тебе хочется, насрав на мораль. Только степень забивания на это понятие у всех разная, но суть
одна - "я хочу, а на остальное пох*й!". Так что мы одного поля ягодки, детка, и ты - такое же
чудовище, как и я, как и миллионы вокруг. Просто не у всех есть способ проверить, или, точнее,
они не замечают мелочей, выбирая себе кусок повкуснее или покрасивее, в транспорте занимая
скорее свободное место, расталкивая прохожих… Да масса примеров. И это все оно – самолюбие,
даже в мелочах. А не можешь удержаться в них, не сможешь и в чем-то большом сдержать себя.
Ким понимала о чем он говорит, и слезы покатились по щекам, потому что она не выдерживала
больше, он затрагивал те струны, которые она сама в себе подавляла. Ким чувствовала к себе
презрение, а к нему ненависть за то, что выставляет эту уродливую правду, тыкает в нее носом.
Это больно, когда тебе на нее указывают, легче пережить борьбу с самим собой, а так – это
чудовищно. Но как оказалось, это было только началом, и Маркус задумчиво продолжил.
Скажи мне, что чувствует ребенок, когда отец изменяет матери, и у него появляется другая
семья?
Ким дернулась, как от пощечины. Она нервно оглянулась, не понимая правильно ли поняла
намек.
Да, я знаю! – кивнул Маркус, убеждая, что ее подозрения верны.
Откуда? - прошептала она с надрывом.
У меня свои источники. Ты меня удивила, обычно люди испытав на себе что-то, зарекаются этого
не делать, но видимо не всегда… вот поэтому я и говорю, что ты - чудовище, такое же, как я. Так
что чувствовала, когда твой папаша завел себе другую семейку, а вас с матерью терпел из-за
своего честолюбия?
Ким задрожала, все вдруг нахлынуло с новой силой. Отец вечно недовольный ей и мамой, они
забитые и запуганные, терпеливые. Вечное стремление быть лучше того ребенка, чтобы добиться
от отца хоть какого-то поощрения, но все без толку.
Чего мне ждать, когда моя дочь подрастет и обвинит меня в том, что я изменил ее матери? – с
горечью прошептал Маркус скорее уже сам себе. Ким сорвалась с места и кинулась наверх. Боль
разъедала ее, яростно душила и не было от нее спасения, потому что все, что он сказал, было
истинной правдой. Слезы градом катились по щекам, детство проносилось перед глазами и
понимание того, что она действительно уподобилась тому, что всю жизнь презирала и ненавидела
всеми фибрами души. Теперь же не знала, как ей жить дальше, ибо быть ниже собственных
стандартов - худшего нет. Она не помнила, как оказалась в самолете, как они долетели до
Лондона, каждый был погружен в свои мысли. В частном аэропорту, не говоря друг другу ни
слова, они расстались. Ким понимала, что это была последняя встреча. Такая непонятная и
бесцельная, встреча не оставившая ей ни единого шанса на утешение в том, что она жертва
ситуации.
К своему дому она подъехала все в том же состоянии полнейшего ступора, и когда к ней навстречу
кинулись мать и отец, ничего не поняла. Миссис Войт что-то тараторила со слезами, а отец
повторял, что убьет этого ублюдка. Ким ничего не понимала.
Что происходит? - спросила она, когда они вошли в квартиру.
Как что? – воскликнул отец. Было видно, что он очень напряжен. Ким недоуменно вскинула
брови и тяжело вздохнула, мечтая остаться в одиночестве, присутствие родителей сыпало соль на
рану. - Они... они... ну, ты цела, все в порядке, над тобой не издевались?
Что? - ошарашенно спросила девушка, окончательно путаясь. Нет, она конечно укатила на пять
дней черт знает куда, но она и раньше никому не докладывала о своих передвижениях, с чего
вдруг такой переполох?
Отец на секунду замер, а потом прищурив глаза, оглядев ее внимательно, оскалился и вкрадчиво
поинтересовался:
А где ты была все это время?
Отдыхала. - коротко бросила Ким, зная, что после такого тона отца хорошего ждать не
приходится.
Отдыхала... - поцокал он, оглядывая квартиру, которая так и осталась неприбранной, а после
спросил в лоб. - С ним? С этим уголовником?
Ким дерзко посмотрела отцу в глаза, не понимая в чем собственно проблема, но то, как он
побледнел от ярости, говорило, что проблема есть.
Значит, пока я тут нанимаю детективов, трачу миллионы, перерывая весь Лондон, лижу зад этому
ублюдку в надежде, что с тобой все в порядке, ты нежилась в его кровати? Может, это ты сама и
подстроила, сучка, а ему лишь было выгодно поддержать твою идею? Дрянь, пустоголовая овечка,
ты хоть знаешь, что я из-за тебя потерял такое преимущество, он был у меня на крючке. А ты и
твоя похоть... - ревел отец, но Ким уже не слушала. Губы растянулись в понимающей, горькой
улыбке, а душу заполнила пустота, теперь все становилось понятно. Ее использовали не ясно для
каких целей, а впрочем, ее это и не волновало, но использовали, как носовой платок... Да, она
всего лишь носовой платок для него! Да разве это уже важно? Она все для себя решила еще в
самолете, просто сейчас немного больнее, одним унижением больше, одним меньше, есть ли
разница после их бесчисленной череды, в каждом из которых виновата она сама?
Слезы вновь обожгли воспаленные глаза, девушка посмотрела на все еще кричащего отца,
яростно махавшего руками, покрывшегося красными пятнами, на его губах выступила пена, а
взгляд делал его похожим на сумасшедшего. Мать замерла в сторонке, сжавшись в комок. Ким с
отвращением смотрела на этот цирк, а потом наплевав на все, решила, что пора и этому безумию
положить конец.
Заткнись! - грубо оборвала она. Отец замер, а мать прикрыла рот рукой.
Ким, ты... - попыталась она что-то сказать, но девушка метнула на нее яростный взгляд и так же
грубо повторила:
Я сказала - заткнуться! Мне осточертело это все! Катитесь на хрен из моей квартиры.
Ты что совсем обнаглела? - взорвался отец.
Да, обнаглела! Что не ожидал такого? Привык что все тебе зад лижут. Так вот с меня хватит,
больше не собираюсь терпеть такого урода, как ты. Проваливай из моей квартиры и жизни, чтобы
больше я никогда тебя в ней не видела, наелась с тобой дерьма на сто лет вперед.
Господи, как ты можешь?! - воскликнула мать. Ким сморщилась в презрительной ухмылке,
подошла к ней и процедила:
Это лучше ты мне скажи, как ты можешь выносить столько лет такое отношение. Ты же пустое
место для него, ни больше ни меньше! Чего-то выжидала всю жизнь. И как? Дождалась? Ты
омерзительна.
Мать всхлипнула и прошептала:
Ты чудовищна! Мы для тебя...
Вы для меня и бла-бла-бла! Я устала слушать эти упреки. Все родители что-то делают для своих
детей, но не бьют себя бесконечно в грудь. Засуньте себе в зад свою помощь, я вас об этом не
просила никогда.
Пошли, она окончательно съехала с катушек, слушать этот бред не желаю, как и видеть эту мразь!
– выплюнул отец, обращаясь к матери, Ким закатила глаза от его пафосной речи. – Ты пожалеешь
об этом! - добавил он, девушка захохотала и кинула им вдогонку:
Я всю жизнь жалею, что родилась в семье гнилых людишек.
Ответом ей была хлопнувшая дверь. Ким затрясло, рвущий горло крик встрял и не давал
вздохнуть, она медленно опустилась на пол и завыла от боли. Слезы лились не переставая,
девушке казалось, что с ними утекает и ее душа. Жизнь была разрушенной и ничего хорошего в
ней не осталось, в ней никого не осталось. Ким не знала сколько прошло дней прежде, чем она
поднялась с пола. Тело ныло, голова кружилась и раскалывалась на части. Кое-как добравшись до
спальни, девушка упала на кровать и несколько дней лежала, сверля потолок уставшим взглядом,
постепенно потрясение и шок отступили, и появились первые признаки жизни - голод и желание
покурить. Через неделю Ким окончательно пришла в себя, за это время она четко обдумала свое
будущее и ситуацию в целом. Оставаться в Англии она не хотела, ей еще в прошлом месяце
предложили престижную работу в Нью-Йорке, и с утра она позвонила в отдел кадров и сообщила,
что готова принять их предложение, на старой работе ей дали расчет без всяких претензий, и ее
это не удивляло - главный редактор давно об этом мечтал. К концу недели она сделала все дела,
выставила квартиру и машину на продажу, позволила своим подругам устроить ей прощальную
вечеринку и встретилась с Колином. Она сама не понимала зачем, но почему-то захотелось
попрощаться с ним, после ситуации с Маркусом, она перестала быть критичной к людям. Колин
был смущен, как и она, но рад. Покончив со всем, что планировала, Ким покинула Англию и
отправилась навстречу новой жизни в США. В Нью-Йорке у нее практически не было времени,
чтобы думать о прошлом, которое она оставила в Лондоне. Новая работа, поиск жилья,
знакомство с новым городом. Суеты было много. Постепенно, за месяц девушка освоилась,
обжилась немного, завела друзей. Жизнь налаживалась. Вскоре неожиданно ее пригласил на
свидание ее напарник Джим. Он был симпатичным парнем, веселым и легким в общение -
типичный американский парень с душой нараспашку. Ким очень импонировало его внимание, но
она боялась заводить какие-либо отношения, воспоминания были еще слишком живы, да и не
хотелось никаких служебных романов, поэтому она отказалась. Джим казалось не был расстроен,
а, напротив, преисполнился энтузиазмом и пообещал ей, что обязательно своего добьется. Ким
была даже рада такой реакции с его стороны. Наверно, жизнь все же вошла в накатанную колею,
если бы в один из вечеров Ким не увидела новости, в которых сообщали о тяжелом состоянии
Маркуса Беркета, в которого стреляла неизвестная женщина. Девушка ничего не соображала в тот
момент, она просто купила билет до Лондона, ведомая не ясно каким чувством, и помчалась в
Англию. Все о чем она смогла думать на тот момент - "Только бы он был жив!". Каждые пять
секунд она просматривала новости, но ничего утешительного не говорили. Слезы стояли у нее в
глазах, когда она представляла, что будет если он умрет. Сейчас она вдруг отчетливо поняла, что
дело не столько в любви к этому мужчине, сколько в том, что он ей не чужой, что за эти полгода,
которые она прожила, думая лишь о нем, настолько прикипела к нему сердцем, что отрывать вот
так, будет до безумия больно. Представить, что его больше нет на Земле, было страшно.
К больнице Ким подъехала к вечеру того же дня. Здание окружила полиция, фанаты и
журналисты, поэтому было невозможно пробраться. Девушка отчаянно огляделась и только тут
заметила подъехавшее такси, из которого выскочила Анна, ее тут же ослепили сотни вспышек. Она
выглядела словно живой мертвец, кожа светилась, натянулась на впалых щеках, казалось, что
женщина сейчас упадет в обморок. Ким не поняла, что делает, когда закричала, пробираясь сквозь
толпу.
Анна. Анна. - отчаянно звала она. Женщина остановилась и скользнула по ней взглядом полным
боли и муки, который тут же опустила на живот девушки. Ким стало не по себе, она нервно
сглотнула и именно сейчас поняла, как это все выглядит. Она не могла винить эту женщину,
прожигающую ее огнем ненависти, ведь Анна до сих пор считала, что она беременна от ее мужа.
Ким ждала, что она развернется и уйдет, потому что это было правильным, так бы она показала ей
ее место. Но Анна подошла к охране и, кивнув на Ким, прохрипела, сглатывая слезы:
Пропустите ее.
Ким ошарашенно смотрела на Анну, чувствуя себя полным ничтожеством, потому что этим
жестом, этим понимание, она ставила на колени, вызывала невольное восхищение. В этот момент
со слезами, злыми слезами смирения, Ким понимала за что, полюбил эту женщину Маркус. Вот
она была не такая, как все, как он сказал "как миллионы вокруг", она не была с ним одного поля
ягодой. Она другая... У нее врожденное благородство, у нее душа широкая, жертвенная, такая
наступает на горло самолюбию и делает не так, как хочет, а так, как правильно, так, как призывает
голос совести. Такая вызывает уважение и восхищение. Даже сейчас, она не отвернулась не
вышвырнула, а впустила беременную любовницу мужа, понимая ее чувства. Боже, что это за
женщина?! Почему она такая? Такую не получалось ненавидеть, рядом с такой, в свете последнего
разговора с ее мужем, Ким ощущала свою гниль и порочность. Хотелось убежать. Зачем она
вообще приехала? Поставила себя в неловкое положение и вскрыла раны обезумевшему от горя
человеку. Господи, сколько же несчастий выпало на долю этой женщины?! Ким стало стыдно,
мерзко за свою ложь, и она поняла, что не может уехать, не сказав правду, она обязана это
сделать, как бы не было тяжело и страшно.
Анна исчезла куда-то с врачом. В коридоре сидел светловолосый парень, он смотрел прямо перед
собой, не моргая. За дверью неподалеку слышался детский плач, Ким догадалась, что это Диана.
Она сидела, как на иголках, не зная чего ей ждать. Вскоре в коридоре появилась Анна, она
обессиленно брела, придерживаясь за стену, зажимая рот рукой. Слез не было, взгляд был пустой.
Медленно она подошла к Ким и прошептала бескровными губами:
Он в коме, пока жизненные показатели не утешительны.
Ким сморгнула слезы и также шепотом твердо ответила:
Он выкарабкается.
Анна кивнула и вновь уставилась на ее живот, а после дрожащим голосом спросила:
Какой срок?
Ким задохнулась, понимая, что сейчас, как раз тот самый момент. Но не могла вымолвить ни
слова, хватая воздух, как рыба. Но взглянув еще раз на изможденное лицо, потухший,
безжизненный взгляд голубых глаз, собрала себя и, опустив глаза, призналась:
Я не беременна.
Аня непонимающе посмотрела на нее, а после спросила:
Сделала аборт?
Ким покачала головой, а женщина побледнела еще сильнее.
Я соврала. Не знаю зачем, просто... - тараторила девушка, а после замолчала, напуганная диким
выражением лица собеседницы. Щеки Анны покрыл лихорадочный румянец. Губы затряслись, а
глаза заблестели от непролитых слез. Хрупкая и казалось почти бесчувственная женщина, вдруг с
яростной силой вцепилась Ким в волосы, от чего девушка застыла пораженная, а Анна
прохрипела:
Ты, дура, ты хоть понимаешь, что натворила, идиотка? Понимаешь? - заорала она, а после
хлестанула Ким по лицу тыльной стороной ладони. Щеку обожгло огнем и задергало. Девушка с
шоком и ужасом смотрела в обезумевшее лицо, пытаясь вырваться из цепких пальцев, что
удерживали ее за волосы, но Анна вцепилась намертво и продолжала кричать. - Если бы не твой
треп, я бы была рядом... Если бы не ты...Господи… Убирайся ….убирайся и никогда не попадайся
мне на глаза! - закончила она, давясь слезами, отталкивая ее от себя, и медленно сползая по
стенке, Ким рыдала без остановки. Парень же застывший на соседнем диване, резко вскочил и
позвал врачей, которые тут же стали приводить Анну в чувство.
Ким медленно отошла, и зажав рот ладонью, бросилась прочь. Через час она была уже на борту
самолета. Слезы постепенно иссякли, и девушка чувствовала опустошение, но, как ни странно, она
почувствовала облегчение, до сегодняшнего дня Ким и сама не осознавала, как сильно на нее
давил груз вины за ту мерзкую ложь, теперь же она была от него свободна. Хоть чуть-чуть, но на
душе стало легче, а с остальным она справится. У нее есть хорошая работа, есть дом, который она
уже успела полюбить, есть люди, с которыми ей весело, и есть Джим, который ждет ее
возвращения, которому она наверное все же скажет "да", перед ней весь мир. Она больно
обожглась, но путь к счастью, он всегда извилист, а жизнь долгая, и каждый из нас делает
неправильные повороты, главное найти в себе силы вернуться обратно и начать поиск заново. Как
однажды сказал ей Маркус: "Именно путь и поиск выковывают характер человека, именно в этом, наверно, заключается жизнь." Он был несомненно прав, и сейчас, несмотря на боль и обиду, Ким
пожелала этому человеку, который жил в ее сердце, продолжать брести по дороге жизни и найти
свое счастье.
Глава 18
«А он в нее — c головою, как в омут.
Зацеловал на сердце все ее трещины.
Он никогда не отдаст никому другому,
Свою бесконечно любимую женщину.»
просторы интернета
Мегги лежала на кушетке, глядя затуманенным взглядом на невестку, склонившуюся к ней и что-то
говорящую. Глаза фиксировали пустоту голубых глаз, воспаленные веки и дрожащие губы.
Бедная моя девочка... - прошелестела женщина и, протянув руку, коснулась впалой щеки. Анна
дернулась, глаза наполнились слезами, а надрывный всхлип взорвался в голове Мегги свербящей
болью.
Она не знала сколько прошло времени с того момента, как увидела своего мальчика без сознания
в окровавленной рубашке с командой реаниматоров вокруг. Это было шоком, таким потрясением,
что в пору удавиться. Увидеть свое дитя на пороге смерти - это невыносимо, это... слов таких нет и
не будет. Мегги не знала, что делать, чем помочь, и собственное бессилие убивало. Все эти
бесконечные дни ожидания чуда она оббивала пороги церквей, постилась, а после не выпускала
едва теплую руку. Она сама не осознавала своих действий, но надеялась всей душой на лучшее,
хотя каждый день вытягивал последние силы, ибо Маркус не приходил в себя и не подавал
никаких надежд к этому. Врачи были бессильны. Сочувственные взгляды, слова поддержки били
наотмашь, высасывали дух, от людского участия ноги подкашивались, потому что оно гасило
надежду, оно словно ставило крест и жирную точку на мысли, что все еще будет хорошо. Хотелось
убежать от всего этого, спрятаться, остаться наедине с собой. Именно в эту минуту Мегги поняла
Анну, прочувствовала на своей шкуре. Сердце сжалось от боли, на большее не было способно, оно
трепыхалось едва слышно лишь для того, чтобы поддерживать остатки сил в изможденном теле и
растрепанной душе. И кажется, сегодня Мегги окончательно сдалась, когда врач сообщил, что
показатели ухудшились, и дал неутешительный прогноз, от которого она потеряла сознание. И
лучше бы не приходила в себя, ибо сидеть сложа руки, дожидаясь, пока твой ребенок медленно
отдает Богу душу - адская мука, медленная смерть. Сердце неслось вскачь и тут же замирало,
пронзенное ужасом, женщина подрывалась и тут же останавливалась, понимая всю тщетность
попыток что-то изменить. Мегги не двигалась, боясь даже дышать, стараясь этим замедлить ход
времени, сейчас, как никогда, это ассоциативное понятие страшило. Она не знала, что будет
делать, когда ей скажут, что ее сына больше нет. Это невозможно было представить. Ее мальчик,
ради которого она жила, дышала все эти годы после смерти Габриэля, да простят ее дочери, но
сын все же занимал особое место в ее сердце, он не мог умереть, просто не имел права!
Мысли лихорадочно метались от отчаянной мольбы до гневных криков. Она просила, умоляла
кого-то лишь об одном, не переставая при этом спрашивать: "За что ему все это? За что столько
страданий? Неужели такого цена успеха?" И сама же отвечала, вновь загораясь от ярости: "Да к
чертям тогда это!"
Но казалось, Небеса были глухи к ее просьбам и от этого стыла кровь, руки опускались, а душа
заполнялась холодом. Дочери же в эту минуту не могли утешить мать, они сами находились в
растрепанных чувствах. Изабелла все эти дни провела в слезах, она всегда была близка с
Маркусом, а в последнее время отношения у них не ладились, и теперь она винила себя, что не
нашла в себе силы поговорить и решить проблемы. Пол успокаивал ее, как мог, даже отказался от
турне, чтобы поддержать, чем привлек еще большее внимание. Теперь возле больницы дежурили
не только журналисты и фанаты футбола, но еще и фанаты рок певца. Все это создавало
беспорядки на улице, постоянно слышались крики, вой сирен полиции, казалось, что люди сошли
с ума. Врачи нервничали, ругались. В такой обстановке им не просто было работать, да и
пациентам очень тяжело приходить в себя, но никто ничего не мог сделать. Мегги поражало
подобное бессердечие, она с отвращением смотрела из окна на то, как обезумевшие люди от
какой-то непонятной любви к своим идолам или в погоне за наживой рвались внутрь больницы,
придумывая невообразимые способы. Когда к ней пару часов назад подошел мужчина,
переодетый в санитара и стал задавать вопросы, она сначала растерялась, а после так
разозлилась, что чуть не кинулась на него с кулаками, благо охрана подоспела и выпроводила
гаденыша. Но эта наглость настолько потрясла женщину, что у нее началась истерика. Она очень
долго не могла успокоиться, Мари старалась утешить ее, но ничего не выходило. Мегги лишь
раздражало спокойствие старшей дочери. Хотя Мари всегда была такой, и этим была невероятно
похожа на Маркуса, он также все держал в себе. Вспомнив об этом, Мегги окончательно
расклеилась, рыдания теснили грудь, а слезы жгли нестерпимым огнем, но щеки были сухи, ибо за
эти дни она, по всей видимости, выплакала все запасы.
За эти дни... Сколько их прошло? Она не знала. Жизнь замкнулась на трех неизменных картинках –
белые стены больницы, огонек свечи и серое, восковое лицо сына. Иного она не знала. Дочери
просили ее подумать о себе и ждать в спокойной обстановке. Мегги хотелось их хорошенько
встряхнуть и спросить - в своем ли они уме? Как она может оставить своего мальчика, какая
спокойная обстановка? Нет ей покоя нигде, пока сын находится в таком состоянии. Что если это его
последние часы?
Мегги содрогнулась, задохнулась. Нет, этого она не переживет! Эта мысль заставила задрожать. И
все, что удерживало от отчаянья и истерики - это Анна. Мегги смотрела на невестку, и сердце
сжималось за эту девочку, на долю которой выпало столько страданий. Болезненная худоба
заострила милые черты, бледность кожи и тени под глазами старили, ну, а когда-то красивая
фигура теперь представляла из себя жалкое зрелище. Угловатая, ссутулившаяся, с тоненькими
ручками, под кожей которых проступала сетка вен, и с костлявыми ногами Анна походила на
анорексичку. Платье висело на ней, как на вешалке. Мегги не видела ее порядка полугода и теперь
с ужасом отмечала эти кошмарные перемены. И такое сожаление накатывало, безысходность
душащая и не отпускающая. Как же жизнь калечит людей!
Но несмотря ни на что избитая проклятой судьбой, разорванная на части, изможденная девочка
держалась из последних сил, не отходя ни на секунду от мужа. Потрескавшимися губами
скользила по холодной руке и что-то нашептывала, глотая слезы. Эта картина была такой жуткой,
настолько рвущей душу, что Мегги готова была выть, как собака. Смотрела на нее и будто
возвращалась в прошлое, где она также стоит у постели мужа. И вот именно сейчас поразило то,
как схожа судьба невестки с ее собственной.
Анна продолжала что-то ей говорить, а Мегги смотреть и вспоминать, как увидела ее впервые. Как
ангел нежная, скромная девочка со смущенной улыбкой на практически детском личике с
ямочками на щечках. Тогда казалось чем-то невообразимым видеть это неземное создание рядом
с Маркусом. Слишком ярок был контраст, теперь же женщина, сидящая рядом с ее сыном, была
его собственным отражением. Такое же бледное лицо, бескровные губы, впалые щеки... Плохо
ему - плохо ей. А впрочем, так и должно быть, ибо муж и жена есть единое целое. И Мегги
понимала это, как никто другой, а потому вновь повторила:
Бедная моя...
Аня отошла, сглотнула тяжело, облизала пересохшие губы и прохрипела, оглянувшись:
Не смей опускать руки, слышишь?! Он выкарабкается! Всегда выкарабкивался, всегда
поднимался и сейчас сможет! Он должен, он... Боже, Мегги... - голос сорвался, и Анна зарыдала.
Мегги поднялась с кушетки, голова кружилась, но она отмахнулась от дурноты и звездочек в
глазах, на ощупь шла к невестке и через несколько секунд почувствовала в своих объятиях хрупкие
плечи, которые сотрясала дрожь. Прижала Анну к себе еще крепче, разделяя вместе с ней ее боль,
целуя русую макушку, гладя мягкие волосы и вытирая с осунувшегося лица поток слез. Хаотичные
движения, лихорадочные, но они не позволяли сорваться, особенно после надрывного шепота
Анны, цепляющуюся дрожащими пальцами за кисти свекрови:
Мегги... он не может оставить меня одну. Я... я ведь столько еще ему должна сказать. Столько
всего... Я ведь так его люблю, Мегги, я не смогу... не смогу без него! - снова рыдание, Мегги сжала
волосы Анны и также тихим шепотом ответила, будто сама себе:
Я знаю...
И она действительно знала. Вернуться в прошлое оказалось так легко, но боль по прежнему была
такой же сильной. Мегги сама не заметила, как начала говорить, как замерла Анна в ее объятиях.
Она никому никогда не говорила этого, хранила где-то глубоко, лишь одинокие ночи и пустая
холодная постель знали ее отчаянье и безграничную тоску, сжирающую сердце день ото дня.
Сейчас же чаша казалась переполненной и все, что копилось долгими годами рвалось наружу.
Когда не стало Габриэля, то и не стало меня. Просто есть такие мужчины, которые не забываются.
Хоть каленым железом их из себя выжигай, бесполезно! Они прочно обосновываются внутри тебя,
навсегда. Пока рядом, не замечаешь, что стал зависим, жизненно зависим, как от воздуха... Мы
ведь не обращаем внимание, что дышим, пока не перекроют кислород. И вот тогда смертельные
муки... Можно себя реанимировать ради детей, еще ради кого-то, ради всех, кроме себя самой. В
какой-то момент жизнь покажется налаженной. Когда-то появятся другие, но именно тогда
поймешь, что все осталось по-прежнему... Новые мужчины так и будут для тебя "другими". Будешь
искать в них его черты и разочаровываться, не найдя. Пытаться забыться по ночам, представляя,
что это он, и даже на какой-то миг получится, а потом очнешься, боясь прошептать его имя, и
станет противно... словно предала, сделала что-то неправильно...
Мне это уже знакомо. – также задумчиво поделилась Аня, когда Мегги замолчала, продолжая
при этом гладить невестку по волосам, а та в свою очередь добавила. - Знаешь, я вдруг поняла
именно сейчас, что не имела права судить Маркуса в ситуации с Мэттом. Тогда мне казалось, что
дети – это наше все. А сейчас... да простит меня Бог, но я... я не знаю какой бы выбор сделала. –
Аня закусила губу, смахивая набежавшие слезы. Мегги поняла, как тяжело далось это признание,
даже не признание, а сама мысль. Кощунственная для матери, и в то же время такая понятная, как
жене.
А Бог простит, Эни. Потому что сам так заповедовал. И в этом нет ничего не правильного. Дети...
ради них многим жертвуешь, ради них дышишь, что-то делаешь, и так может продлиться всю
жизнь, но ты при этом существуешь. А рядом с мужем живешь, ради себя живешь, дышишь
полной грудью...
Аня усмехнулась с горечью, и посмотрела в глаза Мегги и прошептала:
Тогда ты поймешь, если...
Не вздумай! – с ужасом прошипела женщина, напуганная этим пустым, застывшим взглядом.
Мегги. - покачала Аня головой, а потом улыбнулась и сквозь слезы продолжила. - Я пыталась без
него, но разве это жизнь -вставать, желая вновь уснуть, чтобы погрузиться в воспоминания? Не
могу я без него и не хочу больше. Сейчас понимаю, что именно благодаря ему пережила потерю
Мэтта. Просто потому что он был рядом, пусть и не было у нас с ним разговоров по душам, но в
этом я сама виновата. Во всем виновата...
Он всегда был замкнутым, Эни. Тебе ли не знать? - перебила Мегги. Анна кивнула, а свекровь
продолжила. - Маркус старался не показывать боль, хотя потеря Мэтта, стала для него не меньшим
потрясением. Я видела его с ним на руках и благодари Бога,что тебе не довелось видеть его в этот
момент и во время похорон. Своей сдержанностью он не пытался казаться сильным или еще что-
то в этом духе, просто не привык обременять, перетягивать на себя внимание. Почему-то считал,
что не стоит тревожить окружающих, так пошло с детства. Он привык ограждать меня от всех
неприятностей, сам решать свои проблемы, какого бы они не были характера. Я не упрекаю тебя,
теперь я сама понимаю твое состояние. Когда дело касается наших детей, мы необъективны, мы
слепы и глухи к проблемам окружающих, ставя свое чадо на первое место. Поэтому прости меня
за то, что я не отнеслась с пониманием к тебе в тот период после смерти Мэтта. Прости и пойми,
ибо ты как никто должна меня понять. Тогда столкнулись две матери. Ты переживала
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 40 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |