающим это, чтобы что-то доказать и кого-то наказать. Главным образом, самого себя.
И лишь иногда, глубокими ночами, когда только сердитое уханье сов нарушало тишину, лежа на холодной земле в походном шатре, он размышлял о том, что Олафу все же не удалось убить его. Он добил себя сам, зарыв остатки человечности, коей отличался раньше, где-то глубоко внутри, там, откуда ее не достать. И понимал, что будь его воля, повернул бы время вспять и никогда бы не стал таким.
- Я должен сберечь это в нем, – тихо сказал он. – Но как?
- Просто не губи, - ответила Гевьон. – Не губи его. Он раскроется, если ты позволишь. Но ему нужно на что-то направить свою доброту, дабы не зачахла, не сменилась озлобленностью на весь свет. Сейчас он так близок к этому.
- Мне-то что делать?!
- Просто перестань считать его вещью. Поверь, он и без твоих напоминаний знает, что ничтожен, но пока еще не верит в это. Если поверит – то пути назад не будет. А теперь иди обратно, мне нужно вернуться к больной.
Старуху как ветром сдуло, и Джаред успел только подивиться быстроте, столь необычной для ее преклонного возраста. Он решительно поднялся и вышел из избы, не прощаясь с хозяевами. Слишком многое было сказано, слишком о многом стоило подумать, и он просто не знал, с какого конца взяться за этот клубок, чтобы его распутать.
***
Чувство покоя и блаженства внезапно развеялось, когда сильные руки решительно выхватили его из кадки, поднимая вверх, и он тут же задохнулся, чувствуя страшную, режущую боль в легких. Его опустили на пол, холодный деревянный настил обжег лопатки, и он резко выгнулся и перевернулся на бок, закашлявшись.
- Хвала Одину, жив! – Дженсен еле расслышал этот возглас из-за того, что уши залило водой. - Все-таки нашел способ убить себя! – рявкнул Джаред, поддерживая его, однако, несмотря на грубый тон, злости в его голосе не было. – Ни на секунду нельзя тебя одного оставить!
Дженсен попытался возразить, но получилось только издать булькающий хрип, горло словно оцарапали изнутри, и от этого на глаза навернулись слезы. А следом пришло осознание – того, что недавнее ощущение свободы, к которому он так рьяно потянулся, - обман. Видение, насланное Дьяволом, чтобы похитить его душу. Он чувствовал, что должен был бороться с ним, не уступать ни пяди, но он так устал от постоянной борьбы, что просто больше не мог сражаться.
- Эй, - Джаред встревожено вгляделся в его лицо, остекленевший взгляд юноши его совсем не обрадовал. – Ты, видимо, просто заснул и чуть не утонул, не надо делать из этого трагедию.
- Я хотел умереть. Я сам хотел…
Дженсен приоткрыл рот, губы непроизвольно задрожали, а потом… Потом Джаред неожиданно притянул его к себе, и Дженсен не успел воспротивиться этому, да и вряд ли бы нашел для этого силы. Викинг был большим и горячим, от него пахло снегом и силой, и Дженсен вжался лбом в его грудь и зажмурился.
- Я не хочу в Ад, - едва слышно пробормотал он.
Джаред хотел, было, сказать, что никакого Ада не существует, но решил, что сейчас не лучший момент для подобных речей, поэтому просто положил ладонь на затылок юноши и начал бережно его поглаживать. Дженсен обмяк в его объятьях, дыхание его успокоилось, и Джаред вдруг осознал, что, наверное, впервые за все время в его присутствии юноша чувствует себя в безопасности.
- Так, пойдем в постель, - Дженсен тут же напрягся, и он спешно добавил. – Просто в постель, тут холодно, а ты весь мокрый.
Он аккуратно поднял юношу на руки, отнес в комнату и уложил в кровать, устроившись рядом.
- Все будет хорошо, - прошептал он. – И никакого Ада не будет…
Дженсен что-то неразборчиво пробурчал, а потом прижался к нему своим мокрым телом и закрыл глаза. Джаред обнял его и глубоко вздохнул, понимая, что ночь будет длинной.
***
Утром Дженсен проснулся от того, что кто-то настойчиво тряс его за плечо. Открыв сначала один глаз, потом другой, он обнаружил, что Джаред сидит перед ним с миской в руке.
- Ты вчера не ел весь день, - заявил он в ответ на удивленный взгляд юноши.
Тот поморщился при мысли о пище, но желудок тут же недвусмысленно заурчал, и Джаред победно улыбнулся.
Дженсен присел, натянув одеяло до шеи, принял миску из его рук и с жадностью набросился на горячую похлебку. И сразу же недовольно зашипел, обжегшись.
- Я собираюсь наведаться в кузницу. Могу взять тебя с собой, - сказал Джаред, не сводя с него глаз.
- Зачем?
- Ты говорил, что скучаешь здесь.
- А ты говорил, что тебе все равно.
- Было бы все равно – не предложил бы, - тряхнул головой Джаред, а потом провел пальцем по краю миски, откуда стекали жирные капли, и облизал его.
- Нет, я не хочу, - Дженсен поспешно отвел глаза, что-то в действиях викинга казалось ему нестерпимо пошлым.
- Почему?
- Просто не хочу, - замотал головой пленник. – Не хочу выходить из дома. Я не сбегу, так что…
- Я предлагаю тебе это не потому, что боюсь побега и хочу держать возле себя, - твердо отрезал Джаред. – Я хочу, чтобы ты научился чинить оружие. Там, куда мы отправимся, мне, возможно, некогда будет этим заниматься.
- Значит, я не могу сказать нет? – голос Дженсена прозвучал совсем обреченно.
Джаред взглянул на него исподлобья, Дженсен тут же отвернулся, руки его затряслись, угрожая разлить похлебку из миски.
- Ты решил погрести себя здесь? В рутине и женской работе? – холодно поинтересовался викинг.
- Я и так заменяю тебе женщину, так почему бы мне не сделать этого? – ресницы Дженсена задрожали.
- Если бы мне нужна была женщина, я бы взял женщину, - отчеканил Джаред. – Так что не нужно мнить о себе всякую чушь.
- Тогда кто я?! – Дженсен резко развернулся, глядя на него пылающим от ярости взглядом. – Я не твой друг, не брат, не боевой товарищ! Кто я?!
Джаред не знал, что сказать на это, потому что отчасти Дженсен был прав. Но на ум тут же пришли слова Гевьон о том, что быть рабом и чувствовать себя рабом – совершенно разные вещи. В Дженсене они были разделены четкой гранью, стирать которую Джаред не собирался.
- Мне нужно, чтобы ты этому научился, - процедил он сквозь зубы. – Поэтому я все же настаиваю на кузнице.
«Нужно, нужно, нужно», - эхом зазвучало в голове Дженсена. Он несмело взглянул в лицо викинга, дивясь тому, что впервые твердые слова не были приказом. Хотя просьбой они тоже не были. Скорее, просто фактом. Он был нужен Джареду, но тот не мог донести этого иначе. Но сама мысль о том, что он был кому-то нужен, отозвалась неожиданным теплом в груди.
- Отстань от него, Джаред, - раздался голос Гевьон за спиной воина. – Он сутки не ел, какой из него сейчас помощник? Ступай сам.
Дженсен бросил благодарный взгляд на свою заступницу, жалея, что она его не увидит, а потом снова посмотрел на Джареда.
- Хорошо, - явно борясь с сомнениями, ответил викинг. – Ты можешь остаться дома, если хочется. Но вечно это не будет продолжаться, тебе придется привыкнуть…
- Привыкнет он, уймись! – снова встряла Гевьон, и Джаред, раздраженно покосившись на старуху, вышел из комнаты.
Только тогда Дженсен позволил себе спокойно доесть похлебку.
- Раз уж ты отказался сопровождать Джареда, - снова заговорила Гевьон, - оденься и выходи сюда, я хочу кое-чему тебя научить.
Дженсен нахмурился, все хотели чему-то его учить, и это ему не нравилось. Но спорить он не стал, в конце концов, Гевьон и так спасла его от неприятного занятия. Он вылез из кровати, удивленно отметив, что сегодня чувствует себя бодрее. Однако следом за этой мыслью пришли воспоминания о том, что вчера Джаред буквально вытащил его с того света, и Дженсену снова стало не по себе.
- О чем ты говорила? – быстро спросил он у старухи, чтобы не успеть снова начать себя жалеть.
- Я хочу научить тебя тому, что умею сама, - ответила женщина, взяв его за руку и подведя к столу, на котором были разложены вязанки целебных трав.
- Зачем это? – удивился Дженсен.
- Я не буду жить вечно, - тихим заговорщицким шепотом вымолвила Гевьон. – А тебе нужно уметь себя защитить. Джаред, конечно, надежен, и он позаботится о тебе, но иногда случается всякое. А наш народ очень ценит тех, кто может приносить пользу. Если ты будешь уметь то, что не дано другим, тебя никогда не тронут.
- Ты хочешь, чтобы я научился лечить людей? – ошеломленно поинтересовался юноша. – Но я думал, что это – твой дар…
- Брось, это – просто знание, - усмехнулась старуха. – Им, при желании, может овладеть каждый. Но тебя я обучу тому, что, кроме меня, не знает никто, и когда-нибудь это сослужит тебе добрую службу. И так, смотри, - она взяла в руку один пучок со стола. – Это – подорожник. Его листья могут останавливать кровь, а настойка лечит кашель…
Дженсен придвинул скамью к столу, уселся на нее и принялся внимательно слушать.
***
Время снова набрало привычный ход. Сосульки на крышах домов истончились, грозя свалиться кому-нибудь на голову, в снегу образовались черные проталины, и солнце все жарче опаляло землю своими лучами. Джаред теперь ежедневно трудился в кузнице, помогая выковывать гвозди для ремонта корабля или чинить оружие, иногда охотился вместе с товарищами, возвращаясь со свежим мясом к ужину. Эйрик несколько дней назад уехал на юг усмирять вспыхнувшее восстание, и тогда Джаред вздохнул с облегчением. Он так и не нашел способа наладить отношения с ярлом. Тот, хоть и не трогал его, но не стремился скрыть неприязнь, от которой самому викингу было не по себе.
Дженсен все так же не высовывал носа из дома, и это все сильнее беспокоило Джареда. Несмотря на то, что все хозяйственные дела юноша выполнял безукоризненно, воин понимал, что в душе у раба все далеко не так гладко, как могло показаться на первый взгляд. Он начал замечать, что, когда Дженсен находится с ним рядом, он невольно напрягается, словно постоянно ждет удара. Это не было страхом, скорее, раб относился к викингу так, словно тот – зло, с которым его вынудили постоянно находиться рядом и, так как изменить этого все равно нельзя, Дженсен, видимо, решил просто смириться. И все его действия, обращенные к Джареду, были настолько холодно-отстраненными, что, в конце концов, викинг невольно стал чувствовать себя чужаком в собственном доме.
Иногда, когда он вваливался в избу с улицы и заставал Дженсена шепчущимся с Гевьон, то видел, как тот улыбается – робко, искренне. Он улыбался старухе, которая никогда этого не увидит, улыбкой, которую Джаред мечтал когда-нибудь увидеть обращенной к нему самому. Однако она тут же исчезала с лица юноши, едва он замечал викинга, и с каждым разом это кололо Джареда все больнее. Дженсен рядом с ним всегда был равнодушным и каменным, несмотря на учтивость и покорность, с которой он выполнял все требования хозяина. И это явно не было тем, чего хотел Джаред, однако он знал, что ни один самый строгий приказ не изменит отношения юноши к нему.
По ночам они по-прежнему спали в одной постели, правда, Дженсен всегда ложился с краю, и плечи его были напряжены до того момента, пока Джаред не засыпал. Это тревожное выжидание, готовность к тому, что в любой миг придется принять навязанный неизбежный стыд, и мысли, которые, казалось, можно было услышать, если постараться, отзывались в груди викинга чем-то, схожим с чувством вины. Он понимал, что сам заставил Дженсена вести себя так, но совершенно не догадывался, чем можно растопить эту холодную обреченность.
В то же время, ему самому все труднее и труднее давалось сдерживать животные инстинкты. Порой ему до дрожи в ногах хотелось просто притянуть Дженсена к себе, потрогать, коснуться губами мягкой кожи, пройти до самого конца, чтобы услышать стоны и крики, которые невозможно удержать на вершине блаженства. Но отчужденность во взгляде и полная покорность, лишенная каких бы то ни было эмоций, каждый раз заставляла его остановиться и остыть. Он умел убивать врагов, но он не мог позволить себе убить Дженсена.
В конце концов, он почувствовал, что если так будет продолжаться и дальше, он просто не выдержит. Иногда в голову приходила мысль, что можно завалить на сеновал Скади - дочку одного из друзей Эйрика, дабы усмирить свою плоть. К тому же, девица всеми своими взглядами и улыбками не раз показывала интерес к суровому викингу. Однако, сделай он так, и его обяжут на ней жениться, а это совсем не входило в его планы. А еще девица ему ни капли не нравилась, и когда он украдкой трогал себя, дабы снять скопившееся напряжение, то воображал не ее русые косы и молочно-белую кожу со стыдливым румянцем. Он представлял горячие ладони, скользящие по его покрытой потом спине, и зеленые глаза, сияющие тем же диким огнем, что и его собственные.
Он не знал, когда стал рабом Дженсена, но все происходящее начало напоминать лабиринт, в котором он застрял, сам того не ведая, и выхода из которого никак не мог найти.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 37 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |