— Ну вот он идет наконец, — сказала она с облегчением, — не волнуйся, дружок, твой брат пришел. — Юджину она прошептала: — Ваша бабушка очень плоха…
Юджин пошел к Гам, раскинув руки для объятия, но она как будто не видела его. Бесконечно повторяя имя Фариша тонким, жалобным голосом, Гам слепо прошла мимо Юджина и мелкими шагами засеменила по холлу.
Дама из отделения работы с пациентами поймала за рукав доктора Бридлава:
— Доктор, у нас тут проблема с дыханием.
Доктор взглянул на посиневшее лицо Кертиса и гаркнул:
— Эпинефрин, живо!
Одна из сестер убежала прочь. Бридлав повернулся к другой сестре и свирепо рявкнул на нее:
— А почему вы еще не ввели снотворное миссис Ратклифф?
Посреди всей этой сумятицы, шприцев, мелькающих халатов сестер и санитаров откуда-то сбоку возник тот же самый полицейский и наклонился к уху Юджина:
— Нам с вами все-таки придется проехать в отделение. Дайте мне знать, когда будете готовы, хорошо?
Юджин в растерянности посмотрел в его доброжелательное лицо. Он еще не до конца осознал, что случилось. Его бабушка была теперь тиха, ее уводили под руки две медсестры. Кертис сидел на стуле, потирая руку, но его кашель и хрип чудесным образом прекратились. Он поднял игрушку и показал Юджину — большого плюшевого зайца.
— Мое! — сказал он, потирая припухшие глаза кулаком.
Коп все еще смотрел на Юджина, будто ожидал от него какой-то информации.
— Мой братик, — сказал ему Юджин. — Вы видите, он не совсем нормален. Я не могу оставить его здесь одного.
— Так заберите его с собой, — охотно предложил коп. — Мы найдем ему пару шоколадок в отделении.
— Малыш? — позвал Юджин. Кертис сорвался со стула, подбежал к нему и зарылся лицом в его рубашку.
— Люблю, — пролепетал он.
— Да, милый, — проговорил Юджин, мягко разжимая его пальцы. — Я тебя тоже люблю, но сначала нам придется поехать с этим дядей.
— Но я вовсе не хотела чаю, — услышала Харриет над ухом знакомый, чуть капризный голос.
В комнате было темно. У ее кровати сидели два человека, свет из коридора слабо освещал их головы. Затем, к неудовольствию Харриет, до нее донесся еще один приглушенный голос, который она не слышала уже очень долгое время, — голос ее отца.
— У них был только чай, — он говорил с преувеличенной вежливостью, граничащей с ехидством. — Если не считать кофе и сока.
— Я говорила тебе, что не надо идти в кафетерий. Здесь в холле стоят автоматы с колой.
— Ну так не пей чай, если тебе не хочется.
Харриет лежала очень тихо, прислушиваясь к родительским голосам. Как всегда, когда они были вместе, атмосфера постепенно накалялась, даже если они вели себя друг с другом подчеркнуто вежливо. «Что им тут нужно? — сонно подумала она. — Лучше бы Эдди со мной посидела».
А затем она услышала, как ее отец произнес имя Дэнни Ратклиффа.
— Ужас какой, ты слышала? — говорил он. — В кафетерии только и рассказывают об этом.
— О чем?
— О Дэнни Ратклиффе. Помнишь маленького дружка Робина? Ну того, что часто забегал к нам во двор поиграть.
«Какого еще дружка!» — подумала Харриет, внутренне холодея. Она уже полностью проснулась и, хотя ее сердце теперь стучало так бешено, что его, должно быть, было слышно из коридора, постаралась лежать неподвижно, не открывая глаз. Отец с шумом отхлебнул кофе и продолжал:
— Такой маленький оборванец, но довольно милый. Он еще зашел потом к нам домой и извинился передо мной, что не смог прийти на похороны, некому было отвезти его домой. Трогательный малыш.
«Нет, это неправда! — в панике подумала Харриет. — Они с Робином ненавидели друг друга. Так мне Ида говорила».
— Ах, да! — голос матери оживился. — Помню, бедный мальчик — он был такой худенький. О, действительно, просто ужас!
— Странно. — Отец Харриет тяжело вздохнул. — Как быстро летит время. Кажется, они только вчера играли с Робином у нас во дворе.
Харриет лежала не двигаясь, парализованная новым страшных подозрением.
— А мне было так жалко, — подхватила мать, — когда я узнала, что он пошел по наклонной дорожке.
— Что не удивительно с такой-то семьей.
— Ну, знаешь, они не все так плохи. Я встретила Роя Дайла в коридоре, так он сказал, что один из них зашел проведать нашу Харриет.
— Правда? Странно, ты думаешь, он знал, кто она такая?
— Я не удивлюсь, если так. Наверное, он поэтому и зашел ее навестить.
Их разговор перешел на другие темы, а Харриет, охваченная ужасом, спрятала пылающее лицо в подушках. Никогда раньше ей не приходило в голову, что она могла ошибиться в том, что Дэнни Ратклифф — и есть убийца ее брата. Но что, если он не убивал Робина?
Она не думала, что эта мысль вызовет такую мощную волну кошмара, готовую целиком захлестнуть ее. В панике она внутренне заметалась, пытаясь оттолкнуть от себя это подозрение, выбросить его из головы. Дэнни Ратклифф был виновен, виновен, она знала это, это было ясно как день, даже если другие не думали так.
Но вместо того чтобы улечься, сомнения накрыли ее с головой. Да, она была уверена, что Дэнни Ратклифф — убийца, но откуда она узнала об этом? Кто сказал ей? Почему она сделала такой вывод?
Харриет закусила губы, чтобы не закричать от ужаса. Она настолько не сомневалась в своей правоте, что ей не пришло в голову перепроверить или хотя бы сопоставить факты. Какие же это были факты? Конечно, то, что говорила Ида, должно было быть правдой, но ведь Ида так много всего говорила. И Ида, к примеру, терпеть не могла Хилли — Хилли, который и мухи не мог обидеть. А сколько раз, когда они с Хилли ссорились, она слепо вставала на защиту Харриет, не удосуживаясь разобраться, кто прав, а кто виноват?
Может быть, она права, и он действительно совершил то ужасное убийство. Только как она теперь узнает наверняка? «Почему я прямо не спросила его об этом? — твердила себе Харриет. — Он ведь находился рядом со мной». Но, конечно, ей это и голову тогда не пришло, единственное, чего она хотела, — уйти оттуда живой.
— Ой, посмотрите, — внезапно сказала мать Харриет, и встала со стула. — Она проснулась!
Харриет замерла. Она так глубоко погрузилась в свои мысли, что случайно открыла глаза.
— Харриет, посмотри, кто к тебе приехал!
Ее отец тоже поднялся и подошел к изголовью кровати. Даже в темной комнате Харриет увидела, что он сильно поправился за то время, пока она его не видела.
— Что, соскучилась небось по своему старому папке? — спросил он. Когда он был в таком игривом настроении, он любил называть себя «старым папкой».
Харриет вытерпела поцелуй в лоб и пару шлепков по щеке — обычное отцовское проявление нежности.
— Ну как ты? — говорил отец. От него пахло сигарами и виски, приятные запахи, если бы они исходили от кого-нибудь другого. — Ты здорово провела этих врачишек, ха-ха! — Он говорил с такой гордостью, будто Харриет выиграла Олимпийские игры.
Мать Харриет озабоченно порхала вокруг.
— Может быть, ей не хочется разговаривать, Дикс!
Отец бросил не оборачиваясь:
— Что ж, пусть не разговаривает, если ей не хочется.
Харриет взглянула на округлившееся, красное отцовское лицо, его быстрые, внимательные глаза, и ей ужасно захотелось расспросить его о Дэнни Ратклиффе, но она не решалась начать разговор.
— Что? — спросил отец.
— Я ничего не сказала. — Ее голос прозвучал тихо и хрипло.
— Но ведь хотела сказать! — Отец изобразил приветливую улыбку. — Скажи мне, дочка.
— Оставь ее, Дикс, — еле слышно прошептала мать. — Ты же видишь, девочка устала.
Отец повернул к ней голову резким гневным движением, которое Харриет так хорошо знала.
— Ну и что ж, что устала? — спросил он. — Я тоже устал. Я проехал восемь часов на машине, чтобы повидать ее. Об этом ты забыла? И что, теперь мне уже нельзя и поговорить с моей дочерью?
Когда они наконец ушли в девять часов вечера, Харриет в изнеможении опустилась на высокие подушки. Она боялась заснуть, вполне допуская, что проповедник решит вернуться в ее комнату. Конечно, приезд отца был вовсе не ко времени, но сейчас семейные проблемы отошли по важности на самый задний план. Гораздо больше Харриет теперь занимала мысль: что сделает проповедник, когда узнает, что Дэнни Ратклифф мертв?
А потом она вспомнила про стеклянный шкафчик, где хранилось оружие, и сердце ее еще сильнее сжалось. А вдруг отец полезет проверять, все ли на месте? Он это делал не так часто, но все же. Может быть, не стоило выбрасывать револьвер в реку? Лучше было бы спрятать его у себя во дворе, а потом тихонько положить на место?
Слишком поздно, к тому же таким образом она заткнула самый болтливый рот в Александрии. Хилли теперь подумает дважды, прежде чем рассказывать небылицы. А потом пройдет время, и люди быстро обо всем забудут. Люди вообще ни на что не обращают особого внимания. Скоро все улики, которые она оставила, зарастут сором. Ведь то же самое случилось и с Робином, верно? Улики заросли сором, и теперь никто никогда не узнает о том, что произошло на самом деле. Внезапно ей пришла в голову неприятная мысль, что, возможно, двенадцать лет назад убийца Робина размышлял примерно о том же.
«Но я ведь никого не убивала! — чуть не закричала она. — Я не убивала! Он сам утонул! Что я могла сделать?»
— Что с тобой, малышка? — встревоженно спросила сестра, которая пришла поменять капельницу. — Тебе что-нибудь нужно?
Харриет лежала на постели, засунув в рот костяшки пальцев и полными слез глазами рассматривая щели на потолке. Нет, она его, конечно, не убивала, но он был мертв по ее вине. А теперь оказывается, что, может быть, он и пальцем Робина не тронул. В конце концов Харриет зажгла свет и раскрыла биографию капитана Скотта, которую оставил ей на тумбочке отец. Но слова расплывались перед глазами, а каждая фраза приобретала какой-то совершенно независимый, сверхъестественный смысл. Казалось, капитан Скотт пытался поговорить с ней со своих далеких заоблачных берегов, что-то объяснить, доказать. Она представила себе, как он лежал в палатке, а рядом догорал огарок последней свечи и как он немеющей рукой писал в своем блокноте горькие строки о провале дела всей его жизни. Да, он пошел на риск, он храбро бросился на покорение ледяной пустыни, которую невозможно было покорить, он достиг мертвого центра земли, и что же? В конце концов, все его мечты оказались сломлены, надежды не оправдались. Какие горькие думы думал он, когда лежал среди тел мертвых друзей, готовясь перейти в мир иной? Харриет глядела прямо перед собой невидящими от слез глазами. Она тоже познала вещи, о которых еще пару месяцев назад не имела представления, и вдруг ей пришло в голову, что она разгадала тайное послание капитана Скотта: «Победа и поражение, в общем-то, ничем не отличаются друг от друга».
Утром Харриет проснулась поздно, совершенно разбитая и больная. Всю ночь ей снился отец: он расхаживал вокруг ее постели и занудным голосом ругал ее за то, что она разбила его любимую безделушку. Харриет протерла руками заспанные глаза. Около ее кровати сидела свежая, бодрая Эдди и пила кофе из термоса.
— Ага, проснулась наконец! — Воскликнула она весело. — Скоро придет твоя мать.
Харриет молча смотрела на нее, ужас, который за ночь никуда не исчез, железной рукой больно, крепко сжимал ее сердце.
— А теперь изволь позавтракать, — строго проговорила Эдди. — Сегодня большой день. К нам придет невролог, и, если у тебя все в порядке, тебя выпишут домой.
Харриет внутренне собралась. Ей надо уговорить невролога выписать ее домой, она не может здесь больше оставаться, это слишком опасно. Кто знает, что может сделать проповедник, если решит, что это она убила его брата? Главное — не забыть про немытый салат, прекрасное объяснение расстройства желудка. Нельзя допустить, чтобы врачи связали ее болезнь с водонапорной башней.
Сделав почти немыслимое усилие, она обратила внимание на завтрак, который ей принесли на пластмассовом подносе, и невольно поморщилась. Жидкий яблочный сок и чашка риса — что за завтрак такой? Она с отвращением ковырнула вилкой рис. Хорошо, пусть она будет Марко Поло в гостях у Кубла Хана. Как есть палочками, она не знает, значит, будет есть руками.
Эдди вернулась к своей газете. Харриет взглянула на заголовок передовицы и чуть не выронила из руки вилку. «Найден подозреваемый в убийстве!» На фотографии два человека тащили под руки висящее мешком изможденное тело. Лицо человека было мертвенно-бледным, черные волосы прилипли ко лбу. Оно скорее напоминало маску из парка ужасов, чем человеческое лицо: вместо рта — зияющая черная дыра, вместо глаз — провалы, как у черепа. Однако сомнений не было: этот полуживой, истощенный, измученный до предела человек был не кто иной, как Дэнни Ратклифф.
Харриет села и попыталась заглянуть под руку Эдди, чтобы прочитать статью, но Эдди перевернула страницу и, видя странный взгляд внучки и ее повернутую под углом голову, резко спросила:
— Тебе плохо? Дать тазик?
— Можно мне посмотреть газету?
— Конечно. — Эдди рассеянно вынула страницу с комиксами и протянула ее Харриет. Та в гневе уставилась на тупые черно-белые картинки, борясь с желанием выспросить все у Эдди напрямую.
— Опять повысили налоги, представляешь? — проговорила Эдди. — Не понимаю, куда деваются все деньги, которые собирают с нас. Наверняка начнут строить еще одну дорогу, да так и бросят, как обычно. Только на это они, похоже, и способны.
Харриет боялась поднять голову, опасаясь, что глаза могут выдать ее. «Найден подозреваемый в убийстве». Раз он найден, так значит, он жив? Дэнни Ратклифф жив?
Она бросила еще один жадный взгляд на газету, но Эдди уже сложила ее пополам и начала работать над кроссвордом.
— Я слышала, Диксон навестил тебя вчера? — спросила она тем холодноватым голосом, которым всегда говорила о зяте. — И как все прошло?
— Нормально. — Харриет не могла думать ни о чем, кроме того, что события принимают другой оборот.
«Во-первых, он не знает моего имени», — мысленно загибала она пальцы. По крайней мере, ей кажется, что не знает. Впрочем, если бы ее собственное имя было упомянуто в газете, Эдди не сидела бы тут так спокойно.
«Так ведь он пытался утопить меня», — вдруг подумала Харриет. Вряд ли он побежит рассказывать об этом полиции.
После паузы она собрала в кулак все свое мужество и спросила:
— Эдди, а кто этот мужчина на первой странице?
— Этот? — Эдди рассеянно повернула к себе газету. — Ах, этот! Он кого-то убил, подожди-ка, ах да, брата. Потом спрятался в старой водонапорной башне, но сорвался с лестницы и чуть не утонул. Думаю, он был просто счастлив, когда полицейские пришли за ним. — Она еще раз взглянула на статью и подняла очки на лоб. — Знаешь, я когда-то знала одно семейство Ратклиффов, которые жили за рекой. Их старик работал у нас на полях. Мы с Тэтти его до ужаса боялись, потому что у него не было передних зубов.
— А что они с ним сделают?
— С кем?
— С этим человеком.
— Ну знаешь, он признался, что убил брата, — пробормотала Эдди, возвращаясь к кроссворду. — К тому же там еще замешаны наркотики. Полагаю, они доставят его прямиком в тюрьму, где ему и место.
— В тюрьму? — переспросила Харриет. — Об этом что, в газете так и написано?
— О, не волнуйся, он быстро выйдет из нее, ты даже не успеешь оглянуться, — проворчала Эдди. — Нынче всех сажают в тюрьму пачками, а назавтра выпускают. Почему ты не ешь завтрак? — спросила она, строго глядя на внучку поверх очков.
Харриет сделала вид, что возвращается к своему рису. «Если он не умер, значит, мне не о чем волноваться? Значит, я не убийца? Я ведь ничего такого не сделала? Или сделала?»
— Ну вот, так-то лучше. Ешь скорее, а то после обследования будешь совершенно без сил. А если будут брать кровь, то может закружиться голова.
Харриет прилежно жевала несоленый рис, как вдруг в голову ей пришла еще одна ужасная мысль. Глаза ее заметались по сторонам, как у посаженного в клетку зверька, и она выпалила:
— Эдди, а он болен?
— Господи, кто? Этот мальчик? — Эдди даже не подняла головы от своего кроссворда. — Знаешь, я не верю всей этой чепухе, что преступник может быть «болен».
Харриет поняла, что ничего от нее не добьется. В эту минуту на пороге палаты показался высокий мужчина в белом халате с чемоданчиком в руке.
— Доброе утро, я доктор Бакстер, — сказал он, протягивая Эдди руку. Он выглядел моложе, чем доктор Бридлав, но его макушка уже начинала лысеть. — Я невролог.
— Ах, так. — Эдди подозрительно поглядела на его обувь — спортивные туфли с синей замшевой каемкой.
— Удивительно, что у вас не идет дождь, — непринужденно продолжал доктор Бакстер, усаживаясь и начиная рыться в своем чемоданчике. — Когда я выехал сегодня из дома, по прогнозу ожидался ливень…
— Ну, вы первый врач в этой больнице, кого нам не пришлось ждать целый день, — не очень дипломатично заявила Эдди. Она все еще ела глазами его спортивные, совсем не «докторские» туфли.
— Я выехал из дома в шесть утра, — бодро объявил доктор Бакстер. — Был такой ливень, вы не поверите! Вода — сплошной стеной. Я даже думал, мне придется повернуть назад.
— Вы только подумайте! — вежливо сказала Эдди.
— Ну-с, юная леди, — проговорил доктор, оборачиваясь к Харриет, и вдруг увидел выражение ее лица. — Боже мой! Ты что, испугалась меня, малышка? Я не сделаю тебе больно!
Он тревожно взглянул на нее.
— Знаешь что, давай начнем с вопросов, хорошо? Ты ведь не боишься вопросов, а?
Харриет отрицательно покачала головой.
— Ну вот и славно. Как тебя зовут?
— Харриет Клив-Дюфрен.
— Сколько тебе лет?
— Двенадцать с половиной.
Доктор засыпал Харриет градом вопросов. Сперва он попросил ее сосчитать до десяти, а потом в обратном порядке, улыбнуться, нахмуриться, высунуть язык, следить за его ручкой, не поворачивая головы. Постепенно его тесты становились все сложнее и неприятнее: он засовывал Харриет ложку в горло, чтобы заставить ее подавиться, щекотал ваткой белки глаз, чтобы заставить глаза моргать, острой булавкой тыкал в разные части тела, чтобы проверить болевую реакцию.
Харриет стоически терпела пытки, иногда вздрагивая и невольно ойкая, но мозг ее не переставал работать. Первый и главный вопрос был таков: как заткнуть рот Хилли? Ведь как только он узнает, что Дэнни Ратклифф жив, у него не будет больше оснований молчать о револьвере. Что же делать? Ведь он сразу же притащится к ней домой, как только ее выпишут из больницы, и у него будет миллион вопросов. И что она сможет ответить на них? Что Дэнни Ратклифф чуть не убил ее? Или еще хуже: что теперь она даже не уверена, что это он убил ее брата?
«Ну, нет, — подумала она в панике. — Надо придумать что-нибудь получше».
— А так больно? — спросил доктор, ткнув булавкой ей в щеку.
— Больно!
— Очень хорошо, — сказала Эдди, — когда больно, это хороший знак.
«Может быть, — думала Харриет, разглядывая потолок и сжимая зубы, чтобы не дернуться, пока доктор водил чем-то острым по ее босой ступне, — может быть, Дэнни Ратклифф действительно убил Робина». Конечно, всем было бы проще, если бы так оно и случилось. Наверное, не нужно разочаровывать Хилли: она расскажет ему, что Дэнни Ратклифф признался ей во всем там, в водонапорной башне. Он ведь мог совершить то страшное дело не со зла, все могло произойти случайно, во время игры. И потом он всю свою жизнь мучился угрызениями совести. Правильно, а еще он молил ее о прощении! Да, это хороший ход: он молил о прощении, и она сохранила ему жизнь, потому что не хотела брать на себя великий грех, и оставила его там, в башне, потому что прекрасно знала, что рано или поздно его найдут. Уголки рта Харриет невольно приподнялись при мысли о тех возможностях, что открывались перед ней, подобно ядовитым цветам.
— Ну что, не страшно было? — спросил доктор, собирая инструменты.
Харриет быстро спросила:
— А что, теперь я могу пойти домой?
Доктор засмеялся:
— Нет, дорогая моя, не так быстро, сначала мне надо поговорить с твоей бабушкой один на один, в коридоре. Ты не против?
Эдди встала. На пути к двери Харриет услышала, как она спросила:
— А вам говорили про другие симптомы? Про диарею, про рвоту? И у нее была высокая температура.
Они вышли из комнаты, а Харриет осталась сидеть на постели, разглядывая руки, лежащие на белом покрывале. Дэнни Ратклифф был жив, и теперь она была счастлива, что он не умер. Может быть, то, что она задумала, было изначально обречено на провал, но она была рада, что решилась и все-таки пошла на риск.
— Матерь Божья, — сказал Пем, отодвигая от себя тарелку с кремовым пирогом, который ел на завтрак. — Он пробыл там целых два дня. Бедняга, даже если он и убил своего брата.
Хилли поднял голову от миски кукурузных хлопьев и сумел промолчать.
Пем покачал головой. Его волосы были еще влажными после душа.
— Представляешь, он даже не умел плавать. Он отталкивался от дна и прыгал, чтобы не утонуть, и так два дня подряд. Это как в той заметке, которую я читал про Вторую мировую войну, когда американский самолет подбили над Атлантикой. Про тех парней, которые провели черт знает сколько дней в воде, а море вокруг кишело акулами. Спать они не могли, им надо было постоянно отгонять акул, чтобы те не откусили им ноги. — Он еще раз взглянул на фотографию и передернулся. — Вот бедняга. Два дня провести в этой дыре, как крыса в ведре с водой. Но, скажу я тебе, глупо прятать наркотики в цистерне, если не умеешь плавать.
Хилли, не в состоянии больше сдерживаться, выпалил:
— Это было не так!
— Ну да, ты лучше знаешь!
Хилли подождал немного, от нетерпения ерзая на стуле. Видя, что брат ничего не собирается ему говорить, он нахмурился и размазал хлопья по краям миски.
— Это Харриет все подстроила, — пробормотал он наконец.
— Хмм?
— Это она. Она его толкнула туда, в цистерну.
Пем взглянул на него в изумлении:
— Кого толкнула? Дэнни Ратклиффа?
— Да. Потому что он убил ее брата.
Пем презрительно хмыкнул.
— Дэнни Ратклифф не убивал Робина. С чего ты взял такую глупость? — сказал он, переворачивая страницу газеты. — Мы учились с ним в одном классе.
— Нет, убивал, — упрямо повторил Хилли. — У Харриет есть доказательства.
— Да ну? И что же это?
— Я не знаю точно, куча всего. Она точно может это доказать.
— Ага, конечно.
— Ты ничего не знаешь, — воскликнул Хилли, закусывая губы. — Она выследила их, потом погналась за ними с револьвером, а потом она застрелила Фариша Ратклиффа и загнала Дэнни Ратклиффа в цистерну с водой.
Пембертон притворно зевнул и открыл страницу комиксов.
— Мне кажется, напрасно мама разрешает тебе пить столько колы, — сказал он.
— Это правда! Клянусь! — Хилли чуть не запрыгал на стуле от возбуждения. — Я знаю, потому что… — И тут он вспомнил, что не мог рассказать Пему, откуда он все знает.
— Даже если бы у нее и был револьвер, — презрительно сказал Пем, — почему она тогда не застрелила их обоих? — Он отодвинулся от стола и посмотрел на Хилли, как на полного кретина. — Как Харриет могла заставить Дэнни Ратклиффа залезть в цистерну? Ты сам-то его видел хоть раз? Дэнни Ратклифф — еще тот сукин сын, законченный отморозок, если хочешь знать. Да он в два счета отнял бы у нее дурацкий револьвер. Если на то пошло, он в два счета отнял бы и у меня револьвер. Понял, тупица?
— Не знаю, как она все это провернула, — буркнул Хилли, — а только так оно и было.
Пем сунул ему в руки газету:
— На, прочитай сам, как оно было, тогда поймешь, какой ты идиот. Они прятали в башне наркотики. Понятно, тупая башка? Из-за них и передрались. Харриет тут абсолютно ни при чем. Полиция нашла полную цистерну наркотиков.
Хилли совершил над собой гигантское усилие, понимая, что и так сказал гораздо больше, чем надо. Однако молчать не было сил, и он сердито воскликнул:
— А что, если она подралась с ними и была ранена? И попала из-за этого в больницу? Что, если она оставила револьвер около башни и попросила доверенное лицо его забрать…
— НЕТ. Харриет в больнице, потому что у нее эпилепсия. Эпилепсия, понял? — Пембертон приставил палец ко лбу и крепко постучал несколько раз.
— Ох, Пем, — раздался голос матери от двери. Волосы ее были красиво уложены феном, и она с утра надела коротенькое белое платьице, которое выгодно оттеняло ее загар. — Я же просила тебя не говорить об этом Хилли!
— Да? — буркнул Пем. — Я забыл.
Хилли в растерянности переводил взгляд с матери на брата.
— Это такое испытание для ребенка, особенно в школе, — продолжала мать, присаживаясь за стол. — Ужасно, если об этом узнают. Хотя, — она подцепила на вилку большой кусок недоеденного пирога с тарелки и отправила в рот, — я не удивилась, когда услышала об этом. Это многое объясняет.
— Что объясняет? — спросил Хилли неуверенно. — У нее что, крыша съехала?
— Нет, мой орешек, — быстро сказала мать, опуская вилку. — Нет, нет и нет. Не говори ничего подобного в школе, понял? Просто у нее бывают приступы. Иногда. Судороги…
— Вот такие. — Пем высунул язык, закатил глаза и дико задергался на стуле.
— Пем! — смеясь, сказала мать. — Прекрати сейчас же!
— Алисон все видела. Она говорила, что это продолжалось десять минут.
Мать Хилли, видя озабоченное выражение его лица, нагнулась и погладила сына по руке.
— Не беспокойся, детка, это не опасно. Кстати, Хилли, папа отвезет тебя сегодня на репетицию. Я еду в клуб, у меня занятия по теннису начинаются через полчаса. Да, и… Хилли. Помни, никому нельзя рассказывать об этом, хорошо?
Когда они услышали звук отъезжающей машины, Пем подошел к холодильнику и нашарил на верхней полке банку спрайта.
— Ты такой умственно отсталый, — сказал он, — что мне странно, как тебя еще в школе держат.
Хилли больше всего на свете хотелось рассказать брату, что это именно он ходил за револьвером к башне, но колоссальным усилием воли он сжал зубы и молча уставился в свою тарелку. Ничего, он позвонит Харриет в больницу сразу после репетиции! Конечно, открыто говорить она не сможет, но он придумает наводящие вопросы, на которые она будет отвечать «да» или «нет».
Пембертон с треском вскрыл банку и сказал:
— Знаешь, на твоем месте я бы перестал без конца рассказывать всякую ерунду. Может быть, тебе эти дурацкие истории и кажутся крутыми, но, ей-богу, скоро люди станут показывать на нас пальцами.
Хилли не слушал его. Если он сбежит с репетиции, то сможет позвонить ей даже раньше из школьного автомата. А потом, когда ее выпишут домой и они окажутся вдвоем в безопасной полутьме сарая для инструментов, она ему все расскажет: откуда она достала револьвер и как вообще она все это провернула — застрелила Фариша Ратклиффа и чуть не утопила крутого отморозка Дэнни в цистерне с водой. Теперь ее великая миссия была закончена, она отомстила за смерть брата, наголову разбила своих врагов, а сама оказалась ни при чем.
Он взглянул на Пема.
— Что ни говори, — сказал он, — а Харриет — гениальная девчонка.
Пем усмехнулся и закатил глаза.
— О да! — театрально воскликнул он, направляясь к двери. — По сравнению с тобой вне всякого сомнения.
Примечания
«Имбирный пряник» — американская версия сказки о колобке. (Здесь и далее прим. перев.)
Мф. 19:14.
Рене Робер Кавелье Ла Саль (1643–1687) — французский путешественник, исследовал район Великих Озер в США и Канаде, проплыл по Миссисипи с севера на юг до Мексиканского залива. Ла Саль объявил весь бассейн Миссисипи французской территорией.
Метамфетамин — психостимулятор, который в нашей стране известен как первитин, на жаргоне — винт.
Пс. 101:7.
Пс. 150:3.
See more books in http://www.e-reading.biz
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |