Моей жене, за ее терпение и прочие восхитительные каче­ства, из-за чего мне порой кажется, что она — продукт моего воображения 20 страница

Затем — по словам Джона, конечно, — он одним движе­нием нанес «тройной удар ногой» в лицо третьему человеку, при этом выстрелив четвертому «точно в хрен». Разумеется, Джон понимал, что не может бросить человека, который ле­жит на земле и кричит от боли, и поэтому проявил милосер­дие — схватил его за голову и резким движением свернул ему шею. Джон утверждает, что в этот момент остальные люди в комбинезонах поняли, что происходит, и бросились на него, но он ушел, украв лошадь, которая оказалась неподалеку. Это первое несоответствие в истории Джона: ведь после этого он якобы спокойно покатил на своем «кадиллаке» по дороге, мимо дома Эми и прочь от завода. Я подозреваю, что люди, занимавшиеся очисткой территории, либо вообще не заме­тили моего друга, либо мрачно смотрели на него до тех пор, пока он не развернулся и не уехал. Но, повторяю, я при этом не присутствовал и ставить под сомнение честность Джона не хочу.

Недалеко от дома бесстрашный Джон свернул на просе­лк и понял, что в этот вечер кому-то уже пришла в голову та же самая идея: на снегу виднелись следы шин. Джон решил, что какой-то человек тоже объезжал место аварии. Несколько минут спустя мой друг понял, что был прав: Дорога, похоже, вела обратно в старую промышленную зону, где находился завод по производству очистителя, брошен­ная консервная фабрика, выпускавшая консервированную фасоль с сосисками, распределительный пункт сети магази­не электроники «Бест бай» и бандажепошивочная фабри­ка, на которой шили бандажи «Хейнс». По другую сторону шоссе находился брошенный торговый центр города Неназ­ванный, в разрушающихся магазинчиках которого единствен­ными товарами были плесень, летучие мыши и семейства белок, строивших себе гнезда из старых покрышек.

Гравийная дорога и свежие следы шин повели Джона че­рез узкую полоску леса, который рос по границе с террито­рией завода, производившего очиститель для труб. И, про­езжая через темную лиственную завесу, мой друг заметил, что между деревьев мигают огни.

Он затормозил, остановился и увидел прыгающие лучи белого света: похоже, люди с фонариками, человек шесть.

Загремели выстрелы.

Огни погасли и появились снова только через несколь­ко минут — на этот раз дальше от того места, где сидел Джон. Он проехал еще немного, пытаясь рассмотреть что-то меж­ду деревьями. Огни остановились, а потом один за другим погасли. Что бы ни искали эти люди — енота для рагу или пропавшую контактную линзу, — похоже, они это нашли. Джон еще немного подождал, потом решил, что это ферме­ры-браконьеры или братство сборщиков утиля, и нажал на газ. Большой «кадиллак» заполз на вершину холма; увидев, что находится внизу, Джон ударил по тормозам. У подно­жия стоял большой, тяжелый грузовик, похожий на воен­ный, но без соответствующей раскраски. Автомобиль был абсолютно черный — и похоже, именно по его следам шел Джон.

Вокруг грузовика стояли люди, державшие в руках что- то похожее на винтовки. Джон немедленно выключил фары. Затем ему пришло в голову, что кто-то мог заметить, что свет фар внезапно погас, и поэтому мой друг включил их. Потом Джону показалось, что двое из этих людей повернулись в его сторону, и быстро выключил фары. Он сообразил, что не за­метить мигание фар почти невозможно; более того, все люди с винтовками, кажется, смотрели вверх, на него. Они бы по­гнались за ним или изрешетили бы его ветровое стекло — но в этот момент из леса выехала горилла на огромном крабе и съела двоих.

Нет, вы не ослышались.

Джон сказал, что эта тварь ростом с грузовик двигалась на шести лапах, украшенных рогами, и панцирь, как у су­ществ, которых можно увидеть в ресторане, специализиру­ющемся на морепродуктах. Однако мех и наличие рук дела­ло ее похожей на млекопитающее. Пожалуйста, не забывай­те, что с того места, откуда Джон вел наблюдение, тварь выг­лядела размером с десятицентовик, так что критиковать описание обезьяны верхом на крабе я не буду — хотя все мы понимаем, что это полный бред.

Тварь поползла в сторону — боком; из ее пасти все еще торчали чьи-то ноги. Защелкали выстрелы, и снег у подно­жия холма осветили дульные вспышки. Люди побежали в лес. Джон подождал, затем включил задний ход и остановился на противоположном склоне — так, чтобы его не видели те, кто находился рядом с грузовиком. Правда, при этом он утверж­дает, что сам он грузовик видел, хотя это физически невоз­можно.

Из леса донеслись звуки стрельбы. Из леса донесся визг животного. Из леса снова донеслись звуки стрельбы. Затем снова вой, новые выстрелы — десятки выстрелов, сливавши­еся друг с другом. Огонь очередями. Визг.

На секунду воцарилась тишина, и Джон увидел какую-то фигуру, бегущую из леса к грузовику. Человек прыгнул в ку­зов, вытащил два маленьких контейнера размером с короб­ки для завтрака и бросился обратно в лес. Снова завопило животное. Выстрелы. Снова вопли. Снова выстрелы. Потом из леса раздался низкий, звериный стон. Стрельба стихла. Джон включил задний ход и приготовился проехать мимо грузовика, пока не вернулись эти люди, но он опоздал — тот самый человек уже бежал обратно. Он нес маленькие кон­тейнеры, которые, похоже, стали легче. Человек снова ныр­нул в грузовик, вытащил две новые коробочки и вернулся в лес. Стрельба возобновилась; за ней последовали вопли обе­зьяны-краба.

Это продолжалось часа полтора, и наконец шум стих. Люди вышли из леса, сели в грузовик и поехали. Джон последовал за ними. Они миновали поворот, который вел к заводу по про­изводству очистителя — вероятно, на парковку для сотрудни­ков. Джон увидел, что вход перекрыт воротами из проволоч­ной сетки. В фильме в жанре экшен, подумал Джон, он про­таранил бы ворота. Однако это был не реквизит, а его собствен­ная машина, и мой друг рассчитывал утром поехать на ней на работу. Кроме того, за ремонт пробитого радиатора ему при­шлось бы отдать недельный заработок.

Но, что более важно, грузовик, за которым следовал Джон, не свернул, а моему другу очень хотелось узнать, куда направ­ляются эти люди. Он держал дистанцию, ориентируясь по следам шин. Следы шли по главной подъездной дороге ин­дустриальной зоны и через двухполосное шоссе, которое пе­ресекало эту дорогу. Дальше грузовик поехал по белому по­лотну, где должны были построить автостоянку, и оказался у обратной стороны восточного крыла подковообразного тор­гового центра.

Джон подождал немного — столько, чтобы люди в грузо­вике успели выйти и отправиться по своим делам. Затем ос­торожно объехал здание — так, чтобы видеть грузовик, при­паркованный у пандуса, и заколоченный вход в помещение, которое должно было бы стать универмагом. Какое-то вре­мя Джон сидел в засаде, но ничего не увидел. Затем, потеряв терпение, он, совершенно безоружный, без фонарика, воп­реки инстинктам самосохранения протопал к входу и зашел в здание как к себе домой.

В торговом центре, похожем на пещеру, стоял зверский холод, словно в морозильнике. Из дыры, пробитой в стек­лянной крыше год назад, струился лунный свет. На полу под дырой лежал слой снега. По краю снежного покрова, похо­жего на слой муки, вели следы — пять-шесть отпечатков, за которыми начинался длинный занос. Джон решил, что здесь кто-то поскользнулся и упал. Мой друг не повторил этой ошибки, обогнул заснеженный участок и пошел по следам. Они привели Джона к металлической двери с табличкой «ТЕХОБСЛУЖИВАНИЕ», и он задумался о том, является ли техобслуживание данного здания самой легкой или самой тяжелой работой в мире. Дверь была заперта, но Джон ут­верждает, что сумел взломать замок. Никогда не знал, что мой друг умеет вскрывать замки, но я и не утверждаю, что мне известны все его секреты. А может, дверь просто не за­перли.

Короче, Джон говорит, что взломал замок и обнаружил маленькую грязную комнатку без окон, полную паутины и каких-то темных, разбегающихся во все стороны теней. В комнатке не было ни единого выхода. Мой друг зажег за­жигалку и убедился в этом: никаких дверей, люков и тонне­лей. Следы вели в комнату и обрывались, как и в доме Эми. Джон собрался уходить, но краем глаза заметил какой-то про­ход и почувствовал себя полным идиотом: как можно не заме­тить дверной проем в самом центре стены? Мой друг повер­нулся к проему и снова увидел перед собой сплошную стену.

Джон снова повернулся и еще раз увидел размытый си­луэт большой двери. Это походило на оптический обман — дверь была, но ее там не было. Джон подошел к стене и стал шарить по ней в теплом свете газовой зажигалки, пытаясь найти рычаг, шов, спрятанные дверные петли или что-то в атом роде. Через несколько минут он решил, что это просто сплошная стена, посмотрел на часы...

5:06.

...и понял, что меньше чем через полчаса ему нужно быть на стройплощадке. С тем он и ушел — справедливо предпо­лагая, что еще вернется в торговый центр.

5:18.

Я то включал, то выключал двигатель, чтобы пользовать­ся «печкой» и при этом не отравиться угарным газом — го­ворят, что такое бывает, если машина слишком долго стоит с включенным двигателем. А в моей-то и при нормальных условиях иногда попахивает тухлыми яйцами. Мне всегда казалось, что это какая-то проблема с выхлопной трубой, и поэтому от запаха не спасет даже генеральная уборка. Прав­да, на практике я эту теорию не проверял.

Волосы Эми пахли клубникой. Девушка прислонилась ко мне, положив ноги на подлокотник пассажирской двери и направив ствол пистолета в сторону бардачка. Ветровое стек­ло полностью побелело, словно кто-то накинул на машину простыню. Во второй раз за эту ночь у меня возникло ощу­щение невесомости, странное чувство — будто мы последние люди на Земле.

— Можно задать тебе вопрос? — спросил я.

— Не-а.

— Как ты очутилась в «Пайн-Вью»? Ты ведь, в общем, нормальная. Я, как налогоплательщик, имею право знать, почему тебя туда отправили.

— Я попала в аварию, несколько месяцев не ходила в шко­лу, а когда вернулась, у меня возникла куча проблем. Мне прописали антидепрессанты и тому подобное. Веллбутрин. А потом я укусила учителя, и меня отправили к психам.

— Ты укусила учителя?!

— Ну да, — вздохнула она. — Однажды мы — мама, папа и я — поехали покупать мне одежду для школы. Мне было четырнадцать, я только перешла в старшие классы. Я засну­ла на заднем сиденье, а когда проснулась, то почувствовала, что меня как будто кто-то трясет. Потом меня перевернуло вверх ногами и прижало к мостовой. Повсюду стекло и кровь. Папу выбросило из машины, и он умер на месте, в двух фу­тах от меня. Его лицо просто... стало похоже на резиновую маску. Совершенно... пустое. Мама кричала от боли — ей придавило ноги капотом. Я, в общем, не пострадала, но мне перекрутило спину, ноги онемели, а рука оказалась поддверью. Я лежала и уговаривала маму успокоиться, говорила, что скоро нам помогут. Мы пробыли там целую вечность. И я ведь слышала, как мимо проезжают автомобили, и думала: «Почему же они не останавливаются? Казалось бы, кто-то...»

Эми замолчала и отвернулась к окну.

— Меня вытащили, и я увидела, что моя кисть, в общем, превратилась в гамбургер. Из нее торчали сухожилия и все прочее — отвратительное зрелище. Она едва держалась — типа, висела на тоненькой полоске кожи и раскачивалась взад-вперед. Мама умерла в больнице. Джон, конечно, не пострадал, ведь он остался дома. Он чуть с ума не сошел, слов­но это все его вина. Кисть прооперировали, пришили обрат­но. Потом мне сделали операцию на спине — в том месте, где треснул позвонок. Вот сюда... — Эми завела руку за спи­ну и указала на точку между лопаток—…. вставили металли­ческий штырь. От этого я стала на полдюйма выше. Стран­но, правда? Было очень больно, и поэтому врачи время от времени укладывали меня в растягивающее устройство — чтобы, типа, растянуть, уменьшить давление на позвоноч­ник. Ас рукой возникли большие проблемы. Несколько лет все было ничего, но потом, в старших классах, я утратила чув­ствительность в этих двух пальцах...

Эми сделала жуткий жест — подняла обрубок руки и по­казала на то место, где когда-то были безымянный палец и мизинец.

— И тогда мне сделали еще одну операцию. А потом еще одну. Боль была просто невероятная. Из-за этого и из-за спи­ны я каждые четыре часа пила болеутоляющее — и от него меня все время тошнило. Врачи снизили дозу, но ее не хва­тало, и последние два часа я считала минуты до новой таб­летки. Мне, типа, приходилось выбирать между болью и тош­нотой.

Антидепрессанты. При одной мысли о том, что у этой девочки была депрессия, мне захотелось зашвырнуть эту планету на Солнце. Ну, то есть захотелось сильнее, чем обычно.

— И я укусила учителя. Мои пальцы — почти все — сно­ва онемели, и я ничего не могла ими удержать. Я все роняла. Меня отправили к дяде Биллу и тете Бетти, а они в тот мо­мент разводились, я им только мешала. Однажды я уронила крошечную стеклянную статуэтку, и дядя Билл совсем взбе­сился. Ну да, он не виноват в том, что со мной произошло, но я-то что могла поделать? В общем, он на меня наорал, а врачи сказали, что нервная ткань отмирает и поэтому у нас остался последний шанс на то, чтобы рука заработала.

Эми посмотрела вниз и сняла что-то с носка.

— Ну вот, меня прооперировали. Я проснулась в палате, еще не совсем пришла в себя. Мне приснилось, что руку отре­зали; просыпаюсь — так оно и есть. Руки нет, вместо нее — пустое пространство, белые простыни. Так странно. Я плака­ла, плакала и плакала. Ревела. Часами. Они знали, Дэвид, знали, что руку придется отрезать, и ничего мне не сказали. И вот я лежу в палате, и мне вдруг становится ясно, что от­ныне я всегда буду отличаться от остальных. Понимаешь?

Я что-то промычал.

— И так будет всегда — что бы я ни делала, что бы ни говорила, куда бы ни пошла, я навсегда останусь «Эми, ну той девочкой, у которой нет руки». А самое худшее — когда знакомишься с людьми, и они не сразу замечают руку, не видят ее. Аты сидишь, разговариваешь с ними и ждешь, пы­таешься угадать, когда же это произойдет. Люди меняются в лице, когда видят ее — словно им за меня стыдно.

Эми умолкла.

— Этот мир — отстой, — сказал я.

— После этого я ушла, переехала к Джиму. Знаешь, я все еще ощущаю свою руку. То, что говорят про фантомные ощу­щения в отрезанной конечности — это правда.

— А она что, чешется?

— Нет, но я чувствую, что кулак сжат и не могу его раз­жать. Странно, правда? — Эми выставила перед собой здо­ровую руку и сжала кулак. — Вот. Чувствую, как ногти впи­ваются в ладонь — на руке, которой нет. Наверное, это все в голове, это как-то связано с нервами. И так всегда. Если я очень стараюсь, то могу немного расслабить пальцы, но ми­нуту спустя они снова сжимаются. И эта легкая боль — в паре дюймов от места, где кисть отрезали — все время со мной. Я каждое утро просыпаюсь с ней.

Я подумал о том, не рассказать ли ей трагическую исто­рию о том, как пролил на промежность расплавленный воск, но решил, что на Эми этот рассказ не произведет впечатле­ния. Девушка скрестила руки и потерла ими друг о друга, борясь с холодом. Я обнял Эми, чтобы согреть ее. Пушка ле­жала на полу.

— Знаешь, когда я впервые тебя увидел — там, в доме, — то ничего не мог понять. Я не знал, что стало с твоей рукой...

— Ну, когда я училась в школе, рука еще была на месте...

—...но Джон знал.

— Ну да, — сказала она. — Он заходил к нам иногда.

— Давай я расскажу тебе все, что нужно знать о Джоне. Удивился я потому, что Джон никогда не называл тебя «де­вочкой, у которой нет руки».

5:36.

Я понятия не имею, что Джон делал после того, как по­кинул торговый центр, и до того, как появился на стройпло­щадке. Но, зная Джона, можно предположить, что он рас­сказал кучу смешных историй про свой член, выпил дешево­го алкоголя, а затем занялся сексом с очередной девушкой, в которую я был тайно влюблен, но никак не мог набраться храбрости и заговорить с ней. Кроме того, в какой-то момент он переоделся в свою рабочую одежду — кучу фланелевых рубашек и комбинезон, заляпанный кровельным варом.

На месте аварии все уже убрали, и когда Джон проезжал мимо него снова, о происшествии напоминали только спу­танные следы шин. Кровельщик Стив стоял у заднего входа на завод и расспрашивал охранника о том, как попасть на крышу. Этот охранник был одним из тех, кого Джон видел на месте аварии, поэтому мой друг закрыл лицо газетой, вы­тащенной из мусорки, чтобы его не узнали. Опять же, так говорит Джон, так что... сами понимаете. Разумный скепти­цизм. К шести часам утра над и под дырой в крыше толпи­лось тринадцать человек из бригады Стива, а растаявший снег и лед стекали мини-водопадами в заводскую комнату отды­ха. Залитые водой ковролин и аппарат, продающий шоко­ладные батончики, пришли в полную негодность.

Джон залез на крышу и сразу понял, что она не обвали­лась под тяжестью льда; ее пробили изнутри, словно в зда­нии что-то взорвалось, и куски досок, черепица и прочий мусор полетели снизу вверх и во все стороны. Тайлер Шульц, похожий на бойца «Гитлерюгенд», высокий светловолосый юноша, который иногда играл с группой Джона, тоже это за­метил и сказал, что тут, похоже, приключилась какая-то жесть. Джон ответил, что при резком похолодании теплый воздух в здании расширяется и это приводит к локальному взрыву — точно так же взрываются шарики, если надуть их не холод­ным воздухом, а теплым. Тайлер возразил, что Джон зали­вает. Джон ответил, что об этом явлении пишут в книгах — он прекрасно понимал, что Тайлер проверять не станет.

Затем Джон спустился по лестнице в отсыревшую ком­нату отдыха. Поперек коридоров натянули пластиковые лен­ты, чтобы в комнату не забрели работники. Прежде всего мой друг обратил внимание на то, что аппарат по продаже чип­сов и конфет выглядит так, словно побывал в аварии: стекло разбито, повсюду валяются конфетные обертки. Пока пар­ни из бригады суетились у Джона над головой, готовя тент и очищая от снега «рану» в потолке, мой друг бродил по зда­нию, пока не заметил коридор, перекрытый знакомой чер­но-желтой лентой с надписью «ОПАСНОСТЬ».

Уже второй раз за день Джон как бы случайно подныр­нул под ленту, на которой было написано: «КАК БЫ СЛУЧАЙНО ПОДНЫРИВАТЬ ПОД ЛЕНТУ ЗАПРЕЩАЕТСЯ», и увидел еще одну дыру — на этот раз в стене. Ее тоже что-то проломило — «что-то» размером с автомобиль или обезьяну, сидящую верхом на огромном крабе. По краям дыры на гипсокартоне остались следы, похожие на царапины или шра­мы: следы когтей. Джон наклонился вперед и заглянул через отверстие в стене.

И увидел комнату, не обозначенную в плане здания, — маленькую, размером с обычную гостиную, совершенно пу­стую. Четыре голые стены. Джон отвернулся, и в ту же се­кунду увидел идеально круглую дыру в полу, шириной с саму комнату. Ход вел вниз. Глубоко вниз. По словам Джона, это было похоже на пропасти, которые по какой-то причине есть на всех космических станциях в фильмах «Звездных войн». Через такие пропасти всегда ходят по мостикам, не огоро­женным перилами.

Когда Джон посмотрел прямо на пропасть, ее там не ока­залось — только кафельный пол. Точно так же, как и в тор­говом центре. Значит, краб сбежал отсюда, но команда, ко­торой поручили его уничтожить, вернулась в заброшенный торговый центр. Все вело в торговый центр, верно? Джон подумал о Роберте Марли, пациенте-ноль, который жил на фуд-корте, о Дэнни Векслере, который нес какой-то бред про невидимые двери. Мой друг решил, что всю эту хрень нужно тщательным образом расследовать.

Я ополоснул лицо водой и осмотрел свои покрасневшие глаза в зеркале. Как хорошо снова оказаться дома, в своей ванной. Я стащил с себя рубашку и почувствовал, что за нее что-то зацепилось. Что-то зудящее. Я повернулся и посмот­рел на спину в зеркало. У меня перехватило дыхание.

Из лопатки торчала какая-то штука в полдюйма длиной. Тонкая, словно иголка. Розовая.

Тук.

Стук в дверь.

Я наклонился к зеркалу, изучая это новообразование, протянул руку, но побоялся прикоснуться к наросту и вздрог­нул от омерзения.

Тук-тук.

— Дэвид? Привет! — раздался приглушенный голос за дверью.

Это Джон. Что он здесь делает?

Тук-тук-тук.

— Минутку, — сказал я_; открывая ящик туалетного сто­лика и вытаскивая зеркальце. — Скоро выйду. Я тут яйца брею.

Я поднял зеркало, наклонил его так, чтобы видеть эту штуку на спине, и едва не закричал: из спины торчал стебе­лек с глазом на конце, как у слизня. Стебелек закрутился во все стороны, а черный глаз стал дергаться, словно осматри­ваясь...

Я вздрогнул и проснулся.

ТУК.

Мне было холодно. Шею пронзила боль. Я почувствовал сладкий искусственный запах клубничного шампуня. Если подумать, то у клубники ведь нет запаха. Она пахнет просто мокрой травой.

Соберись.

Грудь словно перетянули стальным тросом. Я не мог по­шевелиться: какой-то груз не давал сдвинуться с места. Я раз­лепил веки, увидел чьи-то глаза, заглядывающие через за­индевевшее стекло, моргнул, посмотрел вниз и увидел крас­ную медь. На моей груди лежала рыжая голова. Меня обни­мала чья-то рука; пальцы вцепились в ткань рубашки, выкручивая ее.

Я лежал, упершись головой в дверь машины, в спину вонзилась ручка стеклоподъемника. Ноги раскинулись по сидениям, а ботинок уперся в дверь со стороны пассажира. Эми, похоже, чувствовала себя вполне комфортно — ведь она спала на матрасе с подогревом в виде меня. Она лежала на мне, свернувшись калачиком. Ее веки подергивались. Кошмары.

Привыкай, малыш.

За стеклом, кое-где очищенным от снега, я разглядел не­ясные очертания лица Джона. Он махал мне рукой.

На моих часах 8:07.

Похоже, в какой-то момент наша машина заглохла: дви­гатель не урчал и печка тоже не работала. Мы с Эми отцепи­лись друг от друга; я толкнул дверцу и выбрался на мороз. Казалось, кто-то набил суставы толстой стальной проволо­кой. Заглянув в салон, я увидел Молли. Она посапывала на заднем сиденье, подергивая лапами: похоже, ей снилось, что она дерет кого-то когтями — возможно, меня.

— У тебя первое свидание и ты решил заночевать с де­вушкой у пончиковой? — спросил Джон. — Ты что, не зна­ешь, что пончиковая откроется только через три месяца?

Кроме Джона у машины стояли еще пятеро, но из них я узнал только Тайлера. Они приехали на двух высоких фурго­нах, на бортах которых красовалась надпись «Крыши и же­лоба Андерсона».

— Нам пришлось покинуть дом, — сказал я, взглянув на незнакомцев. — А вам ведь работать нужно, да?

— Понадобилось купить кучу разной хрени в магазине хозтоваров, — ответил Джон. — Мы с этим уже два часа тра­хаемся. Проезжали мимо и увидели твою тачку. А что про­изошло в доме?

Эми в офомном анораке вылезла из машины, подошла к нам и немедленно прижалась ко мне.

— Привет, Джон. Ух как холодно! — сказала она и обхва­тила меня рукой. — Согрей меня.

— Погоди, мне нужно потолковать с Джоном. — Я схва­тил Эми за плечи и вроде как отстранил ее, затем пошел прочь, жестом приказав Джону следовать за мной. Мы дошли до кон­ца стоянки. Я щурился, пытаясь привыкнуть к свету.

— Хреново выглядишь, — заметил Джон.

— Я перегорел. Серьезно. Не уверен, что справлюсь с этим делом. Чувствую себя крошечным кусочком масла, который намазывают на огромную вафлю. В конце концов оно пада­ет в одну из дырок, и тогда размазывать больше нечего, и при­ходится наклонять вафлю, чтобы добыть оттуда масло.

— Дейв, на заводе творится какая-то жесть. И в торговом центре тоже.

Именно тогда Джон поведал мне сомнительную историю о том, что произошло на месте аварии, в лесу и в торговом центре. Я поднял ставки, рассказав ему про существ-теней.

Я оглянулся и посмотрел на свою машину. Дверца со сто­роны пассажира была открыта: Эми боком сидела на сиде­нье и копалась в сумочке, пока наконец не вытащила корич­невый флакон с таблетками.

— Ну вот, Дейв, значит, на заводе делают не только сред­ство для прочистки труб. Более того, можно сказать, что там делают зло.

— Нет, так сказать нельзя.

— Я хочу узнать, куда идет эта нора. Мне кажется, что монстр вышел из нее.

— Джон, мы не сможем туда попасть: завод работает в три смены, круглосуточно.

Сделав круг по стоянке, мы вернулись к моей машине. Облокотившись на нее, Тайлер и еще один парень курили и попивали кофе из дымящихся кружек-термосов.

— Возможно, есть и другой путь, — заметил Джон.

Он рассказал мне про торговый центр и про дверь, кото­рая существовала и не существовала одновременно.

— По-моему, все эти потайные двери ведут в одно и то же место. Черт побери, Векслер прав — наверное, в городе полно таких дверей.

Я обреченно кивнул.

— Ну, по крайней мере мы не будем ждать, пока за Эми снова придут.

— Разумеется. Встретимся в полдень.

— А что произойдет в поддень?

— С крышей мы закончили — нас попросили просто зак­репить ее и заделать дыру, чтобы снег не падал внутрь.

— Ты все-таки будешь чинить им крышу?

— Стиву заплатили авансом. Кроме того, мне нужны деньги.

От моей машины поднимались клубы выхлопных газов: Эми включила двигатель, чтобы согреться.

— Не знаю, что с ней делать, — сказал я. — У нее дома полный пипец.

Я заметил, что Тайлер прислушивается к нашему разго­вору, и заговорил тише.

— За ней — как и за мной — следят из телевизора.

Эми увидела нас и вышла из машины, держа в руках боль­шую бутылку «Маунтин дью».

— Можно мне попить? — спросила она, подойдя к нам.

— Ты уже держишь эту красную дрянь в машине? Это ведь один из двенадцати тревожных симптомов, — заметил Джон.

— Я там обедаю. Если ешь в машине, с тобой никто не пытается заговорить.

В глазах Джона появилось что-то похожее на жалость.

— Угощайся, Эми, — сказал я.

Съежившись от холода, она попыталась отвинтить кры­шечку. Кто-то протянул Джону стаканчик с кофе.

— Перерыв! — воскликнул мой друг.

— Точно, блин! — отозвался Тайлер и стал смотреть на то, как Эми пытается открыть бутылку одной рукой. На нем были темные очки в гибкой оправе; в них он выглядел пол­ным мудаком и вел себя соответствующе. Кряхтя от напря­жения, Эми старалась придержать бутылку, прижав ее лок­тем, но мокрая бутылка постоянно выскальзывала.

— Может, она посидит где-нибудь, пока мы занимаем­ся этим? Где у нас самое безопасное место? — спросил я Джона.

— Пока вы занимаетесь чем? Можно мне с вами? — встря­ла Эми.

Почему-то после этих слов Тайлер с жалостью посмот­рел на Джона и плюнул на землю. На Среднем Западе выпле­вывание табака часто является методом невербального обще­ния. Наверное, в детстве Тайлер часто проливал кофе, а сей­час у него была здоровая кружка-непроливайка — одна из тех, которые сильно расширяются книзу. При каждом глотке ка­залось, что он говорит в мегафон.

— Потом об этом поговорим, — сказал я.

Эми уронила бутылку и разочарованно вскрикнула—слов­но кошка, на которую наступили. Я потянулся, чтобы помочь девушке, но она ударила меня по руке и продолжила борьбу с крышечкой.

— Домой ей возвращаться нельзя, — продолжал я. — Не знаю, есть ли у нее деньги или нет, но мы что-нибудь приду­маем. В крайнем случае будет спать на моем диване.

Джон вопросительно посмотрел на меня, но ничего не сказал.

Тайлер хитро прищурился.

— Вот интересная история, — сказал он. — У моего брата с женой родился ребенок с синдромом Дауна. Он заливает все слюной, срет в штаны и все такое. Они попросили мою маму посидеть с ним пару раз, и еще пару раз, а потом она стала сидеть с ним каждый вечер. Каждый вечер, черт побе­ри. Знаете, что произошло потом?

— Твой мозг вытек из ушей? — предположил я. Эми пере­стала мучить бутылку и смотрела на нее, застыв на месте. — Слушай, мне пора...

— Нет, ты послушай, брат. Послушай. Они оставили па­цана там, в мамином доме, и теперь время от времени заез­жают в гости, а маме приходится каждый день кормить и мыть это существо. Теперь это ее работа. Круглосуточная работа. Ни в лото поиграть, ни на свидание сходить, ни еще — это словно тюрьма. А все потому, что мама хотела быть доброй.

Эми свирепо взглянула на него, словно придумав реаль­ноубийственный ответ, но потом скривилась, как будто надкусила яблоко и увидела в нем червяка. Она развернулась,.сделала два шага к моей машине, поднесла ладонь ко рту и согнулась.

Совет: если вам кажется, что вас сейчас стошнит, не надо Подносить ладонь ко рту, пытаясь поймать то, что рвется наружу. Это рефлекс, но он не работает — блевотина просто разбрызгивается во все стороны.

Ну вот, Эми стояла в снегу, рвота стекала с ее ладони и собиралась в лужицу у ног. Не­ловкая ситуация. За моей спиной раздались бормотание и смех.

Яподошел к Эми.

— Идем.

Я подвел ее к машине, усадил на сиденье.

— Не двигайся.

Я подбежал к задней двери, открыл ее и достал красно-белую сумку-холодильник. Это моя аптечка. В ней лежал моток изоленты, пара штанов, конверт с двумя сотнями дол­ларов, два пакета сухофруктов, два пакета сушеной говяди­ны, три бутылки с водой, рулон толстых салфеток, которы­ми пользуются механики, небольшая металлическая труба — •отлично подходит для разбивания голов — и накладная борода. На всякий случай.

Я вытащил бутылку воды, намочил салфетку и попытал­ся передать ее Эми, и почувствовал себя идиотом, когда по­днял, что девушка не сможет ее взять. Единственную кисть Эми залила рвота.

— Вот. — Я взял девушку за запястье и вытер рвоту. Эми с отвращением сморщилась, но я, если честно, не припом­ню ни одной вечеринки у Джона, где кого-нибудь не стошнило, либо на меня, либо рядом со мной. Так что я вроде как привык.

— В седьмом классе я пригласил Эмили Паркс на осен­ний фестиваль. Это было мое первое в жизни свидание. Мы бродили по парку аттракционов, ели пончики, конфеты, пили лимонад — ну, как обычно. Потом мы сели на «чертово коле­со», и в са-а-амом конце я согнулся в три погибели и набле­вал Эми на колени. Колесо остановилось, ну, ты понимаешь, чтобы пассажиры смогли выйти. Мы оказались на самом вер­ху. И стали ждать. Она сидела с блевотиной на коленях и пла­кала. Мы ждали це-лу-ю веч-ность.

Дата добавления: 2015-08-29