Георг Вильгельм Фридрих 28 страница

Если с отношением министериалитета и связываются некоторые элементы вассалитета, а подчас даже зависимости, то никак нельзя утверждать, что министериалов рассматривали как простых исполнителей воли суверена, действующих только в его интересах, направленных против блага народа; лишь в дальнейшем лица, находящиеся на службе монарха, стали считаться как бы его слугами, изъятыми из сферы народной жизни. Подобное мнение отчасти оправдывалось тем, что доходы, которые они взимали и исчисляли, а равно и судебная и полицейская власть, которую они осуществляли от имени правителя, были скорее реализацией права частного владения и частной власти некоего третьего лица, ущемляющего интересы граждан, чем

взимание государственных доходов или осуществление государственных прерогатив. Однако по мере того, как домениальные владения и фамильные фидеикомиссы именитых родов все более приближались но своему характеру к государственному имуществу, а права фогтов и других должностных лиц правителя по отношению к подчиненным и зависимым людям стали превращаться в государственные обязанности носителей государственной власти, слуги правителя также вышли из сферы зависимости и произвола и превратились в государственных служащих, обладающих определенными правами в силу самой своей должности. Этот переход от управления частным владением к осуществлению государственных прав — одно из важнейших событий нашего времени, совершенно изменивших также и положение должностных лиц правителя, которое стало совсем иным, чем оно было во времена прежней вюртембергской конституции. Это изменение было завершено в процессе общей эволюции, в ходе которой герцогство Вюртемберг превратилось в суверенное государство. Поскольку положительное государственное право, на котором зиждятся требования сословного собрания, основывается на исторических фактах, нам представляется целесообразным сделать здесь следующее замечание общего характера: именно история учит нас судить о степени разумности государственного устройства в зависимости от обстоятельств и условий времени; в данном случае, например, приводит нас к выводу, что если раньше исключение королевских чиновников из состава депутатов было разумной мерой, то теперь, при изменившихся условиях, она не является таковой. То обстоятельство, что представители сословий не приняли во внимание ни характер прежнего министериалитета. ни ясные указания Тюбпнгенского договора, ни различия в положении прежних слуг и последующих государственных должностных лиц, не вызывает особого удивления. Поразительно, однако, что и правительство считает, по-видимому, целесообразным это исключение государственных чиновников из числа депутатов.

Старая конституция герцогства указывает на еще одну близкую государственной деятельности сферу: это — городские суды и городские советы, которые также должны были направлять депутатов в ландтаг. Действительно, должность магистрата дает хорошую подготовку для деятельности будущего депутата. Магистраты, как и чиновники, заняты в своей повседневной деятельности сохранением общественного порядка; они следят за действием законов и государственных учреждений, за их эффективностью в подавлении дурных страстей. К тому же магистраты, будучи бюргерами, разделяют интересы этого сословия и пользуются его доверием. Между тем по всей стране столь настойчиво раздавались жалобы на неспособность, косность и равнодушие магистратов — а подчас и прямо говорилось о развращенности и испорченности общинных властей, — что эти учреждения должны быть, по-видимому, полностью реорганизованы, прежде чем они смогут поставлять достойных доверия людей, обладающих должными способностями для государственной деятельности. Основная причина морального падения магистратов коренится, очевидно, в их праве самим замещать освободившиеся должности в городских учреждениях. То обстоятельство, что ряд правительств лишает городских магистратов и прочих общинных должностных лиц права управления общинным имуществом, а также имуществом церквей, школ и благотворительных учреждений — мера, которая обычно порицается как проявление деспотизма, — в силу этой неспособности магистратов получает не только свое оправдание, но и оказывается совершенно необходимой. По той же причине участие магистратов в отправлении правосудия часто сводится к простой формальности; расследование же дела и вынесение приговора либо передается монаршему суду, оберамтманнам, либо осуществляется в зависимости от решения экспертов, в число которых входят консультанты и адвокаты. Правительства пришли к заключению, что необходимо полностью отстранить магистратов из сферы судопроизводства.

Хотя теперешнее состояние городских учреждении по своей организации и составу и не подает особой

надежды на то, что они смогут поставлять дельных депутатов ландтага, это постановление заслуживает тем по менее некоторого внимания: при условии, однако, что односторонность и чрезмерность в ограничении прав магистратов будут существенно модифицированы.

2. Активное избирательное право

Другую чрезмерную крайность королевской конституции мы видим прежде всего в том, что в ней почти не ограничено пассивное избирательное право, а также и в том, что активное избирательное право оговорено очень незначительными условиями: избиратель должен быть не моложе двадцати пяти лет и обладать недвижимым имуществом, приносящим не менее 200 гульденов ежегодного дохода.

Поскольку такого рода условия были до сих пор неизвестны в Германии — эта идея утвердилась лишь в последнее время, — мы сделаем по этому поводу ряд замечаний. Самое примечательное в этих сухих, абстрактных требованиях то, что они рассматривают избирателей вне какой-либо связи с общим гражданским устройством и с организацией государства в целом. Граждане уподобляются изолированным атомам, а собрания избирателей—бесформенным, хаотическим скоплениям; народ в целом растворяется в сборище отдельных людей — облик, который никогда не должен принимать общественный организм при совершении целенаправленных действий. Это самый недостойный его облик, наиболее отдаляющий его от понятия духовного единства. Ибо возраст, как и имущество, — качества, характеризующие лишь индивида, кик такового, а не его значение в системе гражданского порядка. Это значение человек обретает лишь в силу своего служебного положения, сословной принадлежности, признанного обществом профессионального умения и связанных с ним привилегий, звания, титула и т. п. В народном представлении такое значение вполне укоренилось: о человеке говорят «он что-то собой представляет» лишь в том случае, если он занимает определенную долж-

ность. обладает каким-либо умением или известным весом в обществе; человек же, которому едва минуло двадцать пять лет, обладающий недвижимым имуществом в двести гульденов ежегодного дохода или более, ничего не представляет собой в обществе. Если же конституция все-таки превращает его в нечто, а именно в избирателя, то она предоставляет ему высокое политическое право, игнорируя все установившиеся общественные отношения, π создает тем самым в одной из самых важных сфер деятельности такое состояние, которое скорее соответствует демократическому, даже анархическому, принципу индивидуализации, чем принципу органического порядка.

Великое начинание в области внутреннего устройства Германии на правовой основе, которое подготовило создание государства, относится к тому периоду средневековья, когда после падения прежней королевской власти и распадения государственного целого на отдельные атомы рыцари, свободные, монастыри и владетельные сеньоры, а также торговый и ремесленный люд объединялись, стремясь к преодолению этого хаотического состояния, в сообщества н корпорации, которые, беспрерывно сталкиваясь друг с другом, нашли наконец сносную основу для совместного существования. Поскольку верховная власть государства, чье бессилие и вызвало к жизни эти корпорации, была совершенно расплывчатым понятием, внутренняя связь этих отдельных ячеек общественного устройства была очень крепкой и устойчивой, а подчас и тягостной, достигавшей в некоторых случаях такого узкого формализма, кастового педантизма и аристократизма, которые становились опасным препятствием для развития государственной власти. После того как в новое время верховная власть в государстве достигла серьезных успехов, эти подчиненные ей кастовые корпорации и сообщества были распущены пли во всяком случае лишены своего полит- ического влияния и юридического положения. По-видимому, однако, теперь наступил момент, когда следовало бы возобновить общественное значение этих жизненных сфер государства, вернуть им их политическую организацию. подобно тому как это было

сделано в сфере высших государственных учреждении, и, отняв у них прежние неправомерные привилегии, включить их в государственные рамки как некое органическое целое. Только в расчлененном целом, части которого образуют особые, хотя н подчиненные, сферы, может существовать живая связь. Достигнуть ее можно только в том случае, если отказаться от французских абстракций, в основе которых лежат лишь количественные данные и размер имущества, или уж во всяком случае не рассматривать их как основное, а тем более единственное условие выполнения важнейших политических функций. Подобные атомистические принципы убийственны как в науке, так и в политике, ибо они противоречат разумному понятию о жизни и ее многообразии.

Следует также иметь в виду, что избиратели легко теряют интерес к выполнению своих функций, во многом зависящий от случайного настроения и прихоти. Функции избирателя ограничены одним актом, который совершается только один раз в течение нескольких лет. Ввиду многочисленной подачи голосов голос каждого отдельного избирателя имеет очень небольшое значение, тем более что и депутат, в избрании которого он участвует, лишь один из членов большого собрания, где немногие оказывают серьезное влияние на ход обсуждения, большинство просто подает один голос, теряющийся в массе остальных подобных же голов. И хотя естественным казалось бы ожидать, что подданные государства будут рьяно стремиться к получению важного и почетного для них права участия в выборах и к реализации этого права с осмотрительностью и бескорыстным интересом, на деле оказывается совсем иное: слишком большая дистанция между важным конечным решением и мизерным влиянием отдельного индивида скоро приводит к тому, что избиратели теряют интерес к данному им праву. Поэтому если вначале законодательство направлено на исключение многих граждан пз числа избирателей, то скоро его непосредственной задачей становится обеспечение необходимой подачи голосов. Столь частые ссылки на Англию, где выборы в парламент проходят чрезвы-

чайно бурно, в данных условиях не убедительны, так как это обстоятельство больше всего связано с наличием в английской конституции именно тех привилегий υ неравного распределения голосов, которые прямо противоположны рассмотренному нами атомистическому методу.

Само собой разумеется, что наша критика абстрактных принципов, которые сводятся к чисто количественным показателям, размеру имущества, возрасту, ни в коей степени не ставит своей целью умалить значение и влияние этих обстоятельств. Наоборот, в том случае, если активное и пассивное избирательное право окажутся в должном соотношении с другими сторонами государственной жизни, эти обстоятельства тем самым неминуемо будут приняты во внимание; и если будет, например, юридически установлено, что должность члена городского магистрата, суда, корпорации (пли ее главы), цеха и т. д. может быть замещена лишь лицом определенного возраста, обладающим к тому же недвижимым имуществом и удовлетворяющим ряду других требований, то это будет значительно целесообразнее, чем те чисто формальные требования, которые столь резко противопоставляются высокому стремлению создать сословное представительство. Гарантия дельности избирателей и избранных депутатов, которую пытаются обеспечить названные условия, негативна по своему характеру и к тому же является чистой презумпцией. Между тем существует ведь совсем иная, положительная гарантия, которую дает ряд таких моментов, как доверие правительства, выразившееся в предоставлении данному лицу государственной должности, или доверие городских общин и сограждан, поручивших ему выполнение определенных общественных функций, тот факт, что данное лицо избрано на какой-либо пост или допущено в какое-либо сообщество; этой гарантией может служить, наконец, любая плодотворная деятельность и участие в жизни общества и государства, которые создают известное умение, вырабатывают навыки управления и подчинения и предоставляют избирателям возможность ознакомиться с образом мыслей и способностями данного индивида.

Решения такого рода. в основе которых лежит не отождествление народа с государством, а представление о нем как о скоплении отдельных людей, в результате чего народ делится на различные но числу индивидов кучи людей, а но возрастному и имущественному признаку - на два класса, такие решения не могут быть названы государственными постановлениями в полном смысле этого слова. Они не устраняют черты демократической бесформенности, которые проявляются в деятельности народных представителен, связанной с вопросами государственного значения, и не способствуют тому. чтобы избрание в палату дельных депутатов не зависело от случайности. Государственное постановление не должно ограничиваться требованием того, что должно быть осуществлено, надеждой на то. что это будет осуществлено, и устранением ряда обстоятельств, препятствующих данному мероприятию, — государственное постановление заслуживает своего наименования лишь в том случае, если оно предписывает, чтобы произошло то. что должно произойти.

3. Право утверждения налогов

После столь пространных высказываний но предыдущему пункту мы вынуждены дать наши соображения по другим вопросам в более краткой форме. Представителям сословий предоставляется право вотировать налоги: без их согласия не могут быть введены новые налоги или увеличены существующие. Тем самым Вюртомберг стал бы первым немецким государством, где сословное собрание располагало бы этим правом в такой отчетливой и определенной форме. Возникшие на наших глазах или восстановленные представительные учреждения других стран обрели либо очень ограниченные полномочия прежних сословно-феодальных конституций. либо столь неопределенно и расплывчато сформулированные, что они не могут идти ни в какое сравнение с четкими и ясными указаниями, предложенными вюртембергским монархом. Общее сочувствие вызвала кровопролитная борьба, которую тирольцы вели

против государственного управления, противоречащего, но их представлениям, их исконному древнему праву. Однако и после того, как наконец было введено прежнее государственное устройство, монарх сохранил за собой право устанавливать размер государственных налогов, предоставив компетенции сословных представителей лишь их распределение. Можно, конечно, спорить о том, обладало ли уже прежнее сословное собрание Вюртемберга предоставляемыми ему ныне конституционными правами и не имело ли оно раньше еще значительно большие полномочия, — спор этот лишен практического смысла, хотя именно поэтому он вполне пригоден в качестве querelle d'Allemand4. Можно, пожалуй, придерживаться мнения, что предоставление сословным представителям Вюртемберга права утверждать лишь увеличение налогов — взимание существующих налогов изъято из их компетенции — формально восстановило то положение, которое существовало в прежнем Вюртембергском государстве, ибо прямые и косвенные налоги, поступающие теперь, как и прежде, в государственную казну и складывающиеся из поземельной подати, десятины, отработочных повинностей и т. д., являются доменнальной рентой, то есть собственностью правителя или государства в частноправовом смысле: их основа постоянна, в силу чего они изъяты из компетенции сословных представителей. Что же касается других прямых и косвенных налогов, которые и по своему размеру и но характеру своего использования (погашение государственного долга, оплата местных военных подразделений) относятся к сфере государства, то они были установлены на основе договора при участии верховного судьи и высших имперских учреждений, — таким образом, и здесь вмешательство сословного собрания ограничено действием постоянных отношений, получивших силу закона. Даже если допустить, что при всех запутанных ограничениях и казуистических ссылках на особые обстоятельства, которыми было оговорено вотирование налогов прежними сословными представителями (исключение составляло лишь повышение жалованья), но этому вопросу можно прийти к определенному мнению и согласиться с тем,453

что сословное собрание Вюртемберга и раньше в большой степени располагало правом вотирования налогов — даже в этом случае предоставляемое новой конституцией право обретает совсем иной характер и несравненно большее значение в силу изменившегося положения Вюртемберга, который из имперского лена превратился в самостоятельное государство. В прежние времена император и империя, а не отдельное имперское сословие решали вопрос о войне и мире, а известная часть расходов, связанных с требованиями военного времени, раз и навсегда устанавливалась определенными постановлениями. Мы оставляем здесь в стороне, насколько формализм и упорство немецких сословных представителей, направленные на то, чтобы ни в коем случае не выйти за рамки совершенно необходимых в силу юридических требований или конкретных обстоятельств мероприятий, способствовали росту пассивного сопротивления в стране, что в свою очередь неминуемо усложняло общую обстановку.

В своих столкновениях с сословиями правитель государства мог всегда апеллировать к имперским судам, в которых он находил опору и поддержку. С того момента, однако, когда Вюртемберг стал самостоятельным государством, право сословных представителей утверждать налоги обретает характер суверенности и тем самым совершенно иное значение, в корне отличное от того, которое оно имело в прежних условиях. Поэтому теперь, когда нет прежних гарантии, воплощавшихся в особе императора и в имперских учреждениях, деятельность сословных представителен получила совсем иную, политическую окраску, которая отсутствовала прежде. Из истории Германии можно почерпнуть множество примеров для иллюстрации политического ничтожества прежних сословных собраний, которые со свойственными им пассивностью и желанием сохранить нейтралитет больше всего стремились к тому, чтобы вообще не вмешиваться в события международного. значения, предпочитая позорное бездействие самостоятельному решению и активной деятельности, которая могла бы дать им почет и уважение. Совершенно очевидно, что при подобной тяге к позорному бездействию

в сфере внешних отношений все усилия направляются на борьбу не с внешним врагом, а со своим правительством. Не раз в критическую минуту сословные представители использовали трудные обстоятельства для того, чтобы привести власти в замешательство, поставить тому самому правительству, которое действовало на благо им самим и всему народу, такие условия, которые позволяли осуществить необходимые государственные мероприятия лишь вместе с расширением прав сословного собрания. И не раз они покрывали страну позором и приносили ей бедствие в настоящем, создавая вместе с сокращением сферы деятельности ослабевшей верховной власти постоянную основу для разрухи внутри страны и падения ее престижа на международной арене в будущем. Политическое ничтожество, в котором прозябал немецкий парод в результате такого государственного устройства, когда множество мелких образований, какими являлись имперские чины, в большинстве своем было совершенно неспособно принять самостоятельное решение пли выразить свою волю, неминуемо должно было привести к тому, что люди погрязли в частных интересах повседневной жизни и сама мысль о национальной чести и связанных с ней жертвах вызывала не только полное равнодушие, но даже враждебность.

Если, например, в Англии, где чувство национального достоинства свойственно всем классам общества, парламент располагает правом ежегодно вотировать налоги, то там это имеет совсем иные последствия, чем в стране, где люди привыкли исходить из частных интересов и, не обладая политическим кругозором, замкнулись в сфере ограниченных эгоистических представлений. Уже одно это — достаточная причина для того, чтобы правительства искали новых гарантий государственного порядка, тем более что теперь исчезла даже та незначительная поддержка, которую они находили в императоре и империи. Право участия в установлении государственных налогов, независимо даже от того, каким оно было раньше, стало на данном этапе, когда сословное собрание подчинено только своему правительству, которому оно одновременно противостоит, выражением

значительно более высокого и независимого положения, ибо теперь с ним связана возможность влиять на вопросы войны и мира, на внешнюю политику в целом и на государственную жизнь внутри страны.

То обстоятельство, что постоянные налоги взяты в королевской конституции за основу на время жизни правящего монарха, внесло в право налогообложения некоторое формальное ограничение. По существу же оно ограничивается требованием обстоятельств. Но необходимость повысить налоги вполне могла существовать, если иметь в виду расходы. В течение последних лет налоги достигли во всех странах, а особенно в наиболее богатых, подобно Англии, небывалой высоты; во Франции. Австрии и других выход из финансовых затруднений был найден только благодаря решительным, чрезвычайным мероприятиям. Не говоря уже об этой необходимости, сомневаться в которой нет никаких оснований, и о том. что перестроить сразу все финансовое управление страны невозможно, сословные представители Вюртемберга могли бы принять эту статью конституции хотя бы из простого чувства благодарности по отношению к монарху, который первым и, как оказалось но истечении двух с половиной лет, едва ли не единственным дал своей стране столь либеральную конституцию. Об этом монархе граф фон Вальдек, речью которого открылись заседания представителей сословии, говорит следующее («Отчеты», вып. 2. стр.): «Все сословия страны, все провинции государства соревнуются в выражении благодарности монарху, давшему народу конституцию». И, расточая похвалы вюртембергскому монарху, граф фон Вальдек продолжает (там же): «В течение ряда последних бурных десятилетий правитель Вюртемберга руководил своей страной с исключительной решимостью. Исключительные качества. — указывается далее (там же. ci р. 4),—всегда отличали правителей Вюртемберга». (В ходе изложения истории Вюртемберга оказывается, что под этим неопределенным выражением в большинстве случаев, если не считать герцога Кристофа, следует понимать своеволие или слабость характера.)

«Вюртемберг значительно расширил свои границы» (посредством так называемой медиатизации государственных высших сословии, ранее непосредственно подчиненных императору. Это расширение границ граф фон Вальдек—вып. VI, стр. 93—характеризует как противозаконное состояние, как ущемление прав владетельных господ и доверенных им милостью божией подданных; как действие, противиться которому те, за чей счет оно было совершено, не стали лишь потому, что вынуждены были уступить силе).

«Государь Вюртемберга должен, не теряя ни минуты, устранить навязанные ему последствия событий 1806 года, а именно восстановить отмененную тогда конституцию, дарованную на вечные времена его сиятельными предками». (Все содержание «Отчетов» свидетельствует о том, что сопротивление сословных представителей полностью находило свое объяснение в этом требовании. Все их недовольство было направлено на то, что новая королевская конституция не восстановила прежнюю, не отменила принятое в истекшие годы решение.)

Как известно, притязания сословных представителей на то, чтобы в их компетенцию еще при жизни правящего в те годы монарха входили и постоянные налоги, не имели последствий ввиду безвременной кончины государя; а поскольку они не приняли королевскую конституцию, которая предоставляла им право участия в установлении налогов при смене правительства, они тем самым лишили себя этой возможности.

4. Основы конституции

Для завершения характеристики основных разделов конституционной хартии следовало бы остановиться и на второй ее части, озаглавленной: «Общие постановления об устройстве королевства. Права и обязанности подданных». Между тем здесь не могут быть применены ни цитаты из текста, ни оценка. Это простые, органически друг с другом связанные постановления, говорящие сами за себя и образующие разумную правовую

основу государственного устройства. Так, §52 гласит: «Все подданные равны перед законом; им доступны все государственные должности, вне зависимости от сословного происхождения и принадлежности к одному из трех христианских вероисповеданий». § 53: «Все несут в соответствии с законами пропорционально равные подати и налоги в пользу государства». § 55: «Каждый поддонный государства, свободный от воинской повинности, обладает правом эмиграции». § 56: «Каждый подданный может определить по своему свободному выбору профессию, в которой он будет специализироваться», и. т. д. По поводу этих конституционных постановлений можно лишь сказать, что вряд ли какое-нибудь представительное учреждение сочло бы целосообразным отказаться от них; лишь злобная преднамеренность, закоснелость или другие такого рода качества могли послужить причиной того, что чины Втортемберга даже не упомянули о них и не воздали должного правителю, без всяких оговорок определившего основные права и обязанности своих подданных. Какую бы роль подобного рода постановления не играли в старых конституциях, там они связаны с партикулярными или внешнимu обстоятельствами, в которых часто тонет и растворяется их значение. Там права фиксируются не в силу принципиального убеждения, веры в разумность и абсолютное право: эти права появляются там как следствие особых обстоятельств и ограничиваются отдельными случаями: создается впечатление, что при любом неблагоприятном повороте и соотношении сил они легко могут быть утеряны. То обстоятельство, что теперь наконец сложилось понимание простых основ государственного устройства и что эти основы сформулированы в виде простых фраз, ясных, как катехизис, свидетельствует об очень больших успехах образованности. Если бы сословное собрание приняло решение выгравировать эти двадцать параграфов, содержащих общие постановления о правах подданных, на плитах, повесить их в церквах и сделать их предметом всеобщего обучения в светских и церковных школах, что было бы достойно меньшего удивления, чем то полное игнорирование,458

которое оно проявило, и полное непонимание им того значения, которое имеет публичное признание подобных прав граждан со стороны правительства и ознакомление общества с ними.

Имея в виду важность этого всеобщего ознакомления с конституцией, король дал лишь основные положения будущего законодательства; в качестве аналогии можно привести законы Моисея или в новое время «Droits de Г homme et de citoyen»5. При наличии определенного законодательства, правительства и аппарата управления эти основные положения должны действовать в качестве постоянных регуляторов, на которые может в случае необходимости опираться проверка и расширенно существующих законов. Королевская конституция закладывает эти общие основы, не разрабатывая их более подробно, и не касается тех распорядков, которые могли уже существовать в рамках сложившегося государственного устройства. Ведь области основных конституционных положений и собственно законов вообще очень тесно примыкают друг к другу, что же касается дальнейшей разработки и детализации уже существующих институтов, то это могло бы в первую очередь стать предметом внимания сословного собрания.

III. ПОЗИЦИЯ ЛАНДТАГА

Таковы основные моменты деятельности короля, направленной на завершение существующего государственного устройства введением такого важного института, как народное представительство π провозглашение в стране основных принципов справедливости. Он полагал, что созывом сословных представителей на основе конституции своим публичным обязательством ей подчиняться, торжественной передачей ее сословным представителям в качестве документа, утверждающего их полномочия, завершена его деятельность по созданию в стране народного представительства, которое будет служить основой для дальнейшего развития и применения правовых принципов. Казалось

бы, можно было ожидать, что дальнейшее положение сведется к описанию того, как сословные представители, это новое государственное образование, осуществляли свои полномочия в отведенной им сфере и как липовый важный элемент государственного организма функционировал в дальнейшем. Однако перед нашим умственным взором разворачивается отнюдь не деятельность по усвоению новых принципов и плодотворному претворению их в жизнь; созванные для этой цели сословные представители отказываются рассматривать себя как такого рода звено государственного аппарата; наряду с этим они, однако, провозглашают себя сословным представительством, но только совсем иного мира, давно прошедшего времени, настаивая на том, чтобы настоящее было превращено в прошлое, существующее — в несуществующее.

1. Отказ признать новое правовое устройство

На том же заседании от 15-го марта, на котором король надеялся полностью завершить конституирование своего государства, ряд представителей прежних привилегированных сословий и некоторые члены сословного собрания выступили с совместным заявлением, в котором говорилось, что они находятся вне нового правового устройства государства и не входят в сферу действий данной королем конституции.

Первыми выступили агнаты королевского дома (выи. I, стр. 26 и след.), заявив о своем категорическом решении сохранить за собой и всеми последующими агнатами, наследниками королевского дома в будущих поколениях, все свои права в их прежнем объеме. Затем выступил ряд владетельных господ, заявивших, что они ждут решения Венского конгресса, который должен определить их нрава и их правовой статус, и до этого не могут принять конституцию одного немецкого государства с ее сословным представительством: поэтому они вынуждены отказаться от участия в совещаниях. И первый адрес сословных представителей было включено (непонятно, на основе каких полномочий) общее

Дата добавления: 2015-08-29