ГЛАВА 28
Чему нас могут научить лекарства от ожирения
Если переедание - результат изменений в участках мозга, отвечающих за удовольствие, обучение и формирование привычек, то, по идее, воздействующие на эти участки фармакологические препараты могут менять наши поведение и привычки. Похоже, что именно это делал фен-фен - под таким названием на рынке предлагалась комбинация двух препаратов - фентермина и фенфлурамина. Из-за побочных эффектов фен-фен запретили в 1997 г. В некоторых случаях он вызывал серьезные, порой угрожающие жизни изменения в клапанном аппарате сердца. И хотя сейчас этот препарат уже не используется, мы смогли узнать немало интересного о биологии переедания, изучив, как фен-фен влиял на систему вознаграждения. Многие врачи говорят, что фен-фен - самое эффективное средство от ожирения, какое когда-либо было в их распоряжении. Фен-фен комплексно воздействовал на два нейромедиатора - серотонин и дофамин. Препарат повышал уровень серотонина, который подавляет действие дофамина и уменьшает активность в дофаминовых «путях удовольствия». Суммарный эффект заключался в снижении стремления к удовольствию. Исследования показали, что серотонин может снижать удовольствие от наркотиков, например от кокаина (так, подопытное животное, которое научили нажимать на педаль, чтобы получить кокаин, переставало работать после введения препаратов, активизировавших выделение серотонина). Это помогает объяснить сообщения в психофармакологических журналах о том, что фентермин и фенфлурамин уменьшают тягу к наркотикам. Если определенная комбинация фармакологических препаратов уменьшает влечение как к вкусной еде, так и к наркотикам, логично предположить, что еда и наркотики воздействуют на одни и те же участки мозга. Истории, рассказанные врачами о пациентах, принимавших фенфен, похожи как две капли воды. Один за другим их пациенты заявляли, что смогли преодолеть зацикленность на еде. «Каждый, кто назначал фен-фен пациентам с ожирением, слышал: “Доктор, я впервые почувствовал себя нормально!”», - рассказал Ричард Аткинсон, директор исследовательского центра по изучению ожирения Obetech. Аткинсон описал пациента, который без помощи лекарств похудел на 45 кг. После этого его жизнь превратилась в изматывающую борьбу с самим собой. Проезжая мимо пончиковой, он вспоминал, сколько раз туда заходил, покупал дюжину пончиков и съедал за один присест. Теперь ему приходилось лихорадочно твердить себе: «Не ходи туда, не ходи, не смей туда заходить!» Обычно ему удавалось собрать всю силу воли и проехать мимо, но ценой невероятных усилий. Все изменилось, когда он начал принимать фен-фен. Пончики перестали занимать его мысли. Он больше не чувствовал постоянный голод. Исчезла всепоглощающая страсть к еде. Такие же перемены происходили с пациентами, которых лечили от ожирения в Центре Наджаряна в калифорнийском Лос-Ососе. «В супермаркетах они стали покупать намного меньше продуктов и гораздо реже ели в дешевых фастфудах, - рассказывал основатель и директор центра Томас Наджарян. - К еде их больше не тянуло. В общем, фен-фен уменьшил удовольствие, которое они получали от пищи». Луис Аронн из Медицинского центра Корнелльского университета вторит своим коллегам: «Изменилось отношение моих пациентов к еде. Они говорили: “Вот я, вот еда, но я не хочу есть. Раньше я с ума сходил при одном виде вкусностей, но теперь все по-другому”». Еще одно убедительное свидетельство предоставил Майкл Вайнтрауб, ранее работавший в Школе медицины и стоматологии Рочестерского университета. До назначения фен-фена пациенты рассказывали: «За завтраком я думаю, что в десять утра съем пончик. А когда я ем пончик, я думаю о ланче. А после ланча думаю о десерте». Фентермин с фенфлурамином, сказал Вайнтрауб, «выметали из их голов мысли о еде». Все практикующие врачи в один голос заявляли: фен-фен изменял не только пищевое поведение их пациентов, но и их восприятие еды. Они наконец почувствовали, что сыты, и научились контролировать себя. Похоже, что комбинация фентермина и фенфлурамина рассекла связь между стимулами, связанными с приносящей удовольствие едой, и нейронами, реагировавшими на эти стимулы.
ГЛАВА 29
Почему мы не можем просто сказать нет
У меня начинала оформляться универсальная теория переедания, вызванного стремлением к удовольствию: длительное воздействие вкусной еды изменяет наш мозг, вырабатывая у нас условный рефлекс - искать постоянной пищевой стимуляции. Со временем сильное влечение к комбинации сахара, жира и соли начинает конкурировать с осознанной способностью сказать нет. Закрепляющееся в результате расстройство поведения я назвал условно-рефлекторным перееданием. Условно-рефлекторным - потому что оно становится автоматической реакцией на доступную еду и связанные с ней стимулы, перееданием - потому что мы перестаем контролировать количество съеденного. Как и другие расстройства поведения, например игромания и наркомания, условно-рефлекторное переедание основано на модели «стимул реакция подкрепление», где подкрепление - это удовольствие. Такие расстройства поведения характеризуются высокой чувствительностью к сенсорным раздражителям и обычно ведут к осознаваемой утрате контроля, невозможности получить удовлетворение и навязчивым мыслям. Условно-рефлекторное переедание - вот что, я уверен, терзает Сару, Эндрю, Саманту и Клаудию. Чтобы помочь им избавиться от наваждения, важно понять, какие модели поведения ассоциируются с таким перееданием. Почему условно-рефлекторное переедание берет верх над исполнительными функциями мозга, которые должны давать нам возможность отказаться от сверх-вкусной еды? Чем объяснить такую сильную мотивацию? Почему печенье превращается в нечто большее, чем комочек теста с шоколадом? Три могучие и взаимосвязанные силы воздействуют на фундаментальные нейронные механизмы, которые мешают исполнительным функциям мозга: стимулы, прайминг (о том, что это такое, мы поговорим чуть дальше) и эмоции. Эти провоцирующие факторы усиливают привлекательность вкусной еды и лишают многих людей возможности сказать нет. Сила стимулов Мы уже знаем, что, когда стимул завладевает нашим вниманием, он может побуждать нас к действию. Когда мы возбуждены ожиданием удовольствия, то хотим освободиться от напряжения, чтобы почувствовать себя лучше. По дороге домой из спортзала я проезжаю мимо закусочной. Уже за несколько кварталов до нее я начинаю думать о хорошем гамбургере с жареной картошкой и вступаю в борьбу с самим собой: «Надо бы заехать и перекусить... Нет, я не должен этого делать... А, сегодня заеду... Нет, проеду мимо... Заеду... Проеду мимо... Да!.. Нет!.. Да!.. Нет!» Беззвучная борьба не дает мне думать ни о чем другом, я испытываю дискомфорт, тревогу, которую сам у себя вызвал. Если я остановлюсь и перекушу, я положу конец своим метаниям и смогу снять напряжение. На какое-то время я избавлюсь от дискомфорта. Но таким образом я введу в игру новые факторы. Если я буду останавливаться у закусочной достаточно часто, моя реакция станет автоматической, превратится в привычку. После этого любые попытки бороться только укрепляют силу стимула. Ожидание - вот стимул, который тянет меня в закусочную, но это не единственный провокатор. Стимулы могут захватить над нами власть, даже если мы не отдаем себе отчета в этом. Казалось бы, ни с того ни с сего мы начинаем думать о сэндвиче с яичницей и беконом или о любимых пончиках, не понимая, что наше желание подтолкнули реклама, воспоминание или обстановка. «Вы сознаете, о чем думаете, но можете не знать, что вызвало эти мысли», - говорит Дэвид Кавано, профессор клинической психологии в Квинслендском университете в Австралии. Что бы ни сыграло роль подсказки, процесс запущен. Одна мысль влечет за собой другую, третью... Я начинаю думать не только о том, что пончик вкусный, но и о том, где его купить и как хорошо мне станет, когда я его съем. Одновременно я могу думать, что я не должен хотеть пончик и мне не следует его есть. «Мысли начинают толпиться и толкаться, - рассказывает Кавано. - Так всегда происходит, когда люди пытаются контролировать себя в то самое время, когда испытывают сильное желание». Отделить стремление к вкусной еде от конфликтующих между собой мыслей становится затруднительно. «Вы думаете о пончике и мысленно приближаетесь к нему, и это подпитывает эмоциональную силу желания, - говорит Кавано. - План действий и желание начинают выглядеть очень похоже. Эти мысли занимают вас все больше, образ пончика становится гораздо ярче. Вы представляете вкус, запах, ощущение во рту, и чем детализированнее этот образ, тем он эмоционально привлекательнее и тем сильнее мотивирует вас». Настойчивые мысли об этом несчастном пончике занимают все больше места у нас в голове. Но мы пытаемся сдержаться. Эмоциональные побудители действия борются с отчаянным желанием не поддаваться соблазну. Мозг превращается в поле боя. В конце концов, единственным способом прекратить внутреннюю войну остается решение получить наконец пончик и разрядить напряжение. Но удовлетворение длится недолго. Реагируя на сильный раздражитель действием, которое приносит немедленное положительное подкрепление, мы только усиливаем ассоциацию между стимулом и вознаграждением. «Вы испытываете желание, съедаете еду, к которой так стремились, получаете подкрепление, - говорит Маршия Пельша из исследовательского центра Монелл. - Если вы сегодня удовлетворили свое желание, завтра раздражи- тель станет еще сильнее, потому что теперь с ним связано больше положительных ассоциаций. У вас стало одним воспоминанием, связанным с едой, больше». Пройдет немного времени, что-то снова напомнит вам о пончике, желание начнет расти, и цикл повторится. Сила прайминга Порой одного кусочка бывает достаточно, чтобы спровоцировать неконтролируемую тягу к еде. Можно назвать такой эффект затравкой, психологи же предпочитают термин «прайминг», под которым понимают активирование определенных ассоциаций, хранящихся в памяти. И это еще один способ запустить механизм условно-рефлекторного переедания, даже когда мы не голодны. Индустрия еды использует прайминг-эффект, когда говорит нам: «Спорим, одной штучкой вы не ограничитесь»*. О праймингэффекте предупреждают в Ассоциации анонимных алкоголиков: «Безвредных доз не бывает». Хотя нейробиологические механизмы прайминг-эффекта еще недостаточно изучены, похоже, тут задействованы те же нейронные сети, что активизируются в ответ на раздражители. «Вкусная еда говорит мозгу: “Это желанный объект, возьми еще”, - объяснила мне Харриет де Вит, сотрудница факультета психиатрии Чикагского университета. - Как только вы съели первый из жирных и соленых картофельных чипсов, вы захотели чипсов сильнее, чем минуту назад, до того как начали есть. Такое впечатление, что первый кусочек активирует дофаминовую систему, которая отвечает за мотивацию и поиск удовольствия, - несильно, но достаточно, чтобы она включилась и заставила вас хотеть еще». Прайминг-эффект - это детонатор. После активизации дофаминовая система, важнейшая мотивационная структура мозга, заставляет животное искать запустивший реакцию стимул. Адаптивный по происхождению прайминг-эффект - еще один механизм сохранения биологического вида. «С точки зрения выживания разумно, что животное сильнее чувствует голод после того, как найдет небольшое количество еды», - говорит де Вит. * В России этот слоган перевели как «Захрустишь, не устоишь!». -Прим. пер. Как и в случае с откликами на стимулы, отчасти действие прайминг-эффекта связано с тем, что он пробуждает воспоминание о прошлом наслаждении и активирует центры удовольствия в мозге. Кроме того, де Вит предполагает: «Праймингом можно объяснить “срыв диеты”. Если кто-то пытался отказаться от чизкейка и очень долго держался, пока не попробовал маленький кусочек, по всей вероятности, он не удержится и съест очень много. В каком-то смысле этот человек сдался, и за капитуляцией последует обжорство». Когда мы голодны, почти любая еда может запустить праймингэффект - собственно, в этом одна из опасностей диеты. Но в отсутствие голода только очень вкусная еда приводит к срыву. «Маленький кусочек заставляет вас хотеть еще. Вы съедаете следующий кусочек и хотите еще. И еще», - подытоживает де Вит. Остановиться трудно. Мартин Йомене из Университета Сассекса в Великобритании спрашивал у обедавших участников эксперимента, насколько они голодны. Некоторые говорили, что в середине обеда чувствуют себя голоднее, чем когда начали есть. Воздействие прайминга продемонстрировало исследование, в котором сытым участникам предлагали два вкусных продукта - пиццу и мороженое. Сначала 28 мужчин накормили ланчем. После еды участников разделили на две группы. Перед первой группой поставили среднего размера пиццу с моцареллой, перед второй - две большие вазочки с шоколадно-ванильным мороженым, и предложили попробовать по кусочку. Сразу после этого участники заполнили опросник, где оценивали органолептические свойства предложенной пищи, включая вкус, запах и внешний вид. Спустя несколько минут обеим группам предложили и пиццу, и мороженое, не ограничивая их ни в выборе, ни в количестве. Участники из первой группы выбирали пиццу, участники из второй - мороженое, и все съели больше, чем можно было ожидать от сытых людей. В отличие от стимулов, действие прайминг-эффекта недолговечно. Это значит, что еда, послужившая праймером, должна быть легкодоступна. Если вы съели конфету, а перед вами стоит ваза с конфетами, вы, скорее всего, не ограничитесь одной. Но если конфет больше нет или их нужно искать, прайминг-эффект может быстро затухнуть, поскольку воздействие раздражителя было слишком непродолжительным для того, чтобы изменить ваше поведение. Влияние эмоций У людей, страдающих условно-рефлекторным перееданием, эмоциональное состояние часто увеличивает силу стимулов, побеждает самоконтроль и усиливает желание есть. «Еда - это форма самолечения, - говорит Джордж Куб из Института Скриппса. - Вы регулируете свое возбуждение. Люди едят, чтобы успокоиться». Раджита Синха из Медицинской школы Йельского университета считает, что сильнее всего утрате самоконтроля способствуют печаль и раздражение. «Если вы оказались в напряженной ситуации и испытываете обе эти эмоции, велика вероятность, что вы отправитесь на кухню, даже не отдавая себе в этом отчета», - говорит она. Поскольку печенье поднимает мне настроение, привычка тянуться за ним, когда мне грустно или когда я сержусь, вырабатывается легко. Со временем, когда нейронные пути свяжут перемену в моем настроении с печеньем, ассоциация станет еще прочнее, продолжает она. «Во вкусной еде есть что-то расслабляющее и утешающее, - говорит Куб. - Такая еда успокаивает внутренний зуд». Проблема в том, что через какое-то время зуд возвращается. Раздражение и беспокойство могут играть роль установочных параметров для раздражителей, говорит Чарльз О’Брайен, профессор Пенсильванского университета: «Раздражитель, который затух в нормальном состоянии (когда индивид спокоен), активно продуцирует тягу и физиологические изменения, когда его предъявляют после того, как человек был рассержен». Мы наблюдаем сходный эффект у курильщиков. «Сколько раз я присутствовал при напряженных дискуссиях, страсти накаляются, и все начинают курить, одни - чтобы успокоиться, другие - чтобы прочистить мозги, - вспоминает Куб. - Думаю, то же происходит с людьми, которые привыкают в таких ситуациях есть». В серии экспериментов с использованием методов функциональной магнитно-резонансной томографии ученые наблюдали, как испытуемые реагируют на сигналы, предвещающие молочный коктейль. В одной из групп у участников вызывали плохое настроение, проигрывая грустную музыку и предлагая вспомнить какое-нибудь особенно печальное событие из их жизни. После этого в проводящих путях их системы удовольствия отмечалась большая активность в ответ на предвкушаемый молочный коктейль, чем у тех, чье настроение оставалось нейтральным. «Мы интерпретируем эти результаты как свидетельство того, что, когда “эмоциональные едоки” в плохом настроении, мысль о молочном коктейле, который они сейчас получат, заставляет их предвкушать большее удовольствие, - говорит Эрик Стайс из Орегонского исследовательского института. - Данный эффект не отмечен у людей, которые не используют еду как средство для снятия стресса, но также и у “эмоциональных едоков”, когда они в нейтральном настроении». Если эмоции усиливают удовольствие, тягу к еде становится еще труднее контролировать. В условиях стресса действие любого из механизмов, провоцирующих переедание, становится более мощным. «Если вы возбуждены, раздражитель сильнее подействует на вас», - говорит Бернард Баллейн. Назовем это феноменом «скрепки на хвосте». Если крысе на хвост нацепить скрепку для бумаг, скрепка станет умеренным стресс-фактором - не таким сильным, чтобы изменить поведение животного, но достаточно сильным, чтобы крыса стала более энергичной. У стресса как возбуждающего фактора есть свои пределы. Очень сильный стресс - например, смерть родственника - может подавить переедание. Чтобы нагляднее показать воздействие умеренного стресса, Баллейн предложил мне представить, что я нахожусь в привычной обстановке комнаты для заседаний. Когда совещание проходит спокойно, сказал он, «вы смотрите по сторонам, замечаете знакомые сигналы-стимулы, но они не вызывают у вас никакой моторной реакции. Затем ситуация меняется - например, кто-то вас рассердил. И внезапно сигнал, с которым ассоциируется удовольствие, обретает новую силу». Для меня таким сигналом стала бы, по всей вероятности, вазочка с печеньем в центре стола. В нормальных условиях я, пожалуй, смог бы ее проигнорировать и не потянуться за печеньем. Но когда в дело вступает стресс, контролировать себя становится труднее. Усиливая мое возбуждение и направленное на достижение цели поведение, стресс заглушает голос сознания, пытающегося сказать сигналу нет. «Когда вы немного возбуждены, самый сильный раздражитель в вашем окружении способен вызвать моторную реакцию, с которой он ассоциировался в прошлом, - сказал Баллейн. - Это аффективная активация поведения». Особенно уязвимыми мы становимся в «переходные периоды». Одним из способов уменьшить дискомфорт «эмоций переходного периода», которые мы испытываем, переключаясь с одного вида деятельности на другой, является потребление пищи с высоким содержанием сахара и жира. Совещание закончилось, и мы садимся в машину, или телевизионная программа кончилась, и мы идем на кухню. Меняется наша деятельность, меняется и наше эмоциональное возбуждение. - Есть ли какие-то доказательства того, что еда действительно улучшает настроение? - спросил я у Ломы Флауэрс, психиатра из Сан-Франциско. - Безусловно. Поев, люди чувствуют себя лучше. Они едят, чтобы снять беспокойство. И еда действительно работает как успокаивающее лекарство. Но, разумеется, эффект непродолжителен. Когда мы понимаем, что стимул обеспечивает удовольствие, это знание начинает возбуждать нас, подстегивать наше желание. Все наше внимание концентрируется на объекте желания, мы предвкушаем улучшение настроения - и хотим получить вожделенный объект еще больше. Но чего мы не можем понять, так это того, что, когда мы едим ради комфорта, мы вступаем на опасный путь - мы спускаемся по спирали желания.
ГЛАВА 30
Как мы попадаем в ловушку
Сигналы, прайминг-эффект и эмоциональные пусковые механизмы - триггеры - ведут к условно-рефлекторному перееданию, по большому счету, одним и тем же образом - вызывая «мысленные призраки». Эти «призраки» - образы прошлых сенсорных и эмоциональных ассоциаций с едой, которые хранит наш мозг. Ожидания, или, по выражению Марка Голдмана, заместителя директора Национального института по изучению проблем злоупотребления алкоголем и алкоголизма, «следы, извлеченные из памяти» придают этим призракам плоть. Когда мы ждем от еды удовольствия (положительное подкрепление) или уменьшения дискомфорта (отрицательное подкрепление), наше ожидание подчеркивает ценность вознаграждения и стремление его получить. «Предвкушение значительно усиливает первичное подкрепление, - говорит Джордж Куб. - Когда сценарий нашего поведения в присутствии раздражителя уже написан и хранится в мозге, ожидание удовольствия также влияет на решение о дальнейших действиях». Вера в то, что, поев, мы почувствуем себя лучше, вносит свой вклад н наше влечение к пище. На этом этапе только небольшой шаг отделяет нас от ощущения, что мы хотим еды, до уверенности, что мы в ней нуждаемся. Прием пищи помогает достичь желаемого эмоционального эффекта. «Если еда часто поднимает мне настроение, то со временем сама память об этом станет сильным стимулом», - писал Грегори Смит, психолог Университета Кентукки. После того как мы пришли к ассоциированию акта еды с желанным результатом, наши действия по достижению этого результата становятся более автоматическими. Например, я считаю, что батончик Milky Way улучшит мое самочувствие, потому что в прошлом он мне уже помогал. Это ожидание подталкивает мои действия. Я пойман в замкнутый круг желания, удовлетворения желания и нового желания. Условнорефлекторное переедание развивается по собственным законам. Многие любят поесть, но только у некоторых еда занимает большое или даже центральное место в мыслях. Нам еще предстоит найти ответ на вопрос, почему одни люди подвержены условнорефлекторному перееданию намного больше, чем другие, но для этих невезучих растущая концентрация на удовольствии от еды может превратиться в одержимость. «В мыслях о пирожных с кремом нет ничего плохого до тех пор, пока эти мысли не становятся неуправляемыми, - говорит Дэвид Кавано. - Их делает навязчивыми тот факт, что вы вовсе не хотите думать о пирожных». Человек, который не может перестать мечтать о пирожном, когда он ничего не хочет так сильно, как прогнать эти мысли, размышляет: «Почему я все время думаю о еде? Значит, я очень слабый. Я не смогу удержаться на диете». Он испытывает внутренний конфликт, чувствует себя несчастным и, парадоксальным образом, начинает думать, что только пирожное с кремом может облегчить его страдания: «Мне сейчас так плохо, так плохо, но, если бы я его съел, мне бы полегчало». Конфликт растет по мере того, как мы пытаемся выкинуть из головы пирожное с кремом. Это так называемая проблема белых обезьян - стоит приказать себе не думать о белых обезьянах, как они не замедлят оккупировать наше сознание. Известно, что мы можем подавлять мысли лишь на короткое время. Как только мы говорим себе: «Надо бы мне об этом не думать», мы не можем больше думать ни о чем другом. Действительно, если мы сосредоточимся на том, чтобы не есть, нам еще больше захочется есть. Когда чувствуешь себя лишенным, вознаграждающая ценность еды только растет. В конце концов, желание становится потребностью, и мы сделаем именно то, чего так старались не делать, - мы съедим это пирожное с кремом. Потом нам станет стыдно, мы почувствуем себя плохо, и это будет еще больше способствовать бесконтрольному перееданию. Чтобы выбраться из ловушки, нужно представлять себе, как функционирует мозг, что приводит к условно-рефлекторному перееданию и как нужно питаться, чтобы основанное на удовольствии поведение не стало привычкой.
ГЛАВА 32
Ключи к разгадке феномена условно-рефлекторного переедания были найдены много лет назад, но только сейчас, благодаря современному развитию нейробиологии, мы получили возможность поновому оценить старые данные. В1970-е гг. Стенли Шехтер, специалист по социальной психологии из Колумбийского университета, пришел к выводу, что полные люди неправильно реагируют на внутренние сигналы организма, такие как голод, сытость или необходимость восстановить запас энергии. Науке еще предстояло узнать о способности мозга сосредотачиваться на самых сильных раздражителях и о природе системы удовольствия, но Шехтер предположил, что люди с избыточным весом едят в ответ на внешние (экстернальные), а не внутренние сигналы. Его теория получила название экстернальной теории ожирения. Эксперимент Шехтера, в котором сравнивалось пищевое поведение полных и стройных людей, выявил закономерности, важность которых в то время осталась незамеченной. Он разделил участников на две группы: одной из них дали сэндвичи - они могли съесть сколько захотят, тех же, кто попал в другую, попросили только заполнить анкету с вопросами о еде. Затем всем испытуемым предложили крекеры пяти сортов. Те из стройных участников, что уже угостились сэндвичами, съели меньше крекеров, чем те, кто просто заполнял анкету (и это неудивительно). Но полные участники съели примерно одинаковое количество крекеров, безотносительно к тому, ели они сэндвичи или нет. Шехтер предположил, что вид еды сильнее воздействует на людей с лишним весом, чем любые внутренние сигналы о сытости. Сходные результаты получил и Ричард Нисбетт, в то время также работавший в Колумбийском университете. Он предлагал участникам эксперимента, которых разделил на две группы, разное количество еды - ставил на стол тарелку с одним сэндвичем либо с тремя. Нисбетт также говорил обеим группам, что в холодильнике по соседству есть еще сэндвичи и можно взять добавку. Люди с избыточным весом съедали все, что стояло на столе, но не шли за сэндвичами к холодильнику - они съедали ту еду, которую видели. Зрительные сигналы у них играли главенствующую роль. Стройные участники были более последовательны в своем поведении - они съедали примерно по полтора сэндвича независимо от того, сколько сэндвичей стояло перед ними и нужно ли было идти к холодильнику или нет. Благодаря этим исследованиям экстернальная теория ожирения больше 10 лет считалась ведущей теорией, объясняющей избыточную полноту. В большинстве учебников, выпущенных в 1970-е гг., ее предлагали как основное объяснение пищевого поведения людей с лишним весом. Но тут у Джудит Родин с факультета психологии Йельского университета, в свое время в тесном сотрудничестве с Шехтером разрабатывавшей эту теорию, возникли сомнения в ее правильности. Экстернальная теория ожирения была слишком упрощенной, писала Родин в своей новаторской статье, опубликованной в апрельском номере журнала American Psychologist за 1981 г. Убежденная, что эта теория при ближайшем рассмотрении не выдерживает критики, Родин указывала, что другие исследователи наблюдали существенные различия в том, как люди в разных весовых категориях реагировали на внешние стимулы. Особенно смущал тот факт, что некоторые худощавые люди также съедали намного больше, когда видели еду или чувствовали ее запах. Критический подход Родин к экстернальной теории нашел поддержку, и акцент в исследованиях ожирения сместился от влияиии внешних сигналов к концепции ограничения, которая объясняла переедание диетами. Теория ограничения утверждает, что люди ограничивают себя в еде, чтобы сбросить вес, но не могут до бесконечности сидеть на диете. Рано или поздно они теряют контроль, начинают переедать и снова набирают потерянные было килограммы. Однако со временем и в этой теории обнаружились изъяны, и ученые стали жалеть, что отбросили экстернальную гипотезу. Несколько десятилетий назад Шехтер и Родин независимо друг от друга попытались найти механизм, отличающий людей с избыточным весом от людей с нормальным. Оба исследователя обнаружили нечто важное, но не до конца поняли значение своих открытий. Сторонники экстернальной теории распознали силу стимулов - сегодня мы понимаем, что внешние стимулы усиливают удовольствие от вкусной еды. Сторонники теории ограничения правильно оценили риск диет - сегодня мы знаем, что они усиливают стремление к удовольствию. Основываясь на данных, полученных за последние годы, мы можем сказать, что экстернализация и ограничение - два различных проявления одного и того же феномена - условно-рефлекторного переедания.
ГЛАВА 33
Наследственность или среда?
Фундаментальный вопрос, возникающий, когда мы говорим об условно-рефлекторном переедании, - наследственное это явление или приобретенное? Передается ли склонность к такому перееданию из поколения в поколение, как цвет глаз или форма носа, или же отражает приобретенные дома и в школе, в компании друзей и на рабочем месте модели пищевого поведения в ответ на раздражители, обильно поставляемые индустрией питания? У нас еще нет однозначного ответа на этот вопрос, но определенно есть ключи к решению. Майлс Фейт из Центра изучения проблем пищевого поведения при Медицинской школе Пенсильванского университета - специалист по генетическим основам пищевого поведения и ожирения у детей. Фейт изучал склонность детей есть в отсутствие голода. В одном из исследований он позволил группе пятилетних ребятишек за обедом есть сколько влезет, пока те не сообщали, что сыты, и не останавливались. После обеда всем на 10 минут предоставили доступ к снэкам. И обед, и снэки относились к еде с очень высокими вкусовыми качествами, провоцирующей переедание. В рамках своего эксперимента Фейт также собрал данные о весе матерей этих детей, поскольку 50 лет исследований однозначно свидетельствовали, что вес матери - один из лучших прогностических факторов развития ожирения у ребенка. Основываясь на весе матерей до беременности, Фейт разделил испытуемых на две группы: подверженных высокому риску развития ожирения и низкому риску. Мальчики из группы высокого риска чаще тянулись за снэками, несмотря на то что несколько минут назад говорили, что наелись. В целом они потребляли в два раза больше калорий, чем мальчики из группы низкого риска. (Фейт не обнаружил такого же эффекта у девочек.) Похоже, что-то в наших семьях - либо гены, которые мы наследуем, либо среда, которую делим, - способствует перееданию. Но Фейт не торопился теоретизировать на эту тему. «Мы знаем, что это семейное, но не можем отделить гены от среды», - сказал он. Углубившись в доступные данные, я наткнулся на два исследования близнецов, любимого объекта ученых, пытающихся определить роль генов и среды в формировании поведения. В первом шведские исследователи обнаружили «большую роль генетических факторов в пищевом поведении большой случайной выборки совершеннолетних молодых близнецов мужского пола». Но даже н такой группе наследственность не стала доминирующим фактором - шведы подсчитали, что генетика отвечает чуть менее чем за 50% общей склонности индивида питаться бесконтрольно. В другом исследовании на выборке близнецов ученые пришли к тому же выводу. Один из авторов, Синтия Бьюлик, специалист по расстройствам пищевого поведения из Университета Северной Каролины в Чапел-Хилл, назвала потерю контроля над пищевым влечением умеренно наследуемой поведенческой характеристикой. В литературе встречаются и более высокие оценки роли наследственности. «Потребление пищи в условиях отсутствия голода в значительной степени определяется наследственностью», - пишут авторы еще одного исследования. Они оценивают наследуемость, т. е. общую склонность индивида к такому поведению в 51%. Однако другие работы заставляют усомниться в этих выводах. Например, анализ опросников, заполненных близнецами, убеждает, что утрата контроля над количеством съеденного в действительности не является наследуемой чертой, даже если коррелирует с ожирением. Еще одно исследование оценивает наследуемость бесконтрольного пищевого поведения приблизительно в 17% - но это же исследование обнаруживает значительное сходство пищевых привычек у супругов, что говорит в пользу влияния среды. Итак, доступная в настоящее время литература не дает убедительного ответа. Безусловно, мы по-разному реагируем на внешние стимулы. Одни из нас более импульсивны, для других скорее характерны реакции избегания. Большинство исследований действительно наводят на мысль, что гены играют какую-то роль в пищевом поведении, но также настаивают на значении факторов среды. Вопрос лишь в том, что влияет сильнее. Мне думается, что пищевое поведение само по себе может и не являться наследственным, но то, как мы реагируем на стимулы, - видимо, наследственная черта, по крайней мере отчасти. Одно можно сказать наверняка: до какой бы степени гены ни определяли нашу предрасположенность к условно-рефлекторному перееданию, они способны проявиться только в присутствии приносящей большое удовольствие еды, или, как сказала Синтия Бьюлик, «среда выпускает на волю унаследованную уязвимость». Чтобы запустить механизм переедания, необходимо благоприятное окружение. Именно в таком окружении мы сегодня и живем.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |