Почти замужняя женщина к середине ночи 9 страница

Потому что у нас – у меня, Илюхи и Инфанта – имелись некоторые очередные планы на приближающуюся ночь. С которыми ни Зина, ни подруга никак, к сожалению, не совпадали. С планами на филармонию они отлично совпадали, но вот на сегодняшнюю ночь – никак.

И мы расстались. Они пошли в одну сторону, их фигуры соприкасались, головки склонялись одна к другой, а стало быть, они о чем-то оживленно беседовали. И я догадался – о нас, зябко переминающихся с ноги на ногу, в похолодевшем, сразу одичавшем без них скверике.

И вообще, если со стороны, а мы оглядывали их прощальными взглядами только со стороны, то смотрелись они приподнятыми, полными впечатлений, на эмоциональном таком подъеме. Да и было отчего – в театре побывали.

Так и рассекали они поздневечернюю Москву. Победно, жизнерадостно, и даже по походке было видно – вот счастливые женщины идут. И прохожие тоже смотрели на них и тоже оглядывались, потому что счастье всегда притягивает. Даже если это чужое счастье.

Вот и нам хотелось крикнуть, остановить их, вернуть – неудержимо хотелось. Но мы сдержались, так как не могли мы.

В общем, через какие-то полчаса нашли мы себя совсем в другом, тоже неплохом месте. В очень просторном, практически уходящем под горизонт полуподвальном помещении, который кто-то называл «клубом», а кто-то по-простому – «Подземной горкой». Сейчас поясню. Дело в том, что в Москве присутствует улица Архипова. Кто такой Архипов – я понятия не имею. Хотя помню, что висит там мемориальная доска с пояснением, которую я, впрочем, так никогда и не прочитал. Но раз висит доска, то, видимо, Архипов был какой-нибудь большевик, подло убитый эсерами до тридцать седьмого года.Так вот, на этой улице расположился в обильно расширенном подвальном помещении некий клуб, в который, особенно в выходные вечера, каждый может прийти со своим любимым музыкальным инструментом. С гитарой, например, или тромбоном, и в своем отдельном уголке исполнять особенно запомнившиеся песни. Как правило, собственного сочинения. Хотя и не только.А слушатели могут свободно мигрировать от исполнителя к исполнителю и поддерживать их всех по очереди. Иными словами, такой оплот самодеятельного народного творчества. Этакий фестиваль доморощенной песни, перенесенный с летних лугов, костров и полей в зимнюю Москву. А так как улица Архипова действительно улица горбатая, то и клуб называется «Подземная горка». Или просто «Горка».Вот мы хоть и редко, но посещали эти музыцирования. Прежде всего из-за их импровизационной, свободной, неформальной атмосферы. А еще потому, что эта атмосфера привлекала не только нас. Но и обилие симпатичных молодых лиц обоих полов, и все с подходящим для нас эмоциональным настроем. Хотя один из полов нас интересовал лишь постольку-поскольку.И это при том, что мы по большей своей части люди совсем не клубные. Потому что в основном клуб – это музыка, танцы, зрелище и снова музыка, только еще более громкая. То есть клуб – это когда темно, тесно, шумно и не совсем слышно соседа. Иными словами, клубы притягивают в основном любителей звуков, движения и снова звуков, только еще более громких.А мы – люди слова (которое, напомню, было в начале). Мы комфортнее всего себя ощущаем во время спокойного семантического построения, нас ушами надо внимать, мы тогда на подкорку усиленно влияем. Вот и получается, что слово – наше самое действенное оружие, не танец, не музыка, не песня, а именно слово.Потому что словом, при правильном его употреблении и при определенном развитом с детства навыке, добиться можно многого. Особенно у женщин, потому что они вообще, как известно, наиболее доверчиво чувствуют именно слова. И именно ушами.

Дело в том, что в Москве присутствует улица Архипова. Кто такой Архипов – я понятия не имею. Хотя помню, что висит там мемориальная доска с пояснением, которую я, впрочем, так никогда и не прочитал. Но раз висит доска, то, видимо, Архипов был какой-нибудь большевик, подло убитый эсерами до тридцать седьмого года.

Так вот, на этой улице расположился в обильно расширенном подвальном помещении некий клуб, в который, особенно в выходные вечера, каждый может прийти со своим любимым музыкальным инструментом. С гитарой, например, или тромбоном, и в своем отдельном уголке исполнять особенно запомнившиеся песни. Как правило, собственного сочинения. Хотя и не только.

А слушатели могут свободно мигрировать от исполнителя к исполнителю и поддерживать их всех по очереди. Иными словами, такой оплот самодеятельного народного творчества. Этакий фестиваль доморощенной песни, перенесенный с летних лугов, костров и полей в зимнюю Москву. А так как улица Архипова действительно улица горбатая, то и клуб называется «Подземная горка». Или просто «Горка».

Вот мы хоть и редко, но посещали эти музыцирования. Прежде всего из-за их импровизационной, свободной, неформальной атмосферы. А еще потому, что эта атмосфера привлекала не только нас. Но и обилие симпатичных молодых лиц обоих полов, и все с подходящим для нас эмоциональным настроем. Хотя один из полов нас интересовал лишь постольку-поскольку.

И это при том, что мы по большей своей части люди совсем не клубные. Потому что в основном клуб – это музыка, танцы, зрелище и снова музыка, только еще более громкая. То есть клуб – это когда темно, тесно, шумно и не совсем слышно соседа. Иными словами, клубы притягивают в основном любителей звуков, движения и снова звуков, только еще более громких.

А мы – люди слова (которое, напомню, было в начале). Мы комфортнее всего себя ощущаем во время спокойного семантического построения, нас ушами надо внимать, мы тогда на подкорку усиленно влияем. Вот и получается, что слово – наше самое действенное оружие, не танец, не музыка, не песня, а именно слово.

Вообще-то наше любимое место – Инфантова комната в его коммунальной квартире на какой-то Ямской-Тверской, в которой мы часто и коротали вечерние наши часы. (Почему она все еще коммунальная, я попозже объясню.) Но чтобы не было нам в ней одиноко, чтобы не наскучили мы друг другу, нам порой приходилось заполнять ее вполне интеллектуальными собеседницами. Которых нам все время не хватало в количественном отношении. А все оттого, что не каждая интеллектуальная собеседница может вынести, когда ей каждый вечер вешают лапшу на уши одни и те же люди. К тому же, как правило, одну и ту же лапшу.Поэтому и происходила у нас чрезмерная текучесть собеседниц. А значит, список надо было регулярно пополнять.А как его регулярно пополнять? Вот и приходилось нам совершать вылазки в места скоплений потенциальных собеседниц. Желательно туда, где если мы и начинали заманчиво говорить, то чтобы нас могли в общем гуле услышать и понять.Так вот «Горка» в связи с отсутствием в ней динамиков, а еще в связи с подходящим интеллектуальным контингентом более-менее нам подходила. Так что мы туда и наведывались иногда.И один из таких набегов выпал именно на сегодняшний вечер.

А все оттого, что не каждая интеллектуальная собеседница может вынести, когда ей каждый вечер вешают лапшу на уши одни и те же люди. К тому же, как правило, одну и ту же лапшу.

Поэтому и происходила у нас чрезмерная текучесть собеседниц. А значит, список надо было регулярно пополнять.

А как его регулярно пополнять? Вот и приходилось нам совершать вылазки в места скоплений потенциальных собеседниц. Желательно туда, где если мы и начинали заманчиво говорить, то чтобы нас могли в общем гуле услышать и понять.

Так вот «Горка» в связи с отсутствием в ней динамиков, а еще в связи с подходящим интеллектуальным контингентом более-менее нам подходила. Так что мы туда и наведывались иногда.

К тому же нас там ждала наша незаменимая Жека, которую мы в подобные места запускали заранее. В качестве подпольного нашего лазутчика. Пусть осмотрится, приглядится, оценит ситуацию, внедриться в заранее отобранные ею ряды. Проведет с помощью недюжего своего обаяния предсъемную обработку. А потом передаст их, тепленьких, нам. Потому как девушке внедриться в девичьи ряды не представляет вообще никакого труда. Особенно Жеке с ее многочисленными талантами. Иными словами, Жека была такой «пятой колонной» внутри осажденного нами женского стана. Или, если по-другому, наш «Троянский конь». Хотя внешне она была хрупкой и очень миловидной. И вообще, схорониться внутри нее взрослому человеку было абсолютно невозможно.Да что там говорить, много добрых слов мог бы я произнести о Жеке. И произнесу, но не сейчас, а как-нибудь в последующих историях.Сейчас же скажу только, что без нее мы бы многое потеряли в нашем чисто мужском союзе. Без нее – мы бы выродились в банальное сочетание «трех товарищей», многократно описанное и в немецкой, и во французской литературе.А вот с ней, с Жекой, мы подходили толь-ко для русской литературы. Потому что какой иностранной литературе мы все вместе с вами сдались?

Потому как девушке внедриться в девичьи ряды не представляет вообще никакого труда. Особенно Жеке с ее многочисленными талантами. Иными словами, Жека была такой «пятой колонной» внутри осажденного нами женского стана. Или, если по-другому, наш «Троянский конь». Хотя внешне она была хрупкой и очень миловидной. И вообще, схорониться внутри нее взрослому человеку было абсолютно невозможно.

Да что там говорить, много добрых слов мог бы я произнести о Жеке. И произнесу, но не сейчас, а как-нибудь в последующих историях.

Сейчас же скажу только, что без нее мы бы многое потеряли в нашем чисто мужском союзе. Без нее – мы бы выродились в банальное сочетание «трех товарищей», многократно описанное и в немецкой, и во французской литературе.

– Жека, – поздоровался я с ней, – там Инфанта внутрь зала не пускают, потому что у него портфель тяжелый. А с портфелем его не хотят. На него и без портфеля косятся подозрительно… У тебя ничего нет подходящего, чтобы в портфель заложить? Чтобы создать законное основание для проноса портфеля в помещение? – Да на, держи, – без раздумья нагнулась куда-то вниз Жека и достала оттуда что-то лохматое.Я пригляделся – оказалась собачка, маленькая, веселенькая, почти игрушечная. Я взял в руки. Повертел, потормошил, выяснилось, что она живая.– Подойдет, – поблагодарил я всегда изобретательную Жеку, у которой постоянно все нужное находилось под рукой. А потом с собачкой на руках я пошел за Инфантом с Илюхой, поджидающих меня снаружи.Они, кстати, совсем не томились скукой, а наоборот, бутылка с сушняком бойко гуляла меж их рук. Я открыл портфель – в нем как раз нашлось место для кудрявенькой собачки миниатюрной комплекции. Она и замаскировала все бутылки, прикрыв их своим волосатым теплым тельцем.– Надо же… – повел удивленно головой Илюха. – То котенок за пазухой, то собачонка в портфеле. Стариканер, ты сегодня просто неисчерпаем на домашний животный мир.– Где ты, лапуля, псину нарыл? – поставил по-своему вопрос Инфант.Почему Инфант именно меня называл «лапулей»? Я точно не знаю. Может быть, просто накапливающаяся в Инфанте потаенная потребность в ласке требовала хоть какого-то выхода. И он, за неимением более подходящего объекта, выплескивал эту ласку на меня. Не всю, конечно. Основная ее часть, там, внутри Инфанта, и сидела, и закисала, и квасилась, и вспучивалась пузырями. И отравляла, скисшая, Инфантов организм.– Да у Жеки при себе оказалась, – объяснил я псину. Которая, кстати, оказалась не только кудрявой, но и довольно дружелюбной и все норовила лизнуть мои давно не мытые ладони.– Надо же, как она нас опередила, – снова повел удивленной головой Илюха. – Пока мы только еще фантазировали об использовании котеночка в одном культурном заведении, более деятельная Жека уже успешно использует песика в другом, не менее культурном заведении.

– Да на, держи, – без раздумья нагнулась куда-то вниз Жека и достала оттуда что-то лохматое.

Я пригляделся – оказалась собачка, маленькая, веселенькая, почти игрушечная. Я взял в руки. Повертел, потормошил, выяснилось, что она живая.

– Подойдет, – поблагодарил я всегда изобретательную Жеку, у которой постоянно все нужное находилось под рукой. А потом с собачкой на руках я пошел за Инфантом с Илюхой, поджидающих меня снаружи.

Они, кстати, совсем не томились скукой, а наоборот, бутылка с сушняком бойко гуляла меж их рук. Я открыл портфель – в нем как раз нашлось место для кудрявенькой собачки миниатюрной комплекции. Она и замаскировала все бутылки, прикрыв их своим волосатым теплым тельцем.

– Надо же… – повел удивленно головой Илюха. – То котенок за пазухой, то собачонка в портфеле. Стариканер, ты сегодня просто неисчерпаем на домашний животный мир.

– Где ты, лапуля, псину нарыл? – поставил по-своему вопрос Инфант.

Почему Инфант именно меня называл «лапулей»? Я точно не знаю. Может быть, просто накапливающаяся в Инфанте потаенная потребность в ласке требовала хоть какого-то выхода. И он, за неимением более подходящего объекта, выплескивал эту ласку на меня. Не всю, конечно. Основная ее часть, там, внутри Инфанта, и сидела, и закисала, и квасилась, и вспучивалась пузырями. И отравляла, скисшая, Инфантов организм.

– Да у Жеки при себе оказалась, – объяснил я псину. Которая, кстати, оказалась не только кудрявой, но и довольно дружелюбной и все норовила лизнуть мои давно не мытые ладони.

Но это была лишняя риторика, потому что мы уже предъявляли портфель при входе. Уже последовало отработанное объяснение, мол, оставить было не с кем. Уже собачка лизнула руку охраннику, тот уже не смог сдержать обычно несвойственных ему сентиментальных чувств… И вот мы уже двигаемся по приглушенному светом залу. – Откуда ты псину нарыла? – обратил Инфант свой застарелый вопрос, но теперь в адрес Жеки, пытаясь невежливо достать игривую псинку из портфеля, чтобы освободить прикрытые ею бутылки.Но та почему-то не доставалась. Либо она с самого начала перестала доверять Инфанту, либо в ней жил сильный сторожевой рефлекс. И если уж она начинала чего-нибудь охранять, то делала это с полной отдачей.– Вот если бы ты, Инфант, таким упорным был. Как эта собачка. Ты бы мог, возможно, кой-чего достичь, – привел Илюха собачку в пример Инфанту.Но Инфанта, похоже, пример меньшего, особенного по размеру, брата не воодушевил. К тому же он и достигать «кой-чего» никогда не хотел.– Так откуда псину нарыла? – повторил он почему-то крепко заинтересовавший его вопрос.– Не я ее нарыла, а она меня, – поправила Жека. – Скорее, намыла.– Это как? – занедоумевали мы.– Да дело еще летом приключилось, – начала свой рассказ Жека, когда мы все расселись и она сама, своей хозяйской рукой достала из-под собачки свежую бутылку. Красная винная жидкость хоть и согрелась от живого песикиного тепла, но ласкала не меньше прохладной.– Я, как вы знаете, люблю иногда вечером после работы трусцой пробежаться, стресс здорово снимает, да и вообще, говорят, полезно. Бегаю я обычно в спортивных майке и штанах, свободных таких, и обычно по Фрунзенской набережной.– Почему по набережной? – зачем-то спросил Илюха.– Ну а как же? Там чисто, людей мало, река опять же взгляд радует. Да и живу я совсем недалеко.– Тогда понятно, – согласился Илюха.– А тут, как назло, уже почти вечер, летний тихий вечер и двое мужиков поперек дороги. Вообще-то я мужиков не боюсь, а с некоторыми и вовсе на «ты». – Тут мы все кивнули, соглашаясь. – Но эти двое сразу вызвали, как бы это сказать, настороженность, что ли. И не напрасно, потому что когда я только еще на подходе была, они уже начали пялиться, жесты всякие неуклюжие производить, а когда ближе подбежала, еще и реплики отпускать. Вы сами знаете какие.– Не знаем, – ответил я за всех. Потому что сам обычно к пробегающим мимо девушкам никогда не приставал. К идущим не спеша – да, бывало. А вот к пробегающим – даже не пытался.– Да и так понятно, пошлости, гадости и… – тут она задумалась. – Какое еще было слово?– Сальности, – подсказал бойкий на слова Илюха.– Да, сальности, – согласилась Жека со словом. – И все это мне прямо в лицо, аж неприятно стало. Хотя я от слов не тушуюсь. Ну а когда я ближе подбежала, они совсем обнаглели. Один даже попытался за руку схватить, даже побежал рядом со мной, хотя совсем не для бега обут был. Да и телом не для него сложен. И все продолжал с сальностями своими лезть и за руку хватать. В общем, неприятно мне от них стало, даже река медленным своим течением радовать перестала.Тут мы воспользовались паузой и отпили немного из стаканчиков.– Короче, у меня оставалось несколько вариантов, один из которых, повернуться и побежать назад к дому, я отмела с ходу. Кто они такие, чтоб мне дорогу преграждать и удовольствия лишать? Ну и вообще не в моей это привычке – сходить с дистанции из-за такой ерунды, как пристающие мужики. Ну и я вот так, пробегая мимо, не произнеся ни слова, даже не сбивая своего шага, втюхала ему жестким носком спортивной обуви в то самое место, которое когда хотят деликатно, то называют «пах». Но так как мне деликатничать с вами ни к чему, скажу по-другому: со всего размаха я залепила ему прям по яйцам. Вот так, на ходу, даже не снижая скорости, но и не прибавляя. Даже назад не оглянулась, как ему там, скорченному и скукоженному, товарищ его разогнуться помогает.Тут мы переглянулись все меж собой. Я посмотрел на Илюху, он на меня, Инфант на нас, и мы согласились молча: вот это характер! Вот это выдержка! Вот это боевой настрой! Нам бы такой. Ведь это ж какую волю надо иметь и твердость духа, чтобы мужчину и по яйцам… И что б не обернуться даже… Во Жека дает, просто пример для подражания, не зря мы ее так ценим.– А метров через двести, – продолжала наша подруга, запив двумя глотками красного, – слышу топот сзади. Я сразу поняла, что за мной, потому что, повторю, обувь у них была не спортивная, вот они каблуками о мостовую и постукивали. Я на всякий случай обернулась, смотрю – действительно они и действительно за мной. Конечно, мой первый инстинкт был остановиться и встретить их лицом к лицу, как Святогор Кочубея. Но потом вспомнила, как у Светогора все это трагически закончилось, и второй, более разумный инстинкт совладал с первым. И я припустилась не на шутку. Я вообще-то натренированная на длинные дистанции, даже скорость могу не сбавлять, но минут через пять слышу – каблуки по асфальту все же приближаются. Нагоняют, значит. Видимо, у них от боли и от обиды прыти резко прибавилось. Так бывает, я сама читала.– И чего ты сделала? – не выдержал я накала.– Ну а что мне оставалось? Убежать, похоже, не получалось, гибнуть в неравном бою было как-то неохота, все ж я не триста спартанцев. Да и Фрунзенская набережная не Фермопилы. Прохожих, как назло, никого, так что помощи ждать не от кого, да и какая у нас помощь от прохожих? Ну я и сиганула с парапета в воду.– Куда, куда? – не поняли мы.– Как куда? В реку и прыгнула. Вскочила на гранитный пьедестал и ступила вниз, в теплые, летние воды родной реки, которая и приняла меня ласково. Потому что я не только сухопутная, я еще и водоплавающая.– Там же глубоко! – испугался я за Жеку.– И высоко! – подхватил за мной Инфант.– И грязно! – поморщился Илюха.– Зато плавание полезно для всех органов без исключения. Не то что бег, – нашла оптимистический довод Жека. – Ну а они, злобные мои преследователи, конечно, постояли на берегу, постращали меня на будущее своим скудным словарным запасом, но сигать за мной в воду… Нет, на такое они, конечно, не решились. Слабо им оказалось. Да и не догнали бы они меня в воде, я в воде быстрее, чем на суше. Да и ботинки у них с каблуками.– Да, с каблуками сложно, – согласился Инфант и почему-то тяжело вздохнул.– Так они постояли минут десять. Покричали, чем умели, чем родители их научили, пока я водным оздоровлением занималась, переходя с кроля на брасс. Но сколько стоять можно, ну, еще пять минут? Ну, потом десять? И ушли они, как говорится в народном фольклоре, несолоно хлебавши. Хотя я никогда не знала: кто такая «солоно» и почему ее надо хлебать?– А ты чего? – спросил я. Так как тревога за Жеку, за ее бескомпромиссный характер никогда не покидала меня.– А что я? Как они ушли, так я стала прикидывать, как мне на сушу выбираться. Влево посмотрела, вправо, вперед, назад – везде высокие гранитные берега, отвесные гладкие стены. Одним словом, даже зацепиться не за что. Вот когда на берегу стоишь, кажется, что хорошо это, что река в гранитные берега одета. Красиво, да и наводнения не беспокоят. А вот когда в реке находишься, совсем другая перспектива, как оказалось, на гранит открывается. Неудобен он становится, потому что мешает на берег выбраться. Конечно, я понимала, что где-то там, впереди по течению, причалы должны находиться, но где они, сколько километров до них – понятия не имела. А против течения я совсем уже не хотела. Да и вообще что я, прогулочный катер, что ли?– Ну и что ты решила? – снова обеспокоился я.– Вот именно, что? – повторила за мной Жека. – Плаваю я вдоль высокой гранитной стенки, а на душе все хуже и хуже становится. Дело близится к вечеру, в общем сумраке с берега меня могут и не заметить, да и прохожих на набережной, как я уже говорила, не густо. Короче, светила мне перспектива всю ночь в грязной речке пробарахтаться до первых утренних теплоходов. Что меня нисколько не воодушевляло. Вот вы бы, – зачем-то обратилась к нам Жека, – что бы вы стали делать?– Не знаю, – признал я свою растерянность.– Я бы вообще не прыгал. Лучше насилие, чем эта отстойная река, – предложил свой вариант Илюха.– Лестница тебе веревочная нужна была с железным крюком на одном конце. Как у ниндзь, – нашел еще один выход Инфант. – Чтобы когда его из воды метнешь, зацепиться за бордюр парапета. Ну а потом по лестнице и вылезти.Мы все посмотрели на него с укоризной, особенно Жека, но ничего не сказали. Да и что тут скажешь? Кто его знает до конца, Инфанта, может, он и с веревочной лестницей по городу ходит, обмотав ею на всякий случай собственное тело под одеждой. Вот только за что он тогда крюк цепляет?– Так вот, у меня оставался лишь один выход. Я решила привлечь внимание случайных поздних прохожих громкими звуками, – продолжила Жека. – Но не так, что, мол, на помощь, помогите, тону. Неудобно как-то так резко народ на берегу пугать, к тому же я и не тонула совсем. Да и что такое крики о помощи, как не проявление собственной слабости? Короче, я запела.– Что, что? – не поняли мы с ходу.– Песни я стала петь, вот что, – повторила для нас, непонятливых, Жека. – Потому что, рассудила я, если кто услышит с берега красивое женское пение, расстилающееся над вечерней водой, он наверняка захочет узнать: а где же сама певунья? Вот и появится у меня повод попросить достать меня из воды. Да и вообще я петь люблю, особенно когда акустика хорошая. Вот как у меня тогда была – водная гладь с гранитовыми высокими берегами.– Кто ж это акустику не любит? – согласился Инфант, а мы с Илюхой ему поддакнули.– Начала я, конечно, с эстрады. Я старую, лирическую предпочитаю, вот и подобрала ретро-репертуарчик, где тема воды явно присутствует. Типа:

– Откуда ты псину нарыла? – обратил Инфант свой застарелый вопрос, но теперь в адрес Жеки, пытаясь невежливо достать игривую псинку из портфеля, чтобы освободить прикрытые ею бутылки.

Но та почему-то не доставалась. Либо она с самого начала перестала доверять Инфанту, либо в ней жил сильный сторожевой рефлекс. И если уж она начинала чего-нибудь охранять, то делала это с полной отдачей.

– Вот если бы ты, Инфант, таким упорным был. Как эта собачка. Ты бы мог, возможно, кой-чего достичь, – привел Илюха собачку в пример Инфанту.

Но Инфанта, похоже, пример меньшего, особенного по размеру, брата не воодушевил. К тому же он и достигать «кой-чего» никогда не хотел.

– Так откуда псину нарыла? – повторил он почему-то крепко заинтересовавший его вопрос.

– Не я ее нарыла, а она меня, – поправила Жека. – Скорее, намыла.

– Это как? – занедоумевали мы.

– Да дело еще летом приключилось, – начала свой рассказ Жека, когда мы все расселись и она сама, своей хозяйской рукой достала из-под собачки свежую бутылку. Красная винная жидкость хоть и согрелась от живого песикиного тепла, но ласкала не меньше прохладной.

– Я, как вы знаете, люблю иногда вечером после работы трусцой пробежаться, стресс здорово снимает, да и вообще, говорят, полезно. Бегаю я обычно в спортивных майке и штанах, свободных таких, и обычно по Фрунзенской набережной.

– Почему по набережной? – зачем-то спросил Илюха.

– Ну а как же? Там чисто, людей мало, река опять же взгляд радует. Да и живу я совсем недалеко.

– Тогда понятно, – согласился Илюха.

– А тут, как назло, уже почти вечер, летний тихий вечер и двое мужиков поперек дороги. Вообще-то я мужиков не боюсь, а с некоторыми и вовсе на «ты». – Тут мы все кивнули, соглашаясь. – Но эти двое сразу вызвали, как бы это сказать, настороженность, что ли. И не напрасно, потому что когда я только еще на подходе была, они уже начали пялиться, жесты всякие неуклюжие производить, а когда ближе подбежала, еще и реплики отпускать. Вы сами знаете какие.

– Не знаем, – ответил я за всех. Потому что сам обычно к пробегающим мимо девушкам никогда не приставал. К идущим не спеша – да, бывало. А вот к пробегающим – даже не пытался.

– Да и так понятно, пошлости, гадости и… – тут она задумалась. – Какое еще было слово?

– Сальности, – подсказал бойкий на слова Илюха.

– Да, сальности, – согласилась Жека со словом. – И все это мне прямо в лицо, аж неприятно стало. Хотя я от слов не тушуюсь. Ну а когда я ближе подбежала, они совсем обнаглели. Один даже попытался за руку схватить, даже побежал рядом со мной, хотя совсем не для бега обут был. Да и телом не для него сложен. И все продолжал с сальностями своими лезть и за руку хватать. В общем, неприятно мне от них стало, даже река медленным своим течением радовать перестала.

Тут мы воспользовались паузой и отпили немного из стаканчиков.

– Короче, у меня оставалось несколько вариантов, один из которых, повернуться и побежать назад к дому, я отмела с ходу. Кто они такие, чтоб мне дорогу преграждать и удовольствия лишать? Ну и вообще не в моей это привычке – сходить с дистанции из-за такой ерунды, как пристающие мужики. Ну и я вот так, пробегая мимо, не произнеся ни слова, даже не сбивая своего шага, втюхала ему жестким носком спортивной обуви в то самое место, которое когда хотят деликатно, то называют «пах». Но так как мне деликатничать с вами ни к чему, скажу по-другому: со всего размаха я залепила ему прям по яйцам. Вот так, на ходу, даже не снижая скорости, но и не прибавляя. Даже назад не оглянулась, как ему там, скорченному и скукоженному, товарищ его разогнуться помогает.

Тут мы переглянулись все меж собой. Я посмотрел на Илюху, он на меня, Инфант на нас, и мы согласились молча: вот это характер! Вот это выдержка! Вот это боевой настрой! Нам бы такой. Ведь это ж какую волю надо иметь и твердость духа, чтобы мужчину и по яйцам… И что б не обернуться даже… Во Жека дает, просто пример для подражания, не зря мы ее так ценим.

– А метров через двести, – продолжала наша подруга, запив двумя глотками красного, – слышу топот сзади. Я сразу поняла, что за мной, потому что, повторю, обувь у них была не спортивная, вот они каблуками о мостовую и постукивали. Я на всякий случай обернулась, смотрю – действительно они и действительно за мной. Конечно, мой первый инстинкт был остановиться и встретить их лицом к лицу, как Святогор Кочубея. Но потом вспомнила, как у Светогора все это трагически закончилось, и второй, более разумный инстинкт совладал с первым. И я припустилась не на шутку. Я вообще-то натренированная на длинные дистанции, даже скорость могу не сбавлять, но минут через пять слышу – каблуки по асфальту все же приближаются. Нагоняют, значит. Видимо, у них от боли и от обиды прыти резко прибавилось. Так бывает, я сама читала.

– И чего ты сделала? – не выдержал я накала.

– Ну а что мне оставалось? Убежать, похоже, не получалось, гибнуть в неравном бою было как-то неохота, все ж я не триста спартанцев. Да и Фрунзенская набережная не Фермопилы. Прохожих, как назло, никого, так что помощи ждать не от кого, да и какая у нас помощь от прохожих? Ну я и сиганула с парапета в воду.

– Куда, куда? – не поняли мы.

– Как куда? В реку и прыгнула. Вскочила на гранитный пьедестал и ступила вниз, в теплые, летние воды родной реки, которая и приняла меня ласково. Потому что я не только сухопутная, я еще и водоплавающая.

– Там же глубоко! – испугался я за Жеку.

– И высоко! – подхватил за мной Инфант.

– И грязно! – поморщился Илюха.

– Зато плавание полезно для всех органов без исключения. Не то что бег, – нашла оптимистический довод Жека. – Ну а они, злобные мои преследователи, конечно, постояли на берегу, постращали меня на будущее своим скудным словарным запасом, но сигать за мной в воду… Нет, на такое они, конечно, не решились. Слабо им оказалось. Да и не догнали бы они меня в воде, я в воде быстрее, чем на суше. Да и ботинки у них с каблуками.

– Да, с каблуками сложно, – согласился Инфант и почему-то тяжело вздохнул.

– Так они постояли минут десять. Покричали, чем умели, чем родители их научили, пока я водным оздоровлением занималась, переходя с кроля на брасс. Но сколько стоять можно, ну, еще пять минут? Ну, потом десять? И ушли они, как говорится в народном фольклоре, несолоно хлебавши. Хотя я никогда не знала: кто такая «солоно» и почему ее надо хлебать?

– А ты чего? – спросил я. Так как тревога за Жеку, за ее бескомпромиссный характер никогда не покидала меня.

– А что я? Как они ушли, так я стала прикидывать, как мне на сушу выбираться. Влево посмотрела, вправо, вперед, назад – везде высокие гранитные берега, отвесные гладкие стены. Одним словом, даже зацепиться не за что. Вот когда на берегу стоишь, кажется, что хорошо это, что река в гранитные берега одета. Красиво, да и наводнения не беспокоят. А вот когда в реке находишься, совсем другая перспектива, как оказалось, на гранит открывается. Неудобен он становится, потому что мешает на берег выбраться. Конечно, я понимала, что где-то там, впереди по течению, причалы должны находиться, но где они, сколько километров до них – понятия не имела. А против течения я совсем уже не хотела. Да и вообще что я, прогулочный катер, что ли?

Дата добавления: 2015-08-27