|
— Спасибо, — сказала я снова, но уже более сухо. — А как тебя зовут?
Он неожиданно застеснялся и уткнулся головой в рукав Джейми, отказываясь говорить.
— Это Энгюс Уолтер Эдвин Муррей Кармайкл, — ответил за него Джейми, взъерошив шелковистые светлые волосы. — Старший сын Мэгги, которого чаще называют просто Уолли.
— А мы зовем его Сморкалкой, — сообщила мне маленькая рыжеволосая девчушка, стоявшая рядом со мной, — Потому что он вечно шмыгает носом и без носового платка ему никуда.
Энгюс Уолтер мигом оторвался от дядюшкиной рубашки, глаза его сверкали, рожица от злости покраснела, как свекла.
— Все ты врешь, врунья! — закричал он. — А ну признавайся, что врешь!
Впрочем, дожидаться признания он не стал и бросился на девочку с кулаками, однако дядюшка удержал его за ворот.
— Девочек бить нельзя, — рассудительно сказал ему Джейми. — Это не по–мужски.
— А обзываться можно? Она ведь сказала, что я сопливый! Ну и как ее после этого не поколотить?
— Да, такие замечания не очень–то украшают юную леди, мисс Абигейл, — строго сказал Джейми маленькой девочке. — Лучше попроси у кузена прощения.
— Да ведь он… — попыталась возразить Абигейл, но, наткнувшись на строгий взгляд Джейми, опустила глаза, покраснела и смущенно пробормотала: — Прости, Уолли.
Поначалу Уолли не казался расположенным считать это полноценной компенсацией за нанесенное оскорбление, но обещание дяди рассказать ему историю пересилило жажду отмщения.
— Расскажи историю о водяном и всаднике! — воскликнул мой рыжеволосый знакомый, протолкнувшись вперед, чтобы ничего не пропустить.
— Нет, лучше про игру в шахматы с дьяволом, — потребовал кто–то из детишек.
Джейми явно был для них своего рода магнитом: два мальчика дергали за его покрывало, тогда как крохотная девчушка с каштановыми волосами вскарабкалась на диван возле его головы и старательно заплетала пряди его волос.
— Вот так будет мило, дядюшка, — сказала она, не принимая участия в граде посыпавшихся предложений.
— Раз я обещал Уолли, значит, ему и выбирать, какую историю слушать, — твердо заявил Джейми.
Он вытащил из–под подушки чистый носовой платок и поднес его к носу Уолли, который и в самом деле выглядел далеко не презентабельно.
— Высморкайся, — велел он тихо и уже громче добавил: — А потом скажи мне, какую историю ты хочешь услышать.
Уолли покорно высморкался и сказал:
— Дядюшка, пожалуйста, про святую Бригитту и гусей.
Глаза Джейми отыскали меня.
— Хорошо, — сказал он, помолчав. — Так вот. Все вы знаете, что дикие гуси создают пары на всю жизнь. Если убить взрослого гуся на охоте, нужно обязательно подождать, потому что подруга обязательно явится, чтобы оплакать его. И тогда придется убить и ее, иначе она будет до самой своей смерти скорбеть по нему, оглашая небеса тоскливыми криками.
Маленький Бенджамин заворочался у меня на руках. Джейми улыбнулся мне и снова переключил внимание на Уолли, вцепившегося в колено своего двоюродного дядюшки.
— Так вот, — продолжил он, — давным–давно, столько сотен лет назад, что и вообразить–то трудно, святая Бригитта вместе с благословенным Михаилом впервые ступила на камни горной Шотландии…
Как раз в этот момент маленький Бенджамин запищал с явным намерением присосаться к лифу моего платья. Возможности удовлетворить его аппетит у меня не было, молодой Джейми со своими родичами куда–то запропастился, и после бесплодных попыток успокоить малыша, потряхивая и покачивая, я отправилась на поиски его матери, так и не узнав, чем закончилась история.
Я нашла эту леди на кухне в большой компании девушек и женщин и, вручив ей отпрыска, провела там некоторое время, представляясь незнакомым дамам и в свою очередь выслушивая представления и приветствия. То есть участвуя в тех ритуальных действах, с помощью которых женщины оценивают друг друга. Все дамы держались весьма дружелюбно, очевидно, уже слышали обо мне, во всяком случае, мне не удалось заметить и намека на чье–либо удивление фактом возвращения первой жены Джейми то ли с того света, то ли из Франции, в зависимости от преподнесенной версии.
Правда, были все же весьма странные подводные течения, обращавшие на себя внимание. Например, все тщательно избегали задавать мне вопросы. В другом месте это могло бы показаться обычной вежливостью, но только не в горной Шотландии, где любопытство никогда не считалось пороком и жительницы которой славились умением вытряхнуть из любого чужака всю его подноготную при первом же знакомстве.
И хотя ко мне отнеслись с чрезвычайной любезностью и доброжелательностью, нельзя было не заметить и быстрых взглядов искоса, и переглядываний за моей спиной, и тихих обменов репликами на гэльском.
Но самым странным было отсутствие Дженни. Она была подлинной душой Лаллиброха; насколько мне помнилось, дом всегда был пронизан ее присутствием, и все в нем вращалось вокруг нее, как планеты вращаются вокруг Солнца. Трудно было поверить, чтобы она могла покинуть свою кухню, когда в доме собралось так много гостей.
Обычно она наполняла собой весь дом, как аромат свежих сосновых ветвей, разбросанных в задней кладовке. Только вот сейчас хвойный запах витал в воздухе, а Дженни не было.
Она избегала меня с той ночи, когда я вернулась с Айеном–младшим, что в данных обстоятельствах было естественно. Я тоже не стремилась к общению с ней. Мы обе понимали, что рано или поздно придется объясниться, но пока ни она, ни я к этому не стремились.
На кухне было тепло и уютно. Слишком тепло. Мешанина запахов: сушившихся тканей, горячего крахмала, мокрых пеленок, пота, жарившихся в лярде овсяных лепешек и пекшегося хлеба — кружила голову. Поэтому, когда Кэтрин заикнулась о том, что нужен кувшин со сливками для ячменных лепешек, я ухватилась за возможность отлучиться и вызвалась принести его из кладовой для молочных продуктов.
После толкотни разгоряченных тел на кухне холодный влажный воздух приятно освежал, и я, прежде чем отправиться в молочную кладовку, постояла минутку, дожидаясь, пока выветрятся впитавшиеся в волосы и нижние юбки кухонные запахи. Кладовка находилась на некотором расстоянии от главного дома, рядом с сараем для дойки, который примыкал к двум маленьким загонам для овец и коз. В горной Шотландии держали и коров, но только ради мяса: коровье молоко считалось пригодным только для инвалидов.
Выйдя из молочной кладовки, я с удивлением увидела Фергюса — он стоял, привалившись к изгороди загона, и задумчиво смотрел на мохнатые спины овец. Я не ожидала увидеть его здесь и понятия не имела, знает ли Джейми о том, что он вернулся.
Племенные мериносы Дженни, привыкшие есть с руки и куда более избалованные, чем кто–либо из ее внуков, увидев меня, с блеянием устремились к ограде в надежде на лакомый кусочек. Поднятый ими шум заставил Фергюса оглянуться. Он увидел меня, помахал без особого энтузиазма рукой и что–то крикнул, но из–за шума слов было не разобрать.
Рядом с загоном находился ларь с подмороженной капустой. Я вытащила большой вялый зеленый кочан и стала, отдирая листья, совать их в жующие рты, чтобы восстановить тишину.
Баран, огромное шерстистое существо по имени Хьюи, с причиндалами, болтавшимися чуть ли не на уровне земли, учуяв еду, принялся бесцеремонно проталкиваться вперед. Фергюс, к тому времени подошедший ко мне, взял целый кочан и изо всех сил запустил им в барана.
Бросок вышел метким: кочан отскочил от мохнатой спины, баран негодующе заблеял и с видом оскорбленного достоинства потрусил прочь. Овечки поплелись за раскачивающимися гениталиями вожака, сопровождая это недовольным блеющим хором.
Фергюс недоброжелательно посмотрел им вслед.
— Никчемные, шумные, вонючие животные, — буркнул он, и я подумала, что со стороны человека, на котором чулки и шарф из овечьей шерсти, это явная неблагодарность.
— Приятно встретить тебя снова, Фергюс, — сказала я, не обращая внимания на его настроение. — А Джейми знает, что ты вернулся?
Меня также интересовало, насколько сам Фергюс — если он только что прибыл в Лаллиброх — осведомлен о недавних событиях.
— Нет еще, — равнодушно отозвался француз, — Наверное, стоит ему доложиться.
Однако он не поспешил в дом с докладом, а продолжал топтаться возле загона. Что–то его явно грызло. Неужели он не справился с поручением?
— Как дела у мистера Гейджа, все в порядке? — спросила я.
Фергюс непонимающе воззрился на меня, но потом его худощавое лицо оживилось.
— О да! Милорд был прав. Я отправился с Гейджем предупредить остальных, а потом мы вместе пошли в таверну, где им предстояло встретиться. И конечно, там сидела в засаде целая орава переодетых таможенников. Чтоб им дожидаться удачи столько же, сколько их приятелю в бочке, ха–ха!
Впрочем, в следующий миг веселье сошло на нет, глаза потухли и раздался тяжелый вздох.
— Но ждать, что нам заплатят за памфлеты, теперь, конечно, не приходится. И хотя печатный станок удалось спасти, одному Господу ведомо, когда дела милорда снова придут в порядок.
Он говорил с такой печалью, что я удивилась.
— Но ты ведь не занят в печатном деле, верно?
Он дернул плечом.
— Ну да, миледи, сам я в нем не занят, но милорд был достаточно добр и позволил мне вложить в печатное дело часть моей доли прибылей от бренди. Со временем я стал бы полноправным партнером.
— Понятно, — с сочувствием сказала я. — Тебе нужны деньги? Может быть, я могу…
Он бросил на меня удивленный взгляд, а потом улыбнулся, обнажив идеальные белые зубы.
— Спасибо, миледи, но нет. Мои нужды невелики, и на них мне вполне хватает.
Он погладил боковой карман своего плаща, который обнадеживающе забренчал. Фергюс немного помолчал, засунув руки глубоко в карманы.
— Нет, тут другое, миледи, — медленно произнес он. — Печатное дело — это ведь уважаемое занятие.
— Наверное, — сказала я, слегка озадаченная.
Фергюс уловил мой тон и уныло усмехнулся.
— Трудность, миледи, состоит в том, что, хотя доход контрабандиста вполне позволяет ему содержать семью, жених с такой профессией едва ли придется по вкусу родителям уважаемой юной леди.
— Вот оно что, — протянула я. Дело стало проясняться. — Ты хочешь жениться? На уважаемой юной леди?
Он кивнул слегка смущенно.
— Да, мадам. Но ее мать ко мне не благоволит.
Честно говоря, учитывая все обстоятельства, я отлично понимала позицию матери юной леди. Со своей привлекательной внешностью и энергией Фергюс вполне мог завоевать сердце юной девушки, но у него отсутствовало многое из того, что, с точки зрения консервативных шотландских родителей, должен иметь жених. Например, собственность, легальный доход, левая рука и родовое имя.
Кроме того, если в горной Шотландии контрабанда, угон скота и другие формы, можно сказать, коммунистического перераспределения ценностей имели долгую и почтенную историю, француз неизбежно смотрел на это иначе. И сколько бы времени Фергюс ни проживал в Лаллиброхе, душа у него оставалась такой же французской, как собор Парижской Богоматери. Ему, как и мне, суждено было всегда оставаться чужаком.
— Вот будь я совладельцем почтенного и прибыльного печатного дела, то, может быть, добрая леди и согласилась бы счесть меня подходящим женихом, — пояснил Фергюс — Но в данной ситуации…
Он покачал головой.
Я сочувственно погладила его по руке.
— Не переживай из–за этого. Мы обязательно что–нибудь придумаем. Джейми знает об этой девушке? Я уверена, что он с удовольствием замолвит за тебя словечко ее матери.
К моему удивлению, француз переполошился.
— О нет, миледи! Пожалуйста, ничего ему не говорите — у него и без этого хлопот невпроворот!
По большому счету это утверждение соответствовало действительности, только вот удивляла его странная горячность. Однако я согласилась ничего не говорить Джейми. У меня замерзли ноги от стояния на холодной земле, и я предложила ему зайти внутрь.
— Может быть, чуть позже, миледи, — сказал он. — Сейчас я, пожалуй, неподходящая компания даже для овец.
С тяжелым вздохом Фергюс повернулся и понуро побрел к голубятне.
К моему удивлению, Дженни обнаружилась в гостиной с Джейми. Она пришла с улицы: щеки и кончик длинного прямого носа порозовели от холода, а от одежды еще пахло зимой.
— Я послала Айена–младшего оседлать Донаса, — сказала она и нахмурилась, глядя на брата. — Ты в состоянии сам дойти до конюшни или подвести лошадь к крыльцу?
Джейми уставился на нее, ничего не понимая.
— Ходить я могу и сам дойду, куда потребуется, но сейчас никуда идти не собираюсь.
— А разве я не говорила тебе, что он приедет? — спросила Дженни, — Эмиас Кетрик заезжал к нам прошлым вечером и сказал, что Хобарт только что выехал из Кинуоллиса и сегодня собирается заехать к нам. — Она бросила взгляд на эмалированные часы, стоявшие на каминной доске. — Если он выехал после завтрака, то не пройдет и часа, как будет здесь.
Джейми нахмурился и задумчиво посмотрел на сестру, откинув голову на спинку дивана.
— Я уже говорил тебе, Дженни, что не боюсь Хобарта Маккензи, — отрывисто произнес он. — Будь я проклят, если собираюсь бежать от него!
Подняв брови, Дженни холодно взглянула на брата.
— Вот как? Ты и Лаогеры не боялся, и смотри, куда это тебя завело!
Она кивнула на его перевязанную руку.
Джейми поморщился.
— Что ж, тут ты права, — признал он. — С другой стороны, Дженни, ты знаешь, что огнестрельного оружия в горной Шотландии осталось меньше, чем у курицы зубов. Маловероятно, чтобы Хобарт собирался приехать и попросить у меня мой собственный пистолет, чтобы меня же и застрелить.
— Сдается мне, он и утруждать себя не станет, просто войдет и перережет тебе глотку, как глупому гусаку, каковым ты и являешься! — парировала Дженни.
Джейми рассмеялся, а она надулась. Я уловила момент, чтобы вмешаться:
— Кто такой этот Хобарт Маккензи и почему он хочет зарезать тебя, как гуся?
Джейми повернул ко мне голову, в его глазах плясали искорки смеха.
— Хобарт — брат Лаогеры, англичаночка, — пояснил он. — А вот кто кого зарежет…
— Лаогера послала за ним в Кинуоллис, где он живет, — перебила его Дженни, — и рассказала ему… обо всем этом.
Она описала рукой круг, который, видимо, вмещал Джейми, меня и всю ситуацию в целом.
— И теперь все переполошились, вообразив, что Хобарт собирается учинить здесь смертоубийство, защищая честь своей сестры, — пояснил Джейми.
Ему эта мысль почему–то казалась забавной. А вот мне она такой не представлялась. Дженни тоже.
— Ты не беспокоишься из–за этого Хобарта? — спросила я.
— Конечно нет, — ответил он с раздражением и повернулся к сестре. — Ради бога, Дженни, ты ведь знаешь Хобарта Маккензи! Этому малому и поросенка не зарезать, не отхватив кусок собственной ноги.
Дженни смерила брата взглядом, очевидно оценивая его способность защититься от некомпетентного забойщика свиней, и неохотно признала, что Джейми с ним сладит даже одной рукой.
— Ммфм… А если он сюда заявится и ты убьешь его, что тогда?
— Тогда он умрет, я полагаю, — сухо ответил Джейми.
— И тебя повесят за убийство, — парировала она, — или ты пустишься в бега, а вся родня Лаогеры будет гоняться за тобой. Хочешь положить начало кровной вражде?
Джейми, прищурившись, посмотрел на сестру, отчего сходство между ними стало еще очевиднее.
— Чего я хочу, — сказал он с преувеличенным терпением, — так это позавтракать. Ты собираешься меня накормить или хочешь подождать, чтобы я похудел от голода и ты могла спрятать меня в убежище священника, пока Хобарт не уедет?
Раздражение на тонко вылепленном лице Дженни боролось с юмором. Борьба была упорной, но — обычное дело для Фрэзеров — юмор победил.
— А это мысль, — сказала она, блеснув зубами в мимолетной улыбке. — Если бы я могла оттащить твою упрямую тушу так далеко, то и сама огрела бы тебя дубинкой.
Она покачала головой и вздохнула.
— Ладно, Джейми, поступай как знаешь. Только постарайся не испортить мой славный турецкий ковер, ладно?
Джейми посмотрел на нее и ухмыльнулся.
— Обещаю, Дженни. Никакого кровопролития в гостиной.
Она хмыкнула.
— Болван, — беззлобно констатировала она. — Я пришлю Джанет с твоей кашей.
С этими словами Дженни, взмахнув юбками, удалилась.
— Она помянула Донаса? — пробормотала я, изумленно глядя ей вслед. — Не может быть, чтобы это была та самая лошадь, которую ты взял из Леоха!
— Ох, ну что ты! — Джейми откинул голову, посмотрев на меня с улыбкой. — Это внук Донаса, один из его внуков. Мы даем это прозвище гнедым жеребятам в его честь.
Я бережно прощупала по всей длине раненую руку.
— Больно? — спросила я, увидев, как он поморщился, когда я нажала в нескольких дюймах выше раны.
Прогресс был налицо: еще вчера зона воспаления начиналась выше.
— Терпимо. — Джейми вынул руку из перевязи и, морщась, попытался осторожно ее выпрямить. — Терпимо, но вряд ли смогу пройтись колесом.
Я рассмеялась.
— Лучше не пробуй. Слушай, ты только не сердись, но этот Хобарт… Ты правда считаешь, что он не…
— Правда, — решительно заявил он. — Но если и ошибаюсь, то все равно хочу сперва позавтракать. Неохота, знаешь ли, быть убитым на пустой желудок.
Я снова рассмеялась, немного успокоившись.
— Ладно, схожу и принесу тебе завтрак, — пообещала я, но, уже выйдя в холл, заметила за окном движение и остановилась посмотреть.
Дженни в плаще с надвинутым от холода капюшоне направлялась к сараю, стоящему выше по склону холма. Поддавшись неожиданному порыву, я сорвала со стоячей вешалки свой плащ и побежала за ней. Мне необходимо было поговорить с Дженни Муррей, а тут представлялась прекрасная возможность застать ее одну.
Я нагнала ее как раз перед сараем. Услышав мои шаги, Дженни обернулась, быстро огляделась по сторонам и, убедившись, что мы одни и разговора не избежать, расправила плечи под шерстяным плащом и подняла голову, встретившись со мной взглядом.
— Я решила, что мне стоит сказать Айену–младшему, чтобы он расседлал лошадь, — спокойно произнесла она. — А потом мне нужно спуститься в погреб за репчатым луком. Ты пойдешь со мной?
— Пойду.
Кутаясь на зимнем ветру в плащ, я последовала за ней в конюшню. Там по сравнению со стужей на дворе было тепло, но сумрачно: в воздухе висел здоровый запах лошадей, сена и навоза. Я задержалась у входа, выжидая, когда глаза приспособятся к полумраку, а Дженни, чьи легкие шаги отдавались от каменного пола, уверенно направилась вперед.
Юный Айен лежал на куче свежей соломы. Услышав шаги, он встрепенулся, сел и заморгал.
Дженни перевела взгляд с сына на стойло, где мирно жевал сено гнедой конь, не обремененный ни седлом, ни уздой.
— Разве я не велела тебе подготовить Донаса? — спросила она сына тоном, не сулившим ничего хорошего.
Айен со смущенным видом почесал голову и поднялся на ноги.
— Да, велела, — сказал он. — Но я подумал, что не стоит тратить время на то, чтобы оседлать его, если все равно придется расседлывать.
Дженни уставилась на него.
— Вот оно что? И откуда у тебя такая уверенность, что он не понадобится?
Парнишка пожал плечами и улыбнулся.
— Мама, ты не хуже меня знаешь, что дядя Джейми ни от кого не побежит, тем более от дяди Хобарта. Разве нет? — добродушно спросил он.
Дженни посмотрела на сына и вздохнула. Потом невольная улыбка осветила ее лицо, и она, протянув руку, убрала густые растрепавшиеся волосы с его лица.
— Да, сынок, знаю.
Ее рука задержалась у его румяной щеки.
— Тогда иди в дом и позавтракай второй раз со своим дядей, — сказала она. — Мы с твоей тетушкой сходим в погреб. Но если объявится Хобарт Маккензи, тут же извести меня, хорошо?
— Немедленно сообщу, мама, — пообещал он и припустил к дому, подгоняемый мыслью о еде.
Дженни посмотрела вслед сыну, двигавшемуся с неуклюжей грацией молодого голенастого журавля, и покачала головой. На губах ее все еще играла улыбка.
— Славный парень, — прошептала она, но, вспомнив нынешние обстоятельства, решительно повернулась ко мне, — Ну, идем. Ты ведь, наверное, хочешь потолковать со мной, да?
Не проронив больше ни слова, мы добрались до тихого убежища в погребе. Это было маленькое помещение, наполненное острым запахом свисавших с потолка длинных косиц лука и чеснока, пряным ароматом сушеных яблок и влажным, землистым духом картофеля, разложенного на устилавших полки комковатых коричневых одеялах.
— Ты помнишь, как присоветовала мне посадить картошку? — спросила Дженни, легко проведя рукой поверх клубней. — Полезный был совет: не одну и не две зимы после Куллодена мы пережили только благодаря урожаю картофеля.
Конечно, я все помнила. Тогда, перед расставанием, мы стояли рядом холодной осенней ночью. Она собиралась вернуться к новорожденному ребенку, а я уезжала искать Джейми, объявленного в горах вне закона. Я нашла его и спасла, а возможно, спасла и Лаллиброх. А она взамен пыталась отдать и Джейми, и семейный очаг Лаогере.
— Почему? — тихо спросила я, обращаясь к макушке ее склоненной головы.
Ее руки действовали как отлаженный часовой механизм: срывали луковицу с длинной висящей косички, обламывали жесткие увядшие стебли и отправляли головку в корзину.
— Почему ты это сделала? — повторила я свой вопрос и тоже сорвала луковицу с косички, но не положила в корзину, а стала перекатывать в руках, как бейсбольный мяч, слыша, как шелуха шуршит между ладонями.
— Почему я это сделала?
Дженни уже полностью овладела своим голосом, и только человек, очень хорошо ее знавший, мог уловить в нем напряженные нотки. Но я–то знала ее отлично, во всяком случае раньше.
— Ты хочешь знать, почему я устроила брак между моим братом и Лаогерой? — Она быстро вскинула глаза, вопросительно выгнув гладкие черные брови, и снова склонилась к косичке с луком. — Ты права, без моего настояния он нипочем бы на это не решился.
— Значит, это ты заставила его жениться.
Ветер расшатывал дверь подвала, отчего маленькие комочки земли сыпались на резные каменные ступеньки.
— Он был одинок, — тихо сказала она. — Так одинок. Мне тяжело было видеть его в таком состоянии. Таким несчастным, так долго оплакивающим тебя.
— Я думала, что он умер! — тихо сказала я, ответив на невысказанное обвинение.
— Он был все равно что мертв, — резко бросила Дженни, подняла голову и вздохнула, отбросив назад прядь темных волос. — Ну, может быть, ты и вправду не знала, что он жив: многие умерли после Куллодена. А уж он–то точно был уверен, что больше тебя не увидит. Но его не убили, лишь ранили, правда, раненой оказалась не только его нога. И когда он вернулся домой из Англии…
Она покачала головой и потянулась за очередной луковицей.
— С виду–то он был цел и невредим, но не… — Дженни посмотрела на меня в упор раскосыми голубыми глазами, так напоминавшими глаза ее брата. — Он не из тех людей, которые могут спать одни.
— Согласна, — ответила я. — Но вышло так, что мы все–таки остались живы, мы оба. И пусть не скоро, но это выяснилось. Зачем ты послала за Лаогерой, когда мы вернулись с твоим сыном?
Дженни ответила не сразу, знай себе отрывала луковицы и бросала в корзину одну за другой.
— Ты мне нравилась, — призналась она так тихо, что я еле ее услышала. — Может быть, я любила тебя, когда ты жила здесь с Джейми, раньше.
— Ты мне тоже нравилась, — сказала я так же тихо. — Тогда почему?
Ее руки наконец замерли и сжались в кулаки.
— Когда Айен сказал мне, что ты вернулась, — медленно произнесла она, не отрывая глаз от луковиц, — ты представить не можешь, как я обрадовалось. Мне хотелось поскорее увидеть тебя, узнать, как ты жила все это время…
Она остановилась, вопросительно подняв брови. Я не ответила, и Дженни продолжила:
— Но потом я испугалась.
Она отвела глаза, занавешенные густой бахромой черных ресниц.
— Знаешь, я видела тебя, — сказала она, все еще глядя куда–то в неведомую даль. — Когда он венчался с Лаогерой и они стояли у алтаря, ты была там с ними, стояла слева от него, между ним и Лаогерой. И я поняла, что ты заберешь его обратно.
У меня, признаться, зашевелились волосы на затылке. Дженни же это воспоминание заставило побледнеть. Она присела на бочку, полы плаща веером улеглись вокруг нее, как цветок.
— Я не рождена с пророческим даром, и я не из тех, кому постоянно ниспосылаются видения. Со мной раньше никогда такого не бывало и, надеюсь, никогда впредь не будет. Но я видела тебя так же ясно, как вижу сейчас, и настолько перепугалась, что мне пришлось выйти из церкви прямо посередине церемонии.
Дженни сглотнула, глядя на меня в упор.
— Я не знаю, кто ты, — сказала она тихо. — Или… или… что. Нам неведомо, каков твой род и где твоя родина. Я никогда не спрашивала тебя, верно? Джейми выбрал тебя, и этого было достаточно. Но потом ты исчезла, и, когда прошло столько времени, я подумала, что он забыл тебя достаточно, чтобы жениться снова и обрести счастье.
— Однако он его не обрел, — полувопросительно сказала я, в надежде, что Дженни мне не возразит.
И она оправдала мою надежду, покачав головой.
— Не обрел. Но Джейми верный человек. Неважно, что было между ним и Лаогерой, но если он принес обет и стал ее мужем, то уже не мог ее бросить, что бы там между ними ни происходило. И неважно, что большую часть времени он проводил в Эдинбурге. Я знала, что он все равно будет возвращаться домой — сюда, в горную Шотландию. Но потом появилась ты.
Ее руки неподвижно лежали на коленях — редкое зрелище. Они были изящной формы, с длинными ловкими пальцами, но натруженными, и под тонкой белой кожей проступали голубые вены.
— А знаешь, — сказала она, не поднимая глаз, — я ведь никогда в жизни не уезжала дальше десяти миль от Лаллиброха.
— Правда? — удивилась я.
Дженни медленно кивнула и снова посмотрела на меня.
— А ты очень много путешествовала, как я понимаю.
Ее взгляд изучал мое лицо в поисках подсказок.
— Да.
Дженни кивнула, как будто в подтверждение своим мыслям, и проговорила почти шепотом:
— Ты исчезнешь снова. Я знаю, ты опять исчезнешь. Ты не здешняя, не то что Лаогера или я. И он уедет с тобой. И я больше никогда его не увижу.
Она на миг закрыла глаза и снова открыла, глядя на меня из–под тонких темных бровей.
— Вот почему я подумала, что если ты узнаешь о Лаогере, то сразу уедешь, как ты и сделала, — добавила она с легкой гримасой, — а Джейми останется. Но ты вернулась. — Она беспомощно пожала плечами. — И тут я поняла, что все бесполезно, он привязан к тебе, к добру или к худу. Ты и есть его жена. И если ты исчезнешь снова, он отправится с тобой.
Я попыталась найти слова, чтобы успокоить ее:
— Но я не уеду. Я больше никуда не уеду. Я хочу остаться здесь, с ним. Навсегда.
Я положила руку на ее предплечье, и она слегка напряглась, но потом и сама положила руку поверх моей ладони. Рука была холодной, да и кончик ее длинного прямого носа покраснел.
— Насчет видений люди болтают разное, толком–то кто в этом разбирается? Одни говорят, что раз что–то привиделось, так это рок и от судьбы никуда не денешься, другие — что нет, это лишь предостережение, то, что может произойти, а может и нет. А ты сама как думаешь?
Она взглянула на меня искоса, с любопытством.
Я глубоко вздохнула, от запаха лука защипало в носу.
— Не знаю, — призналась я дрогнувшим голосом. — Раньше мне всегда казалось, что ход событий можно изменить, если располагаешь нужными знаниями. Но теперь… я не знаю, — тихо закончила я, вспомнив о Куллодене.
Дженни наблюдала за мной, в полумраке ее темно–голубые глаза казались почти черными. Интересно, как много рассказал ей Джейми и о чем она догадалась сама?
— В любом случае необходимо попытаться, — уверенно заявила Дженни. — Нельзя же вот так просто взять да отступиться.
Не зная, кого именно она имела в виду, я покачала головой.
— Ты права. Попытаться в любом случае необходимо.
Мы смущенно улыбнулись друг другу.
— Ты хорошо позаботишься о нем? — вдруг спросила Дженни. — Даже если уедешь, ты позаботишься, да?
Я пожала ее холодные пальцы, ощущая кости ее руки, показавшиеся неожиданно легкими и хрупкими.
— Да.
— Тогда все в порядке, — сказала она и пожала мне руку в ответ.
Некоторое время мы сидели молча, держась за руки, но потом дверь наверху распахнулась, впустив в подвал порыв ветра и холодные брызги дождя.
— Мама!
В проеме появилась голова Айена–младшего с горящими от возбуждения глазами.
— Приехал Хобарт Маккензи! Отец сказал, чтобы ты быстро шла домой!
Дженни вскочила на ноги, едва не забыв корзинку с луком.
— Значит, он все–таки приехал? — с тревогой спросила она. — Наверное, с тесаком или, упаси бог, с пистолетом.
Айен покачал головой, его темные волосы растрепались на ветру.
— Нет, мама, — ответил парнишка, — все гораздо хуже. Он привез адвоката!
Едва ли кто–либо годился на роль воплощенного мщения меньше, чем Хобарт Маккензи. Низкорослый, хрупкого сложения мужчина лет тридцати, с прикрытыми белесыми ресницами бледно–голубыми, слезящимися глазами и какими–то смазанными чертами лица, начиная с покатого лба и кончая срезанным подбородком, казалось, так и норовившим ускользнуть в складки его галстука.
Когда мы вошли, он приглаживал волосы перед зеркалом в прихожей, рядом, на столике, висел завитой парик. Завидев нас, Хобарт беспокойно заморгал, схватил парик, напялил на голову и поклонился.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |