Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Первый год ППС. После Падения Стен. Эльфы на свободе и охотятся на нас. Теперь здесь зона военных действий, и ни один день не похож на другой. Я Дэни О'Мелли, полные хаоса улицы — мой дом, и нет 14 страница



Еще миг — и он снова за столом, склонился над документацией, практически игнорируя меня:

— Нет.

Я в шоке.

— Что? Почему? Ты знаешь, что я пойду искать его сама? Ты этого хочешь?

— Джейни заходил сюда пару часов назад.

— Это отнимает хренову тучу нервов! Он оставил меня умирать. Посреди улицы. Даже не дал мне чертов батончик. Он не рассказал в каком дерьмовом состоянии я была? Почему ты не пришел мне на помощь?

— Мне кажется, ты в порядке.

— Ты на чьей стороне?

— Он сказал мне, почему забрал меч, и согласился не убивать Фейри ближе, чем в пяти кварталах от моего клуба. Это больше, чем делала ты.

— Почему ты согласился на это? Джейни ненавидит всех Фейри!

— Он знал, что ты побежишь ко мне и попросишь о помощи, чтобы вернуть меч.

— И ты на его стороне? Как смеет Джейни предсказывать мои шаги и предотвращать их, пока я была занята тем, что умирала, а затем удирала от преследовавшего меня маньяка-убийцы! Все случившееся было по его вине, и он это начал.

— Честно говоря, детка, мне предпочтительней, чтобы у тебя не было меча.

— Почему?

— Так ты не сможешь убивать моих покровителей. И теперь, возможно, начнешь учиться элементарной осторожности. Или, по крайней мере, узнаешь, как пишется это слово.

Я сверлю взглядом его макушку.

— Я прошу твоей помощи, босс. Ты говорил, что мне стоит лишь попросить, что ж — я прошу.

— А еще я сказал, как ты относишься ко мне, так и я буду относиться к тебе.

— И что я не так сделала?

— Мой ответ «нет».

— Ты, должно быть, разыгрываешь меня! — Я гипербыстро топаю ногой, надеясь, что удастся пробить его идиотский пол.

Он ничего не говорит. Просто продолжает работать над тем, над чем работал.

— Знаешь что, чувак? Если не поможешь мне вернуть меч, мы разбегаемся! Ты решаешь ледяную головоломку сам, — вру я, потому что не собираюсь бросать эту загадку. — Я не работаю на тебя. Ты не помогаешь мне, я не помогаю тебе.

— Джо. — Он даже не поднимает голову. Просто произносит ее имя.

— Меня не колышет, чпокаетесь вы или нет! Просто помоги мне вернуть меч! И не сговаривайся за моей спиной обо мне!

— Этого нет в договоре. Ты подписала контракт. Жизнь Джо — одна из многочисленных цен, которые тебе придется заплатить, если нарушишь его. Есть и другие последствия твоих действий. Тебе от меня не уйти, Дэни. Ни сегодня. Ни когда-либо. И не пытайся ставить условия. Сядь. — Он опять стоит, и снова я не заметила его движения. Он пинком отправляет кресло ко мне. — Сейчас же.



Иногда мне кажется, что всему миру известно что-то, чего не известно лишь мне одной. Словно они — соучастники некоего вселенского заговора, и стоит мне разгадать эту тайну, как совершаемые взрослыми и сбивающие меня с толку поступки, обретут кристальную ясность.

А иной раз мне кажется, что я знаю куда больше всех остальных, и в их действиях нет никакой логики, потому что они не знают того, что знаю я, от чего хромает их логика. В отличии от моей.

Я как-то высказалась об этом Мак, на что она ответила, что это не от того, что все остальные обладают неким знанием; я просто напросто еще не понимаю своих собственных чувств. Они внове, я впервые их ощущаю, и просто еще не освоилась. Она сказала, что я никогда не обращала внимания и не анализировала чувства других, поэтому, естественно, что все взрослые кажутся таинственными и странными.

На что я спросила: хочешь сказать, я их не понимаю, потому что не могу их проанализировать?

Она сказала: ты не можешь это просто признать потому, что подростковые годы — огромный-преогромный период долбаных перепадов настроения, незащищенности, замешательства и голодухи. Попытайся пережить его, не доводя себя до убийства.

В точку. Кроме той части, что касается незащищенности. Ладно — без моего меча можно прибавить и ее.

Только я сажусь, Риодан приказывает:

— Выметайся отсюда.

— У тебя раздвоение личности?

— Тебе надо в душ и переодеться.

— Не так уж я и воняю, — сердито бурчу я.

Он что-то пишет, потом переворачивает страницу той хрени и что-то читает.

— Чувак, куда я пойду? Я не могу никуда отправиться без своего меча. Мне не обогнать просеивание. У каждого Эльфа в твоем клубе есть основание желать моей смерти. Хочешь, чтобы я сдохла? Просто сделай это сам и покончи на этом.

Он нажимает кнопку на столе:

— Лор, зайди ко мне.

Лора принесло в ту же секунду, словно он был приклеен к обратной стороне двери.

— Проводи ребенка, чтобы смыть с нее эту херню и сбить вонь.

— Конечно, босс. — Он бросает на меня раздраженный взгляд.

Я отвечаю ему таким же.

Лор указывает через стеклянный пол:

— Видишь ту сисястую блондиночку? Я только собирался ее завалить.

— Во-первых, я слишком мала, чтобы слушать такие подробности про эту хрень, а во-вторых, что-то я не заметила, чтобы ты несся через весь клуб с намерением дать ей в жбан, так что не понимаю, каким образом ты собирался ее завалить?

За моей спиной послышался смешок Риодана.

— Ты испортила мне всю ночь, малыш.

— А ты мне. В этом вся соль знаменитого Честера.

ДВАДЦАТЬ

У меня есть душа, но я не солдат[55]

Я не Синсар Дабх, Кэт. Он провел всех вас. Чтобы спастись, вам потребуется моя помощь.

Каждую ночь, забирая меня в Царство Сновидений, Круус неустанно продолжал твердить одно и то же. Его ложь так блестяща и последовательна, что в нее почти хочется верить. Если моя эмпатия и работает с Фейри — предположение, которое мне еще не доводилось проверить воочию — от него я улавливаю такие противоречивые сигналы, что мой дар тут бессилен.

Теперь, бодрствуя после очередной ночи дьявольских наваждений, я прохожу через двойные с метр толщиной и тридцать высотой и непостижимым уму весом двери, но не удостаиваю их даже взгляда. Он прикован лишь к нему одному. Не удивительно, что нам так и не удалось закрыть эти двери. Скорее удивительно, что мы вообще смогли их когда-то открыть — крошечные смертные, лезущие под колеса колесницы богов.

Я прихожу в себя, оказываясь в положении, в котором недавно застали близняшек Миган — с сжатыми на светящихся прутьях клетки Крууса руками, и неотрывно смотрящими на застывшее изваяние глазами.

Он — Война. Противостояние. Жестокость. Все отвратительные деяния против человечества. Словно каждый случай на поле боя взяли и заключили в его образе в клетке, он — все это и гораздо большее. Сколько людей пало под смертоносными копытами этого коварного всадника апокалипсиса?

Почти половина населения мира по последним подсчетам.

Круус снес стены, разделявшие наши расы. Если бы не он, этого бы никогда не случилось. Он организовал всех участников, подтолкнул их где и когда надо, положил начало игре, затем пробежал по верхам в лице ангела мщения, агитируя там и вмешиваясь здесь, пока не развязалась Третья Мировая Война.

Мне не следовало находиться здесь с ним.

Однако я здесь.

Я говорила себе, что эта ложь во спасение, спускаясь под аббатство, углубляясь в наш подземный городок, проходя через вводящий в заблуждение лабиринт коридоров и склепов, и тупиков и покрытых пиктограммами туннелей. Убеждая себя, что просто иду проверить, что с клеткой все в порядке, и он по-прежнему находится в ней. Что увижу его и лишний раз удостоверюсь, он — всего лишь слабое подражание моим наваждениям; что посмотрю на него и посмеюсь над тем, что раб здесь он, точно также, как в его Царстве Сновидений его раба — я. Так или иначе, но именно это я сейчас и делаю, спускаясь все ниже под землю — убеждаюсь в своей, не его, свободе.

Мои колени дрожат. Желание сушит рот и делает неповоротливым язык.

В этом месте у меня нет воли.

Он так близко, что я страстно желаю сорвать свою одежду там же, где и стою, и закружиться в вихре дикого танца вокруг его клетки под ожившие звуки нечеловеческой мелодии, мотив которой — понятия не имею откуда — мне столь знаком. Так близко, что мне приходится прикусить язык, чтобы сдержать вожделенные стоны.

Рядом с ним я превращаюсь в животное.

Я сморю на свои руки, сжимающие прутья клетки бледными побелевшими тонкими пальцами, но перед глазами стоит картина, как обхватываю ими ту часть Крууса, что сделала из меня блудницу. Точь-в-точь, как прошлой ночью, позапрошлой и позапозапрошлой… Как кривятся губы в усмешке. Как открываю рот и вбираю его в себя.

Я обнаруживаю свои пальцы, легонько танцующие по жемчужным пуговицам блузки и отдергиваю их. Передо мной встает позорное видение — своих девушек, обнаруживающих их новую Грандмистрисс, вытанцовывающую голышом вокруг клетки Крууса. Это эротично. Это ужасающе.

Свобода пугает тебя, потому что ты всегда отказывала себе во всем, говорил Круус прошлой ночью в моих снах. Я — не единственный, кто сидит в клетке. Испытываемый тобой позор не из-за меня, а из-за понимания, что тоже находишься в ней, и клетку эту создала для себя ты сама. Ты испытала все самые темные чувства других, будучи еще совсем ребенком. Тебе известно какие таятся в них монстры, и путаешь свои страсти с их монстрами. Они — совершенно не одно и то же, моя возлюбленная Кэт. Абсолютно.

Он говорит, что я подавляю страсть. Что запрещаю себе даже чувствовать нечто подобное. Он говорит, что моя любовь к Шону — ложь. Что я ищу комфорт и безопасность и не знаю что такое любовь. Говорит, что я выбираю Шона, потому что он тоже не пылает страстью. Он говорит, что мы не стремимся упасть в объятия любви друг друга, потому что боимся. Освободи себя, говорит он. Приди ко мне. Выбери меня.

Боже, помоги мне. Я блуждаю в долине мрака, нуждаясь в свете Твоем, дабы вел он меня.

Я разжимаю руки и отступаю. Я никогда не должна приходить сюда впредь.

Я выставлю блок мысленных ловушек в своей голове, как делала, когда была еще маленькой и нуждалась в защите от диких, вредоносных эмоций моей семьи.

Как только начинаю отворачиваться, то улавливаю шум, настолько тихий, что почти упускаю его. Я не хочу возвращаться. Для меня почти невозможно заставить себя покинуть это место.

И все же я поворачиваюсь. Я здесь Грандмистрисс. Пещера, освещенная рядами факелов на стенах, кажется пустой. В ней нет ничего кроме каменной плиты, клетки с Круусом и меня. Если здесь и есть кто-то еще, он, либо за плитой, либо на противоположной стороне его клетки. Спрятался. Затаился. Ожидая, моего ухода.

Помня о своем положении в аббатстве, я отвожу взгляд от замороженного Принца и, подняв голову и распрямив плечи, степенно обхожу вокруг его клетки.

Я поворачиваю за угол.

— Марджери, — говорю я. Она стоит непосредственно напротив того места, где несколько мгновений назад стояла я. Не издай она тогда шума, я бы и не догадалась о ее присутствии.

— Кэт.

Враждебность окатывает меня горячей волной. У человеческих эмоций имеется температура и цвет, а когда они столь интенсивные — то еще и структура.

Марджери — красная, вся пышет жаром, ее эмоции как пчелиные соты, с сотнями крошечных обманов, возмущений и злобы, сочащихся из каждого крошечного укромного уголка ее нутра. Я знаю кое-что о злобе: это — яд, который пьешь сам, ожидая, что умрут другие.

Я всю свою жизнь классифицировала эмоции по категориям. Проходить между всеми этими сущностями вокруг — словно идти по минному полю. Есть люди, которых я не могу долгое время выдерживать рядом с собой, поэтому стараюсь их избегать. Эмоции Марджери глубоко противоречивы и представляют опасность.

Интересно, если бы я могла чувствовать собственные эмоции, от меня такой же исходил бы жар, и я была бы окрашена в красный цвет, разделенная на соты из злобы и лжи. «Но это не я жажду всем заправлять», кричит моя душа.

— Я задавалась вопросом, не пропустили ли мы чего о клетке, — произносит она,— беспокоясь, что он содержится не достаточно надежно.

— Как и я. Так же, как и я.

— Великие умы… — Она выдавливает вымученную улыбку. Ее руки так сильно сжимают прутья, что белеют суставы.

Я не добавляю к реплике: «сходятся во мнении», потому что ей этого и не надо. Она жаждет власти. Я простоты. Я хотела стать женой прекрасного рыбака, жить в доме у моря, с пятью детками, кошками и собаками. Она — обойти в величии Наполеона.

Мы внимательно рассматриваем друг друга.

Он и ее навещает?

Занимается ли он с ней любовью?

Я не могу спросить, не грезит ли она о нем и не это ли привело ее сюда этим дождливым, промозглым утром. Так это или нет — она будет утверждать, что пришла не поэтому, а потом разнесет по всему аббатству, что это я была здесь, что я развращаюсь и должна быть снята с поста.

Она использует против меня все, что угодно, лишь бы встать во главе аббатства. Это самая наиглавнейшая, всепоглощающая потребность моей кузины Марджери Аннабель Бин-МакЛоулин. Все так же, как и тогда, когда мы еще были детьми, вместе играя, где она вырывала ноги моим куклам и разоряла мои маленькие тайники. Мне никогда этого не понять. Я рассматриваю побелевшие суставы ее пальцев. Она сжимает прутья его клетки, как будто в ней заключена ее жизнь.

— О чем ты думаешь?

Она облизывает нижнюю губу, и это выглядит так, будто она собирается сказать, но затем останавливается. Я жду, и через мгновение она произносит:

— Что, если Король забрал Книгу? Я имею в виду — забрал ее от Крууса прежде, чем заморозил его.

— Думаешь, это возможно? — спрашиваю я, будто это совершенно разумное предположение. Будто я не знаю в этот самый момент, что мы обе пытаемся скормить друг другу правдоподобную ложь.

Она смотрит на Крууса, потом снова на меня. Ее глаза — рекламные щиты, транслирующие ее эмоции. Она рассматривает Крууса с нежностью и чувством собственницы. Она смотрит на меня, словно я не способна уразуметь ни единой наипростейшей истины о ней, о нем или о мире, в котором мы живем. «Ты бездарна», — шипела она мне, когда нам было по девять лет, и она услышала своих родителей, хвалящих меня за то, что я спасла семью от предателя в бесконечных заговорах, интригах и предательствах — всей сущности нашей жизни. Мои родители раньше брали меня на «деловые» встречи в самые трущобы Дублина, и внимательно за мной наблюдали, пытаясь выявить, кто вызывает у меня наибольший дискомфорт. «Ты проклята и испорчена, и никто никогда не полюбит тебя!»

Все эти годы спустя я вижу ту же самую язвительную колкость в ее глазах. О, да, он посещает ее по ночам так же, как и меня.

Я не только блудница, но еще и — дешевка. Я выстраиваю кирпичную стену вокруг своей сущности, и укрепляю каждый ряд перед тем, как возложить следующий кирпич. Это будет на его пути, когда он явится сегодняшней ночью. Мой Шон будет в постели рядом со мной.

Она пожимает плечами.

— Возможно. Мы не знаем, что действительно произошло здесь той ночью. Что, если Король нас обманул?

— Зачем ему это делать? — интересуюсь я.

— Кто я такая, чтобы предугадать его побуждения?

Мне надо узнать, насколько глубоко зашло ее развращение.

— Думаешь, нам стоит освободить Крууса?

Рука прижимается к ее груди, словно в волнении.

— Считаешь, мы должны? — Лукавый огонек загорается в ее глазах. — Ты знаешь как?

Она всегда была слабее меня. Он — просто более черная окраска в ее и без того уже черной крови.

— Считаю, нам надо выяснить, как работает созданная и приведенная в действие Темным Королем эта клетка. А так же считаю, что келья должна быть залита бетоном, клетка активирована, двери закрыты, а весь городок под нашим аббатством полностью опечатан.

Я едва не пошатнулась от сокрушающей ярости ее эмоционального отклика, хотя ее губы формируют сладкую ложь:

— Ты права, Катарина. В прочем, как и всегда.

Я протягиваю ей свою руку, и она принимает ее, как делала это, когда мы еще были детьми, сплетая между собой наши пальцы. Когда мы прыгали через скакалку, она всегда дергала ее слишком резко. У нее были сильные противоречивые эмоции по отношению ко мне еще с юного возраста, что затрудняло для меня ее чтение. Зуб даю, за прошедшее время мало что изменилась.

Мы выходим из кельи, взявшись за руки, будто с любовью поддерживая друг друга, а не для того, чтобы скрыть вражду.

ДВАДЦАТЬ ОДИН

Я ковбой, верхом на железном коне,

меня разыскивают все…[56]

Я никогда и ничего не боялась.

Но есть вещи, делать которые было бы просто глупо. И страх тут совсем ни причем. Всего лишь чистая логика и практичность. Ты смотришь на мир, оцениваешь шансы на выживание в виду сложившихся обстоятельств и выбираешь наилучший шанс добиться желаемого.

К примеру, скажем, продолжать дышать.

Я стою у «Честера» в предрассветном сумраке и смотрю на столб. Небо затянуто грозовыми тучами. День обещает выдаться унылым и сырым. Здравствуй, чертов дублинский май. А еще холодно. Начинаю сомневаться, доберется ли до нас вообще лето.

На фонарном столбе красуется плакат. Сначала, только выскочив из клуба, я, было, подумала, что это «Храни-мать-их-тели» расклеили очередную бумажонку за те несколько часов, что я провела, потратив их на банные дела, а позже — сверления взглядом Риодановской макушки, пока он работал, и изо всех сил стараясь не думать о том, для какой идиотской цели он совсем недавно использовал этот чертов стол, а так же: после этого он вообще его хоть продезинфицировал или как? Все то время, пока я там кисла, он даже ни разу не взглянул в мою сторону. Даже тогда, когда, наконец, сказал мне, что я свободна. Я, конечно, понимаю, что выглядела чудачкой в том прикиде, что после душа всучил мне Лор, но это уже ни в какие ворота. Из-за того, что все это время он избегал смотреть на меня, я чувствовала себя еще глупее, чем уже есть.

Но вернемся к объявлению… несмотря на мой маскарад и отсутствие меча, я собиралась стоп-кадром пролететь по всему городу и посрывать их все.

Только эта бумажонка вышла не в издательстве «Храни-ма-их-телей».

Это издал кто-то гораздо хуже.

Приклеенный к фонарному столбу флаер довольно хорошего качества. В анфас и профиль в ярких красках на меня смотрит моя собственная физиономия.

Я прикидываю, когда это они умудрились меня щелкнуть? Изучаю фото, пытаясь припомнить, когда же в последний раз надевала эту футболку. Кажется, это было четыре-пять дней назад. О том, кто это нет никаких сомнений. Любой узнал бы меня в мгновение ока. Они находились либо очень близко ко мне — и я почему-то этого не знала, и это просто неслыханно — либо кто-то другой сделал для них фотографии, либо у них был чертовски крутой объектив. Я вышла что надо. Ну, за исключением фингалов под глазами и рассеченной губы, но вряд ли такие вещи на моем лице редкость. Я привыкла, да и кто в лесу обращает внимание на деревья? Я прищурилась.

— Козлы. Да вы что, издеваетесь? — На снимке были кишки в моих волосах. Я вздыхаю. Настанет тот день, когда у меня будут чистые волосы, а так же ни единого синяка и ссадины. Правда-правда. И в один прекрасный день Риодан извинится за то, что все время вел себя как настоящий засранец.

В объявлении четко и по сути:

А дальше прилагалась инфа, куда меня доставить, если изловят.Принцам Невидимых. Чертовы выродки, решили меня таки уничтожить. Я всегда хотела стать знаменитой, но не так же!

«Беззащитна», моя ты задница.

О, как же, они взбешены на меня. Даже отодвинули в сторону распри между собой, ради такого случая меня изловить. Или для круглосуточной слежки за мной.

Я осматриваю улицу.

Флаеры трепещут на каждом уцелевшем фонарном столбе, настолько далеко, насколько могу видеть. Подозреваю, они обклеили ими весь город.

— Зашибись.

И тут меня осеняет. А-а-аф-фигеть, я стою бессмертия и прав на соуправление! Они выставили такую опупенную цену за мою голову! Типа я вся из себя охренеть какая опасная!

Не терпится поскорее связаться с Танцором и заручиться его поддержкой, вернуть себе меч. Мне потребовалось около часа, чтобы сбросить Лора с хвоста. Риодан приказал ему ходить за мной попятам, прикидываясь моей второй тенью. Если бы у меня был меч, нам с Лором не пришлось бы друг друга терпеть. Мне, наконец, удалось отвлечь его внимание тем, что он любит больше всего: сисястой блондиночкой.

Я срываю постер и комкаю его. Если бы не они, я давно бы уже умчалась в утро, неважно с мечом или без, я бы рискнула. А тут как ушат ледяной воды вместо будильника.

«У нее больше нет меча».

Вот гады! Обязательно надо было выносить это на весь божий свет? Думаю, Джейни уже вовсю им орудует и принцам об этом известно.

«Она беззащитна».

Они специально выделили это слово, напечатав его крупными буквами да еще и красного цвета? Я имею в виду ту часть о беззащитности — спецом, да? Это слово и само по себе достаточно отвратительное! Скоро за мной начнет гоняться целый долбаный город. Каждый мерзавец, которого я когда-либо помяла, все, кому я угрожала или просто раздражала, теперь узнают, что я больше не могу их убить. Они и так были в курсе, что я не способна опередить просеивание. Но наличие меча всегда склоняло чашу весов в мою пользу. Поэтому даже не трепыхались в мою сторону.

Стою на улице и чувствую себя голой. Все, кому не лень могут просеяться позади меня, схватить и скрутить. Удастся ли мне отбиться? А что, если их будет дюжина? Что, если на меня маленькой армией налетят люди? Что, если явятся сами принцы?

Черт, и когда это я успела влезть в анализ гипотез?! Этим занимаются только взрослые. Они анализируют варианты и ничего не делают, а потом умирают, так никогда и не пожив.

Я поворачиваюсь и смотрю на «Честер».

Затем снова поворачиваюсь и смотрю на улицу.

Впереди высокие шансы на смерть. За спиной клетка.

С меня достаточно клеток. Для большинства, они построены из страха, и созданы сами же людьми. Но не мои. Мои были выкованы из беспомощности. Как и у большинства детей.

Выбор свелся к следующему: смерть или клетка.

На лице растягивается ухмылка. Я ведь супергерой. Без вариантов.

Стряхнув пару несуществующих пылинок, я поворачиваюсь в сторону улицы и скольжу в режиме стоп-кадра, срывая по дороге плакаты.

А заодно приступаю к поискам Танцора и моментально обнаруживаю его в поисках меня. Моя в шоке, каковы шансы, что мы оба отправимся на поиски друг друга в таком огромном городе, как Дублин, и реально найдемся? Но так всегда и происходит. Мы как магниты.

Я улыбаюсь, завидев его. Он шагает в предрассветном сумраке, светясь, как сверхновая. Я не могу смотреть на него прямо. Мне приходится бросать короткие взгляды украдкой. Вокруг него ослепительный ореол света. Поверх обычных очков напялены солнцезащитные — ну прям сверкающий Мутант Икс. У него своя суперспособность — Супер Мозг.

— Клево! — восклицаю я.

— Нравится? Погодь, только убавлю. — Он возится с чем-то в районе талии и свет тускнеет, становясь ближе к тому свечению, что отбрасывает МакНимб.

Я осматриваю его. Весь его прикид блестящий. Блестящие джинсы, блестящая рубашка, даже бейсболка. В этой одежде на его высокой, долговязой фигуре в стиле некоего небрежного совершенства он словно сошел со страниц глянцевых журналов. Его шевелюра уже давно отросла. Он всегда просит меня, чтобы я его постригла. Мне очень дороги такие моменты. Мы заботимся друг о друге, как две обезьянки, выбирающие друг у друга блох. Люди недооценивают эту чудную привычку.

— Последний писк моды? — подкалываю его.

— О твоем гардеробе заботился, Мега, — парирует он. — Я работал над спреем для Папы Роуча, когда мне в голову стукнула эта идея, о защите от Теней. Мне только и нужно будет, что распылить на твою одежду отражающую основу, потом закрепить разработанную мной для тебя цепочку бегущих огней, аккумуляторную батарею и вуа-ля, получится вот это: вся система автоматическая, работающая на подзарядке от движения! — Он настраивает что-то в устройстве на поясе и на его лице появляется маньячное выражение мальчика-гения, копошащегося в электронике. Вдруг его голова вздергивается вверх и он улыбается, а я улыбаюсь в ответ, потому что, когда Танцор вот так скалится, все мои заботы вмиг исчезают. — Так что, пока ты двигаешься, заряд никогда не иссякнет. Я провел тестирования, и за счет моего движения оно успело даже накопить энергию на несколько дней вперед. Полагаю, один хороший стоп-кадр зарядит его на неделю. Это означает, что отправься ты даже в логово Теней, тебе не о чем беспокоиться.

У меня просто нет слов. Танцор думал обо мне, анализируя каждую деталь и мелочь моей жизни, чтобы улучшить ее. Он тратил свое время, работая не над спасением Дублина, типа создание спрея для Папы Роуча, а только меня. Я кручу на руке свой браслет. И он тоже его. Мне так странно было принимать этот подарок, опасаясь, что с дружбы он перейдет на стадию «уси-пуси». Но это было давно, когда мы только начали зависать вместе, и я еще не знала, что он вообще не собирается перейти на эту стадию. Мы не позволяем всякой романтической фигне встать между нами. Но посвятить часть своего свободного времени улучшению чьей-то жизни — это как бы лучшее из того, что можно сделать для человека. Я едва могу это вытерпеть, потому что это делает меня слишком счастливой.

— Ты Говнюк, — говорю я ему.

На этот раз он не отвечает мне тем же, а только интересуется:

— Ты так считаешь? — Ну, раз снова хочет это услышать, я повторяю еще раз, от чего его улыбка становится шире.

Через секунду он замечает ворох плакатов, в моей руке и издает звук отвращения:

— Мега, я уже битый час срываю эти флаеры. Я наткнулся на одну из групп, расклеивающих их, и проследил за ними, срывая все по дороге. Там целая толпа Носорогов, расклеивающих это. Это правда? Кто-то забрал твой меч?

Он с головы до пят осматривает меня в поисках него. Затем моргает, будто впервые видит, и меня охватывает такое смущение, что с трудом сдерживаюсь, чтобы не улизнуть в режиме стоп-кадра. Зашибись!

Как я могла забыть, что на мне!

Моя челюсть выпячивается вперед, и как можно более бескомпромиссно заявляю:

— Это все, что у них было мне впору. Риодан заставил меня переодеться. Я не выбирала этот прикид. И за миллион лет ни за какие коврижки не напялила бы на себя такое!

Танцор так глядит на меня, будто я пришелец из космоса. И прямо на месте — на улице, в окружении бетона и мусора, хочу провалиться сквозь землю и раствориться. Я обхватываю себя руками, прикрывая грудь, скрещиваю ноги в лодыжках и становлюсь немного боком, стараясь стать как можно менее заметней.

— Знаю, выгляжу полный отстой, о'кей? Это был реально паршивый день, и проблемы куда посерьезнее, чтобы париться еще и по поводу своего наряда, так что кончай пялиться на меня так, словно я какой-то вырядившийся на Хэллоуин фрик, потому что у меня не было выбора, поскольку Кристиан одолжил мне свою дурацкую пижаму, а Риодан сказал, что от нее воняет…

— Кристиан одолжил тебе пижаму, и от нее воняет? Подожди, Кристиан был в пижаме?

— Мне нужна была его пижама, потому что я очнулась в его постели в одном нижнем белье, а все мое шмотье угроблено, в противном случае, я бы ни за что не напялила его пижаму, — решила я разъяснить, когда мне пришло озарение, насколько странно прозвучал первый заход моего оправдания.

— Что ж, это все объясняет.

Я просто обожаю это в Танцоре. Он всегда понимает меня с полуслова, без лишних подробностей, и пошагового расписывания, как точка А оказалась в точке Б.

— В общем, это не моя дань моде, так что не суди обо мне по этой одежке.

— Клево, Мега. Выглядишь улетно.

— Скорее глупо.

Стыдобищща то какая.

— Ты кажешься старше. На лет шестнадцать-семнадцать. А если еще добавить мейк-ап, так вообще на все восемнадцать.

Походу, я в замешательстве. Никогда прежде еще не приходилось прибывать в таком состоянии, но мне известно определение этого слова и теперь, кажется, знаю каково испытывать нечто подобное. Ощущение не то, чтобы смущения или растерянности. Слова имеют тонкий оттенок. Еще год или два назад, возможно, я была бы потрясена. Это немного другой вид ступора. Да. Думаю, что это замешательство.

— Ладно, — протягиваю я, оглаживая руками юбку.

А! Черт! Что это только что было? Я че серьезно только что разгладила юбку?! Что уже превращаюсь в кисейную барышню? Я никогда не ношу юбки! Но когда Риодан заставил меня переодеться, единственное, что они могли мне подобрать, это форма официантки из детского подклуба. Потом была взбешена из-за плакатов и так была рада видеть Танцора, что совсем вылетело из башки, что одета в короткую юбчонку, облегающую блузку и миленькие каблуки, которые мешаются при стоп-кадре, но у меня есть более важные дела, чем мчаться в магазин и менять обувку — например, срывать свою физиономию с каждого хренового фонарного столба в городе. Ноги и ноги, главное чтобы работали.

— Кто забрал твой меч, Мега? И как этот «кто-то» вообще смог это сделать?

Мое настроение резко становится мрачнее тучи. Я вспыхиваю, у меня сводит челюсть и какое-то время не могу говорить.

— Джейни, — наконец, цежу сквозь зубы. Я потираю сведенную челюсть, пытаясь ее расслабить. Суперсила иногда полный отстой, когда пронизывает каждую мышцу твоего тела. А избавиться от мышечных спазмов — большое дело. Иногда могут длиться на протяжении долгого времени. — Этот гребаный Джейни забрал его и оставил меня умирать. Мне досталось, когда один из этих… — Все, что Танцор знал о замороженных очагах это то, что он видел той ночью и к тому времени как они меня оттуда вынесли, оно еще не взорвалось. Ну, по крайней мере, я так думаю. Но не уверена. Нужно расспросить у кого-нибудь позже. — В общем Джейни забрал его, когда я была ранена и ничего не могла сделать, чтобы его как-то остановить. Я пошла к Риодану и сказала, что нам надо пойти и вернуть меч, но он отказался. Сказал, что больше нравлюсь ему без меча.


Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.03 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>