Диалог 5. Познай самого себя
хологами относительно предмета психологии, тоже в целом разделял позиции интроспекционизма. Стоит ли за явлениями сознания душа или не стоит, в любом случае никакого доступа в душевный мир, кроме интроспекции, не существует. Л.М. Лопатин: Мы все познаем сквозь призму нашего духа, но то, что совершается в самом духе, мы познаем без всякой посредствующей призмы. В противоположность явлениям физической природы, явления сознательной душевной жизни (а, как увидим, только они являются прямым предметом психологического изучения) сознаются нами, как они есть. Это положение настолько очевидно, что едва ли нуждается в доказательствах [5, с. 9-10]. А.: Перебью уважаемого классика. “Очевидность” — понятие очень растяжимое, безумцу тоже очевиден его бред, как говорил Модели… С: А это кто?
А.: Один английский психиатр конца XIX — начала XX века, ярый противник метода интроспекции… Но о нем поговорим позже. Послушаем дальше. Л.М. Лопатин: Ведь состояние сознания настолько лишь и есть состояние сознания, насколько оно сознается. Что я ощущаю и как ощущаю, то и есть мое ощущение, а чего я не ошущаю, то, очевидно, и не принадлежит к ощущению как таковому. Чего я действительно желаю, то только и есть мое желание; что я в самом себе чувствую, то и есть мое чувство. Это истины тождественные; предполагать здесь какие-нибудь посредствующие призмы совсем не имеет смысла. А между тем из этого вытекает чрезвычайно [важный] вывод: свою душевную жизнь мы знаем в ее настоящей, прямой действительности, без всяких посредств; в нашем непосредственном, внутреннем переживании нам открывается как бы клочок некоторой действительности, как она есть сама в себе, а не только в кажущемся и подлежащем сомнению явлении чего-то другого, как является нам сплошь вся внешняя действительность. В сфере непосредственных данных сознания нет уже различия между объективным и субъективным, реальным и кажущимся, здесь все есть, как кажется, и даже именно потому, что оно кажется: ведь когда что-нибудь кажется, это и есть вполне реальный факт нашей внутренней душевной жизни. Таким образом, наш внутренний мир есть единственная точка, в которой бесспорно подлинная дей-
Определение понятия “интроспективная психология” 207
ствительность раскрыта для нашего поямого усмотрения [5,с. 10-11]. А.: Посмотри, Лопатин чуть ли не дословно повторяет Декарта… С: По-моему, вполне разумно. А.: Послушаем теперь Челпанова.
Г.И. Челпанов: Исследование того, что воспринимается при помощи органов чувств, есть предмет естествознания в широком смысле этого слова, а исследование того, что мы не можем воспринять при помощи внешних органов чувств и тем не менее, однако, воспринимаем, есть предмет психологии. Таким образом, для нашего познания существуют два мира: мир психический и мир физический. Для познания мира психического существует метод самонаблюдения, или так называемый внутренний опыт, для познания мира физического существует метод внешнего наблюдения, или так называемый внешний опыт. Метод самонаблюдения иначе называется методом субъективным. Метод наблюдения над физическим миром называется методом объективным [6, с. 87]. С: А здесь Челпанов во многом повторяет Джона Лок-ка…
А.: Молодец! Да, Локк определял психологию как науку о внутреннем опыте. Потом Вильгельм Вундт скажет, что все науки имеют дело с одним опытом, и изменит определение предмета психологии.
В. Вундт: Выражения “внешний” и “внутренний опыт” указывают не на различие в объектах исследования, а на различие в точках зрения, из которых мы исходим, выясняя и подвергая научной обработке данный нам опыт, сам по себе единый. В самом деле, всякий опыт непосредственно распадается на следующие два фактора: данное нам содержание и наше восприятие этого содержания. Первый из этих факторов мы называем объектом познания, второй — познающим субъектом. Отсюда вытекают два направления в обработке нашего опыта. Естествознание изучает объекты познания, причем оно считает их свойства независящими от субъекта. Психология изучает все содержание нашего опыта в его отношениях к субъекту и в свойствах, непосредственно вносимых в этот опыт последним. Так как естественнонаучная точка зрения предполагает отвлечение от субъективного фактора, содержащегося во всяком реальном опыте, то ее можно назвать исходной точкой посредственного опыта; напротив того,
Диалог 5. Познай самого себя
психологическая точка зрения, намеренно устраняющая это отвлечение и вытекающие из него следствия, соответствует опыту непосредственному [7, с. 2]. А.: Таким образом, Вундт определял психологию как науку о непосредственном опыте. С: Но, насколько я понимаю, речь по-прежнему идет об изучении моих собственных внутренних переживаний.
А.: В общем, да. Вундту принадлежит одно из самых классических интроспективных определений сознания: “Сознание представляет собою сумму сознаваемых нами состояний” [8, с. 8].
С: По-моему, иначе определить сознание нельзя. А.: Будем слушать дальше.
Г.И. Челпанов: Восприятие психических явлений доступно только для того индивидуума, который переживает их. Положим, что в данный момент, когда я нахожусь перед вами, я испытываю какое-нибудь чувство, например чувство боли. Никто из присутствующих этого чувства ни познать, ни видеть не может… В тех случаях, когда мы знаем о чувствах и мыслях других индивидуумов, мы знаем о них только потому, что мы о них умозаключаем… Положим, перед нами стоит человек и плачет, потому что он испытывает чувство печали. Мне могут сказать: “Как же вы говорите, что будто нельзя видеть чувств. Видим же мы чувство печали у этого человека; мы можем это чувство наблюдать”. На это я мог бы ответить: “Вы ошибаетесь, чувств вы не видите, страдания вы не видите, вы воспринимаете только ряд физических явлений, из которых вы умозаключаете, что человек страдает”. В самом деле, что вы воспринимаете, когда видите перед собою плачущего человека? Вы посредством органа слуха воспринимаете ряд звуков, который называется плачем; посредством органа зрения вы воспринимаете, как из его глаз текут капли прозрачной жидкости, которые называются слезами; вы видите изменившиеся черты его лица, опустившиеся углы рта, и из всего этого вы умозаключаете, что человек страдает. Этот процесс есть процесс умозаключения, а не непосредственного наблюдения. Такого рода умозаключения я могу делать потому, что знаю, что, когда я страдаю, я издаю тоже прерывистые звуки, из глаз моих тоже течет прозрачная жидкость и т.д., и т.д., и потому, когда я воспринимаю эти явления у другого человека, я заключаю, что он страдает совершенно так же, как и я. Следовательно, необходимо мне самому пережить хоть раз то, что переживает другой человек, для того чтобы судить о его душевном состоянии. Психология не была бы возможна, если бы не было самонаблюдения [6, с. 88-89, 97].
С:Ая что говорил! Пережить — вот главное для понимания сознания! А.: Не спеши. Что ты скажешь на доводы противоположной стороны? Критика метода интроспекции в работах его противников С: А кто это — противоположная сторона?
А.: Я имею в виду противников интроспекционизма. Во-первых, это наш замечательный ученый Сеченов…
С: Ну, это вообще не то. Сеченов — физиолог, и все эти рефлексы… Какое это имеет отношение к психологии?
А.: Если тебя не устраивает Сеченов (хотя у него много работ исключительно по психологии,
мы еще будем об этом говорить), послушай тогда Огюста Конта, одного из
основоположников социологии, или же психиатра Генри Модели (в конце XIX века чаще
использовалась другая транскрипция его имени — Маудсли)…
Слушай же, какие возражения выдвигает Модели против метода интроспекции.
Г. Модели: Немногие лишь способны следить за последовательностью явлений в их
собственном духе; такое самонаблюдение требует особенного упражнения и успешно
производилось лишь теми, кто изучил психологические термины и хорошо знаком с
психологическимитеориями [9,с. 11].
С: На это возражение я и сам могу ответить. На то и психолог, чтобы постоянно упражняться в самонаблюдении.
Г. Модели: Нет никакого единогласия между людьми, приобретшими такую способность самонаблюдения: люди, по-видимому, одинакового образования и способностей, высказывают с величайшей искренностью и уверенностью диаметрально противоположные положения. И нет возможности убедить какую-либо из противоречащих сторон в ошибке, которую было бы нетрудно открыть в предметах объективной науки, потому что каждая из обеих сторон ссылается на свидетельство, которого убедительность может быть ус-
210 Диалог5. Познайсамогосебя
мотрена только ею самою и которого достоверность не может быть поэтому исследована
[Там же].
С: Это возражение посильнее первого, но Лопатин, по-моему, уже ответил на него: главное ведь — “кажимость”, а для психолога важно понять, почему в одном случае кажется одно, а в другом — другое…
А.: Это верно, но возможно ли понять это из самонаблюдения? Впрочем, продолжим. Г. Модели: Направлять сознание внутрь себя для наблюдения какого-нибудь особенного состояния души — значит изолировать деятельность души на время, прервать связь этой деятельности с ее обыкновенными условиями, следовательно, сделать ее неестественною. Для того чтобы наблюдать собственные действия, духу необходимо на время остановить свою деятельность, а между тем требуется именно наблюдать ход этой деятельности. Пока нельзя сделать остановки, необходимой для самонаблюдения, нельзя наблюдать и хода деятельности, — между тем, когда остановка сделана, тогда нечего наблюдать [Там же]. С: Здесь я, честно говоря, теряюсь.
А.: Не теряйся. Интроспекционисты предложили выход из данного затруднения: нужно превратить интроспекцию в ретроспекцию, то есть описывать свои ощущения и переживания не во время самонаблюдения, а сразу после акта интроспекции… С: Именно то, что нужно! Какие могут быть еще возражения? Г. Модели: Уже одни нелепые идеи помешанных достаточно возбуждают глубокое недоверие не только в объективную истину, ноив субъективное достоинство показаний самосознания индивидуума. Декарт высказал как основное положение философии, что все, что дух может ясно и отчетливо воспроизвести, — истинно; но едва ли что-нибудь может быть яснее и отчетливее нелепых идей помешанного… С успехом поступила положительная наука, признавшая, что градусы термометра, а не субъективное чувство теплоты или холода, представляют собой верное мерило температуры для человека [9,с. 11-12]. С: Тогда, наверное, следует ввести какие-то строгие правила интроспекции: кто может заниматься самонаблюдением, при каких строго контролируемых условиях и тому подобное.
Соотношение интроспективной и экспериментальной психологии 211
А.: Ты прав; именно по этому пути интроспективная психология и пошла, когда стала
изучать сознание методом эксперимента…
Соотношение интроспективной и экспериментальной психологии
С: Наконец-то! Наверняка эти экспериментальные исследования внесли необходимую
точность и объективность!
А.: Эксперимент эксперименту рознь. В данном случае я говорю об экспериментах, проводившихся в школе Вундта. Как я тебе говорил, Вундт выступил с одной из программ построения психологии как самостоятельной науки. О предмете изучения — непосредственном опыте — ты уже знаешь (вспомни: сознание как совокупность сознаваемых нами состояний); методом выступала интроспекция, только не житейская, а включенная в специально организованные экспериментальные процедуры. Таким образом, получалась все та же субъективная психология сознания, только теперь к ней можно было бы прибавить определение “экспериментальная”, а не только “эмпирическая”. Вундт высказался по этому поводу однажды: “Задача эксперимента заключается в том, чтобы сделать возможным точное самонаблюдение” (Цит. по [6, с. 97]). Таким образом, эти эксперименты основывались на самонаблюдении и предполагали его. С: Приведи для примера какой-нибудь эксперимент Вундта.
А: Пожалуйста. Вот классический эксперимент с использованием метронома, которым музыканты отстукивают ритм. Вундт, изменяя скорость следования ударов метронома, используя самонаблюдение, установил ряд свойств сознания. Во-первых, он обратил внимание на то, что трудно слышать удары маятника метронома одинаковыми по силе (хотя объективно они совершенно одинаковы): “Мы постоянно впадаем вновь в восходящий или нисходящий такт” [8, с. 10], то есть слышим одни и те же удары то более сильно, то более слабо: “тик-так” или “так-тик”. Из этого эксперимента Вундт сделал вывод, что сознание ритмично по природе своей. Пойдем дальше. Вот еще один из экспериментов Вундта, в котором он определил так называемый объем сознания.
212 Диалог 5. Познай самого себя
В. Вундт: Каждый из рядов … состоит изіб отдельных ударов или, если считать повышение и понижение за один удар, 8 двойных ударов. Если мы внимательно прослушаем ряд такой длины при средней скорости ударов метронома в 1-1,5 с. и после короткой паузы повторим ряд точно такой же длины, то мы непосредственно заметим их равенство. Равным образом, тотчас же замечается и различие, если второй ряд будет хотя бы на один удар длиннее или короче. При этом безразлично, будет ли этот ряд состоять из восходящих или нисходящих тактов… Ясно, что такое непосредственное воспризнание равенства последующего ряда с предшествующим возможно лишь в том случае, если каждый из них был дан в сознании целиком, причем, однако, отнюдь не требуется, чтобы оба они сознавались вместе… Объем в 16 следующих друг за другом в смене повышений и понижений (так называемый 2/8 такт) ударов представляет собою тот maximum, которого может достигать ряд, если он должен еще сознаваться нами во всех своих частях. Поэтому мы можем смотреть на такой ряд как на меру объема сознания при данных условиях [8,с. 10-11].
А.: Кроме объема сознания, Вундт выделяет еще так называемые пороги сознания. В. Вундт: Ряд тактов дает нам самые различные степени ясности и отчетливости, в которых мы ориентируемся по их отношению к удару такта, воспринимаемому в данный момент. Этот удар воспринимается всего яснее и отчетливее; ближе всего стоят к нему только что минувшие удары, а затем чем далее отстоят от него удары, тем более они теряют в ясности. Если удар минул уже настолько давно, что впечатление от него вообще исчезает, то, выражаясь образно, говорят, что оно погрузилось под порог сознания. При обратном процессе образно говорят, что впечатление поднимается над порогом… О наиболее отчетливо воспринимаемом содержании говорят, что оно находится в фиксационной точке … сознания, обо всех же остальных — что они лежат в зрительном поле … сознания… Зрительное поле можно наглядно представить себе как окружающую фиксационную точку область, которая непрерывно тускнеет по направлению к периферии, пока, наконец, не соприкоснется с порогом сознания [8, с. 13-14].
А.: Наиболее близкую к фиксационной точке сознания часть этого “поля” Вундт называет полем внимания как наи-
Соотношение интроспективной и экспериментальной психологии 213
более ясного и отчетливого восприятия содержаний сознания. Он предлагает еще один
эксперимент для измерения объема внимания: испытуемому на очень короткое время
предъявляется табличка из букв, разбросанных в случайном порядке, испытуемый же должен
сказать, какие именно буквы он заметил. Как правило, вначале испытуемый называет только
2-3 буквы, при долгом упражнении число воспринятых букв повышается до б, но дальше
дело не идет. Таким образом, максимальный объем внимания у нормального человека, по
Вундту, равен 6 простым единицам.
С: Слушай, но это какая-то элементарщина!
А.: Ну, во-первых, с этого все начиналось в экспериментальной психологии; кстати, не так уж все здесь элементарно. Проблемы порогов сознания, их видов и измерения ощущений получили свою наибольшую разработку в одном из разделов формирующейся экспериментальной психологии, который называется психофизикой. Идеи психофизики как науки о количественном соотношении между физическими раздражителями и ощущениями впервые высказал — еще до Вундта — немецкий исследователь Густав Теодор Фехнер. Он разработал ряд методов измерения ощущений, открыл закон, согласно которому интенсивность ощущения пропорциональна логарифму величины раздражителя, или стимула, как сейчас принято говорить. Правда, потом обнаружились его ограничения, но все равно это был один из первых законов в психологии, который выражался в математической формуле. Теперь же психофизика — целая наука, результаты которой применяются и на практике — в работе операторов, например… Но обо всем этом ты узнаешь позже. Моей целью было показать, что даже такие элементарные, на твой взгляд, исследования в конечном итоге приводят к довольно значительным результатам… Но ты прав в другом: сам того не подозревая, ты выразил своим словом “элементарщина” суть стратегии познания, которая была предложена в рамках интроспективной психологии на первых порах. О ней мы, кстати сказать, говорили уже раньше, не называя ее. С: Когда же?
А.: Когда разбирали творчество Юма, затем ассоцианис-тов XVIII и XIX веков (помнишь “ментальную механику” Джеймса Милля?), рассматривали экспериментальные исследования Эббингауза… Сразу хочу обратить твое внимание на
Диалог 5. Познай самого себя
то, что далеко не все исследователи-интроспекционисты придерживались элементаристскои стратегии познания; позже мы поговорим об этом. Но линия интроспекционизма, идущая от Декарта и Локка через ассоциативную психологию к психологии Вундта, тесно связана с этой стратегией. Однако до логического конца — я бы даже сказал до полного абсурда — эту стратегию довел ученик Вундта американский психолог Эдвард Брэдфорд Титченер. Попробую сформулировать основные положения элементаристскои стратегии познания в психологии. Если даже мы говорили об этом раньше, повторю еще раз. И Вундт, и Титченер находили образец для психологического исследования в современном им естествознании, а это означало расчленение избранного предмета изучения (сознания) на составляющие его элементы, которые далее не делятся. Для Титченера этими элементами были: ощущение, представление и простейшее чувствование (удовольствие-неудовольствие). Из этих элементов, по Титченеру, как из кирпичиков складывается вся наша психическая жизнь. Послушай, как все это он весьма логично обосновывает. Структурализм Титченера как вариант интроспективной психологии. Метод “аналитической интроспекции” и “ошибка стимула”
Э. Титченер: Систематическое наблюдение всегда открывает сложность восприятия. Мы можем направлять внимание на каждую из отдельных составляющих частей; и если мы займем такое положение по отношению к восприятию, то это последнее распадается на некоторое число действительно простых сенсорных качеств. Таким образом, наблюдатель, который никогда не пробовал вкуса лимонада, если он опытен в самонаблюдении, различит холод, особенный аромат и сладкий, кислый и горький вкус напитка, в то время как его гостеприимный хозяин, не имеющий навыка в психологическом анализе, хотя он и составлял этот напиток, будет воспринимать данный “вкус” как простое и единичное переживание [10, с. 43-44].
А.: Обрати внимание: психолог не должен поддаваться установке “наивного наблюдателя” и описывать свое созна-
Структурализм как вариант интроспективной психологии 215
ниє в терминах внешних объектов; он должен делать это описание только в терминах своих ощущений. Титченер называет эту установку “наивного наблюдателя” “ошибкой возбудителя” или, более современно, “ошибкой стимула”.
Э. Титченер: Мы так привыкли жить в мире объектов, мы так привыкли облекать мысль в популярные выражения, что нам трудно усвоить чисто психологическую точку зрения на интенсивность ощущения и рассматривать сознание так, как оно есть, независимо от его отношения к объективному миру. Эта книга, говорим мы, тяжелее, чем та; эта лампа дает больше света, чем те две; этот рояль имеет более громкий звук, чем другой. Собственно говоря, эти выражения могут обозначать одно из двух. Их можно понимать физически; под книгами понимать тяжести, различные по весу; лампы измерять разницей в количестве свечей; под звуками рояля понимать воздушные волны различной амплитуды; или их можно понимать психологически, имея в виду вместо книг впечатление тяжелого или легкого, вместо лампы впечатление светлого и темного, вместо звука рояля — более или менее громкие слуховые впечатления… Очень серьезный источник ошибок в экспериментах … заключается в том, что наблюдатель стремится определить не ощущения, а возбудители. Он думает не об ощущениях света, а о серых бумажках, не о слышимых звуках, а о высотах, с которых должны упасть шарики, чтобы вызвать ощущения этих звуков [11, с. 169; 183-184]. А.: Такая изощренная интроспекция получила название “аналитической интроспекции”, поскольку ее результатом должно было быть получение “сенсорной мозаики” того или иного образа, а направление, которое опиралось на подобную методологию исследования, стало называться структурализмом (хотя подлинный смысл слова “структура” при этом выхолащивалось: ведь речь шла, скорее, не о структуре образа, а о простой сумме входящих в него элементов — ощущений).
С: Послушай, но это все так далеко от жизни, сплошные абстракции; ведь это психология какого-то искусственного, запертого в лаборатории человека!
А.: Ужели слово найдено? Ты абсолютно прав: именно такие возражения всегда выдвигались против метода аналитической интроспекции и, соответственно, структурализма. С: Но, может быть, потом, когда психолог выйдет в практику, в жизнь, к этим найденным закономерностям добавят-
Диалог 5. Познай самого себя
ся другие, то есть это некий фундамент, на котором будет далее возведено здание более конкретной психологии?
А.: А фундамент ли это? Действительно ли восприятие, например, складывается из ощущений как из кирпичиков? Когда ты будешь изучать раздел “Восприятие”, вам будут рассказывать об интересных экспериментах, которые начисто опровергают все то, о чем говорил Титченер. Ну вот, допустим, один из них. Представь себе, что ты смотришь на кусок мела. Какого он цвета? С: Белого.
А.: Даже в самую темную ночь? С: Да.
А.: Почему же ты и в первом, и во втором случае воспринимаешь его белым, хотя во втором он практически не отражает света?
С: Ну, я привык, что мел белого цвета и поэтому вижу его белым.
А.: Значит, то самое предметное значение, которое Титченер игнорировал, вмешивается в твое восприятие и определяет его?
С: Не определяет, может быть, а просто присоединяется как еще один элемент к тому, о чем говорил Титченер.
А.: Хорошо, пусть так. А уголь — какого цвета?
С: Конечно, уголь — черный.
А.: Даже в самый солнечный день?
С: Да.
А.: Представь себе теперь, что ты смотришь на кусок мела, очень плохо освещенный, и ярко освещенный уголь через два отверстия в ширме, которая загораживает оба предмета, и при этом видишь только свет, который они отражают. В первом случае ты увидишь довольно темное пятно, во втором — очень светлое. Теперь быстро сдвинем ширму. Все испытуемые, которые принимали участие в этом эксперименте, поражались мгновенному изменению своих ощущений: в первом случае ощущение “побелело”, во втором — “почернело”, то есть у них возникали ощущения не в соответствии с абсолютной интенсивностью света, а в соответствии с восприятием предмета как такового. Так что не ощущения “строят” восприятие, хотя, вообще говоря, без ощущений оно не бывает; просто законы восприятия не сводимы к закону сум-мации ощущений. Так что элементаристская стратегия познания обнаруживает здесь свою несостоятельность.
Структурализм как вариант интроспективной психологии 217
С: Теперь я с тобой согласен.
А.: Для эмоциональной разрядки приведу тебе еще несколько интересных случаев из наблюдений известнейшего американского психолога Вильяма Джемса, которые доказывают то же самое.
В. Джемс: Однажды, когда один мой друг сидел у меня в комнате, начали бить часы, бой которых имел очень низкий тон. “Слушай, — воскликнул мой приятель, — в саду играет шарманка”, и был очень изумлен, узнав настоящий источник звуков. У меня самого была поразительная иллюзия в том же роде. Как-то поздно ночью я сидел и читал, как вдруг услышал чрезвычайно сильный шум, распространявшийся из верхней части дома, которая, казалось, была вся наполнена этим ужасным шумом. Вот он прекратился, но через мгновение начался снова. Я вышел в зал, чтобы послушать, в чем дело, но шум больше не повторялся. Однако, едва я снова сел на свое прежнее место, шум опять возобновился — низкий, могучий, ужасающий, подобный шуму, предшествующему буре или наводнению. Он шел теперь со всех сторон. Чрезвычайно испуганный, я снова пришел в зал, но шум уже смолк опять. Вернувшись через секунду в мою комнату, я открыл, что этот шум был, ни больше ни меньше, как храпенье маленького шотландского терьера, спавшего на полу. Замечательно, что как только я понял это, я уже был не в состоянии преобразить храп собачки в те ужасные звуки, которые мне пригрезились, хотя употреблял для этого большие усилия: звуки являлись мне теперь такими, какими были в действительности [12, с. 257]. А.: Так равно ли восприятие сумме ощущений, если оно меняет даже качество ощущений, входящих в него как составные части?
С: Я отказываюсь от аналитической интроспекции как метода исследования сознания. А.: Нет уж, пойдем вместе со сторонниками этого подхода до конца, чтобы понять его лучше. Ты верно сказал, что человек интроспекционистов — это “лабораторный” человек. А как быть с животными, маленькими детьми, душевнобольными, которые вообще не способны к интроспекции? С: Не знаю.
А.: Послушаем же защитников интроспекции, например Челпанова, который был горячим сторонником именно тит-ченеровского варианта экспериментальной психологии.
Диалог 5. Познай самого себя
Метод интроспекции и другие методы психологии
Г.И. Челпанов: Выражаясь таким образом, что самонаблюдение есть единственный источник познания психических явлений, я могу, пожалуй, кого-нибудь ввести в заблуждение. Пожалуй, могут подумать, что психолог, желающий построить систему психологии, должен запереться в свой кабинет и начать наблюдать самого себя и из того, что он получил, создавать законы психологии. Но я должен на это заметить, что утверждать что-либо подобное может лишь тот, кому неясен истинный смысл термина “самонаблюдение”. Философы, которые признают за самонаблюдением единственный источник познания психических явлений, никогда не думали, что только из наблюдений над самим собою можно строить законы психической жизни; напротив, они признают, что психология — одна из самых энциклопедических наук; она содержит в себе ряд вспомогательных наук, которые необходимы для построения психологической системы [6, с. 91]. С: Какие же это науки?
А.: Психология народов (сведения о душевной жизни “диких” племен и представителей других культур); сравнительная психология (психология животных, детей); изучение аномальных явлений (психология душевнобольных) и тому подобное. Там, безусловно, используются и внешнее наблюдение, и анализ продуктов деятельности этих индивидов, но посмотри, как интерпретируется полученный материал.
Э. Титченер: Психолог заключает по аналогии, что все, применимое к нему, применимо в принципе и к животному, к обществу и к душевнобольному. Он делает вывод, что движения животных, в громадном большинстве, суть выразительные движения, что они выражают душевные процессы животного или дают знать о них. Поэтому он старается, насколько это только возможно, поставить себя на место животного, найти условия, при которых его собственные выразительные движения были бы в общем того же рода; и затем он старается воссоздать сознание животного по свойствам своего человеческого сознания, постоянно имея в виду степень развития нервной системы у животного. Он обращается к помощи эксперимента и ставит животное в условия, которые допускают повторение, изолирование и видоизменение известных типических движений и поведения вообще. Животное, таким образом, принуждают, так сказать, к наблюдению, к самонаблюдению; оно внимательно следит за известными раздражителями и регистрирует свой опыт посредством выразительных движений. Естественно, это не будет научным наблюдением; наука предполагает … определенное отношение к миру опыта и состоит в описании этого мира, как он представляется ей, с определенной точки зрения. Тем не менее, это все же наблюдение и, как таковое, оно дает науке сырой материал. Психолог перерабатывает этот сырой материал; он наблюдает выразительные движения и регистрирует душевные процессы животного в свете собственного самонаблюдения [11, с. 26-27]. А.: То же Титченер относит и к обществу. Он считает, что нужно исследовать обычаи и мифы первобытного человека и подвергать их рассмотрению с современной точки зрения. С: Но это же абсурд какой-то — изучать мир животного и душевнобольного по аналогии с собой, весь мир “кроить по своей мерке”!
А.: Твое возмущение разделяют противники интроспек-ционизма, которые считают, что сам порядок исследования должен быть обратный.
Г. Модели: Основной принцип индуктивной философии состоит в том, что наблюдение должно начинаться с самых простых случаев, от которых уже делается переход к надлежащим обобщениям…
Истинно индуктивная психология должна следовать естественному порядку и начинать там, где начинается дух, т.е. с животных и детей, и затем постепенно подниматься до тех высших и более сложных душевных явлений, которые распознает или думает, что распознает, самонаблюдающий философ [9, с. 12-13].
С: Послушай, но я читал, что этнографы установили, что даже законы мышления представителей “диких” народов отличаются от законов мышления европейцев… А.: Ты верно говоришь. Позже мы с тобой остановимся специально на этих исследованиях, в частности на работах Леви-Брюля, Дюркгейма, а также на работах отечественного психолога Александра Романовича Лурии, в которых как раз и представлена попытка выявить специфику этих законов. Но знаешь ли ты, что речь идет не только о собственно “высших” психических процессах типа мышления; даже законы восприятия здесь иные. Вот пример из более позднего исследования оптико-геометрических иллюзий.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 51 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |