заявление, согласно которому все остальные князья и графы и все дворянство в целом примут конституцию лишь при условии сохранения ими всех прежних прав и в соответствии с решением Конгресса. Этим прежним правам дано особенно широкое толкование в поданном представителям сословий заявлении графа фон Вальдека от имени высокографского лимбургского дома (вып. VI, стр. 91 и след.). На стр. 93 этого документа говорится, что названный высокографский дом не признал отречения императора Священной Римской империи (отречения, которое было принято всеми властителями Европы) 6 и что (стр. 97) после распада Рейнского союза этот дом юридически восстановил все свои прежние права и привилегии и лишь противозаконно по сию пору лишен фактического обладания ими. Другими словами, это означает, что лимбургский дом официально отказывается войти в состав Вюртембергского государства π принять его подданство. К этому еще добавлено, что в дальнейшем, когда Вюртемберг окончательно конституируется как государство, господин граф соблаговолит указать, при каких условиях графство Лимбург согласится признать на договорных началах суверенитет Вюртемберга.
Мы не будем здесь касаться отношения правительства королевства к подобным нелепым претензиям владетельных господ, доходящих до смехотворного отказа признать факт отречения императора; но мы совершенно не можем понять, как сословное собрание могло допустить к участию в обсуждении π вынесении решений таких своих членов, которые совершенно официально заявляют, что они юридически не являются подданными Вюртемберга, что они, правда, готовы принять участие в разработке обязательных для вюртембергского парода решений, по что сами они не считают себя обязанными им подчиняться, и только тогда, когда с их помощью Вюртемберг полностью конституируется как государство, они готовы довести до сведения вюртембергского правительства, на каких условиях они соблаговолят признать его суверенитет. Нам достаточно хорошо известно, что подчас законы разрабатываются для других, а сами их составители не считают себя
обязанными им подчиняться, но примеры подобного равнодушия со стороны представительного учреждения страны, которое допускает такого рода самоуправство своих членов, участвующих в обсуждении и вынесении решений, и позволяет им ставить условия, оскорбительные в равной степени и для них. и для их монарха, — примеры подобного равнодушия найти нелегко.
Еще одно сословие, духовенство, сделало через несколько дней осторожную попытку выразить в адресе пожелание, чтобы заседающие в собрании прелаты представляли все сословие * π чтобы им вернули их прежние права. Из двух прелатов, которые уже были депутатами собрания, один, канцлер Тюбингенского университета, заявил, что он не знает, представляет ли он университет, церковь или ученое сословие; другой же, генерал-суперинтендант евангелической церкви, наивно признался, что одни его добрый приятель посоветовал ему не подписывать петицию других прелатов, чтобы с большим успехом защищать их интересы в качестве формально не заинтересованного лица (вып. II, стр. 64 и след.).
Собрание сословных представителей заняло позицию, в корне противоречащую реальным событиям, происходящим в мире. Оно отказалось принять данную королем конституцию, на основании которой оно было созвано, само определило сферу своей компетенции и пришло к своему решению с помощью таких аргументов, которые в корне противоречат духу недавно принятых всеми европейскими державами решений о государственном устройстве Европы в целом и Германии в частности.
Сословное собрание отвергло королевскую конституцию не потому, что она противоречит тем нравам государственных подданных, на которые они могут претендовать, апеллируя к вечному праву, основанному на разуме. Можно было ожидать, что прежде, чем отказаться от конституции, сословные представители Поскольку в сословном собрании прежнею Вюртембергского герцогства все четырнадцать прелатов имели место и голос. то οни являлись не представителями сословия, а обладателями постоянных голосов., перами.
изучат предложенный их вниманию документ и, вероятно, примут хотя бы основные его положения; однако все это совершенно их не занимало. Они отвергли конституцию по одному тому, что это не была старая конституция Вюртемберга, и не потому даже, что новая конституция отличалась от старой (они и не занимались подобными исследованиями), а просто потому, что это не была именно та прежняя конституция, что акт, в силу которого она была введена, не был простым восстановлением и возрождением прежнего. Отжившее свой век, однако, не возрождается. Своим требованием собрание сословий доказало, что оно не только не обладает должным пониманием той задачи, для решения которой оно предназначено, но не имеет о ней даже отдаленного представления. Оно показало, что видит в назревшей необходимости лишь проявление каприза или прихоти короля и правительства и полагает, что имеет дело не с существом вопроса, а лишь со случайным его аспектом. Собрание, правда, признало, что обстоятельства несколько изменились и что поэтому в старую конституцию следует внести ряд изменений. Однако к этим изменившимся обстоятельствам оно относит лишь ряд чисто внешних моментов, которые в сущности совершенно не характерны для отличия прежних условий от нынешних. Так, собрание относит к числу этих изменении присоединение к прочим сословиям Вюртемберга высшей знати, того дворянского сословия, которое, как уже было указано выше, заявило, что оно юридически, то есть в силу конституции, ибо только там идет речь о правовом статусе, не входит в число подданных данного государства. Более того, это сословие вообще отказалось признать, что данное государство или сословное собрание может определить его положение в сфере государственного или частного права. К изменениям условий собрание относит и распространение подданства на лиц иного христианского вероисповедания на равных правах с лютеранами — обстоятельство, которое, как и предыдущее, не затрагивает основных конституционных положений. Основанием к внесению изменений сословные представители сочли увеличение государства, которое более
чем в два раза расширило свои границы по сравнению со своей прежней территорией. Этот момент мог бы быть серьезным аргументом против чисто формального требования восстановить старую конституцию прежнего Вюртемберга. Для того чтобы устранить этот довод. собрание сословий, пользуясь юридическими ухищрениями со ссылками на прецеденты, на прежнее положительное государственное право и формальное понятие инкорпорации, всячески стремилось доказать, что новая территория в составе государства имеет право на те же конституционные блага, что и исконная государственная территория. Но существу говоря, все эти соображения и юридические ухищрения не имеют никакого смысла π не выходят за рамки типичной querelle d'Allemand, ибо даже если бы Вюртемберг не увеличил свои владения и не вышел бы за пределы тех земель, где действовала старая конституция, то изменение его государственного устройства и настоятельная необходимость новой конституции были бы столь же велики.
2. Доброе старое право
Для лучшего понимания этой настоятельной необходимости можно было бы легко показать, какие отрицателъные последствия имело бы восстановление старой конституции Вюртемберга и действительно изменившихся условиях, но совсем по-иному, чем было указано выше: самый дух времени обязывает к тому, чтобы внести хотя бы некоторую систематизацию υ порядок в тот бесформенный конгломерат институтов и образований, который представляла собой имперская конституция. Достаточно обратиться к ценному труду — «Собрание основных актов конституционного устройства Вюртембергской земли», опубликованному нашим соотечественником тайным церковным советником Паулюсом, чтобы удостовериться, насколько подобное состояние правовых основ государственного устройства, которое является, правда, неисчерпаемым источником для адвокатских хитросплетений и юридических
аргументации, препятствует тому, чтобы народ ознакомился с конституцией своей страны; тем самым он все больше отстраняется и от самой сути дела, с чем в наше время примириться уже нельзя. Ниже мы покажем, что впоследствии в области формы были достигнуты некоторые успехи и что усилия, направленные на улучшение формы, пе могли не оказать влияния и на сущность предмета. Что же касается пагубных последствий, то им можно·) противопоставить так называемые благие последствия, и прежде всего самое право, значение которого вообще не следует ставить в зависимость от каких-либо последствий; этим занимались с надоедливым упорством представители сословий.
В ходе подобной полемики возникают обычно бесконечные пересуды, ибо аргументы как одной, так и другой стороны не могут привести к окончательному решению вопроса, если пет судьи, который бы вынес это решение. Важна лишь суть дела, а она в данном случае совершенно ясна. Изменение, которое подготавливалось в течение длительного времени и получило наконец свое завершение, сводится к уже упомянутому переходу наиболее значительных немецких земель из состояния имперских ленов в состояние суверенных земель, то есть государств. Внутри имперских ленов правители, с одной стороны, земля и народ — с другой. — правда, последние в качестве подданных (подчиненность которых могла доходить подчас до крепостной зависимости) — противостояли друг другу как независимые величины и обладали правами, достигавшими чуть ли не суверенитета. Такое положение было возможным, поскольку те и другие находились в рамках империи и подчинялись императору, который предоставлял им самостоятельность, так или иначе соединяя их в единое целое. Так, каждое частное лицо независимо по отношению к другому частному лицу, оба они исходят в своих взаимоотношениях из своих субъективных потребностей и произвольных решений. Но поскольку они являются подданными одного государства и над ними стоят одни и те же административные учреждения и суды, их взаимоотношения превращаются в договоры, и появляется подлинный смысл
заключать эти договоры, которые не препятствуют тому, что каждый человек сохраняет свою независимость и установленные им взаимоотношения. Чем слабее, однако, окажется эта промежуточная инстанция в лице верховной власти, тем сложнее будет разрешение создавшейся коллизии, так как обе эти независимые друг от друга стороны (каждая из которых является одновременно и правительством и подданными) не смогут выйти из создавшегося положения.
При таком состоянии, когда правитель и народ объединились с помощью внешней силы, оказалось, что собственно государственные права принадлежат подданным. К ним относится большинство тех прав, которые связаны с ленными отношениями. Нам представляется излишним останавливаться на этом более подробно, поскольку в прежнем Вюртемберге количество дворян было очень незначительно и их права не имели особого значения с государственной точки зрения. Существенным, однако, является заслуживающее упоминания право сословных представителей прежнего Вюртемберга управлять кассой податных сборов. Это давало им право не только самим пользоваться суточными деньгами, но и назначать чиновников, консультантов и, что самое главное, комитеты, членам которых, как и названным выше должностным лицам, жалованье выдавалось из той же кассы. Более того, комитет сам управлял кассой податных сборов, из которой члены его получали установленное сословными представителями жалованье. Полномочия комитета не исчерпывались этим. Они простирались и на повышение оклада, выдачу наград, пенсии и вознаграждений за действительные и мнимые заслуги как членам комитета, так и прочим лицам. Причем именно это использование фондов земской кассы в своих личных интересах, где тайна совершенно неуместна и противоречит всем понятиям чести, находилось вне всякого контроля.
Отсутствие этических принципов и полное моральное падение, которые лежат в основе подобного расхищения государственных средств, легко приводят к полному разрушению государственных устоев, ибо, держа в своих руках кассу, сословные представители могут
в качестве суверенной власти, каковой они себя сочтут, перейти для достижения своих целей к установлению контакта с иностранными державами. От собственной кассы легко перейти и к собственным войскам, и наивно было бы полагать, что можно запретить им это, апеллируя к закону, после того как государство само предоставило им средства и дало им власть для осуществления подобного рода действии. Пока еще существовала верховная власть в лице императора и имперских учреждений, подобные последствия в ряде случаев могли бы быть предотвращены — там, где эта власть была действенной, и в том случае, если она этого хотела; в целом, однако, предотвращение последствий такого рода не выходило за рамки случайности. Можно привести ряд примеров, свидетельствующих о том, что в истории Германской империи были случаи, когда сословные собрания получали право вербовать войска. Так. в городе Эмдене в Восточной Фрисландии. Можно привести и другой пример: в той же земле, менее связанной в силу своей отдаленности от центра с имперскими властями, сословия в столкновениях со своим государем сами вербовали войска, заключали соглашения с иноземными державами и призывали в спою страну их армии, оплачивая их из своих средств. Трудно назвать более поучительную в этом смысле книгу, чем «История Восточной Фрисландии», прекрасная работа, автором которой является Виарда. В ней дана закопченная картина позора, разрухи и упадка, возникших в результате таких взаимоотношений между правителем страны и сословными представителями, при которых последние обладали правами суверенных государей. Следует, впрочем, указать, что сходные по своим основным чертам примеры мы находим и в истории других стран, например Франции или Англии в период, когда они еще не конституировались как национальные государства, не говоря уже о Польше; однако в них почти отсутствует тот отвратительный формализм в праве и аппарате управления, который так свойствен Германии.
Названному выше историку, служившему при сословном представительстве, по поручению которого он
и написал спою книгу, был открыт доступ в архивы cocловныx собраний в Восточной Фрисладии. Сословные представители Вюртемберга не считали нужным поручить κοму-либо написать подобную книгу. Знаменитого Мозера '. обладавшего для этого всеми данными (и состоявшего к тому же у них в должности консультанта), они изгнали из своей среды. Среди немногочисленных материалов, доступных широкой публике, выделяется брошюра, проливающая свет на одну сторону затронутой нами проблемы в течение определенного периода — ни независимое управление кассой сословным собранием. Ее заглавие следующее: «Управление приходной кассой земли Вюртемберг прежними, ныне oтстраненными комитетами при вюртембергском сословно-представительном собрании. В основу положены счета, акты и другие документы земского архива (место издания отсутствует)», 1799. Сословное собрание, созванное после двадцатипятилетнего перерыва в 1796 г., подвергло проверке счета действовавших до него комитетов. Данная брошюра знакомит нас с некоторыми результатами этого расследования. В предисловии суммарно говорится следующее: «Результаты настоящего расследования свидетельствуют о том, что противозаконное использование государственных средств не исчерпывается несколькими тоннами золота—оно исчисляется миллионами и в течение перерыва между сессиями последнего ландтага 1771 г. и настоящего. cозванного в 1797 г., ландтага, положившего конец этому безобразию, достигло огромной суммы в 4238000 гульденов, то есть прописью: четыре миллиона двести тридцать восемь тысяч государственного имущества, разумное использование которого входило в прямую обязанность членов комитета, ими клятвенно подтвержденную.
В наших целях достаточно указать, к каким результатам привела деятельность комитетов. Подробное описание глубокого падения этого органа земского управления вследствие его полной независимости не входит в нашу задачу. Мы могли бы, конечно, упомянуть о многочисленных вознаграждениях, которые члены комитета уделяли самим себе. помимо своего постоянного
жалованья, за выполнение любого. важного или неважного. дела (например, одному чиновнику за то, что он справился о здоровье герцога), и о многом другом, что является просто мошенничеством; интересно, что особенно часто встречаются одни и те же фамилии. Обращает на себя внимание и подозрительная дипломатическая деятельность, прежде всего ее оплата. Так, в отчете за 1778—81 гг. значится сумма в 5000 гульденов, переданная в 1770 г. некоему иностранному надворному советнику для поездки в Петербург, с тем чтобы он защищал перемещенные туда интересы Вюртембергокого государства. Можно в качестве примера привести и поездку в Мюнхен по торговым делам, на которую было истрачено 8700 гульденов, и т. д. Бессмысленно говорить о растратах и грабежах такого рода как о злоупотреблениях и противозаконных действиях. Плохи те законы, которые допускают растрату четырех миллионов государственного имущества в течение двадцати шести лет. ибо конституция только в том случае хороша, если она карает за противозаконные действия или, что еще важнее, пресекает их в корне. Невольно возникает вопрос: если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?7а Ведь все эти растраты и мошенничества относятся к тому времени, когда сословное собрание было еще подчинено императорам и имперским судам, когда по воле самого собрания закончился чрезвычайно длительный и дорогостоящий процесс, который они вели против своего государя по делу о вымогательствах и противозаконных деяниях, и когда они обязались выплатить большой долг (погашение этого долга растянулось почти на пятьдесят лет, и по сей день он еще не выплачен); это было, как мы постоянно слышим, время немецкой добропорядочности, достойной деятельности сословных представителей и общего, созданного конституцией благоденствия, время, которое обычно противопоставляется испорченности, пресыщенности и бесправию последующих лет.
То обстоятельство, что сословные представители могли в силу бесконтрольности своих действий разграбить государственную кассу, является еще наименьшим
злом (независимо от того, рассматриваем ли мы это как естественное следствие данных условий или полагаем, что можем устранить эти растраты с помощью новых законов или изменений в административном аппарате); значительно серьезнее то, что полная самостоятельность сословных представителен в делах управления кассой дает им возможность действовать вразрез с интересами государства как в сфере внутренних дел, так и во внешней политике — в области, которая вообще всегда находилась вне непосредственных интересов сословных представителей, часто вызывала даже их отрицательное отношение, а в Германии вплоть до настоящего времени была совершенно чужда им. Если бы кто-нибудь предложил передать в ведение сословного собрания или любой другой корпорации внутри государства независимую от правительства армию, это было бы расценено как мера. потрясающая основы государства. Между тем по существу своему она мало отличается от предоставленного подобной корпорации права полностью или частично распоряжаться государственной казной и выплачивать из ее фондов жалованье и пенсии. Некоторым может показаться, что значение сословного собрания, ранее обладавшего такими полномочиями, а затем потерявшего их, сильно уменьшится. Между тем, как мы уже указывали раньше, самый факт превращения страны из имперского лена в суверенное государство безгранично увеличил власть сословных представителей и их значение; именно к силу этого возросшего значения они то и не могут сохранить свои прежние полномочия. В противном случае государство вообще перестало бы быть таковым — его бы уничтожило взаимодействие двух суверенных властей. Единство могло бы быть, впрочем, сохранено либо в результате свержения правительства и захвата власти представительным учреждением (подобные события мы наблюдали в недалеком прошлом), либо (что для нас также не новость) в случае, если правительство разгонит сословное собрание и тем самым спасет государство и народ. Наилучшей гарантией устойчивости представительного учреждения является ведь именно то, что оно не располагает властью, противоре-
чащей самой его сущности; самое неразумное было бы искать в подобной власти защиту для себя и народа, ибо такая власть оправдывает стремление уничтожить сословное представительство и рано пли поздно делает эту меру неизбежной.
К этому следует присовокупить, что вместе с качественным изменением статуса государства совершенно меняется и формальная сторона отношений между монархом и подданными. Поскольку раньше монарх и сословия противостояли друг другу в качестве носителей определенных правомочий на основе частного права и подчинялись покоен третьей инстанции в лице императора и империи, они могли заключать между собой договоры как бы под эгидой претора и рассматривать свои взаимоотношения в рамках частного права. Даже в более позднее время, когда понятия обрели более точный смысл, вытеснив господствовавшее ранее бессмысленное и нелепое представление о божественном происхождении государственной власти, термин «государственный договор» продолжал еще сохранять некоторый отпечаток того неправильного взгляда, согласно которому отношения между монархом и подданными, между правительством π народом могут определяться понятием договора, и здесь могут и даже должны быть применены те юридические нормы частного права, которые проистекают из самой природы договора. Между тем при самом поверхностном ознакомлении с этим вопросом становится очевидным, что в основе взаимоотношений между монархом и подданными, правительством π пародом лежит некое исконное субстанциальное единство, тогда как при заключении договора предполагается обратное, а именно независимость сторон и их равнодушие друг к другу. Соглашение, в которое они вступают, носит случайный характер, оно произвольно π возникает на основе субъективных потребностей. Что же касается взаимоотношений, на которых зиждется государство, то они по самой своей сущности в корне отличны от подобного договора — они объективны, необходимы и не зависят от воли и желания отдельных индивидов. Они сами являются обязательством, от которого зависят права; в договоре же мы
видим обратное явление: здесь права обеих сторон устанавливаются произвольно, а из них уже вырастают взаимные обязательства. Превращение страны из имперского лена в независимое государство знаменует собой конец прежней самостоятельности сторон, которая была возможна при наличии верховной имперской власти, осуществлявшей посредничество между сторонами, а вместе с этим и конец всех договорных отношений.
3. Принципиальное заблуждение
Основное заблуждение сословных представителей Вюртемберга в оценке своего статуса заключается в том, что они исходят только из положительного права, рассматривают себя как бы еще с позиций этого права и требуют предоставления им определенных прав лишь в силу того, что располагали ими прежде. Они напоминают в своих действиях купца, который, несмотря на то, что корабль, содержащий все его имущество, потерпел крушение, хочет продолжать прежний образ жизни и требует прежнего доверия в деловых отношениях со стороны окружающих; их можно уподобить и помещику, который, несмотря на то, что принадлежащие ему песчаные земли покрылись в результате наводнения плодородным илом, продолжает вести свое хозяйство по-прежнему, пользуясь старыми методами обработки земли.
Поведение сословных представителей Вюртемберга прямо противоположно тому, что двадцать пять лет тому назад происходило в соседнем государстве и нашло тогда отклик во всех сердцах, — стремлению установить такое государственное устройство, которое полностью соответствовало бы требованиям разумного права. Можно было бы опасаться того, что прежние революционные идеи, связанные с абстрактным представлением о свободе, еще не перебродили в Германии и что сословные собрания немецких государств захотят, воспользовавшись обстоятельствами, повторить попытки истекших лет и тем самым создадут смятение в обществе и поставят страну под угрозу серьезной
опасности. С этой точки зрения события в Вюртемберге могут служить утешительным примером, свидетельствуя о том, что козням злого духа пришел конец. Одновременно, правда, складывается впечатление, что весь опыт последних лет, потрясающие но своему значению как для Франции, так и для Германии события просто не существуют для сословных представителей Вюртемберга. А между тем на основе этого опыта напрашивается следующий вывод: обе крайности — и настойчивые требования с позиций положительного права вернуться к давно минувшим отношениям, и абстрактное теоретизирование и пустая болтовня—в равной степени являются проявлением себялюбия и эгоизма, источником бедствий в своей стране и за ее пределами. Сословные представители Вюртемберга хотели начать с того, па чем остановились прежние сословные представители. Они но пожелали вникнуть в содержание королевской конституции н не занимались вопросом о сущности разумного права и его конкретном выражении. Они настойчиво требовали формального возвращения старого положительного права по той простой причине, что оно существовало и было утверждено договором. Начало французской революции следует рассматривать как борьбу разумного государственного права с многочисленными препятствующими его утверждению положительными нравами и привилегиями; в сословном собрании Вюртемберга мы вновь наблюдаем борьбу тех же принципов, только здесь все переместилось. Если во Франции большинство депутатов и представителей народа отстаивали права, основанные на разуме, и требовали их восстановления, а правительство стремилось сохранить привилегии, то в Вюртемберге именно король положил в основу конституции положения разумного права, тогда как сословные представители защищают положительные права и привилегии. Искажая суть дела, они даже пытаются создать видимость того, что выступают от имени парода, интересам которого эти привилегии еще более противоречат, чем интересам монарха о сословных представителях Вюртемберга можно сказать то же, что было сказано о французских эми-
грантах после их возвращения на родину: они ничего не забыли и ничему не научились. Они как будто проспали последние двадцать пять лет, вероятно, самые значительные во всей истории человечества π для нас самые поучительные, так как они определили нашу жизнь и наше мировоззрение. Едва ли можно представить себе более чудовищные жернова для перемалывания ложных правовых понятий и предвзятых мнений о сущности государственного устройства, чем события этого двадцатипятилетия; между тем сословные представители не претерпели от всего этого никаких изменений, они остались такими же, как были раньше. Старое право, старая конституция — красивые, звучные слова. Они в такой же степени встречают всеобщее одобрение, в какой упоминание о намерении отнять у народа его права вызывает негодование. Между тем, хорошо или дурно то, что именуется старым нравом и старой конституцией, определяется не длительностью их действия; устранение человеческих жертвоприношений, рабства, деспотизма феодалов и множества других позорных обычаев всегда было отменой какого-либо старого права. Часто указывалось на то, что права не могут быть утеряны, что столетия бесправия не могут создать права. К этому следовало бы добавить — даже в том случае, если это вековое бесправие в течение всех этих лет называлось правом; подлинное, столетия существовавшее положительное право может быть с полным основанием отменено, если меняется основа, которая служила условием его существования. Пусть тот, кому нравится толочь воду в ступе, продолжает утверждать, что каждый из супругов и после смерти одного из них сохраняет свои права на умершего, что купец сохраняет свое право на корабль, который давно поглотило море. Ведь немцы с давних пор отличались болезненной склонностью к такого рода формалистическим умозаключениям. Рассматриваемая нами здесь деятельность сословного собрания Вюртемберга не составила в этом смысле исключения — все ее содержание почти исчерпывается бесплодным требованием формального права и защитой своей точки зрения с чисто адвокатским упорством. Напрасны были попытки не-
которых лиц, среди них можно назвать президента собрания, князя Гогенлоэ-Эрингена, обратить внимание сословных представителей на существо вопроса, заставить их отойти от чисто процессуального его рассмотрения; да и как можно было на это надеяться, если даже жернова, действовавшие в течение двадцати пяти лет, оказались бессильны.
IV, ХОД СОВЕЩАНИЙ
Упрямое нежелание сословных представителей отказаться от формализма положительного права и от принципов частного права, понять, что речь идет о разумном государственном праве, привело к тому, что результат их полутора-годовой деятельности оказался бесплодным по мысли и не содержит ничего или почти ничего поучительного для решения столь важной, поставленной перед ними проблемы, каковой является разработка свободной конституции современного немецкого государства. Поэтому, вместо того чтобы ознакомиться с плодотворной работой сословного собрания, мы вынуждены заняться лишь чисто внешней стороной его деятельности, к описанию которой мы и перейдем.
1. Голосование и выступления
Мы уже останавливались на том, как 15-го марта 1815 г., после торжественного открытия королем сословного собрания и передачи конституционной грамоты, выступил граф фон Вальдек, речь которого ознаменовала начало деятельности собрания. Господин граф, который не был исконным вюртембержцем и не имел самостоятельного голоса, а лишь представлял его обладателя, начал, как мы уже говорили, свою речь с восхваления короля, «великого государя, проявившего редкую силу духа, значительно расширившего границы Вюртемберга и теперь восстанавливающего конституцию, данную на вечные времена его сиятельными предками, монархами, отличавшимися редкими достоинствами». Совершенно очевидно, что первая речь,475
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |