Георг Вильгельм Фридрих 31 страница

слова — старая конституция — обладают магической сплои для всех подданных Вюртемберга, как новых, так и старых. Из поступивших петиций и адресов можно, однако, заключить, что эта магическая сила, действовавшая наподобие электрического Удара, была прямым следствием всеобщего негодования, вызванного возвращением Бонапарта и страхом перед грозящей родине опасностью. Непосредственно перед этим в адресе говорится о том, что фрукты, и в частности виноград, погибли от морозов и что значительная часть населения находится на грани отчаяния в буквальном смысле этих слов; совершенно непонятно, как в подобных условиях могла бы проявиться магическая сила старой конституции, а также и то, как сословные представители сочли для себя возможным в минуту столь трудных внешних и внутренних обстоятельств не оказать действенной помощи. Выяснилось также, что старая вюртембергская конституция ни в коей мере не обладает магической силой, с точки зрения новых подданных государства, — а они составляют больше половины населения, — более того, стало очевидным, что они расценивают ее блага как напасти, как народное бедствие, о чем будет более подробно сказано ниже. В остальном же весь ход совещаний сословных представителей можно рассматривать как историю действия названной магической силы, которой сословная палата подчинялась сразу же, не вникая в суть дела. Упоминая об управлении сословных представителей делами кассы, мы уже касались того, что скрывалось под этими словами, а дальнейшее описание ужасающих бедствий, в которые была ввергнута страна, познакомит нас еще с рядом других обстоятельств. В данном случае речь может идти лишь о черной магии слов, способствовавших тому, что все слова о готовности пожертвовать в борьбе за святое дело жизнью и достоянием остались лишь словами. Именно эту магическую силу представители сословий сочли наилучшим средством спасения родины от яда опасных идей, которые теперь вновь, как и двадцать пять лет тому назад, проникают к нам из Франции; выше мы уже говорили, что эта сила уберегла

сословных представителен не только от тлетворных идей прошедшего двадцати пятилетия, но и от тех разумных понятий, которые сложились в те годы.

3. Государственно-правовой статус сословных представителей

Если обратиться к более пристальному рассмотрению правового статуса, который к этому времени сословные представители обрели по своей воле, то окажется, что, отвергнув королевскую конституцию, на основе которой они были созваны, они вообще не могли быть уверены в том, существуют ли они или нет. Если бы они хотели быть последовательными, они должны были бы сразу после того, как король открыл их совещания, самораспуститься и разойтись но домам; более того, поскольку самый характер выборов не соответствовал духу старой конституции, они должны были отказаться баллотироваться в депутаты, а избиратели— от своего права голоса. Основой всей их деятельности стало стремление избегать всего того, из чего можно было бы сделать вывод о фактическом признании королевской конституции, поэтому они проявляли величайшую осторожность даже в чисто формальные вопросах. Уже в первом адресе от 15-го марта они воздержались от подписи: «сословное собрание», заменив ее словами: «созванные для заседания в сословном собрании». В своей резолюции от 17-го числа того же месяца король обратил их внимание на то, что ждет надлежащим образом составленных петиций и представлений не от «созванных для заседания в сословном собрании лиц», а от конституированного им представительного учреждения страны, ибо только этому представительному учреждению принадлежат фиксированные в конституционной хартии права: однако, не желая тратить время на формальную сторону дела, он па первых порах закроет глаза на эти недостатки. Резолюция действительно была посвящена существу вопроса — содержанию требований сословного собрания. Несмотря на указание короля, большинство сословных представите-

лей увидело в подписи «сословное собрание» опасный прецедент ч непоследовательность. Дело кончилось тем, что было принято предложение господина Боллея, депутата от Марбаха, который положил конец этой казуистике, посоветовав подписать следующую петицию (от 22-го марта) в соответствии с указанием короля, но одновременно высказать свой протест в самом тексте петиции! В этой петиции действительно высказывается мнение, что недостаточное соблюдение формальностей может оказаться преградой на пути к той единственной цели, каковой является для них благо монарха и всех его подданных; это якобы прежде всего относится к характеру выборов и природе созванного собрания. Почему же в таком случае они в остальном обращают столь мало внимания на формальную сторону дела? Не воздвигают ли они тем самым преграду на пути к той единственной, но их словам, цели, которой они руководствуются?

Несмотря на принятое решение и на внесение опротестования в текст петиции, секретарю пришлось довести до сведения присутствующих на заседании от 28-го марта, что он уже после составления документа неожиданно все-таки обнаружил отсутствие заключительных слов: «сословное собрание»; напомним, что петиция в ее окончательной редакции была еще раз заслушана на заседании от 23-го марта и подписана президентом, вице-президентом, одним членом собрания, обладающим самостоятельным голосом, одним депутатом и обоими секретарями собрания. Недостаток был устранен дополнительной петицией. В следующей резолюции короля собранию предписывалось установить определенный порядок ведения дел и избегать впредь нарушений, в том числе и формальных, подобно тем, которые были обнаружены в их предыдущих петициях; для этого им предлагается вести дела в соответствии с указаниями конституционной хартии, и в частности выбрать вице-президента, а также секретарей и прочих должностных лиц.

Дальнейшее изложение всех педантических предосторожностей завело бы нас слишком далеко и было бы слишком скучным. Несмотря на то, что господин

президент неоднократно призывал собрание приступить к выбору названных должностных лиц (обязанным по повелению короля принести сверх того присягу), пытался убедить их (вын. III, стр. 151) отказаться от «бесплодных повторений одних и тех же фраз», от их адвокатских приемов и «процессуальных тонкостей», напоминал им, что такого рода выборы могут быть осуществлены без прецедента, и взывал к тому, чтобы они не рисковали данными им: правами, цепляясь за формальности и пустые фразы, — они оказались слишком осторожны и умны, чтобы внять этим увещеваниям и пойти на уступки даже в этих совершенно не существенных для их основных притязаний вопросах; если бы можно было хоть сказать, что их последующие действия имели больший смысл и значение.

Один из основных аргументов сословных представителей сводился к тому, что юридически старая конституция не была отменена и не перестала действовать, что они вместе со всем народом истолковали решение короля дать стране конституцию (после того, как были устранены все препятствия) только в том смысле, что старая конституция опять войдет в силу. Одновременно они выставили требование, чтобы в период заседания палаты король принимал решения после совещания с ними и с их согласия, другими словами, они требовали полного восстановления прежнего статуса старых сословных представителей. Они и вице-президента не выбирали потому, что эта должность отсутствовала в старом сословном собрании Вюртемберга; однако они не возражали ни против президента, должность которого замещал господин фон Гогенлоэ-Эринген, ни против участия в голосовании владетельных господ, несмотря на то что оба эти момента не предусматривались старой конституцией. В своем единственном безоговорочном требовании — восстановить старую конституцию — они основывались на воле народа, отчетливо выраженной во время выборов и в множестве поданных адресов. Воля народа — это великие слова, и представители народа должны больше всего опасаться их профанации пли легкомысленного использования. Как обстояло дело с волей народа новых территорий

Вюртемберга, мы уже знаем. Мы приводили также то, что сказал человек из народа, шультгейс Рейнгард; по его мнению, народ в своем большинстве не обладает достаточной любовью к родине и не проявляет должного желания ее защищать. Но перейдем к другой стороне вопроса. Труднее всего сказать о человеке: он знает, чего он хочет; и это следует воспринимать как величайшую похвалу. Именно потому, что народ часто не знает, чего он действительно хочет, в качестве народных представителей и не привлекают первых попавшихся людей, а пытаются найти самых разумных и умудренных опытом, которые обязаны знать, какова подлинная действительная воля народа, то есть понимать, что для него будет благом. До какой же степени непонимания своего высокого положения и назначения надо было дойти, чтобы находить удовлетворение в трескучих фразах, в бесплодной болтовне о старой конституции; более того, опираться в своих требованиях на все эти петиции и адреса.

Расценивая в этом свете существо всех своих полномочий и отказываясь принять полномочия, данные им королем, представители сословий рассматривают себя как власть, находящуюся вне рамок государства и противостоящую правительству как самостоятельная величина, и тем самым если и не основываются на идее, содержащей яд революционных принципов, то во всяком случае испытывают значительное ее влияние. Исходя из этого, сословное собрание называет данное обсуждение конституционных вопросов переговорами с правительством; таким образом, оно предполагает, что речь идет об обмене нотами и что передача адресов в министерство идет по дипломатическим каналам (вып. VIII, стр. 81)—способ, которым пользуются в своих взаимоотношениях лишь суверенные государства. Известную роль в этом сыграло то тяжелое положение, в котором оказалось правительство в силу общих трудных условий, а отчасти и в результате самого созыва сословного собрания в столь сложных обстоятельствах; к тому же король, по-видимому, не хотел так быстро оборвать все то, что было им: задумано и сделано по его собственной воле. Тем не менее нельзя не признать,495

что король проявил большую выдержку, игнорируя переходящие все границы претензии сословного собрания, продолжая обсуждать с ним конституционные вопросы и обращаясь с ним как с представительным учреждением государства, хотя оно и отказалось признать себя таковым.

Все вышесказанное относится к формальной стороне взаимоотношений, которые сложились по воле сословных представителей. Что касается самого существа дела, то можно сказать следующее: после того как король ознакомил сословных представителей со своей конституцией, перед ними открылись три возможности: либо отказаться признать конституцию в качестве основы государственного строя до ознакомления с ее содержанием и высказать свое мнение лишь после тщательного ее изучения; либо принять ее, оговорив свое право внести в нее дополнения и изменения посредством представления соответствующих проектов законов; либо, наконец, сразу отвергнуть королевскую конституцию без предварительного с ней ознакомления, разработать свои проект и потребовать от короля его признания. Требование, чтобы народ изучил предложенную ему конституцию и чтобы она вступила в действие только после того, как народ примет ее по своей воле, не только справедливо, но и совершенно законно, ибо в противном случае он легко мог бы стать жертвой деспотизма, тирании и коварства. И все-таки мы знаем из опыта, что в целом ряде случаев народы, причем наиболее свободолюбивые, признавали свою неспособность создать необходимое им государственное устройство и поручали это таким людям, как Солон или Ликург, а те впоследствии ловко уклонялись от предоставления народу права выразить свою так называемую волю по поводу введенных ими законов. Можно привести и другие примеры, когда государственное устройство определялось не волей народа, а волей самого законодателя, действовавшего либо по велению свыше, подобно Моисею, либо в силу авторитета королевской власти, как Людовик XVIII. Что же касается Вюртомберга, то вышеупомянутый шультгейс Рейнгард дал, по-видимому, исчерпывающее объясне

ние, сказав: «Если дать швабам волю, то вообще ничего не произойдет». Что же касается опасений по поводу деспотического правления, которое может возникнуть на основе конституции, разработанной без участия народа, то эти опасения могут быть следствием не только обоснованного недоверия, но и в равной степени плоского благоразумия и трусливого непонимания сущности народной власти и духа времени. Нас интересует не гипотеза, а конкретный случай.

Опыт показывает, да это ясно и по самому существу дела, что народ (в том значении, которое обычно в это понятие вкладывается), или собрание его представителей, менее кого бы то ни было способен разработать конституцию, даже если оставить в стороне то обстоятельство, что самый статус народа и сословного собрания уже предполагает наличие государства, органических устоев и упорядоченной жизни общества.

Избрав третью возможность в решении конституционного вопроса, в результате чего сословное собрание отклонило королевскую конституцию, не ознакомившись с ее содержанием, не указав даже на то, что оно могло бы принять, что его не устраивает, а что, по его мнению, следовало бы добавить, сословное собрание предпочло самый нелепый, неприличный и непростительный образ действий. Оно тем самым в свою очередь как бы потребовало от короля, чтобы он без каких-либо ограничений и без предварительного ознакомления принял угодную им и, как они полагали, народу конституцию; более того, его признание, как таковое, даже не требовалось; подразумевалось, что уже в силу одного обнародования конституции это разумеется само собой. От того, что сословные представители противопоставили королевской конституции старую конституцию Вюртемберга и поэтому как будто могли считать себя невиновными в дерзких притязаниях на создание своей конституции, по существу ничего не изменилось. Тем самым они признавали некий несуществующий авторитет, о котором они сами впоследствии с подкупающей наивностью сказали (вып. XV, стр. 282), что они совершенно не в состоянии дать его полную характери-

стику. А почему бы? Только потому, что им все еще закрыт доступ в старый архив земли Вюртемберг!

Нас не удивит, если кабинетный ученый, потерявший ключ от своей библиотеки, окажется на мели; но что за затхлое представление о конституции гнездится в умах представителей сословий, неспособных вспомнить ее содержание без посещения архива? Далее в том же выпуске указываются и источники, необходимые для «формулирования основных статей конституции и их разработки». Этот отрывок настолько характерен, что его стоит процитировать. Итак, в число источников входят не только «правительственные распоряжения и семейные статуты дворянских домов Вюртемберга, постановления ландтага и комитетов, завещания правителей страны», —

«но и различные сборники законов, например из области земского права, земских установлений, так называемые разные постановления, установления из области церковного устройства, управления церковным имуществом и церковного суда, из семейного права и процессуального порядка распоряжений о соблюдении постов, общинного распорядка и т. д.»

«Бесчисленные (!!) отдельные рескрипты, и прежде всего многочисленные резолюции, наложенные на заявления, содержащие жалобы и пожелания сословных представителей.»

«Ряд важных положений можно вынести лишь из сопоставлений различных источников государственного права Вюртемберга, часто только путем индукции, иные лишь в силу подтвержденной законами традиции».

В этом же адресе высказывается опасение, что без предпосылки о действующей, связующей силе конституции. основанной на положительном праве, легко запутаться в лабиринте естественного права. Но разве можно представить себе более беспросветный лабиринт, чем эти груды источников? Адвокат бы, вероятно, обрадовался, если бы у него под рукой оказалось такое богатство материалов для выведения любых следствий, комбинаций, индукций, аналогий и дедукций; но совершенно непонятно, как сословное собрание может не

доверять разуму, — ибо именно разум является основой так называемого естественного государственного права — и искать прибежище в глубинах лабиринта обветшалых бумаг! С одной стороны, сословные представители рассчитывают на то, что король заранее согласится признать в качестве прав подданных Вюртемберга все те следствия, комбинации, индукции и т. п., которые они когда-нибудь извлекут па свет божий (они сами говорят, что это дело многих лет); с другой — они смеют утверждать, что выражают тем самым волю народа, хотя совершенно очевидно, что народ не мог знать содержания этого нагромождения бумаг, именуемого конституцией, суть которой сами сословные представители сочли невозможным воспроизвести!

Можно было бы подумать, что требование сословных представителей восстановить прежнюю конституцию не столь серьезно, что в их намерения входило лишь добиться изменения ряда пунктов королевской конституции, разработки ее основных положений и что они просто пытались найти подходящее средство для реализации своей цели. Следует признать, что вряд ли какое-либо другое средство, которое они могли бы применить, было бы столь эффективно (во всяком случае по своим внешним проявлениям), как это магическое заклинание — так сами сословные представители именуют старую вюртембергскую конституцию. О единодушии собрания мы уже говорили выше. Те представители высшего и низшего дворянства, которые все еще стремились сохранить права, противоречащие интересам народа и государства, более того, вообще ставили под сомнение свою причастность к Вюртембергу и собирались диктовать условия, при которых они, может быть, соблаговолят подчиниться Вюртембергу, — те, конечно, сочли магическую формулу — доброе старое право — чрезвычайно удобной для своих целей. Подданные новых территорий Вюртемберга не могли сразу увидеть в королевской конституции орудие в борьбе против того тяжелого бремени, которое они несли, и, не понимая на первых порах, в чем суть дела, выразили свой протест против существующих порядков тем, что стали под то же знамя.

Из многочисленных городов и округов шли адреса и петиции, направлялись депутации, требовавшие восстановления старой конституции, и большая часть заседаний сословных представителей посвящалась чтению всех этих обращений. Как ни дискредитировал себя этот устарелый метод народных прошений и им в данном случае не пренебрегли, он оказался очень удобным ввиду того влияния, которое имели в народе писари, но к этому мы еще вернемся. Впрочем, людям, лучше понимающим обстановку, такой метод отнюдь не импонировал, более того, он как бы набрасывал тень на всю деятельность сословного собрания.

Роль сословного собрания всегда сводится к тому, чтобы служить промежуточным звеном между правителем υ народом; в данных же обстоятельствах, связанных с новыми беспорядками во Франции, принимая во внимание к тому же то, что так называемый народ при самых добрых намерениях обычно плохо разбирается в государственных проблемах, что в стране сложилась совершенно необычная ситуация, что у народа отсутствует отчетливое представление о сущности конституции, которой у него фактически никогда не было, и он впервые после длительного политического бездействия приступает к неведомому ему доныне участию в решении государственных дел, — сословному собранию следовало бы сбросить со счетов народ со всеми его прежними пожеланиями. На пятом заседании господин граф фон Вальдек, опираясь на имеющиеся у него точные сведения о брожении в народе в связи с опубликованием королевской конституции, заявил, что народ надо успокоить, и предложил это сделать незаметно, поручив представителям народа объявить о том, что они разделяют его ложную точку зрения. Кто поверит, что парод успокоится, узнав из уст своих представителей, что его оппозиция королю встречает поддержку сословного собрания!

Несмотря на большое число прочитанных петиции, чем чрезвычайно гордилось сословное собрание, и в этой сфере их деятельности обнаруживается полный беспорядок; на основании протоколов невозможно вы-

вести заключение о критерии, которым пользовались представители сословий, читая те, а не иные тексты; часть петиций оглашалась в собрании, другие — даже не упоминались и не заносились в протокол. Приведем несколько примеров. На заседании 20 декабря 1815 г. (вып. XVII, стр. 49) поступает предложение хотя бы заносить в протокол сведения обо всех поступающих адресах, считать их обнародованными и приобщить их к другим документам. 21 февраля 1816 г. заслушана петиция города Ридлингена от 12 апреля 1815 г., 5 апреля 1810 г. один из депутатов просит о разрешении передать в соответствующую секцию собрания петицию, поступившую еще 11-го июня прошлого года. Между тем об этой петиции нет упоминания ни в этот день, когда заседания не было, ни в протоколе от 12-го июня, когда состоялось следующее заседание. Подобные факты, число которых достаточно велико, свидетельствуют о том, что сословное собрание не проявляло к народным требованиям ни уважения, ни должной объективности, а лишь использовало их в своих целях.

Возвращаясь к вопросу о старой конституции, следует, впрочем, указать, что сословное собрание отнюдь не считало эту магическую формулу только действенным средством для завоевания общественного мнения; большинство сословных представителей в самом деле добивалось восстановления старой конституции, и прежде всего сохранения формального правового принципа, который лежал в ее основе. Дух формализма и партикуляризма, как известно, с давних пор определял характер немецкого народа и был источником всех его несчастий. В данном случае этот дух проявился во всю свою мощь. Если видеть в нем сущность всего немецкого, то ничто не может быть более немецким, чем образ мыслей депутатов старого Вюртемберга, в том числе и его дворянства. Если же в понятие немецкого вкладывать нечто всеобщее и разумное — при всей территориальной раздробленности страны, — то трудно найти что-либо менее немецкое, чем этот образ мыслей.

V.НЕПРОИЗВОДИТЕЛЬНОСТЬ СОСЛОВНОГО СОБРАНИЯ

1. Комитет по разработке проекта конституции

Позиция, занятая сословным собранием в результате непризнания и игнорирования королевской конституции, привела к тому, что оно стало неспособно к какой-либо органической жизнедеятельности. Оно пожелало противостоять правительству, но отнюдь не в качестве оппозиции на какой-то приемлемой для обеих сторон основе, и тем самым само себя исключило из сферы плодотворной государственной деятельности. Когда после трехмесячного бесплодного ожидания каких-либо ощутимых результатов у одного из представителей нового Вюртемберга, господина Глейха из Аалена, наконец лопнуло терпение и он в числе прочих обвинений предъявил собранию упрек (вып. VIII, стр. 20 и след.), что оно почти все время занимается второстепенными вопросами, оставляя без внимания основное, то ему было сказано, что он совершенно не прав, ибо "па одном из заседаний было принято решение об обязанности каждого члена палаты подготовиться к разработке проекта конституции! Как будто бы не предполагалось, что каждый член сословного собрания приступает к своей деятельности с соответствующей подготовкой; как будто бы подобное решение об обязательной подготовке всех членов сословного собрания можно считать работой, а данное возражение — исчерпывающим ответом на вопрос: что делали представители сословий в течение трех истекших месяцев? Нам уже известно из предыдущего изложения, как па последующем заседании, 26-го октября, сословные представители внезапно обнаружили, что они не могут перечислить основные статьи конституции, за которую они ратуют, ибо они еще не получили доступ в земский архив.

Однако в бездействии собрание обвинить нельзя: оно не жалело сил на формальности и дипломатию.

Поскольку, однако, вся эта деятельность не выходит за рамки положительного права и его точка зрения уже не соответствует действительности, даже если его рассматривать, как таковое, как положительное, то, чем больший интерес оно проявляет к защите формального права, тем меньше мы находим в его действиях независимого разумного содержания. Исходя из этого, мы в дальнейшем остановимся лишь на основных чертах хорошо известных обществу событий, поскольку выше уже в основном определена точка зрения сословных представителей.

Через два дня после первого адреса сословных представителей, в котором они, по их мнению, деликатно, в действительности же не открыто и чистосердечно, а двусмысленно и напыщенно заявили, что не признают королевскую конституцию, король обратил их внимание на права, предоставляемые им конституцией, и напомнил им о возможности высказать все свои пожелания. Он заверил их в том, что все их просьбы и пожелания встретят благосклонное внимание, если только он убедится в их соответствии интересам государства.

Что еще мог ответить король на их невнятные заявления? Король требовал от них указаний по существу дела; они же в своем ответе от 23-го марта продолжали заниматься чисто формальными отвлеченными проблемами. Они не дали хода более подробному проекту обращения, составленному господином Боллеем, где в самом начале декларируется, правда, что сословные представители воздерживаются от исчерпывающего изучения новой хартии, но тем не менее содержится ряд замечаний по отдельным пунктам. Между тем этот проект был задуман как их политическое кредо, как аргументация их действий; предполагалось, что в случае необходимости и он может быть представлен совету министров королевства (вып. I, стр. 67). Действительно, собранию не мешало бы предъявить правительству перечень тех причин, по которым оно отвергло королевскую конституцию, но главное было заняться прежде всего ее тщательным изучением. Надо сказать, что предъявление замечаний министерству — малопригодный способ для того, чтобы ускорить решение вопроса.

Замечания вызывают ответные замечания. Так называемый дипломатический путь, который избрали сословные представители, приводит к совершенно определенным результатам, в том числе и к тому, что каждая из договаривающихся сторон выставляет свои доводы и опровергает доводы, противоречащие ее точке зрения. Не говоря уже о том, что такого рода дипломатические переговоры ни в какой мере не соответствуют взаимоотношениям между правительством и подданными (впрочем, владетельные господа еще только собираются вступить в эти взаимоотношения), эти переговоры совершенно не укладываются в компетенцию сословного собрания, ибо основной его задачей является изучение и обсуждение поставленных на его заседаниях проблем. Можно предположить, что присутствие министров на заседаниях сословных представителей и их участие в дискуссиях — на основании предоставленного им § 26 королевской конституции права — могло бы сразу изменить весь характер совещания. Замечания, опровержения, аргументация могли не соответствовать стилю королевских рескриптов, превращаясь в статьи, направленные против других статей, но вполне соответствовали содержанию устных выступлений министров или государственных советников на заседаниях сословных представителей. Быть может, и сословных представителей удалось бы вывести только из состояния упорного молчания и подвигнуть их на то, чтобы они перешли к изучению существа дела, обсуждению рассматриваемых вопросов и перестали заниматься писаниной.

Петиция от 22-го марта, составленная графом фон Вальдском, сословных представителей повторно содержала в маловразумительной и напыщенной форме просьбу, в которой они опускают прямое требование восстановить старую конституцию, дают понять, что ее действие подразумевается. Такая форма, исключающая даже тень сомнения и какие бы то ни было просьбы, могла бы быть названа достойной и смелой, если бы она не была столь бесплодной: сама суть дела все равно должна была заставить говорить прямо. Поэтому весь смысл тонко задуманной просьбы заключался лишь в том, чтобы король дал согласие распространить

конституцию наследственных земель Вюртемберга на все королевство; с этой целью были приложены извлечения из юридически обоснованных притязаний инкорпорированных территорий на конституцию наследственных земель Вюртемберга. Когда вслед за всем этим король потребовал от сословных представителей изложения их дальнейших пожелании, они быстро заняли противоположную позицию и попытались в свою очередь заставить правительство первым изложить свою точку зрения. Быть может, в сфере запутанных взаимоотношении между частными лицами или в адвокатской практике и уместно проявлять скрытность, не говорить первым, стремиться выведать тактику соперника, заставить его высказать свои требования и продемонстрировать свои приемы — тем самым можно получить известные преимущества: можно напасть первым, не уступив ничего, не поставив себя под удар и т. п. Однако сословное собрание не должно бы пользоваться приемами адвокатской практики. Вместо того чтобы высказать свои соображения о содержании королевской хартии, сословные представители высказали свою тонко сформулированную вторую просьбу: указать те изменения, которые необходимо провести в нынешних условиях, для того, чтобы достигнуть соглашения в этом вопросе хотя бы по ряду пунктов, — как будто дело заключалось только в этом. Если не рассматривать подобную уверенность и самую эту просьбу как издевательство, то это можно квалифицировать только как поразительную неразумность. Авторы просьбы даже не пытаются поразмыслить о позиции другой стороны; они совершенно спокойно следуют по своему пути без каких-либо помышлений о том, что для взаимного соглашения надо бы поинтересоваться точкой зрения и желаниями того, с кем они хотят это соглашение заключить, и что этой стороной является к тому же их монарх и их правительство.

Четвертого апреля министерство довело до сведения сословных представителей, что король решил дать подробный ответ на их петицию лишь по возвращении кронпринца и после обсуждения с ним этого вопроса. Однако 17 апреля, в тот же день, когда зашла речь об

Дата добавления: 2015-08-29