Английский командир приказал лучникам занять позиции за обеими изгородями. Как же ему расположить остальных? Тэлбот начал размышлять над этим, но докончить раздумья не успел.
Неожиданно французы оказались совсем рядом. Люди коннетабля де Ришмона, составлявшие головной отряд авангарда, едва войдя в Патейский лес, вспугнули крупного оленя. Искушение было слишком велико, и они пустились за ним в погоню. Животное скрылось в зарослях, но вскоре выскочило обратно, пронзенное стрелами.
Стрелы?.. Английские лучники здесь! Англичане, прятавшиеся в засаде, тоже не устояли – охотничий инстинкт оказался сильнее благоразумия!
Без долгих раздумий французские всадники с оглушительным криком бросились в атаку; за ними последовал остальной авангард, а вскоре – и вся армия. Битва при Пате началась сама собой.
Нанося первые удары мечом в Патейском лесу, Изидор Ланфан быстро понял, что этот день станет днем победы. Англичан обуял страх. Они сопротивлялись, но в их руках не было твердости, а крикам не хватало огня. Вскоре они уступят, вскоре будут помышлять только о спасении собственной шкуры.
Действительно, застигнутые врасплох как раз в тот момент, когда они начали занимать позиции, стремительно атакованные со всех сторон, англичане дрогнули, подались назад, а потом и побежали в неописуемом смятении.
Все, кроме одного!.. На дороге между двумя густыми живыми изгородями, там, где шло избиение лучников, один лишь огромный черный всадник в рогатом шлеме с решетчатым забралом пытался дать отпор наступающему противнику.
Размахивая булавой и издавая ужасный рев, Адам пытался пробиться к французам, борясь против потока английских рыцарей, увлекавшего его в обратном направлении. Он видел, как двое из его людей дали убить себя, а двое других пустились в бегство вместе с Полыхаем, несмотря на угрозы, которые он изрыгал им вслед. Теперь Адам хотел попросту драться, но ему это никак не удавалось – мешало бегство англичан…
Наконец, какой-то французский рыцарь оказался вблизи и по неосторожности вздумал напасть на него. Страшным ударом своей булавы Адам де Сомбреном почти снес глупцу голову с плеч.
Внезапно Адам замер. Там, чуть дальше по дороге, – рыцарь на белом коне… И на груди у него – щит, раскроенный на «пасти и песок»! Никакого сомнения, это он, Анн де Вивре!
Адам бросился к нему яростно, исступленно. Но ему пришлось продвигаться против течения бегущего войска, и с каждым мгновением это становилось все труднее. Вдруг какой-то охваченный паникой английский рыцарь налетел на Адама с такой силой, что выбил из рук булаву. Адам посмотрел, куда она упала, выругался, а когда поднял голову, обнаружил прямо перед собой сира де Вивре с занесенным мечом. Он подумал о Лилит и закрыл глаза. Но тот не ударил – наоборот, опустил меч.
– Убирайся! Не от моей руки ты умрешь.
Адам оторопел. Почему смертельный враг оставил его в живых? И от чьей руки предрек гибель? Он ничего не понимал…
Бегство вокруг него ускорилось. По крайней мере, ясно одно: ему нельзя здесь долее оставаться. Надо последовать примеру остальных, бежать. Адам развернул коня и прорычал:
– Р-р-аа, Самаэль!
Огромный черный жеребец понес его сквозь обезумевший от ужаса людской поток…
Если бы англичане не поддались панике, их поражение не привело бы к катастрофе. Но они совершили глупость: покинули Патейский лес и помчались, куда глаза глядят.
Однако сразу же за опушкой начиналась Босская равнина – ровная и почти бескрайняя. В хлебных полях, простиравшихся насколько хватало глаз, несчастные беглецы, побросавшие свое оружие, были беззащитны, как кролики. Началась безжалостная охота на человека. Избиение завершилось только перед Жанвилем.
Подобрав тела павших, насчитали более двух тысяч убитых англичан. Кроме того, почти столько же попало в плен, и среди них оказался военачальник Тэлбот. У французов погибло всего трое. Это была их крупнейшая победа с самого начала войны. Весть о ней вызвала панику в самом Париже…
К несчастью, она ничуть не воодушевила дофина, даже совсем наоборот!
Жанна встретилась с ним на следующий день в Сюлли-сюр-Луар, замке, который он некоторое время назад избрал своим местопребыванием. Сюлли-сюр-Луар принадлежал Ла Тремуйлю. Дни напролет фаворит пытался сломить дух Карла.
Бедная Жанна! Она приехала, сияя от гордости и счастья, она ожидала взрыва радости, а удостоилась лишь натянутой улыбки и насупленного взгляда.
Приняв ее, дофин объявил, указывая на Ла Тремуйля и его клику:
– Узнаем мнение моего совета.
И все началось сначала: пустые разглагольствования, трусливые мнения, коварные наветы… Англичане еще сильны и не все перебиты при Пате, а силы бургундцев и вовсе нетронуты. Пока Жанне очень везло, но не может же это продолжаться вечно. Лучше всего остановиться на достигнутом. Коронация может и подождать! И снова Жанна плакала…
Потеряв два дня, 2 июня, в праздник святого Бенуа, она решила повторить маневр, который удался ей в Лоше: остаться наедине с дофином и вынудить его решиться. Придя к нему, Жанна обнаружила его более подавленным и унылым, чем обычно. Ей стоило немалого труда увлечь Карла за собой в ближайшее аббатство – Флери.
Там находились дорогие могилы: места погребения святого Бенуа и короля Франции Филиппа I. И вот, стоя перед его останками, Карл вдруг встрепенулся: он будет коронован подобно своему предку! Он решился отправиться в путь без промедления.
Как и в Лоше, Ла Тремуйлю пришлось смириться, но фаворит все же вырвал у дофина две уступки. Первая: Ришмон, чьему званию коннетабля он завидовал, не будет присутствовать на коронации. И вторая: в Реймс двинутся не через Орлеан, слишком хорошо помнивший подвиги Девственницы, а через Осер…
Жанна д’Арк дала сигнал к отправлению 27 июня. За ней следовала двенадцатитысячная армия. Девственница ехала рядом с дофином, развернув свое знамя; за ними – Жан д'Алансон и Бастард.
Через Луару переправились у Жиена. Пока жители Орлеана украшали свой город знаменами с лилиями, напрасно ожидая свою героиню и своего государя, кортеж направился в Осер. Большой бургундский город, который Ла Тремуйль и его дружки расписывали дофину как враждебный, с ликованием распахнул перед ним ворота.
июля слух о приближении дофина достиг Труа, вызвав большое волнение среди его обывателей. В самом деле, Труа был в своем роде совершенно особенным городом. Ведь именно там был подписан договор, согласно которому Карл лишался наследства в пользу короля Англии. И именно там Генрих V Английский был провозглашен правителем Франции и получил в жены Катерину, дочь Карла VI. Для дофина Труа оставался местом унижения.
Мнения горожан разделились. С одной стороны, существовал риск, что дофин захочет отомстить. Поэтому осторожность требовала закрыть перед ним ворота. Но, с другой стороны, как воспротивиться ему? Разве сопровождавшей его Девственнице не помогает сам Бог? Каждый день приходят новые свидетельства о ее чудесных подвигах. Так не лучше ли устроить дофину хороший прием и надеяться на его великодушие?
***
Анн был в числе тех, кто под самым носом у англичан и бургундцев обходил край, рассказывая о подвигах Девственницы. В тот день он находился совсем неподалеку, в соседней деревушке Сен-Фаль, вместе с Филиппиной Руссель и отцом Сильвестром.
Покинув Орлеан, он незамедлительно отправился в Невиль-о-Буа. Там он рассудил, что Колен Руссель должен остаться на месте. Никто лучше него не возглавил бы оборону Невиля, в чем, учитывая военное положение, имелась настоятельная потребность. Зато Филиппину и отца Сильвестра Анн попросил сопровождать себя. Втроем они представляли собой Церковь, дворянство и народ, символический образ страны, и благодаря этому население гораздо охотнее прислушивалось к их речам.
Как и просил Бастард, они двигались в сторону Реймса, предшествуя дофину. Обращались к народу на площадях, на рынках, на дорогах. Отец Сильвестр вкладывал в эти речи всю свою властность, Анн – весь пыл души, а Филиппина творила чудеса своей веселостью.
После недолгого отчуждения она стала вести себя с Анном совершенно естественно. Эта девушка была не из тех, что мрут от любовной тоски. Раз и навсегда осознав, что новый сеньор не для нее, Филиппина сумела претворить свое чувство в простодушную сестринскую привязанность. Впрочем, и Анн, как у него повелось с той ночи, когда они освобождали Невиль, называл ее сестренкой. Они прекрасно ладили и частенько смеялись вместе: Филиппина – потому что для нее это было естественно, Анн – по противоположной причине. Он, прежде такой строгий, благодаря ей научился просто радоваться жизни.
В Сен-Фале был рыночный день, но когда Анн заговорил, все сразу же отвлеклись от покупок, чтобы послушать. Надобно заметить, что у него была гордая стать, у этого молодого красивого рыцаря, чей щит блистал лазурью и золотом, словно летнее небо в солнечный день!
Стояла жара, и Анн сильно томился в доспехах, что отнюдь не уменьшило горячности его речей.
– Нам говорят, что англичан побила юная девушка, но это не так! Девственница – не просто юная девушка. Она – посланница самого Господа Бога. Ведь Бог справедлив, и Ему не нравится, что нашу страну почти сто лет топчут чужаки. Вот почему Он дал Жанне повеление изгнать англичан из Франции – и вот почему англичане воистину уйдут!
Анн долго перечислял доказательства божественной миссии Жанны, начиная с чудесного меча, обретенного в Сен-Катрин-де-Фьербуа, продолжив оленем в Патейском лесу и заканчивая камнем, который раскололся о ее шлем при штурме Жарго, не причинив ей ни малейшего вреда.
Анна сменил отец Сильвестр, рослый, седовласый, внушительный в своей черной сутане.
– Сам Бог ведет дофина в Реймс на коронацию, дабы миропомазать его в древнем соборе. Так неужто же вы, жители Шампани, воспротивитесь воле Божией?
И он в грозной проповеди сулил ослушникам вечное проклятие…
Когда же его сменила, блестя жемчужными зубками, хорошенькая Филиппина, обыватели Сен-Фаля, напряженно слушавшие предыдущих ораторов, испытали явное облегчение. До чего же она мила и свежа, эта восемнадцатилетняя брюнеточка с карими глазками! У нее и слова такие же, как она сама: полны жизни и надежды.
– С приходом Девственницы окончатся ваши невзгоды, мир и счастье вернутся в ваши дома! Она, как и вы, родилась в убогой деревне, была простой пастушкой, но по воле Божией стала той, кто освободит нашу страну. Слушайте чудесную историю…
И Филиппина пересказала все, что тогда говорили про Жанну: как она ребенком пасла коз, а малые птички слетались клевать с ее колен; как ее слушалась скотина, когда она творила над ней крестное знамение; как имела власть воскрешать новорожденных…
Когда девушка умолкла, селяне выразили свои чувства ликующими криками и даже слезами. Они не хотели отпускать их от себя, засыпали тысячей вопросов. Но по знаку Анна все трое ушли дальше на север, в сторону Реймса…
***
Несмотря на все слышанное о Девственнице, жители Труа все-таки не решились открыть ей ворота. Ее войско уже стояло под их стенами, а они все еще колебались. Разумеется, среди французских военачальников нашлись приверженцы осторожности: может, лучше обойти город или даже повернуть назад?
Но на сей раз Девственница полностью доверяла дофину и прибегла к радикальным мерам. В ночь с субботы 9 на воскресенье 10 июля она велела установить артиллерию напротив стен и завалить рвы вязанками хвороста. Результат сказался немедленно: перепуганные жители отправили посланцев к дофину, который обещал явить им милосердие. Поутру Карл с великой торжественностью вступил в город.
Два дня спустя армия подошла к Шалону-на-Марне. Герольд подъехал к стенам и от имени дофина объявил горожанам о прощении. Ворота тотчас растворились, и делегация жителей поднесла Карлу ключи. Перед Реймсом больше не оставалось ни одного города.
Реймс… Настал решающий момент.
Карл написал торжественное послание его жителям:
Мы направились в Реймс, дабы короноваться там и миропомазатъся согласно доброму обычаю наших предшественников. Повелеваем, наказываем и требуем, чтобы вы верноподданно и покорно, как то подобает, готовились принять нас.
Он ожидал получить ответ днем, но никто не явился; дофина вновь охватили привычные страхи и сомнения. Девственница ответила ему твердо, почти нетерпеливо:
– Горожане предстанут пред вами и изъявят покорность раньше, чем вы приблизитесь к городским воротам. Смело ступайте вперед и ничего не бойтесь, ибо если будете действовать мужественно, то все ваше королевство вернется к вам.
На сей раз, она получила помощь от самого неожиданного союзника – от Реньо де Шартра. Сеньор архиепископ Реймский вдруг осознал, что благодаря Жанне он может вернуть себе и город, и архиепископство, и все свои богатства. К тому же благодаря своему сану именно он будет руководить коронацией и извлечет из этого обстоятельства новые почести, которыми также не стоит пренебрегать. Так что сеньор Реньо покинул лагерь Ла Тремуйля и примкнул к Жанне-Деве. Ради такого случая он даже заговорил оживленнее:
– Государь, Жанна верно говорит! Ваша коронация не может ждать. Я сам поеду впереди войска. Пообещаю обывателям уважить вольности моего доброго города, и они тотчас явятся с изъявлением покорности…
Тучный прелат чинно удалился в окружении священнослужителей, составлявших его свиту.
Результат не заставил себя ждать. В субботу, 16 июля, утром дофин, находившийся в замке Сент-Со, откуда был виден город, принял депутацию жителей Реймса, которые подтвердили свою полную и безоговорочную покорность. Ничто более не препятствовало коронации. Войско тронулось в путь, с Карлом и Жанной во главе.
Новость разнеслась по Реймсу почти мгновенно, вызвав у большинства восторг. Впрочем, нашлись и такие, кто впал в настоящую панику. Пока жители Реймса украшали свой город, за ворота в большой спешке выехал маленький отряд. Во главе его находился некий пузатый церковник с жестким лицом. То был Пьер Кошон, главный уполномоченный англичан в Шампани и, без сомнения, самый фанатичный из их сторонников. Уроженец Реймса, бывший ректор Парижского университета, епископ города Бове, он являлся одним из главных творцов договора, подписанного в Труа. Толпа встретила его бегство веселыми воплями.
Анн находился в городе уже несколько дней и ждал прибытия армии на паперти собора вместе с Филиппиной и отцом Сильвестром. Атмосфера, царившая в Реймсе, напоминала ему Орлеан, даже если воодушевление здешних жителей, не познавших испытаний, что выпали на долю орлеанцев, не достигало тех же высот. Но радостные возгласы, возносившиеся в чистое небо, были те же:
– Ноэль! Ноэль!
Почти спустился вечер, когда дофин и Девственница прибыли на паперть. Карл поднялся по ступеням, прошел в собор и выразил желание остаться в одиночестве, чтобы помолиться. Двери затворились. Дофина оставили наедине с благочестивыми размышлениями о чудесном событии, которое он переживал.
Тем временем Анн и Изидор искали друг друга. Но кругом было столько народа – жители Реймса, солдаты и постоянно прибывавшие крестьяне из окрестных деревень, – что, лишь когда уже совсем стемнело, они, наконец, встретились…
На следующий день в полдень они стояли бок о бок в нефе собора Богоматери; Филиппина и отец Сильвестр не осмелились войти и остались снаружи. Давка была такая, что едва можно было пошевелиться. Всех охватило сильнейшее волнение. Коронация короля Франции – событие само по себе исключительное, и не каждому выпадает удача присутствовать при нем хоть раз в жизни; но то, что происходило в Реймсе воскресным днем 17 июля 1429 года, было даже больше, чем коронация. Столь знаменательного дня люди никогда, быть может, и не знавали…
– Дорогу! Дорогу! Дайте дорогу!
Королевские стражи, облаченные поверх лат в короткие лазоревые туники с золотыми лилиями, прокладывали путь среди толпы, расталкивая рыцарей, благородных дам, горожан и горожанок рукоятью булавы. Анну и Изидору повезло – они очутились в первом ряду прохода, образовавшегося в центре нефа. Они смогли видеть, как кортеж вступает под своды.
Под многоголосое пение хора монахов главные действующие лица вышли на сцену.
Впереди нес крест священник в белом облачении. Его сопровождали восемь других, по четверо с каждой стороны, то в белом. Затем шествовал Реньо де Шартр, молитвенно сложивший руки. Сеньор архиепископ Реймский впервые оставил свой вечно насупленный вид и демонстрировал безмятежную улыбку. В своем пышном фиолетовом облачении он, несмотря на тучность, выглядел весьма величаво.
За ним шагали пэры королевства. Пэры церковные поместились слева: епископ Ланский, епископ граф Шалонский, епископы Сэ и Орлеана, замещавшие епископов Нуайона и Бове. Пэры светские находились справа, на той же стороне, что и Анн с Изидором: герцоги Анжуйский и Бурбонский, герцог Алансонский вместо герцога Бургундского и Бастард Орлеанский вместо своего брата Карла, находившегося в плену. Заключал шествие сеньор д'Альбре. Он нес меч коннетабля Артура де Ришмона, отсутствующего по воле фаворита Ла Тремуйля.
Наступила пауза. Анн и Изидор затаили дыхание. А затем появился тот, кого еще несколько мгновений назад величали «дофином» и кто по окончании церемонии станет Карлом VII, королем Франции.
Карл был в коронационном наряде – одновременно трогательном и величественном. То было длинное платье, совсем простое, похожее на одеяние кающихся, с прорезями на сгибах рук, на плечах и на груди для священного миропомазания.
Он прошел перед Анном так близко, что его можно было коснуться. Выглядел дофин моложе своих двадцати шести лет. У него были маленькие глаза, длинный нос, тонкие губы. Испытания, среди которых он рос, наложили на это некрасивое лицо не слишком приятный отпечаток, но приближение долгожданного мига преобразило его. Карл смотрел прямо перед собой, восхищенный и будто зачарованный.
В десяти шагах позади него тихо шла Девственница.
Единственная из всего кортежа она была в доспехах, и стук ее железных башмаков странно отдавался в ушах после мягкой поступи предшествовавших. Жанна сжимала в руке белый стяг с изображением Бога-Отца и словами «Иисус Мария» на одной стороне и двумя ангелами, держащими лазоревый Щит с белым голубем, – на другой.
Анн впервые видел ее по-настоящему, поскольку тот раз, когда ее силуэт промелькнул перед ним в Орлеане, в счет не шел. Как и Изидор, он был поражен ее женственной прелестью. Но было в ней и нечто другое, что гораздо труднее поддавалось определению. Верно отец Сильвестр корил Анна за то, что прежде он почитал Жанну неким дю Гекленом в юбке, гениальной авантюристкой. Теперь-то Анн де Невиль ясно видел: личность Девственницы не исчерпывается ее воинскими подвигами. От нее исходила какая-то сила, мощное духовное излучение, от которого Анн попросту онемел. Впрочем, не он единственный: даже при проходе короля шушуканье в соборе не прекращалось, но при появлении Девственницы наступила благоговейная тишина…
– Дорогу! Дорогу! Дайте дорогу заложникам Святого Сосуда!
Снова королевские стражи применили силу и рукоятками своих палиц расширили центральный проход, поскольку «заложники Святого Сосуда» въезжали в собор верхом.
Со времени папской буллы 1179 года Святой Сосуд с освященным елеем для миропомазания французских королей был доверен монахам аббатства Сен-Реми в Реймсе. Лишь высочайшим военным сановникам королевства жаловалась привилегия доставлять и сопровождать его из аббатства. Тех, кто выполнял эту миссию, называли «заложниками Святого Сосуда». В этот воскресный день, 17 июля, таковых было только четверо, поскольку коннетабль отсутствовал: трое маршалов и один адмирал.
Снаружи, вокруг собора, толпа собралась несметная. Вместе с армией и окрестными жителями Шампани в Реймс набилось вдвое больше его обычного населения. И не только на улицах, но и в окнах, и на крышах было черно от народа. Посреди необъятного человеческого моря медленно продвигался вперед Святой Сосуд, висевший на шее отца Канара, настоятеля обители Сен-Реми, сопровождаемого адмиралом де Кюланом, маршалами де Буссаком, де Гранвилем и де Ре. Ибо Жиль де Ре за свои подвиги во время кампании был сделан маршалом Франции – в двадцать пять лет.
В соборе стало тихо, песнопения смолкли. Через распахнутые настежь врата портала было слышно, как приближается гул толпы, завидевшей кортеж. Наконец, раздался столь необычный в этом месте цокот конских копыт по плитам пола. Анн повернулся к Изидору. Луч солнца, упавший из нефа, ярко осветил висящий поверх доспехов его товарища щит «пасти и песок». Анн положил Изидору на плечо руку в железной перчатке.
– Герб Вивре там, где должен быть!
Изидор Ланфан сделал то же самое.
– Герб Невилей – тоже!
Торжественный хор загремел под сводами Реймского собора Божьей Матери, и коронация Карла VII, короля Франции, началась… Со своего места Анн и Изидор могли видеть ее лишь урывками, когда перед ними немного смещались те, что заслоняли им обзор, но они легко домысливали остальное, и у них возникло впечатление, что они собственными глазами видели все.
Сначала Карл был посвящен в рыцари герцогом Алансонским. Он преклонил колена на ступенях алтаря. Красавец герцог слегка ударил дофина плашмя мечом по плечам, поднял с колен и поцеловал.
Затем новоиспеченный рыцарь приблизился к алтарю, где его ожидал Реньо де Шартр. Двенадцать пэров и их заместителей заняли места справа и слева. Позади короля встала Жанна д'Арк – одна, преклонив колени на ступенях.
Отслужили большую торжественную мессу, которая длилась довольно долго, поскольку прерывалась великолепными хоралами. Затем состоялась церемония собственно коронации.
От архиепископа Реймского Карл получил миропомазание – на лоб, на сгибы и кисти рук. Два священника облачили его в тяжелую синюю мантию, усеянную золотыми лилиями и подбитую горностаем. Архиепископ взял корону с бархатной подушки, какое-то мгновение подержал ее над головой короля – и медленно возложил на редкие волосы Карла под звуки грянувшего гимна Те Deum.
После этого Реньо де Шартр надел на палец Карла VII кольцо, символ союза между государем и его народом, вручил ему королевские знаки отличия: золотые шпоры, скипетр и жезл правосудия из резной слоновой кости.
И Карл воссел на трон, поставленный возле алтаря, и предстал во всем величии королевской власти. Церковные пэры и пэры светские приветствовали его традиционным возгласом:
– Vivat rex in aeternum! [16]
И под гром труб, раскатившийся под сводами, все присутствовавшие радостно его подхватили…
Устав птицеловов Реймса включал одну статью, подобной которой было не сыскать нигде во всем королевстве. В день коронации они обязывались выпускать в соборе на волю четыреста птиц. И как раз в этот торжественный миг со всех сторон вспорхнули и закружили над головами голуби. Эта птица была избрана в честь двух голубок, изображенных на знамени Жанны и в честь самой Девственницы, голубкой слетевшей с небес, чтобы спасти Францию.
Когда сотни белых голубей разлетелись во все стороны с громким хлопаньем крыльев, Жанна встала, поднялась по ступеням алтаря и преклонила колена перед Карлом. Обняв его ноги и плача, Жанна в первый раз назвала «милого дофина» королем.
***
Господи, до чего же восхитительно было белое реймское вино, которое все пили на перекрестках в тот день! Погода выдалась такая жаркая, а радость была так велика, что люди чокались и чокались до самого вечера.
Анн с Изидором отыскали Филиппину и отца Сильвестра. Между девушкой, священником и бывшим оруженосцем сразу же сама собой возникла симпатия, и Анн вполне разделил их веселое оживление. Выпитое уже давало знать о себе, и все четверо, включая отца Сильвестра, сладостно охмелели. В какой-то момент вполне невинная шутка Филиппины насчет забавной походки проходившего мимо священнослужителя вызвала у Анна такой приступ смеха, что он поперхнулся и едва не задохнулся…
Он пришел в себя чуть позже, среди ночи, и вдруг вся его эйфория разом куда-то улетучилась, уступив место серьезности и даже грусти. Где-то сейчас Теодора?
До сих пор он постоянно убеждал себя в том, что она следует за ним, что она где-то неподалеку, но, чтобы не смущать его, не появится, пока идет война, пока не настанет победа. Однако день победы пришел, а Теодоры все нет!
Ничего не сказав своим товарищам, Анн оставил их и побрел наудачу по Реймсу.
Ноги привели его к собору. Портал оказался закрыт, и Анн толкнул маленькую боковую дверь. Как все изменилось – всего за несколько часов! В соборе было темно. Яркое солнце, бившее сквозь верхние витражи, давно погасло и сменилось крошечными огоньками нескольких свечей. Огромный неф, недавно оглашавшийся тысячами голосов, опустел. Рядом с алтарем священник служил вечерню без песнопения – для нескольких монахов. Анн присоединился к молящимся и опустился на колени на том самом месте, где недавно видел коленопреклоненной саму Девственницу. Он закрыл глаза.
Тихий шелест заставил глянуть наверх. Голубь опустился перед ним и принялся расхаживать по мраморным плитам. Голубь, птица Духа Святого! Анн хотел взять его в руки, но тот упорхнул, хлопая крыльями, и уселся на алтарь, откуда уставился круглым глазом на священника.
Анн вздохнул, вытянул из-под доспехов свою шерстяную повязку и поднес к губам. Почему Теодора не последовала за ним? Почему не направилась к Реймсу? Почему?
Глава 9
ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ
Альенора д'Утремер тоже думала о Теодоре.
Колокол монастырского приюта Сен-Маркуль близ Реймса прозвонил подъем монахиням. Настал День святой Маргариты, 20 июля 1429 года. После коронации прошло три дня, и Альенора стала размышлять о череде событий, которые привели ее в это место.
Все началось в Нанте, в день ее бракосочетания, когда она увидела, как Анн с залитым грязью лицом уходит пешком в Иерусалим. Это зрелище и решило все. Бунт против Берзениуса, последовавшее наказание, паломничество – и остальное…
Как же она, Альенора Заморская, авантюристка высокого полета, ловкая и беззастенчивая шпионка, из-за внезапных угрызений совести осмелилась поломать всю свою жизнь? Кто бы мог подумать!.. Ведь она занималась темными делишками не только из-за денег, но и ради удовольствия. Она обожала риск, и ей все всегда превосходно удавалось. Она соблазняла, лгала, предавала – и не испытывала никакого сострадания к жертвам. Она лишь удовлетворяла собственное самолюбие. Ну, еще к этому чувству иногда примешивалось легкое возбуждение.
И вот молодой человек, который отправлялся на смерть по ее вине, благословляя свою губительницу, обратил Альенору в ничто. Отныне Анн был всем, она – ничем. Став ее невинной жертвой, Анн приобрел над Альенорой абсолютную и непререкаемую власть. Она стала отвратительна сама себе, она презирала себя и ненавидела. Отныне в ее жизни будет лишь один смысл: искупление.
Во время паломничества Альенора беспрестанно думала о том, как исправить зло, которое она причинила Анну. В Иерусалиме на нее снизошло озарение: она сыграет роль Теодоры.
Прежде «волчья дама» была для нее лишь средством обольщения. В Куссоне она поняла, что Анн заворожен ею и довольно лишь поддержать его веру в то, что она, и есть Теодора, чтобы он оказался в ее власти.
Авантюристка не ошиблась. Случившееся даже превзошло ее ожидания…
У Гроба Господня Альенора впервые изъявила намерение стать Теодорой на самом деле. Она сказала об этом исповеднику, позаботившись выбрать того же самого, который принимал признания Анна.
Священник ответил, что она и в самом деле, таким образом, сможет исправить совершенное зло, но предостерег: ее затея выходит за рамки того, что обычно дозволено людям, и когда-нибудь ей придется заплатить за это сполна. Тогда Альенора не поняла – не пыталась понять. Она усвоила лишь одно: став Теодорой, она искупит свою вину…
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |