Под обшей редакцией Л.А.Леонтьева 21 страница

8. Важность ранней привязанности

Итак, нам надо связать ранние стадии становления с последующими. Фрейд учил, что основы характера устанавливаются к трем годам. Он считал, что более позд­ние события могут модифицировать, но не изменить в своей основе уже сформиро­ванные к этому возрасту черты¹⁶. Даже Адлер, мало в чем согласный с Фрейдом, дати­рует возникновение устойчивого стиля жизни примерно четырьмя-пятью годами¹⁷.

В этих утверждениях мы видим серьезное преувеличение, но это не значит, что надо закрывать глаза на существование впечатляющих поддерживающих свиде­тельств. В этой связи вспомним работы Спитца, Леви, Анны Фрейд и других. Боулби сделал обзор их исследований и добавил свои важные данные¹⁸. Во многих работах показано, что характер и психическое здоровье ребенка в значительной степени за­висят от его взаимоотношений с матерью в ранние годы. Оказывается, что неблаго­получные взаимоотношения часто создают непреодолимые преграды для эффектив­ных терапевтических отношений в последующие периоды жизни. В аффективной депривации и нарушениях привязанностей в раннем детстве удалось частично найти корни таких антисоциальных состояний, как делинквентность, психические нару­шения и этнические предрассудки¹⁹. В целом получается, что для начала движения в

¹⁵ Подробнее об этих и других теориях см Allport G W Historical Background of Modern Social Psychology//A Handbook of Social Psychology/Ed by G Lmdzey Cambridge Addison-Wesley, 1954 Ch 1

¹⁶ Jones E The Life and Work of Sigmund Freud N Y Basic Book, 1953 P 13 <Pyc пер Джонс Э Жизнь и творения Зигмунда Фрейда М Гуманитарий, 1997 >

¹⁷ AdlerA Problems of Neurosis N Y Cosmopolitan Book, 1930 P 48

¹⁸ Bowlby J Maternal Care and Mental Health // Bulletin of the World Health Organization 1951 Vol 3 №3

¹⁹ Allport G W The Nature of Prejudice Cambridge Addison-Wesley, 1954 Chs 18,25

182 Становление

направлении продуктивного жизненного стиля ребенку требуется «щедрый мини­мум» безопасности. Без этого у индивида развивается патологическая жажда безо­пасности, и он становится менее способен, чем другие, переносить неудачи в зре­лости. Настойчивые требования, ревность, нападки на окружающих и эгоизм выдают страстные желания, преследующие его с детства. И наоборот, ребенок, чьи младен­ческие потребности получали адекватное удовлетворение, в более позднем возрасте легче откажется от привычки требовать и научится переносить фрустрации. Успешно завершив одну стадию развития, он освободится от характерных для нее привычек и перейдет в зрелые стадии становления. Познав на опыте принятие любящим окру­жением, он с большей готовностью научится принимать себя, переносить воздей­ствия окружающего мира и зрелыми способами справляться с конфликтами в пос­ледующей жизни²⁰.

Это означает, что ранние аффилиативные потребности (в зависимости, помо­щи и привязанности) лежат в основе становления, даже на досоциализированных стадиях. Они требуют наличия базовой связи с миром прежде, чем может начаться собственно развитие. Агрессия и ненависть — это, напротив, реактивный протест, возникающий вследствие того, что ранние аффилиативные тенденции сталкивались с помехами²¹. Мы знаем, что пациент, подвергающийся психотерапии, движется к здоровью пропорционально тому, как уменьшается его возмущение, враждебность и ненависть, а также тому, насколько он чувствует себя принятым терапевтом, семьей и коллегами, и нужным им. Получать и давать любовь — это лучшая форма терапии. Тому, чья жизнь отмечена реактивным протестом против депривации в детстве, не­легко любить и быть любимым.

Обнадеживает то, что психологи начали обращать внимание на аффилиатив-ный фундамент жизни, абсолютная вездесущесть которого, быть может, и вела к от­носительному игнорированию его до сих пор. Мы больше внимания уделяли патоло­гии становления, чем его нормальному течению, фокусируясь на болезни, а не на здоровье, на плохой гражданственности, а не на хорошей, на предубеждениях, а не на терпимости и милосердии.

Сейчас, я думаю, мы в состоянии оценить утверждение, что основы характе­ра устанавливаются к трем, четырем или пяти годам. Аргумент, заключающийся в том, что нарушенные аффилиативные взаимоотношения оставляют неизгладимые рубцы, кажется действительно сильным. Патологическая тревога и вина во взрослом возрасте могут быть всего лишь проявлением неизжитого детского дистресса. У этих страдальцев процесс становления был задержан в раннем детстве. Но для ребенка, получающего удовольствие от нормального аффилиативного фундамента и успешно вступающего в более продвинутые стадии социализации, ситуация иная. В его слу­чае основы характера устанавливаются к трем-пяти годам только в том смысле, что он теперь свободен для становления, он не задержался, он успешно двинулся по пути непрерывного и беспрепятственного развития. Нет нужды указывать, что эта интер­претация роли раннего детства существенно отклоняется от доктрины психоанали­за, считающего, что характер здоровых людей, как и нездоровых, по сути устанав­ливается к трем годам.

²⁰ Подробнее об этом см Maslow A H Motivation and Personality N Y Harper, 1954 <Pyc пер Маслоу А Г Мотивация и личность СПб Евразия, 1999 >

²¹ Подробнее об этом см Sorohn P A (Ed) Explorations m Altruistic Love and Behavior Boston Beacon Press, 1950, especially ch 5

Основные положения психологии личности 183

9. Трибализм и инливилуаиия

Утверждая, что безопасность и любящие отношения в детстве являются осно­вой становления, а также то, что в некоторых случаях в ранние годы жизни заклады­ваются причины тяжелых последствий, мы все еще обладаем только частью истины.

Ребенок нуждается и хочет находиться в атмосфере любви и безопасности, но при этом не хочет, чтобы его импульсы, свобода или предпочитаемые способы дей­ствия подвергались ограничению. С самого начала жизни он сопротивляется удушаю­щему влиянию своего социального окружения. Следствием одной лишь аффилиации было бы рабское принятие ребенком семейных или племенных (родовых) стандартов поведения и взглядов на окружающий мир. Если бы на него влияло только это, он все­гда приобретал бы общепринятое и стереотипное поведение. Нынешние теории соци­ализации ограничены тем, что они по сути имеют дело только с зеркальной природой так называемого суперэго и склонны определять социализацию исключительно в по­нятиях конформности, а совсем не в понятиях творческого становления.

Истина, однако, в том, что нравственные чувства и жизненные стили боль­шинства людей простираются далеко за пределы домашних и семейных нравов, под воздействием которых они первоначально формировались. Заглянув в себя, мы заме­тим, что наша племенная мораль кажется нам в чем-то периферийной по отношению к нашей личной целостности. Мы, правда, подчиняемся обычаям скромности, при­личий и самоконтроля и обладаем многими привычками, которые зеркально отража­ют наши домашние, классовые и культурные способы жизни. Но мы знаем, что в значительной степени сами отбирали, переформировывали эти способы и выходили за их пределы.

Таким образом, оказывается, что действуют две противоположные силы. Одна направляет нас на закрытое племенное существование. Она берет свое начало в зави­симости ребенка от тех, кто о нем заботится. Удовлетворение и безопасность его идут извне, то же происходит со всеми первыми уроками, которые он выучивает: время дня, когда он может получить пищу, действия, за которые его наказывают или по­ощряют. Его принуждают и толкают к конформности, но, как мы отметили, не с полным успехом. Он уже с рождения демонстрирует способность сопротивляться ма­теринским и племенным требованиям. До определенной степени его группа форми­рует его путь, но в то же время и противодействует ему (как будто он осознает, что от нее исходит угроза его целостности).

Если бы требование автономии не было важной силой, мы не могли бы объяс­нить заметное негативистское поведение в детстве. Плач, отказ и гнев младенца, как и негативистское поведение двухлетки, являются примитивными признаками суще­ства, решившего отстоять себя. На протяжении всей жизни это существо будет пы­таться примирить эти два способа становления — племенной и личный, зеркально отражающий и излучающий внутренний свет индивидуальности²².

10. Необхолимо ли понятие Я?

Теперь мы подошли к центральному вопросу психологии развития: необхо­димо ли понятие SP. Существует обширная философская литература, освещающая эту проблему с точки зрения онтологии, эпистемологии и аксиологии, но давайте

²² Об этой антиномии см Bergson H The Two Sources of Morality and Religion / Trans by R A Audra, С Brereton N Y Henry Holt, 1935

184 Становление

на время оставим в стороне эти дискуссии. Ибо совершенно ясно, что понятие, по­лезное для философии или теологии, может препятствовать прогрессу психологи­ческого знания.

Со времен Вундта центральное возражение против психологии Я и души со­стояло в том, что это понятие невнятно. Очень соблазнительно приписать не совсем понятные функции некоему таинственному агенту, а затем объявить, что именно «он» является тем центром, который объединяет личность и поддерживает ее цело­стность. Сознавая эту опасность, Вундт смело декларировал «психологию без души». Нельзя сказать, что он вообще отрицал философские и теологические постулаты, но он считал, что психологии как науке могут повредить подразумеваемые этим понятием petitio principii*. В течение полстолетия немногие психологи (помимо то­мистов) сопротивлялись аргументации и примерам Вундта²³. На самом деле мы мо­жем сказать, что на протяжении двух поколений психологи прибегали ко всем мыс­лимым способам объяснения целостности, организации и стремлений человека, не постулируя Я.

В самые последние годы тенденция переменилась. Многие психологи, быть может, не полностью осознавая историческую ситуацию, начали принимать то, что два десятилетия назад сочли бы за ересь. Они без стеснения вернули понятия Я и эго и, словно наверстывая потерянное время, дополнительно ввели такие понятия, как Я-образ, самоактуализация, самоутверждение, феноменальное эго, эго-вовлеченность, эго-стремление и много других пишущихся через дефис расширений, которые для экспериментального позитивизма все еще обладают легким оттенком ненаучности.

Отметим между прочим, что Фрейд (пусть и непреднамеренно) сыграл веду­щую роль в спасении понятия эго от полного уничтожения на протяжении двух по­колений упорного позитивизма. Конечно, он использовал этот термин по-разному. Сначала он говорил об утверждающих себя и агрессивных инстинктах эго (в ницше­анском смысле), позже стал понимать эго как рациональный, хотя пассивный, агент, в чьи обязанности входит наилучшее примирение (с помощью планирования или защиты) конфликтующих давлений инстинктов, совести и внешней среды. Та­ким образом ядерное понятие (пусть даже в строго ограниченных значениях) со­хранилось, что позволило динамически ориентированным психологам легче расши­рить качества эго и сделать его гораздо более активным и важным агентом, чем это было у Фрейда.

Однако опасность, которой хотел избежать Вундт, остается: эго может рассмат­риваться как deus ex machina**, к которому прибегают для повторной сборки разоб­ранного по винтикам психического механизма после того, как этого не смог сделать позитивизм. Сегодня ситуация такова, что многие психологи, пытавшиеся приспосо­бить личность к внешней системе координат, не удовлетворены результатом. Они не обнаружили связи между позитивистскими измерениями и предпочли вновь изобрес-

* Аргумент, основанный на выводе из положения, которое само по себе еще требует доказа­тельств (лат)

²³ Примерно до 1890 г ряд американских авторов, включая Дьюи, Ройса, Джемса, продолжали рассматривать Я в качестве необходимого понятия Они считали, что аналитические понятия новой психологии не схватывают очевидную целостность психического функционирования Но в последующие пятьдесят лет лишь несколько американских психологов использовали понятие Я (в частности Мэри Уайтон Колкинз) и никто не использовал «душу» (Allport G W The Ego in Contemporary Psychology//Psychol Rev 1943 Vol 50 P 451-478, reprinted in The Nature of Personality Selected Papers Cambridge Addison-Wesley, 1950)

** «Бог из машины» (лат), см прим на с 92

Основные положения психологии личности 185

ти эго. Но, к сожалению, позитивизм и теория эго плохо кооперируются. Бергсон кри­тиковал такое применение эго для сохранения лица, уподобляя эту ситуацию дилемме художника. Он говорит, что художник может хотеть изобразить Париж (точно так же, как психолог может хотеть изобразить личность), но все, что он может сделать своими ограниченными средствами, — это зарисовать разные части города. На каждую зари­совку он прикрепляет надпись «Париж», почему-то надеясь, что вырезанные им ку­сочки магически воссоздадут целое²⁴. Аналогично обстоят дела и в психологии: эм­пирики, продвинувшиеся со своими аналитическими орудиями настолько далеко, насколько смогли, и не удовлетворенные результатом, прибегли, как и их предше­ственники, к некоему понятию Я, чтобы выразить в нем (хотя и неадекватно) ту спло­ченность, единство и целеустремленность, которые, как им известно, они утеряли в своих фрагментарных представлениях.

Я очень боюсь, что привычка лениво использовать Jf или эго в качестве масте­ра на все руки для латания проделанных позитивизмом дыр может принести больше вреда, чем пользы. Конечно, важно, что многие современные психологи чувствуют себя вынужденными делать этот шаг, хотя их опыт большей частью показывает от­сутствие теоретической пользы от его использования на протяжении девятнадцатого века. Позитивисты будут продолжать возмущаться вторжением и (что в некоторой сте­пени оправдано) обвинять возрождающуюся психологию в мракобесии.

Как же подойти к феноменам, которые привели к возрождению понятия Я, так, чтобы продвинуть, а не замедлить научный прогресс?

В том, что касается психологии, возможный ключ к решению лежит в утверж­дении Альфреда Адлера: «То, что часто называют "эго"— не больше, чем стиль ин­дивида»²⁵. Стиль жизни имеет для Адлера глубокое и важное значение. Он говорит, что если бы психология могла дать нам полное и завершенное описание жизненного стиля, в это описание автоматически включились бы все явления, которые сейчас расплывчато приписывают Я или эго. Другими словами, полностью адекватная пси­хология развития призвана раскрыть все формы активности и все взаимоотношения в жизни, которые либо игнорируются, либо приписываются эго, становящемуся по­дозрительно похожим на гомункулуса.

Первое, что должна сделать адекватная психология развития — это провести различие между тем, что является для индивида важным, и тем, что, как сказал бы Уайтхед, является для него просто фактом, то есть между тем, что он ощущает как витальное и центральное в своем становлении, и тем, что он относит к периферии своего существования.

Многие аспекты нашего стиля жизни обычно не воспринимаются как сильно личностно релевантные. Например, у каждого из нас есть многочисленные племен­ные привычки, отличающие наш жизненный стиль, но являющиеся всего лишь под­ходящим типом приспособления. То же самое верно и для многих наших физиоло­гических навыков. Мы придерживаемся правой стороны при вождении автомобиля, следуем правилам этикета и совершаем разнообразные бессознательные и полуосоз­нанные приспособительные действия, которые характеризуют наш стиль жизни, но не являются нашими собственными, то есть по-настоящему центральными для на­шего ощущения существования. Рассмотрим, например, навыки английского язы­ка, обеспечивающие наше мышление и общение. Ничто так устойчиво не влияет на

²⁴ Bergson H Introduction to Metaphysics N Y G Putnam's Sons, 1912 P 30

²⁵ Adler A The Fundamental Views of Individual Psychology // International Journal of Individual Psychology 1935 Vol 1 P 5-8

186 Становление

жизнь, как запас понятий родного языка и структура речи, посредством которой осуществляются наши социальные контакты. Но употребление английского языка обычно воспринимается как совершенно периферический момент по отношению к сердцевине нашего существования. Другое дело, если бы какой-то иностранный зах­ватчик запретил нам разговаривать на нашем родном языке. Тогда наш словарный запас, произношение и наша свобода пользоваться ими станут нам очень дороги и сольются с нашим чувством Я. То же касается и несметного множества наших соци­альных и психологических привычек, которые никогда, если они не сталкиваются с помехами, не рассматриваются в качестве существенных для нашего личного бытия.

Личность включает многие привычки, умения, системы координат, факты и культурные ценности, которые редко (или даже никогда) не ощущаются как теплые и важные. Но личность включает также нечто теплое и важное — те области жизни, которые мы рассматриваем как свойственные нам. Их я предлагаю временно называть достоянием или проприумом (proprium). Проприум включает все аспекты личности, образующие ее внутреннее единство.

Психологи, учитывающие наличие проприума, используют термины «я» (self) и «эго» (признавая их взаимозаменяемость) и определяют оба понятия с разной сте­пенью узости или широты. Это чувство «свойственного нам» (какой бы термин мы ни применили для его обозначения) заслуживает внимательного рассмотрения. Нужно распознать главные функции и свойства проприума.

Для этой цели более шестидесяти лет назад Уильям Джеймс предложил про­стую таксономическую схему²⁶. Он утверждал, что возможны два типа Я: Я эмпири­ческое и Опознающее. Я эмпирическое распадается на три вспомогательных типа: Я материальное, Асоциальное и Я духовное. На этой простой схеме он построил свое знаменитое тонкое описание разных «свойственных нам» состояний ума. Однако с точки зрения современных психоаналитических и экспериментальных исследований его схема едва ли адекватна, поскольку ей недостает современного «психодинами­ческого аромата». Поэтому я с некоторым трепетом предлагаю несколько улучшен­ную (надеюсь, что это так) схему для анализа собственных аспектов личности. А к вопросу, необходимо ли понятие Я, мы вернемся позже.

11. Проприум

1. Телесное чувство. Первый аспект, с которым мы сталкиваемся, — это телесное Я. Кажется, что телесное Я состоит из потоков органических ощущений, идущих от внутренних органов, мышц, сухожилий, суставов, вестибулярных каналов и других частей тела. Специальное название для телесного чувства — ценестезия (coenesthesis). Обычно этот сенсорный поток ощущается смутно, часто мы его полностью не осозна­ем. Однако временами он хорошо очерчивается в сознании — например, при возбуж­дении, сопровождающем физические упражнения, или в моменты чувственного на­слаждения или боли. Младенец, конечно, не знает, что такие переживания — «его». Но они наверняка формируют необходимый фундамент для его нарождающегося чувства Я. Малыш, который сначала плачет от нелокализованного дискомфорта, в ходе разви­тия будет демонстрировать прогрессирующую способность идентифицировать дистресс как свой собственный.

²⁶ James W Principles of Psychology N Y Henry Holt, 1890 Vol 1 Ch 10 <Pyc пер ДжемсъВ Научныя основы психолопи СПб С-Петерб электропечатня, 1902 >

Основные положения психологии личности 187

Телесное чувство на всю жизнь остается якорем для нашего самосознания, хотя одно оно никогда не объясняет целостного чувства Я настолько, чтобы помочь в его определении, даже, вероятно, у маленького ребенка, обладающего своими воспоми­наниями, социальными сигналами и стремлениями. Но этому особому компоненту самосознания психологи уделяли значительное внимание — гораздо большее, чем дру­гим столь же важным ингредиентам. Удивительно популярной была одна линия иссле­дований, а именно попытка локализовать Я по специфическому телесному ощущению. Если задать такой вопрос, некоторые люди скажут, что они чувствуют свое Я в пра­вой руке или во внутренних органах. Однако большинство согласится с Клапаредом, что ощущение Сфокусируется внутри головы посередине между глаз (слегка сзади). Именно этот циклопический глаз служит для нас точкой отсчета при оценке того, что лежит впереди и позади нас, справа или слева, над или под. Здесь, говоря феномено­логически, находится локус эго ²⁷. В работах этого типа обнаруживается, что различные сенсорные элементы в ценестезийном потоке или различные выводы, сделанные на основе сенсорного опыта, могут в определенные моменты для определенных людей быть особенно заметны.

Меру интимности (собственности) телесного чувства можно увидеть, проведя в воображении небольшой эксперимент. Сначала подумайте о том, как вы сглатываете слюну, или просто сглотните. Затем представьте, что сплевываете слюну в стакан и выпиваете ее! То, что кажется естественным и «моим», вдруг становится отвратитель­ным и чужим. Или представьте, как высасываете кровь из уколотого пальца, а затем представьте, как высасываете кровь из повязки на пальце! То, что я представляю ин­тимно принадлежащим моему телу, — теплое и приятное; то, что я воспринимаю как отдельное от моего тела, в мгновение ока становится холодным и чужим.

Безусловно, органические ощущения (их локализация и узнавание), образую­щие телесное Я, являются сердцевиной становления. Но было бы серьезной ошибкой считать, что они одни объясняют наше ощущение «свойственного нам».

2. Самоидентичность. Сегодня я вспоминаю некоторые свои вчерашние мысли, и завтра я вспомню некоторые из своих вчерашних и сегодняшних мыслей, и я субъек­тивно уверен, что это мысли того же самого человека. Несомненно, что в этой ситуации ведущую роль играет органическая непрерывность нервно-мышечной системы. Однако в этом процессе участвуют не только воспоминания, возможные благодаря сохраняю­щей способности нервных клеток. У младенца в первые месяцы жизни есть способность сохранения, но, по всей вероятности, у него нет чувства самоидентичности. Это чув­ство растет постепенно, отчасти как результат одевания, называния по имени и иных видов отделения от окружающего. Очень важен фактор социального взаимодействия. Это действия другого человека, к которым ребенок по-разному приспосабливается, что и заставляет его осознать, что он — не другой, а существует сам по себе. О трудности раз­вития самоидентичности в детстве свидетельствует легкость, с какой ребенок деперсо­нализируется в игре и в речи²⁸. У нас есть серьезные основания считать, что до возраста четырех-пяти лет личная идентичность, как ее воспринимает ребенок, нестабильна.

²⁷ ClaparedeE Note sur la localisation du moi // Archives de psychologie 1924 Vol 19 P 172-182 Другая школа мысли делала значительный акцент на тотальном образе тела Его вариации отмечают изменения в ходе развития Например, Шилдер указывает, что при переживании ненависти сам образ тела сжимается, а при переживании любви — расширяется и даже феноменально оказывается включающим другого (Schilder P The Image and Appearance of the Human Body // Psyche Monograph London К Paul, Trench, Trubner Co, 1935 P 353)

^2SAllportG W Personality A Psychological Interpretation N Y Henry Holt, 1937 P 159-165

188 Становление

Однако, начиная примерно с этого возраста, она становится надежнейшим из всех сви­детельств, подтверждающих человеку факт его существования.

3. Возвеличивание эго. Теперь мы подходим к самому печально известному свой­ству проприума — его беззастенчивому эгоцентризму²⁹. Многие авторы подчеркивали устойчивость этой черты в человеческой личности. Она связана с потребностью в вы­живании, ибо легко видеть, что мы от природы одарены импульсами к самоутверж­дению и эмоциями удовлетворенности собой и гордости. В нашем языке есть тому доказательства. Самым распространенным производным от эго является эгоизм, или се­бялюбие. Гордость, унижение, самоуважение, нарциссизм — столь заметные факторы, что, говоря об эго или Я, мы часто имеем в виду только этот аспект личности. Но все-таки любовь к себе может быть заметной в личности и без того, чтобы обязательно главенствовать. Как мы увидим, у «проприума» есть и другие грани и функции.

4. Расширение эго. Рассмотренные нами три грани «проприума» — телесное чув­ство, самоидентичность, эго-возвеличивание — развиваются у ребенка относительно рано. Их проявления производят впечатление, что они обладают биологической при­родой и исходят изнутри организма. Но вскоре, в связи с процессом научения, наше внимание обращается на объекты, которыми мы владеем и которые любим, а по­зднее — на идеи, которые нас побуждают и которым мы верны. Мы говорим здесь о любых объектах, которые человек называет «своими». В то же время эти объекты дол­жны обладать важностью, ибо иногда наше чувство «обладания» не имеет аффектив­ной окраски и, следовательно, не входят в проприум. Однако ребенок, идентифи­цирующийся с родителем, определенно расширяет свое чувство Я, это же он делает через свою любовь к домашним животным, куклам или другим объектам обладания — одушевленным или нет.

Становясь старше, мы идентифицируемся с группой, соседями и нацией так же, как с объектами нашего обладания, вроде одежды или дома. Они становятся для нас важными в том смысле, в котором семьи, нации или иное достояние других лю­дей для нас такими не являются. Позднее в жизни процесс эго-расширения может идти через развитие приверженности и интересов, сосредоточенных на абстрактных идеях и на моральных и религиозных ценностях. Действительно, зрелость, по-видимо­му, характеризуется диапазоном и степенью чувства приверженности человека абст­рактным идеалам.

5. Рациональный субъект. Согласно Фрейду, перед эго стоит задача сохранения организма как целого в контакте с реальностью, посредничества между бессознатель­ными импульсами и внешним миром. Часто рациональное эго может справиться с этой задачей только путем изобретения и использования защит для предупреждения или снижения тревоги. Степень, в какой эти защитные средства определяют разви­тие личности, не осознавалась шестьдесят лет назад. Именно благодаря Фрейду мы лучше наших предшественников понимаем стратегии отрицания, вытеснения, пере­мещения, формирования реакции, рационализации и т. п.

Убежденность в значимости этих защитных механизмов и констатация высокой частоты их действия привела к забвению того, что рациональное функционирование проприума может также обеспечивать адекватное приспособление, точное планиро­вание и относительно безупречное решение жизненных уравнений.

²⁹ Термин «проприум» был любимым у Эмануэля Сведенборга (Swedenborg E Propnum, with an introduction by John Bigelow N Y New Church Board of Publication, T 907) Но он придавал ему узкий смысл эгоцентризма и гордости, очень близко соответствующий тому, что мы здесь называем возве­личиванием Я За прояснение этого вопроса я благодарен профессору Говарду Д Споерлу

Основные положения психологии личности 189

Многие философы (начиная с Боэция в VI веке) рассматривали рациональ­ную природу личности в качестве ее главного отличительного свойства. {Persona est substantia individua rationalis naturae.) Было бы странно приписать Фрейду, величай­шему иррационалисту нашего века, то, что он помог томистам сохранить для пси­хологии эго в качестве рационального начала личности, но дело обстоит именно так. Ибо эго — разумному или просто рациональному — свойственно осуществлять син­тез внутренних потребностей и внешней реальности. Фрейд и томисты не дали нам этого забыть и, таким образом, облегчили современным когнитивным теориям по­нимание этой центральной функции проприума.

6. Образ Я. Функция проприума, вызывающая сегодня особый интерес, — это >?-образ, или, как говорят некоторые авторы, феноменальное Я. Современные пси­хотерапевты занимаются главным образом подведением пациента к тому, чтобы он исследовал, корректировал или расширял свой образ Я. У этого образа есть два ас­пекта: то, как пациент рассматривает свои нынешние способности, статус и роли, и то, кем бы он хотел стать, его притязание к самому себе. Для психотерапии осо­бенно важен последний аспект, который Карен Хорни называет «идеализированным Я-образом»³⁰. С одной стороны, он может быть компульсивным, компенсаторным и нереалистичным, делающим своего обладателя слепым в отношении его истинной жизненной ситуации. С другой стороны, он может быть добротной когнитивной кар­той, приближенной к реальности и направляющей здоровые амбиции. Идеальный >?-образ — это воображаемый аспект проприума. Будучи точным или искаженным, достижимым или нет, он задает то направление движения, которым руководствует­ся сам человек и продвижение в котором знаменует успехи терапии.

Конечно, существует много форм становления, не требующих ^-образа. В их числе автоматическое культурное научение и весь наш репертуар сиюминутного при­способления к окружающему. Но очень многое развивается только с помощью и под влиянием ^-образа. Этот образ помогает нам привести наше видение настоящего в согласие с нашим видением будущего. К счастью, динамическая важность ^-образа пользуется сегодня у психологов более широким признанием, чем прежде.

Дата добавления: 2015-08-28