13 диалогов о психологии (fb2) 6 страница

В истории психологии затем эта проблема соотношения чувственного и рационального так и будет разрабатываться по этим двум противоположным линиям: материалисты, как правило, будут стремиться вывести рациональное познание из чувственного, идеалисты — наоборот. 5. Каковы причины действий человека

С: А все-таки смерть Сократа доказывает справедливость его этических воззрений, а не воззрений Демокрита. Как это

Основные темы “диалогов” Демокрита и Платона 79

прекрасно: умереть ради Идеи! Все-таки, что ни говори, идеализм гораздо более возвышенное учение!

А.: Я думаю, ты не прав. Оба философа придерживались, действительно, своей этики, но, с моей точки зрения, оба они достойны уважения, поскольку, несмотря на первоначальное различие в обосновании этики, оба они пришли примерно к одним и тем же выводам: главное в жизни — “благородно стремиться к прекрасному”. Это буквальная цитата из Демокрита (См. [16, с. 197]). А что может быть прекраснее жизни мудреца, не знающего страха в стремлении не к богатству, а к истине? Разве не можем сказать мы этого и о Демокрите, и о Сократе (да и о Платоне тоже: помнишь, как он, несмотря на смертельную опасность, все-таки пытался изменить образ мыслей сиракузского тирана?). Единственно что еще отметим, что вариант материализма, предлагаемый Демокритом, не мог объяснить, почему те или иные люди готовы умереть ради идеи. В связи с этим приведу еще один отрывок из платоновского “Федона”.

Сократ, анализируя философию Анаксагора, указывает, что Ум у него остается без применения, ибо, по мнению Анаксагора, порядок вещей имеет причину не в Уме, а в воздухе, эфире, воде и тому подобном. И далее…

Сократ: На мой взгляд, это все равно, как если бы кто сперва объявил, что всеми своими действиями Сократ обязан Уму, а потом, принявшись объяснять причины каждого из них в отдельности, сказал: “Сократ сейчас сидит здесь [в тюрьме] потому, что его тело состоит из костей и сухожилий и кости твердые и отделены одна от другой сочленениями, а сухожилия могут натягиваться и расслабляться и окружают кости вместе с мясом и кожею, которая все охватывает. И так как кости свободно ходят в своих суставах, сухожилия, растягиваясь и напрягаясь, позволяют Сократу сгибать ноги и руки. Вот по этой-то причине он и сидит теперь здесь, согнувшись”. И для беседы нашей можно найти сходные причины — голос, воздух, слух и тысячи иных того же рода, пренебрегши истинными причинами — тем, что раз уж афиняне почли за лучшее меня осудить, я, в свою очередь, счел за лучшее сидеть здесь, счел более справедливым остаться на месте и понести то наказание, какое они назначат. Да, клянусь собакой, эти жилы и эти кости давно, я думаю, были бы где-нибудь в Мегарах или в Беотии, увлеченные ложным

80 Диалог 2. Первая научная гипотеза древнего человека

мнением о лучшем, если бы я не признал более справедливым и более прекрасным не бежать и не скрываться, но принять любое наказание, какое бы ни назначило мне государство [11, с. 68-69].

А.: Таким образом, материалисты, в частности Демокрит, признавая детерминацию человеческого поведения, просматривали важнейший тип такой детерминации, свойственный только человеку, а именно целевую детерминацию. Ради чего Сократ остался в тюрьме, а не бежал, ради какой цели? Это опять-таки в последующем стало развиваться в различных идеалистических школах. “Человек есть мера всех вещей” (Протагор) С: А дальше кто идет?

А.: Дальше идут так называемые сократовские школы, то есть школы, основанные отдельными учениками Сократа. Но прежде несколько слов об одном философе, фразу которого очень любят повторять психологи многих школ: “Человек есть мера всех вещей”. Это Протагор, принадлежавший к так называемым софистам.

С: Это те, кто любил спорить по любому поводу и, главное, совершенно бесплодно? А.: Да, потом споры о словах стали называть софистическими спорами, но софисты были людьми, которые не только учили искусству спора о словах. Они-то как раз и создали науку о слове. Так что софисты стояли у истоков психологии речи. Но если ты почитаешь диалоги Платона, то заметишь, как неуважительно относился Платон к софистам: во-первых, потому что они учили риторике за деньги, а во-вторых, потому что они стремились не к истине как таковой, а к убедительности собственной речи, которая с одинаковой легкостью могла доказать, что белое — это черное и что белое — это белое.

Протагора обучил философии Демокрит, и неудивительно, что в философии Протагор в основном материалист. Но он особенно выделяет относительность нашего познания, элемент субъективности в нем. У Протагора можно найти много высказываний, которые, на мой взгляд, предвосхищают идеи некоторых типов психотерапии: все существует лишь в отношении к другому, для человека истинно все, что кажется ему таковым, вещь для меня такова, какой она мне

Правила искусства “быть счастливым” в сократовских школах 81 кажется. Разве нет здесь переклички с той же гештальт-тера-пией, о которой мы говорили раньше? Помнишь: для клиента правильно все, что происходит в его жизни… Вот почему фразу Протагора так полюбили психологи и психотерапевты. С: А сократовские школы мы будем рассматривать?

Правила искусства “быть счастливым” в сократовских школах 1. Киники

А.: Немного. Кроме платоновской школы, к сократовским школам принадлежали так называемые киники и кире-наики.

К киникам относят Антисфена, ученика Сократа, остававшегося с ним до самой его смерти, а также очень интересного человека Диогена Синопского, который дал образец кинического образа жизни, и других. Многое можно почерпнуть у древних, особенно в наше неспокойное время.

Собственно, и киники жили в столь же неспокойное время, когда начинался кризис античного полиса, сопровождавшийся, в частности, быстрым социальным расслоением общества, падением общественной нравственности. И<в этих условиях философия все больше становилась обоснованием особого образа жизни человека, который должен остаться человеком в столь трудных обстоятельствах. Предоставлю слово Диогену Лаэртскому: лучше о философах того периода и не скажешь. Если же захочешь познакомиться с их собственными изречениями и философией человека, обратись к сборнику текстов киников [17].

Диоген Лаэртский: Антисфен, высмеивая тех афинян, которые гордились чистотою крови, заявлял, что они ничуть не родовитее улиток или кузнечиков… Он говорил, что как ржавчина съедает железо, так завистников пожирает их собственный нрав. Те, кто хочет обрести бессмертие,… должны жить благочестиво и справедливо. По его словам, государства погибают тогда, когда не могут более отличить хороших людей от дурных… На вопрос, что дала ему философия, он ответил: “Умение беседовать с самим собой”… Мнения его были вот какие. Человека можно научить добродетели. Благородство и добродетель — одно и то же. Достаточно быть добродетель-

82 Диалог 2. Первая научная гипотеза древнего человека

ным, чтобы быть счастливым: для этого ничего не нужно, кроме Сократовой силы… Мудрец ни в чем инив ком не нуждается, ибо все, что принадлежит другим, принадлежит ему… Добродетель — орудие, которого никто не может отнять… [10, с. 234-237]. А.: Надо отметить, что Антисфен возвел аскетизм в философский принцип, в отличие, например, от Сократа и Платона, которые, собственно говоря, не были аскетами. Хотя Сократ жил очень бедно (он любил говаривать в ответ на упреки: “Сам я ем, чтобы жить, а другие живут, чтобы есть”), он не возводил принцип опрощения в абсолют. По словам того же Диогена Лаэртского, когда Антисфен повернулся так, чтобы выставить напоказ дыры в плаще, Сократ сказал Ан-тисфену: “Сквозь этот плащ мне видно твое тщеславие” (См. [10, с. 114-115]). Но что Антисфен! Послушай Диогена Лаэртского о Диогене Синопском! Диоген Лаэртский: Диоген устроил себе жилье в глиняной бочке при храме… Желая всячески закалить себя, он перекатывался на горячий песок, а зимой обнимал статуи, запорошенные снегом… Он говорил, что люди соревнуются, кто кого столкнет пинком в канаву, но никто не соревнуется в искусстве быть прекрасным и добрым… Он осуждал тех, кто восхваляет честных бессребреников, а сам втихомолку завидует богачам… Увидев однажды, как мальчик пил воду из горсти, он выбросил из сумы свою чашку, промолвив: “Мальчик превзошел меня простотой жизни”. Он выбросил и миску, когда увидел мальчика, который, разбив свою плошку, ел чечевичную похлебку из куска выеденного хлеба… Афиняне любили его: … когда мальчишка разбил его бочку, они его высекли, а Диогену дали новую бочку… Когда кто-то, завидуя Каллисфену, рассказывал, какую роскошную жизнь делит он с Александром, Диоген заметил: “Вот уж несчастен тот, кто завтракает и обедает, когда это угодно Александру!”

А: Имелся в виду Александр Македонский…

Диоген Лаэртский: Алчность он называл матерью всех бед… Само презрение к наслаждению благодаря привычке становится высшим наслаждением; и как люди, привыкшие к жизни, полной наслаждений, страдают в иной доле, так и люди, приучившие себя к иной доле, с наслаждением презирают самое наслаждение. Этому он и учил, это и показывал собственным примером… Он говорил, что ведет такую

Правила искусства “быть счастливым” в сократовских школах 83

жизнь, какую вел Геракл, выше всего ставя свободу… Единственным истинным

государством он считал весь мир [10, с. 241-257].

А.: Вот это, по-моему, самое главное в образе жизни Диогена: превыше всего он ставил свободу и считал, что только свободный человек может быть по-настоящему счастлив. Здесь существует явная перекличка с другими философскими учениями: Чанышев видит параллели между учением Диогена и учением Будды и “Бхагавадгиты” с их проповедью универсальной отрешенности, свободы как преодоления всяких привязанностей в жизни (См. [2, с. 233]); можно увидеть и явные параллели с последующим учением стоицизма и — что для меня особенно важно — с некоторыми концепциями русских философов, например концепцией свободы Николая Александровича Бердяева, изложенной хотя бы в его книге “Философия свободы” [18].

Интересно, что Диоген выступил и как великолепный педагог, став наставником детей отнюдь не бедного человека. Дело в том, что когда он был захвачен пиратами и продан в рабство, его купил некто Ксениад.

Диоген Лаэртский: Диоген, воспитывая сыновей Ксениа-да, обучал их кроме всех прочих наук ездить верхом, стрелять из лука, владеть пращой, метать дротики; а потом …он велел наставнику закалять их не так, как борцов, но лишь настолько, чтобы они отличались здоровьем и румянцем. Дети запоминали наизусть многие отрывки из творений поэтов, историков и самого Диогена; все начальные сведения он излагал им кратко для удобства запоминания. Он учил, чтобы дома они сами о себе заботились, чтобы ели простую пищу и пили воду, коротко стриглись, не надевали украшений, не носили ни хитонов, ни сандалий, а по улицам ходили молча и потупив взгляд… [10, с. 243]. Хозяин повсюду рассказывал: “В моем доме поселился добрый дух” [Там же, с. 258].

С: Сразу видно, что Диоген — ученик Сократа. Эта же идея презрения к богатству, отсутствие поиска наслаждений! У Сократа и не могло быть иных учеников. 2. Киренаики

А.: Ошибаешься, как раз были. Это киренаики. Один из них — Аристипп — наоборот, проповедовал не аскетизм, а гедонизм…

84 Диалог 2. Первая научная гипотеза древнего человека

С: Что это?

А.: Это стремление к счастью, под которым понимается наслаждение всеми доступными путями. В наслаждении и состоит подлинный смысл жизни. С: Такой контраст!

А.: Да, в общем, не столь привлекательное учение. Ки-ренаики говорили, что “друзей мы любим ради выгоды”, что “конечным благом является телесное наслаждение” и нужно добиваться его всеми возможными путями, несмотря на то, что при этом думают другие или говорят общепринятые законы (См. [10, с. 131-135]). Но это учение отражало интересы некоторых слоев тогдашнего общества, да, я думаю, оно и среди многих нынешних людей найдет своего почитателя, поэтому нужно знать и его тоже. Кстати, стремление к наслаждению — довольно сложное явление человеческой жизни и не раз оно ставилось во главу угла той или иной психологической концепции, например психоанализа Зигмунда Фрейда. Но об этом мы поговорим позже. А теперь обратимся к самому гениальному ученику Платона — Аристотелю. Аристотель и его Муза

С: Слушай, мне говорили студенты, изучающие историю психологии, что читать Аристотеля невозможно, особенно после Платона…

А.: Да, существует такое мнение в истории философии, что “Муза Аристотеля не поцеловала” [19,с. 139]. Но смотря что ты ищешь в Аристотеле. Если внешней занимательности — то, конечно, у Аристотеля ее нет. Но вчитайся в его тексты, и ты почувствуешь мощный логический ум, стройность его концепции, как философской, так и психологической. Как писал Алексей Федорович Лосев, Аристотель навсегда исключил “атмосферу эмоционального искусства из языка научно-философского сочинения” [34, с. 67]. Кстати, именно Аристотель написал первую специальную работу, посвященную психологии. Она так и называется “О душе”. В этой работе он дал свое понимание души, которое не сводилось ни к определению души Демокритом, ни к определению души Платоном и в принципе смягчало крайности обоих подходов. Но прежде чем говорить об этой концепции, поговорим об Аристотеле как человеке.

Отец Аристотеля, по имени Никомах, был придворным врачом македонского царя Аминты III, деда Александра Македонского. Аристотель и родился недалеко от Македонии, в полисе Стагир (Стагира); вот почему ты часто можешь встретить рядом с именем Аристотеля прибавку “Стагирит”. Семнадцатилетним юношей Аристотель начал обучаться в Академии Платона. Известна фраза Аристотеля, сказанная им позднее: “Платон мне друг, но истина дороже”. Как ты понимаешь, Аристотель пошел своим путем и подверг учение об идеях и о природе души Платона весьма суровой критике. После смерти Платона для Аристотеля начинаются годы странствий. В одном из полисов он женился на Пифиаде, приемной дочери основателя города и философа Гермия, который вскоре был казнен персами. Аристотель воспел Гермия в гимне, который, по тогдашним правилам, полагался только богам, и сделал надпись на памятнике Гермию, признанному героем Эллады. Позднее Аристотель был приглашен воспитателем для тринадцатилетнего Александра, будущего царя Македонии. Сохранились противоречивые свидетельства о взаимоотношениях философа и Александра. С одной стороны, Александр подчеркивал, что как отцу он обязан своим рождением, так Аристотелю — тем, что дает жизни цену, но, с другой стороны, как только Александр стал императором, Аристотель был вынужден уехать в Афины, где он основывает свою школу — Ликей, названную так потому, что она находилась рядом с храмом Аполлона Ликейского. Члены школы называли себя “перипатетиками”, то есть “прогуливающимися”, так как они любили, рассуждая о философских вопросах, прогуливаться по саду.

После смерти Александра Македонского в Афинах вспыхивает антимакедонское восстание, и Аристотель был вынужден покинуть Афины, передав школу своему другу Теоф-расту, известному нам по небольшой книжечке “Характеры” (одна из первых работ, посвященных этой теме — [20]). Вскоре он умер в имении своей покойной матери, успев оставить завещание, сохранившее нам образец заботы философа обо всех близких ему людях — детях, второй жене Герпиллиде, своих рабах. Есть версия, что Аристотель, видя безвыходность своего общественно-политического положения, покончил с собой, приняв яд (См. [34, с. 293­295]). Вот некоторые отрывки из текста завещания; Никанор, которого упоминает Аристотель, — приемный сын его.

86 Диалог 2. Первая научная гипотеза древнего человека

Аристотель: Когда дочь придет в возраст, то выдать ее за Никанора; если же с нею случится что-нибудь до брака (от чего да сохранят нас боги!) или же в браке до рождения детей, то Никанору быть хозяином и распоряжаться о сыне и обо всем остальном достойно себя и нас. Пусть Никанор заботится и о девочке, и о мальчике Никомахе, как сочтет за благо, словно отец и брат… Далее, в память обо мне и о Герпиллиде, как она была ко мне хороша, пусть душеприказчики и Никанор позаботятся о ней во всем, и если она захочет выйти замуж, то пусть выдадут ее за человека, достойного нас. В добавление к полученному ею ранее выдать ей из наследства талант серебра и троих прислужниц, каких выберет… Какой бы дом она ни выбрала, душеприказчикам обставить его утварью, какою они сочтут за лучшее и для Герпиллиды удобнейшее.

…Тихона, Филона и Олимпию с ребенком отпустить на волю при замужестве дочери. Никого из мальчиков, мне служивших, не продавать, но всех содержать, а как придут в возраст, то отпустить на волю, если заслужат.

…Где бы меня не похоронили, там же положить и кости Пифиады, как она сама распорядилась… [10, с. 208-210].

С: Теперь для меня Аристотель — не скучный автор четырех толстых томов, а живой человек, и я постараюсь повнимательнее читать его тексты… “Функциональное” определение души Аристотелем как разрешение спора между Демокритом и Платоном

А.: И ты найдешь в них много интересного. Во-первых, Аристотель всегда предваряет изложение материала со своей точки зрения обзором, как бы мы сейчас сказали, точек зрения своих предшественников, и, по сути, по его работам можно познакомиться и с предшествующей философией. Во-вторых, он очень интересно решает вопрос о природе души, что для нас сейчас особенно важно. Аристотеля не устраивает точка зрения Демокрита о том, что душа — это тело (помнишь, мы говорили уже об ограничениях ее, подмеченных еще Платоном), но не устраивает его и мнение Платона о душе как особой бестелесной сущности, которая находится в

постоянном круговороте вселений в новое тело и отлетов от него после смерти. Душа и тело вообще неотделимы друг от друга, как материя (вещество), из чего сделана вещь, и форма этой вещи. Душа, по Аристотелю, есть тоже своего рода форма тела. С: Что он имеет в виду?

А.: Вообще говоря, определения, которые приводит Аристотель, довольно сложны, но мы не будем подробно на них останавливаться. Все это ты узнаешь позже. Я просто воспользуюсь теми образными сравнениями, которые сам Аристотель использует в качестве иллюстраций своих положений. Душа — это словно форма отпечатка на воске, который неотделим от самого воска.

Аристотель: Поэтому и не следует спрашивать, есть ли душа и тело нечто единое, как не следует это спрашивать ни относительно воска и отпечатка на нем, ни вообще относительно любой материи и того, материя чего она есть [21, с. 395].

А: Аристотель определяет душу и как сущность живого тела. Если бы какое-то неодушевленное тело (типа топора) было бы живым, то его душой была бы его сущность, а именно то, что он есть орудие для раскалывания. Точнее, здесь следует говорить о наиболее существенных функциях тела, которые, по Аристотелю, и есть его душа. Аристотель: Если бы глаз был живым существом, то душой его было бы зрение. Ведь зрение и есть сущность глаза как его форма (глаз же есть материя зрения); с утратой зрения глаз уже не глаз, разве только по имени, так же как глаз из камня или нарисованный глаз [Там же]. А.: Поэтому вполне естественно, что Аристотель отходит от механического понимания “движений душой тела”; он говорит, что душа движет тело не путем механического, физического толчка, а “некоторым решением и мыслью” [Там же, с. 381]. Аристотель делит все функции живого тела на три группы. Рост, питание, размножение как некоторые функции тела свойственны, кроме нас, еще и животным и растениям, поэтому совокупность этих функций Аристотель называет “растительной душой”. Эти функции, как ты видишь, собственно не психические, но древние вообще не давали критерия отличия психических функций от непсихических; то, что мы называем сейчас чисто физиологическими отправлениями организма, античные авторы рассматривали в ряду

88 Диалог 2. Первая научная гипотеза древнего человека

“душевных отправлений”. Некоторые психические функции, а именно: ощущения, восприятие, память, аффекты — Аристотель приписывает только животным и человеку, называя их “животной душой”. Естественно, со смертью тела, которое перестает функционировать, эти функции прекращают свое существование. С: Таким образом, Аристотель против бессмертия души? А.: Он против бессмертия растительной и животной души… С: А есть еще какая-то душа?

А.: Да, это “разумная душа” — психические функции, которые присущи только человеку. Это разум (логическое мышление) и воля. Здесь Аристотель явно непоследователен и противоречив. Эти функции не являются функциями живого одушевленного тела, эти функции — проявление божественного разума и божественной воли в человеке и потому они бессмертны и могут быть отделены от тела.

Но вернемся к более конкретным вещам. Во всем произведении Аристотеля “О душе” ты найдешь так много гениальных догадок и наблюдений относительно психической жизни животного и человека! Аристотель, например, совершенно справедливо считал осязание “главнейшим из всех чувств”; он обратил внимание на то, что ощущение какого-либо предмета может возникнуть только при условии движения органа чувств по этому предмету или, наоборот, движения предмета по нему (неподвижный предмет, положенный на руку, через некоторое время перестает ощущаться).

Но особенно интересны высказывания Аристотеля в его этических работах, например в работе, посвященной сыну Никомаху, “Никомахова этика” [22]. Здесь Аристотель рассматривает вопросы произвольности человеческого поведения, проблему нравственных и безнравственных поступков. Для меня лично близка фраза Аристотеля, что “добродетель не дается нам от природы”, что человек “делает себя сам”. Интересно, как противоречит Аристотель своему учителю Платону и, соответственно, Сократу. Сократ говорил, что люди ведут себя безнравственно потому, что не знают, что такое добро или зло, и задача философа — разъяснить им это. Но личный жизненный пример Платона (помнишь, как он неоднократно пытался “перевоспитать” путем убеждения тиранов Сиракуз?) как раз опровергает подобное мнение. Аристотель считает, что знать, что такое добро, — это полде­ла. Главное — постоянно попадать в такие ситуации, где требуется та или иная добродетель,

и тогда человек становится мужественным не потому, что он знает, как это хорошо, но

потому, что приобрел привычку поступать подобным образом в сложных ситуациях. Здесь

мне видится явная перекличка учения Аристотеля с деятельностным подходом к

воспитанию: воспитание — это не просто сообщение неких знаний, но выстраивание цепи

определенных жизненных ситуаций, где требуется активное деятельностное отношение к

ним. Только в процессе деятельности и посредством нее человек приобретает те или иные

“добродетели”, то есть положительные черты характера. Но теперь мы должны двигаться

дальше и немного познакомиться с философией новой эпохи: эпохи эллинизма.

Это было весьма сложное время для граждан греческих полисов. В III веке до нашей эры в

античном обществе разразился всесторонний кризис — экономический, политический,

социальный. Не буду останавливаться на его характеристике, скажу только, что простые

граждане греческих полисов чувствовали утрату ценностей предшествующей эпохи

“классики”, усиливалось социальное расслоение, враги демократии поднимали голову… В

этих условиях немудрено, что философия становится уже не учением о мироздании, а скорее

учением о том, как надо жить в этом, становящемся все более беспокойным и страшным,

мире. Вот почему философы этой эпохи писали в основном о способах достижения

счастливой личной жизни.

С: А какие направления возникают в это время?

А.: Мы рассмотрим только два из них: эпикуреизм и стоицизм.

“Формулы счастья” и психотерапевтические приемы в учениях эпохи эллинизма

1. Эпикуреизм

С: Насколько я понимаю, эпикуреизм есть учение Эпикура и его последователей?

А.: Да. Я не буду говорить об учении Эпикура о природе, об ином понимании причинности,

нежели у Демокрита, ска-

90 Диалог 2. Первая научная гипотеза древнего человека

жу только, что Эпикур придерживался атомистического учения Демокрита с определенными поправками. Но главное, с моей точки зрения, — этическое учение Эпикура, которое, я думаю, твоей душе психотерапевта может многое сказать. Интересно, что материалистическая позиция Эпикура тоже возникла у него не просто так, а была обусловлена обстоятельствами его жизни. Хотя предки Эпикура были знатны, родители его были бедны. Чтобы обеспечить семью, глава семейства зарабатывал преподаванием, но и мать Эпикура тоже работала: ходила по домам более обеспеченных сограждан Самоса и “изгоняла злых духов”. По преданию, сын помогал ей в этом занятии; может быть, поэтому у него возникло с детства отвращение к нему и вообще ко всему, что связано с идеалистическими представлениями о душе (См. [23, с. 28]). Отец, тем не менее, дал ему хорошее образование. В возрасте 36 лет Эпикур поселяется в Афинах, где покупает себе дом и сад для философских бесед: его школа так и называлась — “Сад”. С: Кажется, я что-то начинаю припоминать. Это эпикурейцы превыше всего ставили удовольствие и говорили, что это есть цель человеческой жизни? А.: Не совсем так. Ты несколько смешиваешь гедонистов киренаиков, о которых мы говорили раньше, с эпикурейцами. Для Эпикура удовольствие существует, скорее, в отрицательном смысле — удовольствие есть отсутствие страдания. Эпикур: Когда мы говорим, что удовольствие есть конечная цель, то мы разумеем не удовольствия распутников и не удовольствия, заключающиеся в чувственном наслаждении, как думают некоторые, …но мы разумеем свободу от телесных страданий и от душевных тревог. Нет, не попойки и кутежи непрерывные, не наслаждения мальчиками и женщинами, не наслаждения рыбою и всеми прочими яствами, которые доставляет роскошный стол, рождают приятную жизнь, но трезвое рассуждение, исследующее причины всякого выбора и избегания и изгоняющее [лживые] мнения, которые производят в душе величайшее смятение [24, с. 127-128].

А.: Итак, идеал философа — невозмутимость. А она достигается путем избавления от всяческих страхов. Это в твой — психотерапевтический — огород камешек. Уже тогда разрабатывались фактически психотерапевтические приемы

борьбы со страхами, например со страхом болезни или смерти. Но что особенно интересно — Эпикур, не придерживаясь концепции бессмертия души, показывает, что освобождение от страха смерти возможно и с позиций материализма.

Эпикур: Приучай себя к мысли, что смерть не имеет к нам никакого отношения. Ведь все хорошее или дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущения… Глуп тот, кто говорит, что он боится смерти не потому, что она причинит страдание, когда придет, но потому, что она причиняет страдание тем, что придет: ведь если что не тревожит присутствия, то напрасно печалиться, когда оно только еще ожидается. Таким образом, самое страшное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения, так как, когда мы существуем, смерть еще не присутствует; а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем. Таким образом, смерть не имеет отношения ни к живущим, ни к умершим, так как для одних она не существует, а другие уже не существуют [Там же, с. 126]. А.: Человек боится еще, по Эпикуру, богов. Но и их бояться не надо: они находятся в “междумирьях”, то есть в промежутках между мирами, и не вмешиваются в жизнь смертных. Материалистическое учение Эпикура о мире и душе, может быть, не получило бы такого отзвука в истории философии, если бы не гениальная поэма “О природе вещей” продолжателя дела Эпикура, уже римского поэта, Тита Лукреция Кара. Сам Эпикур, по общему мнению, писал далеко не блестяще. Удивительно, что эта поэма дошла до нас. И я думаю, что благодаря поэтическому слову Лукреция основные доказательства материализма приобрели такую же убедительность, что и рассуждения идеалистов благодаря диалогам Платона.

С:Яо нем ничего не знаю.

А.: И никто не знает. Историки философии шутили, что девиз эпикурейства “проживи незаметно” Лукреций истолковал столь буквально, что не оставил после себя никаких сведений о самом себе. Нет даже уверенности в том, был ли он свободным гражданином или рабом. Известно только, что умер он довольно рано и, по-видимому, из-за какого-то душевного расстройства, может быть, покончил жизнь самоубийством в припадке безумия, и что благодаря знаменитому политическому деятелю Рима Цицерону стала известна эта

92 Диалог 2. Первая научная гипотеза древнего человека

его поэма. Цитировать ее можно бесконечно. Вот как Лукреций доказывает в поэме

смертность души.

Лукреций:

Но ведь ни глаз, ни ноздрей, ни руки у души не бывает,

Ни языка, ни ушей, раз она отделилась от тела;

Значит, ни чувства, ни жизнь без тела для душ невозможны…

Кроме того, коль душа обладает бессмертной природой,

И поселяется в нас, при рождении в тело внедряясь,

То почему же тогда мы не помним о жизни прошедшей,

Не сохраняем следов совершившихся раньше событий?

Ибо, коль духа могла измениться столь сильно способность,

Что совершенно о всем миновавшем утратил он память,

Это, как думаю я, отличается мало от смерти,

И потому мы должны убедиться, что бывшие души

Сгибли, а та, что теперь существует, теперь и родилась…

В собственность жизнь никому не дается, а только на время.

Ты посмотри: как мало для нас значенья имела

Вечного времени часть, что прошла перед нашим рожденьем…

[25, с. 109-119].

А.: Напоследок — для собственного удовольствия — я тебе прочту еще один отрывок из Лукреция, который кое-что может сказать тебе о психологии людей, охваченных страстью. Лукреций говорит о “любовном ослеплении”, когда человек, влюбившись в другого, видит достоинства там, где одни недостатки. Лукреций:

Дата добавления: 2015-08-28