— Хоть кто-нибудь может рассказать нам о его детстве?
Супруги снова помялись в нерешительности. Над ними шумно пролетела утка. Все вздрогнули.
— Попробуйте спросить у других. Они живут в Нордре Гринке. Но и они тут новички. Урод поубивал всех. Да, есть там одна старушка. Раньше жила вон там, а потом убежала, испугавшись урода. Теперь снова вернулась на насиженное место. А урода с тех пор так никто и не видел.
— Так люди живут там круглый год?
— Нет. Там же высокогорное пастбище. Они уезжают только поздней осенью. Внизу пастбища намного хуже.
— А до Нордре Гринке еще далеко?
— Нет. За холмом.
Когда они пересекали долину, Виллему заметила, что с Домиником что-то происходит. Он был очень чувствителен и мгновенно замечал перемену настроения Ульвхедина.
— Что происходит?
— Очень старая деревня. Чего там только не случалось!
— Например?
— По долине разлита грусть. Я слышу ее, словно отдаленный шум… Что-то происходило тут много лет назад. Кажется, я слышу лошадей, несущихся галопом, звон оружия…
Доминик весь погрузился в себя. Виллему терпеливо ждала.
— В фигуре рыцаря нет ничего зловещего. Только грусть и нечто трагичное. Я чувствую также что-то прекрасное. Слишком далеко во времени… Больше ничего не могу объяснить.
— А Ульвхедин?
Лицо Доминика скривилось:
— Не хочу даже говорить об этом. Прошлое его ужасно.
Нордре Гринке поразила их своей безлюдностью. По дороге им попадались покинутые дома и пастбища. Сколько же лет было этим домам, построенным из камня и грубоотесаных бревен? Часть домов повалилась, торфяные крыши провалились под натиском снега.
— Вон там дым, едем туда, — предложила Виллему.
— Как же здесь красиво! Просто невероятно! Такая красота — и никого! — несколько недоуменно продолжала она.
Приняли их радушно, накормили и напоили. Сразу поднялось настроение.
Наступило время для разговора со старой женщиной.
Несмотря на возраст, у нее была хорошая память. Но о чудовище говорила крайне сдержанно. Язык у нее развязался только тогда, когда Доминик достал заветную бутылочку лучшей водки из Оксенштерна. Дали попробовать и сыну с невесткой.
— Только я и спаслась, — она вновь подставила деревянную чашку. — А все потому, что я вовремя смылась… нала, что ничего хорошего от него не дождешься.
Женщина стала повторятся.
— А вы были здесь, когда он родился?
— Я-то нет. Но мы с соседкой всегда были хорошими приятельницами. Она мне все рассказала. Так что я тоже несколько в курсе. Но она уже умерла.
— Так она знала больше, чем написано в Библии?
— Тсс, я этого не говорила. Но в те времена, знаете ли…
— Когда это было? — прервала ее Виллему.
— Э-э-э-э, подождите. Это было в тот год… — она что-то забормотала.
— Двадцать один год назад, — торжественно огласила она.
Виллему и Доминик переглянулись. Как же молод Ульвхедин! Выглядел он намного старше. А выходило, что он ровесник Элисы.
— Извините, мы вас перебили. Вы говорили, что в тот год…
— Да, в те времена здесь было полно народа. В основном негодяи. Моя приятельница… Боже, будь с ней помилосерднее… Так вот ей пришлось бежать сюда, потому что она… ну как бы это сказать… кое-что знала и умела.
Путешественники переглянулись. Все, как в долине Людей Льда!
— Извините, а ваша подруга — ну та, что умерла… Она была родом отсюда?
— Да. Из древнего, уважаемого рода долины Вальдрес.
— А ребенок приходился ей родственником? Я имею в виду чудовище.
— А вот и нет. Она помогала его бедняжке-матери. Та переселилась сюда не так давно. Знаете, не всем нравится, когда у женщины будет ребенок.
— Так она умерла при родах?
— О, да! Можно сказать, ее разорвало на куски. Ужасный ребенок! Я таких еще никогда не видала. Плечи у него были словно…
— Спасибо, — прервал ее Доминик. — Мы знаем, как он выглядел. Ваша подруга сжалилась над сиротой?
— Верно. Бедняга! Ей не следовало брать его. Он не принес ей счастья. Это отродье надо было задушить сразу после рождения!
— Вряд ли бы это помогло. Ребенок бы все равно выжил, — прервал Доминик.
— Повзрослев, он покинул Вальдрес. Уже тогда здесь не оставалось ни одной живой души. Он всех изничтожил. Убивал всех, кто случайно взглянет на него…
Старуха задумалась. Доминик вылил в деревянную кружку последние капли драгоценной жидкости. Они дали свои плоды.
— Дорогая! А как звали его мать?
Женщина вздрогнула и открыла глаза. Вздохнула.
— Да, как же ее звали? Она совсем недолго прожила тут. И было это так давно. Да и память у меня уже не та, что раньше.
В разговор вступила невестка:
— Помните, вы как-то говорили, что похоронили ее там, на горе. Никто не хотел класть ее в освященную землю.
— А ведь и правда. А моя приятельница сбила крест и нацарапала гвоздем имя. Но кто знает, там ли еще крест.
— Покажите нам могилу, — попросил Доминик.
Поднимаясь из-за стола, крестьянин сказал:
— Мы проходим мимо могилы каждый раз, когда косим траву на холме. Пойдемте, я покажу.
— Спасибо.
Уже в дверях Доминик спросил:
— А откуда родом была мать парня?
— Она пришла издалека. Была очень больна. Ее никто не хотел брать в свой дом. Да, она много прошла, бедняжка.
— Она никогда не упоминала имени отца ребенка?
— Никогда! Но нетрудно предположить… всегда есть девки, что развратничают с самыми злыми силами. Уж будьте уверены! Говорили, что из него выйдет человек. Но он был холоден, как лед.
Старуха усмехнулась. Она явно перебрала.
Биллему пришла в голову одна мысль:
— Скажите… А его нога… Я говорю про парня.
— О, это грустная история, — посерьезнела старая. — Он попал в капкан для лис. Тогда ему было четыре… нет, пять лет. «Пусть посидит, — говорили тогда мужики. — Поделом ему». И он просидел в капкане четыре дня. Без воды и пищи. Капкан был особым, его нельзя было открыть без специального приспособления. Хоть парень обладал незаурядной силой, открыть капкан самостоятельно он не мог.
У Виллему перехватило дыхание:
— Как же он выбрался? Над ним, верно, сжалились и открыли капкан?
— Да нет. Все надеялись, что он там подохнет. Парень перегрыз себе ногу. Зато потом он отомстил!
Путешественники молча покинули дом.
Когда пришли на место, солнце уже скрылось за горной цепью. На лужайке было сыро.
— Тут, — крестьянин ковырнул землю носком. Доминик опустился на колени, шаря в высокой траве.
— Кажется, тут…
Виллему стала помогать Доминику очищать могилу от высокой травы… Отрыли полусгнивший крест. Осторожно очистили от земли. Крестьянин помогал им, сгорая от любопытства.
Ощупывая крест, Доминик наткнулся на надпись:
— Здесь когда-то было написано ее имя, — тихонько сказал мужчина.
Высоко подняв крест, попытался рассмотреть имя в лучах заходящего солнца:
— К сожалению, надпись прочесть невозможно.
— Дай-ка мне, — попросила Виллему.
Она осторожно провела рукой по полустершимся буквам. Постепенно, с большим трудом, прочитали надпись. Все буквы так и не разобрали, но имя прочитали.
Виллему и Доминик обменялись взглядами. Оба стояли бледные, ничего не понимающие.
— Милостивый Боже! Этого не может быть!
— Но…
— Я знаю имя отца, — прошептала она так тихо, что муж вряд ли услышал последние слова.
Они ехали к деревушке, где планировали остановиться на ночлег. Виллему плакала и никак не могла остановиться.
— Теперь ты понимаешь, что должна ему помочь, — продолжал Доминик.
— Ульвхедину? — жена шмыгнула носом. — Да, конечно. Это мой долг. Я должна.
— Больше не хочешь его уничтожить?
— Даже не говори об этом, Доминик. Как ты можешь. Я буду добра к нему.
Но муж не особенно поверил ее словам.
Доминик ошибся: Ульвхедин не пошел дальше. Но не потому, что боялся долгой зимы. Путешествие в Трёнделаг было отложено совсем по другой причине. При желаний ему не составило бы особого труда пересечь Довре еще до наступления холодов.
Раны давно затянулись. Никлас совершил чудо. Ульвхедин никогда еще не чувствовал себя таким бодрым и полным сил. Нога совсем не болела. Однажды парень решился размотать тряпку и посмотреть на рану. Подумать только! Ведь он избегал этого всю жизнь.
Держало его что-то другое. А что, он и сам не знал.
Из Гростенсхольма он уезжал, торжествуя. Как же! Теперь он обладатель всего сокровища Людей Льда! Даже проводником обзавелся! Ему было так хорошо! Наконец он их победил! Он сильнее!
Со стариком было полно хлопот. Двигаться приходилось медленно. Ульвхедин скоро понял, что так он никогда не доберется до Трёнделага. Вынудив старика рассказать дорогу в долину Людей Льда, парень бесцеремонно скинул того с лошади.
И поехал быстрее.
С ним что-то происходило. Чем дальше он уезжал, тем хуже становилось настроение.
Куда бы он не ехал, всюду привлекал к себе внимание. Слухи о чудовище гуляли по всей Восточной Норвегии. Его начали преследовать. Кнехты вместе с местными крестьянами часто устраивали засады в заброшенных деревнях — там, где парень обычно устраивался на ночлег. У крестьян не было другого оружия, кроме вил да топоров, но они был полны решимости защитить свой дом.
Если б Ульвхедин захотел, мог убивать их сотнями. Но он вскакивал в седло и мчался прочь, что было духа. А злобные инстинкты пели и визжали в ушах.
Он и сам не понимал, почему не убивает… По дороге парень воровал еду для себя и корм для лошади. В последнее время воровать стало почему-то неприятно.
Так он добрался до Гудбрансдалена. Дальше он не мог ехать. У Ульвхедина было такое чувство, словно он забыл что-то важное. Он нашел прекрасный заброшенный дом и поселился там. Что это за усадьба и кто был раньше ее хозяином, юношу мало интересовало. Отличное укрытие, отсюда всегда можно улизнуть незаметно, думал он. А в долину Людей Льда спешить нечего.
Ульвхедин обосновался в усадьбе, а лошадь прекрасно чувствовала себя на конюшне. Да и до деревни было недалеко. Там он часто воровал еду.
Там, в усадьбе, Ульвхедин впервые открыл сундучок. И ничего не понял. Читать он не умел, как пользоваться лежащим в сундучке сокровищем, не знал. Но сундучок он не отдаст никому!
Но как им пользоваться? Кто научит его?
По ночам мучили сновидения. Во сне ему постоянно снилось что-то мягкое и женственное. Он не знал, что это чувство зовется тоской. Он ворочался из стороны в сторону, пытаясь прогнать видение — пару счастливых глаз, полуоткрытые, улыбающиеся губы с белоснежными зубами… Золотистые локоны, обрамляющие нежное личико…
Но счастье не приходило. Глядя в голубые глаза, он предпринимал все усилия, чтобы стереть с этого личика улыбку. Но тщетно!
Ульвхедин просыпался в холодном поту.
По вечерам он пробирался в деревню, скрываясь меж деревьев и наблюдая за трактиром. В трактире была женщина легкого поведения, обслуживающая всех желающих. Каждый вечер.
В последнее время Ульвхедин все чаще вспоминал то сладострастное чувство, что испытал по дороге из Нурефьелль в Гростенсхольм. Ему хотелось снова обладать женщиной — взять ее сильно, властно, грубо… Разве может быть что-либо лучше?
Огонь разгорался в нем все сильнее.
А эта женщина…
Как-то она вышла из трактира одна. Шла, покачиваясь. Она была дородна, но не некрасива. «Не такая уж и старая», — подумал Ульвхедин. Выйдя из-за дерева, парень заломил ей руки.
— Да, Ваше Превосходительство, — прогнусавила та.
Он потащил ее за собой в лес и бросил на землю. Женщина фыркнула.
— А я про тебя слышала. Ты до смерти напугал крестьян. Никто не знает, где ты живешь. А вот я знаю! Да! Ха! Ты только вышел из теплого дома. Хочешь побаловаться? Фу, черт. У тебя должно быть тут немало добра. Давай, приступай! В меня все влезет.
Без дальнейших церемоний она раздвинула ноги.
Ульвхедин упал около нее на колени. Изо рта женщины несло перегаром, во рту не хватало зубов. Ему стало противно. И тут он услышал нежный голосок «Пожалуйста…» Добрые, голубые глаза… Ее ласковое поглаживание… Тепло…
Он тряхнул головой, избавляясь от видений. Перед ними лежала женщина. Спутанные темные волосы, наглые глаза. Телом пользовался не один мужчина…
Быть вместе. Получить удовольствие…
— Чего же ты ждешь? — нетерпеливо спросила женщина. — Давай! Иди сюда! Дай глянуть, чего у тебя там есть!
Ее руки шарили по-деловому.
А в голове Ульвхедина проносились разные мысли. Преданные глаза… «Господин, вы мне тоже нравитесь!» Ее голос…
— Ах ты, черт! — прорычал он, отбрасывая ее руку и рывком поднимаясь. — Черт бы вас всех побрал!
Он еле сдержался, чтобы не ударить ее по лицу. Женщина была виновата в том, что она была не той. Потому что ему хотелось женского тела…. Он сорвался с места и побежал.
Прибежав, домой, долго сидел на лавке, спрятав лицо в дрожащие руки.
Сорвав с себя одежду, парень долго разглядывал свое тело. И никак не мог забыть другое, которым так давно обладал. Возбуждение все нарастало.
Вспомнил нежные руки, что обнимали его за шею. Страшный крик, мертвенно бледное лицо…
Как же он мог сбросить ее с лошади? Вот он поворачивает ее на живот, ощущает мягкость и нежность… Что же с ним случилось?
Она была такая розовая, ранимая. Но ему-то что за дело?
Ульвхедин закрыл глаза, припоминая, как она приняла его. Воспоминания овладели им, он уже не мог остановиться.
А женщина из деревни улетучилась из памяти, будто он никогда не видел ее.
Потом он долго не мог справиться с дыханием.
Чего-то ему не хватало. Так не хватало, что болело сердце!
Дни шли за днями. Ульвхедин ходил как потерянный и злился, ужасно злился на самого себя за то, что не едет дальше. Он бил кулаком в стену и кричал:
— Я победил! Одолел этих болванов! Я взял сокровище. Я показал этой чертовой девчонке и всем им!
А по ночам страдал от одиночества и никак не мог уснуть.
«Я должен ехать дальше. Чего я жду? Поеду завтра же!»
Но «завтра» так никогда и не наступало — то у лошади кончался корм, то портилась погода, то якобы страшно болела нога.
Он ловил себя на том, что постоянно смотрит на юг.
Тогда он запирался в доме и думал о том, как отомстит. Только бы добраться до долины Людей Льда! Но кто научит его пользоваться сокровищем?
Где-то в глубине души затеплилась надежда. Надо вернуться и расспросить этих хамов. Хамами он называл тех троих, что поймали и унизили его.
Осознав, о чем мечтает, Ульвхедин грязно выругался, вымещая свой гнев на мебели и на всем, что попадалось под руку.
Женщин он больше не искал. Да и на что они ему? Он всю жизнь обходился без них, обойдется и теперь.
Как-то в середине декабря ему приснился сон. Но не о нежной девочке, о которой так часто вспоминал. Нет. Во сне ему явились хамы. Вернее одна — женщина. Высокомерие ее куда-то исчезло, она была добра к нему и сказала: «Ульвхедин, мы хотим помочь тебе. Ты станешь знаменит, совершишь великие дела. Люди тебя никогда не забудут. Ты войдешь в историю!»
Во сне он не фыркал и не рычал на нее. Слушал молча.
«Вот смотри, — она открыла книгу. — Этот мир может стать твоим. Видишь усадьбы? Почему бы тебе не поселиться в одной из них? Никлас поможет тебе вести дела. Стань человеком!»
«Думаешь, стоит походить на людей? — издевательски спросил он. — Да ты только взгляни на мою ногу! На раны!»
«А не хватит ли жалеть себя? Вспомни, сколько зла ты принес людям! Мы друзья тебе, Ульвхедин! Мы только хотим помочь тебе побороть в себе зло!»
Вот тогда он рыкнул.
«Отдайся в мои руки, Ульвхедин! Только я одна могу помочь тебе!»
«Нет! Ты ничем мне не поможешь. Только не ты!»
…Он опять проснулся в поту, слыша отголосок собственных криков. Но его сопротивление было сломлено.
В то утро он окончательно все решил. Хватит! Пора кончать!
Сложил еду и корм для коня на седло, соорудил подобие санок.
И двинулся на север…
Погода была хорошая. Весь день он ехал по вершинам холмов, ему не повстречалась ни одна человеческая душа. Теперь он спешил.
Ночевал он в лесу, соорудив из веток подобие кровати. На следующий день перед ним показались горы Довре.
Ехать было легко. Иногда в нем зарождалось сомнение, что он едет не в том направлении. Ульвхедин отбрасывал от себя такие мысли. Его тянуло на юг, но он продолжал упрямо ехать на север. Ему надо было найти ту долину. А долина была на севере. Так зачем же поворачивать на юг?
Он разрывался, не зная, куда ехать — на север или юг.
Нет, ему надо в долину Людей Льда! А зачем? Что там делать?
Зато знали эти хамы из Гростенсхольма — знал тот, что упал с лестницы, пытаясь отнять сокровища. Вдруг он умер? Кто же тогда знает?
Черт побери, их всех, черт, черт возьми!
А может, знал Никлас? Во всяком случае, он умеет обращаться с сокровищем. Ведь говорили же, что сундучок достанется по наследству именно ему.
Ха! Теперь это собственность Ульвхедина! Ничего, он еще научиться им пользоваться! Только бы добраться до долины! А там он получит знамение, там он узнает, как обращаться с сокровищем!
Все верно!
А может, нет?
Может, все же попросить хамов о помощи? Вернуться на юг и всему научиться?
Что за ерунда! Он почти приехал!
Ульвхедин и впрямь так считал. А на самом деле он был еще очень-очень далеко от цели…
Когда он подъезжал к Фокстумирене, подул ветер, срывая с горных вершин снежные шапки. Пошел густой снег.
Снег.
Ульвхедин придержал лошадь. Такая погода была ему не в новинку. Всю жизнь он прожил в горах. В себе юноша не сомневался. Но вот лошадь… Он не знал, как поведет себя лошадь в такую непогоду. А расставаться с ней он не хотел ни за что на свете.
Начиналась метель. На открытом месте негде было найти убежище. Куда деваться? Повернуть назад? Он ведь почти приехал!
Он вспомнил, что по дороге ему попалось небольшое укрытие, наскоро сложенное из камней и ветвей березы. Но это было так давно.
Тогда, верно, на этой дороге есть не одно укрытие. И он поехал дальше.
Снежные хлопья падали все гуще, ветер усиливался.
Где же укрытие?
Ульвхедин не запасся теплой одеждой, не знал, выдержит ли лошадь. Правильно ли он едет? Как найти дорогу? Может, он кружится на одном месте?!
Ульвхедин остановился.
Так легко он не сдавался никогда. Но он очень переживал за лошадь, что стала ему верным другом.
Другом? Ульвхедин никогда не произносил таких слов. Ну и пусть. Все равно у него теперь был друг.
Какое хорошее слово! А ведь у него был еще один друг. Та, о ком он все время думал и мечтал. Он даже знал, как ее зовут: «Здравствуйте, меня зовут Элиса!»
Как же это все смешно, по-детски!
Или: «Но ведь вам, наверно, больно?»
Элиса…..
Какое великолепное имя! Звучит словно летний порыв ветра!
Проклятая девчонка! Да разве есть на свете смешнее ее? Дурочка! Идиотка! Да разве девчонка может быть другом парню?! Ими пользуются, берут, когда хотят. А потом бросают как ненужный хлам.
Неосознанным движением он повернул лошадь назад.
В груди Ульвхедина защемило. Как всегда, когда он думал о ней. Девчонка! «Я все для вас сделаю, господин, но сейчас я не могу. Простите меня!»
Ну, где же укрытие?
Прошел час, второй. Над Довре бушевал снежный ураган. Снег покрыл землю, снежные вихри вздымались высоко в небо. Он сошел с лошади и лучше укрепил поклажу.
Надо было продолжать путь. Пошел густой снег, Ульвхедин ничего не видел перед собой.
Темнело. Снег приобрел голубоватый оттенок. И тут Ульвхедин узнал дорогу, по которой ехал. Ведь он же проезжал здесь утром! И укрытие где-то неподалеку… но где?
Вскоре он нашел хижину. Ульвхедин страшно замерз, колючий снег иссек лицо. Сначала завел в укрытие лошадь, потом спрятался сам. Несмотря на то, что хижина находилась в укрытии, снег задувал и сюда.
В центре был сооружен примитивный очаг. Ульвхедин оторвал от подобия саней две березовые жердины и развел костер. Дал корм лошади, поел сам, постепенно согреваясь.
Вместо двери соорудил снежную стену, огромные дыры в стенах тоже заткнул снегом. Еще раз оглядел костер, лошадь, свернулся под одеялом и уснул.
Ульвхедин как бы раздвоился. Одна половина стремилась в долину Людей Льда, вторая — назад. А сам он был где-то посередине между севером и югом, жизнью и смертью, между прошлым и неизвестным будущим!
В обе стороны тянуло с одинаковой силой. И юноша никак не мог решить, куда податься.
Ураган бушевал пять дней. Труднее всего было поддерживать тепло. Сначала ему повезло, недалеко от хижины он заметил небольшую ель и приволок в хижину. Но скоро сгорела и она. Оставалось только теснее прижаться к лошади, укутаться во все, что было под рукой. Еды хватало, воды тоже. Он растапливал снег и хранил воду в кожаном мешке, что нашел в элисином снаряжении.
Когда он проснулся на шестой день, стояла мертвая тишина.
Было чисто и ясно. Солнца видно не было. Слегка потеплело. Все кругом было белым-бело. Линия горизонта сливалась с белым небом. Исчезли все дороги и тропинки. Хорошо, что Ульвхедин запомнил расположение хижины. По ней он мог определить, где находится юг.
Ему казалось, что эта была та самая хижина, которую он приметил по дороге в горы.
Вдруг он понял, что едет на юг. Дороги назад не было. Только на юге, спустившись с гор, он встретит поселения. А на севере были только незнакомые горы Довре. Он мог плутать по горам сколько угодно, дороги в долину ему все равно не найти.
Снег оказался глубже, чем он думал. Двигаться приходилось медленно. Кончался корм. За себя он не боялся. Он привык долгое время обходится без еды. А запасов воды хватит еще надолго.
В то время, как вся Норвегия праздновала Рождество, Ульвхедин напрягал последние силы. Ему и лошади приходилось нелегко. Их подстерегали глубокие пропасти, крутые подъемы…
Перед самым Новым годом они добрались, наконец, до леса. Ульвхедин не узнавал окрестности.
Снег был повсюду. Но в лесу снежный покров был значительно тоньше.
В первый день нового, 1696 года, они наткнулись на деревню. Ульвхедин, конечно, ничего не знал о наступлении нового года.
Впервые в жизни к нему подступило отчаяние. Разве мог он, Ульвхедин, постучаться в дверь и попросить немножко еды? Разве мог он переночевать в трактире и дать лошади отдохнуть на конюшне? В который уже раз пришлось искать нежилой дом. В первой деревне все дома были обитаемы. Во время пути он часто шел рядом с лошадью, поддерживая своего верного товарища, разговаривая с ним. Никто бы не поверил, что холодный, как лед, Ульвхедин может так разговаривать.
И только в Альвдале, далеко восточнее Довре, Ульвхедин нашел заброшенный дом. Тут было все, чего им так не хватало — тепло, крыша над головой. Отдохнув, он снова принялся воровать еду. Иногда, когда он ел краденую еду, в нем что-то протестовало, и тогда он с трудом запихивал ее в рот.
Снег попадал в дом. Но на такие вещи Ульвхедин просто не обращал внимания. Деревьев поблизости было много, топил он хорошо. А еду приходилось воровать по ночам.
Этой зимой Ульвхедин много думал. Часто щемило в груди. Он вдруг обнаружил, что у него тоже есть душа. Перед глазами пронеслась вся жизнь. Мертвые… Те, кого он убил!
Ему приходилось нелегко. Бывало, что один день он был в ярости и гневе, проклиная весь род Людей Льда и их долину, а на другой появлялись видения, никак не способствующие одиночеству старого волка.
Как только придет весна, он продолжит путь в Трёнделаг!
Пришла весна, и Ульвхедин повернул на юг.
Спрашивать дорогу на Гростенсхольм он не смел. Но он искал и нашел. Дорога назад была намного легче.
Иногда юноша задавал себе вопрос: «Неужто я и вправду убивал? Убивал просто так, ради забавы?
Кого теперь просить о прощении? Вечность?»
Лицо снова каменело.
Он знал, зачем ехал в Гростенсхольм. Он заставит их рассказать ему правду о сокровище, они научат его всему, что знают и умеют сами. А уж тогда… Да, он все еще не прочь воспользоваться услугами девчонки. С ней ему было хорошо. Она даст ему все, что он пожелает, а потом распростится навсегда. А ту нахалку, что так невежливо обошлась с ним, он как следует накажет. Засунет ей в глотку все ее знания и любовь к человечеству! Убьет медленно, с наслаждением.
А потом… потом будет искать тайну долины Людей Льда и их скрытые источники.
Скрытые источники? Откуда он взял это выражение?
Просто так, взялось ниоткуда. Ульвхедин ощущал в себе могучие силы. Теперь он мог все.
Он спешил. Подслушивал у трактиров, пытаясь понять, где находится. Но больше всего его выручал инстинкт.
Ульвхедин был настоящим сыном своего рода.
Но кто были его родители? Об этом знали только Доминик и Виллему. Но об их открытии не узнал никто.
Доминик устал от постоянных причитаний Виллему:
— Мы должны что-то делать! Я еще пальцем не шевельнула!
— Виллему! Никто не сделал столько, сколько смогла ты. Ты просто не осознаешь этого.
— Но Доминик! Мы теряем время в Элистранде. Конечно, на нас возложена важная миссия. Но мы здесь уже несколько месяцев. Не съездить ли нам в Швецию навестить Тенгеля?
— Мы регулярно получаем от них письма. У них все хорошо, — отвечал Доминик, наслаждаясь отличным домашним пивом. — Пока мы не выполним свою задачу, наше место здесь, в Норвегии.
Жена продолжала ходить по комнате:
— Мы же ничего не делаем! Почему мы не ищем его? Давай приведем Ульвхедина домой.
Доминик вздохнул:
— Ну почему, почему ты так нетерпелива? Я же сказал тебе, оставь его в покое!
— Да, но ты сам говоришь, что он еще не добрался до места. Что еще не перешел горы Довре. Если он еще по эту стороны, мы должны помочь ему! Может, он не знает, что делать…
— Может быть. Он обязательно начнет колебаться, если мы станем его дергать. Он борется, Виллему. Борется с тем, что ты посеяла в его душе! Дай ему время! Если мы найдем его, он может убежать в Трёнделаг, снова начнет искать долину Людей Льда. Пока он спокоен, все идет хорошо.
Если я почувствую, что он снова собирается на север, я сообщу тебе.
— Но он же намеревался…
— Верно. И я очень беспокоился за него. Но он сильный, он справился с собой. Что заставило его так поступить, пока неизвестно.
— Думаешь, он вернется назад?
— Не знаю. Пока в душе у него полная неразбериха. Он еще ничего не решил.
— По крайней мере, он стал мягче?
— Да. И мы должны выждать.
Это звучало странно. Но Виллему поняла, что он имел в виду.
Доминик держал жену в неведении. Не хотел рассказывать обо всем. На него влияла не только Виллему, но и другие люди. И… Он питал особые чувства к лошади. Это бессловесное животное сотворило с ним чудо.
Доминик мог расшифровать далеко не все мысли Ульвхедина. Но мог поклясться, что тут оказалась, замешана женщина.
Но кто? Кто встретился Ульвхедину по дороге на север?
И все же основное влияние на этого упрямого и своенравного парня оказала Виллему. Она крепко держала его, но Ульвхедин постелено ослабил хватку. Доминик не знал, как парень смог это сделать.
Время… Самый хороший союзник. Все должно созреть — и мысли, и чувства. Ульвхедин должен выбрать сам.
А что если он сделает неправильный выбор и продолжит свой путь на север, что тогда?
На самом деле Ульвхедин уже давно все решил. В его душе больше не было места для сомнений. Только сам он еще не понял этого. А может, и не хотел понимать.
Чем ближе он подходил к Гростенсхольму, тем тревожнее ему становилось. Казалось, лошадь вообще не двигается с места. Ульвхедин постоянно подгонял ее. Парня снедала тоска, но он не знал еще, что это такое.
«Тот из рода Людей Льда, кто покинет своих близких, будет вечно искать, стремиться к родным…»
Но не только это чувство гнало теперь Ульвхедина.
У него щемило сердце, он… Нет, это слово слишком высокопарно, да и не знал он его, не думал об этом.
Он возвратился еще из-за одного существа.
Лошадь, преданное и храброе животное. Она ни разу не предала Ульвхедина, следовала за ним в снег и в холод, такая же голодная, как и он. Слову «дружба» Ульвхедин еще не научился. Но иногда украдкой, стыдливо гладил по мягкому крупу. А та благодарно кивала головой.
Просыпался он и засыпал он с одной мыслью — как там его лошадка? Хорошо ли ей? Черты лица смягчались, и он думал о другом существе, что нуждалось в его заботе, что могло быть таким благодарным… Он часто вспоминал о ней…
Но признаться в этом? О нет, никогда.
В Линде-аллее Элисе было хорошо. Ирмелин и, как ни странно, Виллему, были ей опорой и поддержкой. А Габриэлла, наоборот, все больше и больше замыкалась в себе. Время шло, и только теперь она начала понимать, как ей не хватает Калеба. Об Ульвхедине она и слышать не желала. Понимая в душе, что все равно потеряла бы Калеба, но не могла простить Ульвхедину ни смерти Калеба, ни Маттиаса. Виллему и Доминик очень боялись за нее.
Элисе же все было нипочем. Она пела и плясала, и в Линде-аллее не было существа более жизнерадостного, чем она. Она старалась по-прежнему выполнять свои обязанности. Надо сказать, у нее это здорово получалось. Так Элиса выражала свою благодарность за понимание и поддержку.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |