- Эй, что случилось? – склонился над ним, взял за плечо.
Джаред хрипло отдышался и ответил:
- Все ок. Просто он мне сейчас чуть пупок не развязал. Нехило врезал. И откуда такая сила, мелкий же совсем?
- Очень больно?
- Да нет, терпимо. Неожиданно просто – запрещенный прием. Я, в принципе, уже привык, что он там кувыркается, танцует или играет с моими внутренностями, но вот когда лупит внезапно и с замахом по жизненно важным органам – приятного мало.
- Черт, не пугай меня так. Чувствую себя уже полнейшим идиотом. Каждый раз, когда с вами что-то такое происходит, у меня едва сердце не останавливается.
Дженсен помог Джареду разогнуться, осторожно подтолкнул в сторону, так, что тот уперся спиной в ребро холодильника, притерся близко-близко, но не очень-то получалось – живот мешал. Поэтому, в следующее мгновение просто вскинул руки, и притянул за шею ближе к себе, заставил склониться, ласково тронул губами острый угол подбородка, стремительно поднялся выше – ко рту, язык быстро, не оставляя времени опомниться, мазнул вдоль, раздвигая, раскрывая. Джаред ответил не сразу, но губами заинтересованно шевельнул.
Дженсен жадно огладил бок, живот, скользнул рукой под смешно оттопыривающийся фартук, нащупал мягкую свободную резинку штанов – пальцы обожгло жаром, упругая ягодица идеально легла в ладонь.
Джаред сорвано дышал Дженсену в рот, выдыхал сухие стоны, но перехватил запястье и отстранился только тогда, когда пальцы, рисующие на коже неведомые узоры, с копчика спустились ниже - забрались между ягодиц, туда, где было еще жарче.
- Дженс, это вряд ли то, что нужно нам всем, - глаза у него сделались, как у брошенной сломанной куклы. - Я и так делаю слишком многое неправильно.
- Что именно, Джаред?
- Все.
Потом он повел носом и ахнул:
- У нас что-то горит. Твою же мать, у нас горит ужин!
Дженсен обернулся и затейливо заматерился – горел не только ужин, полыхающий огнем в сковороде, на очень некстати оставленном рядом полотенце плясали языки пламени, тлела деревянная лопатка.
- Что ты стоишь? – взвился Джаред, подтягивая съехавший пояс штанов. – Мы же сейчас тут сгорим на хер!
Пришлось обоим нестись со всех ног, сдергивать сковороду с огня, поспешно тушить пострадавшие вещи. Джареда к пламени Дженсен, конечно не подпустил, хоть тот и порывался – потолкались плечами, в итоге, ему досталась роль попроще, он разгонял дым, отчаянно размахивая руками и обгоревшим полотенцем, открывал окна.
Можно считать, ужин удался на славу!
После того, как гарь выветрилась, а глаза перестали слезиться, Джаред настоял на том, чтобы довести начатое до конца. Лучше бы он, конечно, имел в виду нечто другое, но Джаред все-таки имел в виду именно ужин – пришлось выбирать обугленные кусочки, сливать воду с изрядно разварившихся макарон.
Надо признать, блюдо оказалось странным, но не столь ужасным, как казалось на первый взгляд. Ну, да, подгоревшим немного, конечно, но вполне съедобным, и даже вкусным.
Причину мини-пожара оба предпочли не вспоминать, будто не было ничего. Они ужинали молча. Дженсен гонял по тарелке кусок гриба, и наблюдал из-под опущенных ресниц, как Джаред накручивает на вилку длинные нити макарон - они упрямо соскальзывали, путались, он снова их цеплял, и все повторялось снова.
Может, завтра станет лучше?
Но на следующий день все стало только хуже.
Вернулась Данниль – в самом наидурнейшем расположении духа. Это стало понятно, когда она прямо с порога скривила гримасу отвращения, окинув цепким недобрым взглядом Джареда, случайно попавшегося ей на глаза, и устроила Дженсену допрос с пристрастием, почему он до сих пор держит в этом доме Инкубатор. А потом еще долго не могла успокоиться, взывая к разуму супруга всеми возможными и невозможными способами.
Джаред после этого забился к себе в комнату, и не высовывал оттуда нос.
Дженсену после вчерашнего ужина на грудь, будто каменную плиту водрузили - она тянула к земле, мешала вздохнуть, каждый шаг давался с трудом, а тут еще Данниль крутилась под боком и своим нескончаемым трепом все усложняла.
Вечером она улетала на открытие новой модельной школы в Сиднее, но Дженсену начинало казаться, что вечер так никогда и не наступит…
- Ты его еще не сдал?
- Это ты так соскучилась или у тебя острый дефицит претендентов, кого можно поиметь в мозг?
- Очень смешно. Я думала, что ты уже одумался и отослал Инкубатор обратно. Ты до самого конца намерен его здесь держать? Это ненормально.
- Ненормально ни разу не поинтересоваться, как все проходит, ни разу не заглянуть в отчет из клиники, - ответил с горечью, но внушительно Дженсен. - Скажи, тебе вообще интересно, как движутся дела, сколько малыш прибавил в весе, какие решения предложил дизайнер для детской?
- Если бы что-то пошло не так, мне бы сообщили, верно? Кстати, ты что, уже пригласил дизайнера? Надеюсь, хотя бы заглянул в его портфолио?
Данниль мерила шагами гостиную, энергично жестикулировала, перевернула попавшийся под горячую руку торшер, расколотила декоративную фарфоровую статуэтку, и вообще была крайне раздражена. Все, что она успела увидеть по приезду, ей не понравилось.
- Мне просто хочется знать, когда он родится, ты собираешься вести себя так же?
- У меня каждый день на пол года вперед расписан, а ребенок пока не родился, и я не вижу ничего преступного в нежелании созерцать постороннего парня в своем доме. Ему совсем не обязательно быть так близко к нам.
- В моем доме.
- Уже даже так? – Данниль всплеснула руками. - Ох ты черт, Эклз, я знаю тебя тысячу лет, и я ни с чем не спутаю этот взгляд! Если это то, о чем я думаю, то должна констатировать, что ты влип по-крупному. Я, конечно, понимаю, что мальчишка сильно усложняет тебе жизнь - оказался такой сладкой карамелькой. Даже на мой вкус он очень ничего, а не выгляди он так кошмарно, то был бы вообще лакомым кусочком. Но зачем же так явно? У тебя словно бегущая строка на лбу – «хочу засадить беременному парню, которого я поселил в своем доме». Фу! – Данниль вздернула острыми плечами. - Подумать не могла, что у тебя все так плохо. На извращения потянуло, нормальные люди тебя уже не заводят? Он в курсе, что помимо всего прочего, от него требуется подставить заказчику задницу? Интересно, он согласится? Предлагать не пробовал? Хотя нет, думаю за отдельную плату он не откажет. Поделишься потом ощущениями, вдруг в этом, и правда, что-то есть?
- Заткнись! – попросил Дженсен с неожиданной злостью. - И не ори так. Ты глухого услышать заставишь, - он в два прыжка оказался подле нее, схватил за руки, пару раз тряхнул, как куклу. – Ради бога, уезжай уже в свою Австралию! Может быть, усыновишь там коалу? Потому что вижу, что ребенок тебя не особо интересует.
Данниль вывернулась из его хватки, быстро поднялась наверх и заперлась в своей спальне – громыхала дверцами шкафов, стучала каблуками, что-то колотила. А Дженсен, сам не зная зачем, достал из бара бутылку «Джонни Уокера» и, проигнорировав необходимость стакана, обосновался в гостиной. Бутылка оказалась спасительной – стоило только приложиться к горлышку, и сделать несколько жадных глотков, как в голове поплыл приятный туман, прессующийся в стену, отгораживающую от Данниль, от неправильного мира, даря лукавую летучую свободу.
Однако и туман не спас, когда Данниль появилась снова, какая-то чужая, с бледным матовым лицом, болезненно блестящими глазами, остановилась над Дженсеном, сложив руки на груди.
- Что?
- Мне, если честно, все равно, но ты этим думаешь занимаешься в мое отсутствие? – сказала она наконец, и кивнула на бутылку. – Опустошать бар?
Дженсен поболтал остатками спиртного на дне бутылки, сам удивился, как быстро и незаметно кончилось питье. В голове тихо гудело. Циферблат часов показывал без четверти восемь.
- Знаешь, я думаю, твой хваленый психотерапевт ошибся – в нашем случае ребенок вряд ли что-то изменит, - облизнул иссохшиеся губы Дженсен. - Данниль, давай закончим все-таки то, что собирались? Бумаги на развод все еще у моего адвоката.
Данниль помолчала немного, глядя на супруга сосредоточенно и хмуро.
- Хочешь разрушить все не только себе, но и мне? Рехнулся, обкурился, перепил, недотрах? Ты этого не сделаешь, Эклз! Я этого не допущу. Если тебе плевать на себя, то моему агентству это ни к чему! Мои дела пошли в гору, я столько времени этого ждала, добивалась потом и кровью, вкладывала силы, срывала ногти и ломала зубы, живьем жрала конкурентов… Мне ни к чему сейчас перешептывания за моей спиной среди завистников и заголовки в газетах о разводе. Ты хоть представляешь, сколько причин придумают гребаные журналисты?
- Вдвойне показательно, что при всем при этом ты заботишься о своей репутации и думаешь об агентстве, а не о ребенке, - с обессиленной неприязнью заметил Дженсен. – Очень в твоем стиле. Но признайся, что ты если не мечтала, то хотя бы думала о разводе. Я знаю, ты, конечно, по собственному желанию бумаги никогда не подпишешь, ты хорошая послушная дочка, да, Дани? А какая образцовая дочь будет расстраивать папочку? Кстати, помнишь ту статью, которую ты притащила: «Ученые доказали, что самые крепкие и стабильные браки по взаимовыгоде»? У тебя никогда не возникало желания засунуть этот журнал автору той статьи в глотку?
Данниль промолчала.
- Это все неправда.
- Не забывай, я тут не одна такая, - заметила Данниль с непередаваемым сарказмом. - Кое-кто тоже строил из себя чертовски хорошего сына. Слияние компаний можно было бы провести и без нас, но папочки захотели именно так – скрепили свадьбой сделку. Полагаю, твоему просто очень не хотелось отыскать однажды своего драгоценного сыночка в каком-нибудь сортире в обнимку с черт знает кем. А тут была такая удобная партия: мы чуть ли не с пеленок друг друга знали, наши мамочки в одном салоне делали педикюр, папаши одинаково повернуты на своем деле, и я хвостом таскалась за тобою со школьной скамьи, звала к себе помогать с уроками.
- Да, твои успехи в учебе были ни к черту.
- Ну да, в библиотеке и литкружке с утра до ночи я точно не сидела. Зато многие модельные агентства готовы были на все, чтобы меня заполучить. А ты, как полагается лучшему другу, защищал меня от особо назойливых поклонников, и с тобою можно было просто говорить – при этом ты не пялился на сиськи, не выглядел полным дебилом. Понятия не имею, почему меня это тогда так подкупало? Мне почему-то казалось, что брак это очень забавно и весело – мы оба строили планы, подавали надежды, у нас были перспективы и все предпосылки для скорого профессионального роста. Только не делай такое лицо, ты ведь тоже поимел кое что: очень миленький контракт с «Дорчестер Паблишинг», в виде презента от моего папочки. Помнишь?
Дженсен разжал слабеющие пальцы, и бутылка полетела на пол, мягко приземлилась на толстый ковер, выплеснула последние остатки темно-янтарной жидкости.
- Я так до сих пор и живу с ощущением того, что все мои книги – полное дерьмо. Проданное когда-то за определенную плату дерьмо, которое покупают и читают лишь благодаря заранее придуманному плану, красивой этикетке.
Он брезгливо передернулся, подавил неприятный спазм в горле и продолжил скорым полушепотом:
- Чертов «Дорчестер Паблишинг» - такое сладкое слово для писателя, который раньше нигде и никогда не печатался. Ну, разве что в университетской газете. Я не могу понять, почему не отнес свои книги в другое издательство? Что меня останавливало, испугало? Их бы напечатали! Да, у маленького издательства не было бы громкого имени, они не обеспечили бы мне гремящую на всех углах рекламную акцию, не стали бы снимать на целую ночь книжный магазин, устраивая в нем презентацию новой книги, но меня все равно бы напечатали, нашлись бы читатели. И возможно тогда бы я относился к тому, что делаю как-то иначе, а не с тошнотворным омерзением.
Данниль разразилась рукоплесканием.
- Поздравляю! На каком моменте надо было плакать?
Дженсен выпрямился в кресле.
- Я до сих пор не могу понять, как и какого черта я на это согласился… Как тебе удалось меня уговорить? Ты же вообще никогда ни на что подобное подписываться не хотела. А я – тем более! Мерзкая система, мерзкие контракты. Меня тошнит от И-Программы, и ото всего, что с нею связано! Зачем? Как можно было думать, что ребенок укрепит брак, когда мы даже не семья?
- Ну скажи еще, что больше никогда стейки есть не будешь, потому что бедные коровки страдают. Это подспорье карьере – успешные люди успешны во всем. Ты не понимаешь?
- Данниль, я тебе никогда ничего не запрещал – быть самой по себе, заниматься делом, которое тебе нравится, общаться с теми, кто тебе нравится, посещать вечеринки и клубы, не замечал, что после них тебя подвозят отнюдь не такси. И никогда ничего не требовал взамен. Но сейчас у меня только одна просьба – не трогай нас, и Джареда тоже не трогай. Хорошо?
Данниль посмотрела на часы, и сказала непререкаемым тоном:
- Мне пора в аэропорт. А ты лучше проспись и закрой бар на ключ. Тебе совсем не идет на пользу алкоголь. Завтра будешь жалеть о сказанном. После Австралии я планирую съездить куда-нибудь. Может быть, в Аспен – покататься на лыжах, или наоборот, в Монте-Карло. У меня моральная травма, мне нужно отвлечься!
Джареду было плохо.
Так плохо ему, собственно, не было даже в самые худшие моменты, случившиеся пережить за последние месяцы. Малыш крутился и вертелся, скакал так усиленно, что он пробовал его укачивать, упрашивать, гладить, но ничего не помогало. Во рту постоянно пересыхало, а сердце в груди колотилось с бешеной силой, что невозможно было продохнуть.
Пару раз он выбирался на кухню за водой, но ее всякий раз было недостаточно, чтобы утолить жажду. К тому же выходить из комнаты совершенно не хотелось. С приездом Данниль все будто перевернулось с ног на голову. Она очень долго и громко кричала, швыряла какие-то предметы, а Дженсен почти весь день просидел в гостиной в обнимку с бутылкой, глядя в одну точку.
Они были странной парой – то ли безграничная любовь, то ли безграничная ненависть.
Неудивительно, что ребенок так волновался. А Джаред ничем не мог ему помочь. Он очень жалел, что не может собрать вещи, и уехать подальше от этого сумасшедшего места. Наверное, всем стало бы легче, и главное, крошечному безвинному существу, до которого родителям не было никакого дела.
В середине дня стало полегче, и Джаред провалился в сон – беспокойный, тревожный, но сон. Ему, как заблудшему путнику в пустыне, снилась бескрайняя гладь воды – чистой, бирюзовой, недвижимой и ровной, как зеркало. Он чувствовал ее вкус, ощущал прохладу на кончиках пальцев.
А когда Джаред проснулся, снова стало нехорошо: бешено забились внутри два сердца, горло драло будто наждаком, пить хотелось до чертиков. Пришлось вставать, и по стеночке ползти до двери. Хотя, наверное, лучше было бы к доктору, но что ему скажешь? Что крохе страшно, когда его родители ругаются? Упекут в психушку.
На его удачу в коридоре было пусто. Главное не нарваться на Данниль - и без того хреново.
По голосам, доносившимся из гостиной, он понял, что и Данниль, и Дженсен оба там. Так что, нужно было просто тихо добраться до кухни, а потом обратно. Он шел на брезжащий в проеме кухни свет, как на блеск спасительного маяка. Шаг за шагом.
Джаред не любил подслушивать, и вообще, не имел обыкновение подслушивать, но беседа велась на таких повышенных тонах, что на беседу вообще походила в последнюю очередь.
Данниль говорила высоко и звонко, а густой глубокий голос Дженсена изредка подрагивал, и вообще звучал мрачно и незнакомо.
И лучше бы Джаред не слышал всех сказанных слов, потому что от внезапной злости перед глазами поплыло, а живот потяжелел и вмиг сделался каменным. Очень захотелось влететь в комнату, и врезать Дженсену по морде – со всей дури, с размаху. Потому что… просто потому что захотелось! Но силы как-то внезапно вышли из него, ноги стали ватными, сердце стукнуло не в груди, а в горле, так громко, что этот стук можно было отчетливо расслышать. Оно стукнуло раз-второй, быстрее… Джаред успел сделать еще один глубокий вдох прежде, чем навалилась острая боль, и его накрыло темнотой.
Холл отделения патологии выглядел точно так же, как и все остальные коридоры в клинике – светлые стены, яркий свет, безликие двери в многочисленные боксы, торопящиеся по своим делам медики. Практически отсек космического корабля.
Дженсен уже, кажется, по двадцатому разу принимался считать плитки на полу, а время все тянулось и тянулось, как вязкая изжеванная, потерявшая свой вкус жвачка.
Мимо него провозили пациентов, где-то вдали заливались писком датчики, и казалось, никому в этом жутком месте не было до Дженсена дела.
Он коснулся виска, поморщился – голова болела немилосердно.
- Мистер Эклз?
Дженсен поднял глаза, и, увидев нависшего над собою широкоплечего чуть помятого доктора Моргана, тут же вскочил на ноги.
- Док?! Как он, как они оба?
- Состояние стабилизировалось. И J19-782, и плоду уже ничего не угрожает.
- Что это, черт возьми, было?
- Произошел резкий скачок глюкозы в крови. Зачастую это приводит к увеличению потребляемой жидкости, таким образом, принимаемые вспомогательные препараты выводятся быстрее положенного, возникает ощутимая разница в дозировках, что сразу же влияет на самочувствие плода и РИ. А у J19-782 это выразилось еще и во внезапном понижении давления и тахикардии.
- Я не понимаю, - вышел из себя Дженсен, едва сдерживаясь, чтобы не приложить эскулапа о стену. Они должны были следить, заваливали его отчетами, а на деле, получается, прозевали самое главное? Какие они после этого, к чертовой матери, врачи? – Вы же все держали под контролем, он был здоров. Как это могло случиться? Какая тахикардия? У него сердце, как у космонавта!
Доктор остался невозмутим, привычным жестом поправил висевший на шее стетоскоп.
- Такое бывает. Редко, но случается даже у полностью здоровых Инкубаторов. Иногда из-за сильных физических или эмоциональных нагрузок, иногда из-за внезапного развивающегося анафилактического шока организма на плод.
- Как это? – потрясенно заморгал Дженсен. – Срок уже достаточно большой, а проявилось только сейчас? Разве это возможно? Вы уверяли, что все идет, как надо.
- Все и шло, как надо, - терпеливо объяснил доктор, вероятно, обладая тибетской выдержкой. - Но, как я уже сказал, этиология до конца не ясна. Мы не знаем, что провоцирует эту реакцию. Можно предположить, что организм по каким-то причинам – стресс, например - пытается устранить инородное тело. Все было бы куда проще, если бы вы обратились в клинику в самом начале, а не тянули так долго - еще пара часов, и мы уже не смогли бы спасти ребенка. Почему РИ не среагировал на явную угрозу здоровью? Это совершенно недопустимо в его положении!
- Это я не досмотрел, - мрачно потупился Дженсен. - Что с ними будет теперь?
- К счастью, критический рубеж достигнут пациентом не был. Мы вкололи вашему Инкубатору все необходимые препараты и стабилизаторы, теперь все хорошо. Но ребенка все-таки нужно обследовать дополнительно, чтобы исключить возможные риски. Сейчас J19-782 спит...
- Джаред! Его зовут Джаред! - перебил доктора Дженсен, не сдержавшись. Эти цифры страшно пугали, и делали из Джареда безликий машиноподобный организм.
Доктор снова ничего не ответил, дрогнул уголками губ и продолжил:
- Подождем, пока он проснется, отойдет от введенных лекарств, и возьмем пуповинную кровь на анализ.
- Ему будет больно?
- Плоду или РИ? – любопытно глядя на Дженсена, поинтересовался доктор. - Для плода это не большей стресс, чем он уже пережил – атака гормонами была страшнее. А для РИ это стандартная процедура. Сделаем легкую анестезию, ребенку это не повредит, РИ будет в сознании, просто очень сонным. Все будет хорошо, мистер Эклз. Сейчас ночь, вы выглядите очень уставшим. Может быть, вам лучше поехать домой, выспаться? Мы сообщим вам сразу же, как получим результаты анализа.
- Нет, я останусь. Можно его увидеть?
- Он сейчас спит, - повторил доктор Морган. – Ему нужен отдых, тишина и покой.
- Я понял. И я не собираюсь танцевать джигу у него в палате, я просто хочу остаться с ним рядом.
Доктор вздохнул и сдался.
- Пойдемте за мной.
TBC
Свет появился так же внезапно, как и исчез. Просто просочился сквозь разлепившиеся веки: сначала перед глазами потекла расплывчатая муть, потом лишь спустя пару секунд мир обрел прежние резкие очертания.
Джаред смотрел в высокий, усыпанный лампочками потолок, в глаза бил слишком яркий свет, во рту было сухо, губы стянуло, язык одеревенел. Он с трудом повернул голову, скосил глаза на облепленную канатами прозрачных трубок и утыканную иголками руку - больница.
Стало страшно, сердце заколотилось в бешеном темпе.
Быстро, насколько хватило сил, повернул голову обратно, чуть приподнялся и посмотрел прямо перед собою – под плотно натянутым одеялом угадывались уже привычные округлые очертания живота.
Малыш был здесь, рядом. Он просто был, и от этого стало легко и хорошо, все остальное казалось уже не таким значимым.
Джаред закрыл глаза, облегченно вздохнул, голова была пустой, тело ощущалось чужим, как у сломанной куклы, собранной по частям и нанизанной на нитки.
- Джаред? - уловил он голос и движение с другого бока.
Повернулся. Дженсен сидел на стуле и, заспанно моргая, тер шею.
- Проснулся? Как ты?
- Очень хреново, - ответил он честно, как есть. - Я не помню... почему в больнице?
В голову будто вату напихали, соображать было физически больно, мелькали обрывки воспоминаний, кружили каруселью, но собрать их в единый паззл мешала раскалывающаяся надвое голова и слабость во всем теле.
- Тебе стало плохо. Доктор сказал, что у тебя подскочила глюкоза, диабетик ты хренов.
- Я не… нет у меня диабета, и никогда не было.
- Не важно. У тебя было тяжелое состояние. Вот же ты балбес – из-за твоей глупости вы оба чуть на тот свет не отправились. Ну что ты творил, ведь, чувствовал же, что что-то не так. На кой по коридорам шарился?
Джаред пошевелился, положил руку поверх одеяла, провел ладонью туда-сюда, словно еще раз желая убедиться в том, что ребенок все еще с ним. Начал медленно соображать и припоминать, что к чему.
- Я на кухню шел. Пить хотелось. Я не специально, я понятия не имел… оно внезапно заболело, но я ничего не пропускал - пил все лекарства и витамины. А что пить хотелось литрами, так даже в мыслях не было - в последнее время я каких только странностей не пережил, да и в туалет я бегаю по двадцать раз на дню, это тоже не удивительно. - Джаред невесело засмеялся, но почти сразу же скривил рот. - С ним, правда, все хорошо?
- Уже да, - длинно вздохнул Дженсен. – Наверное.
- В смысле? – не понял Джаред, облизал колючие губы и сделался цветом, как стена – таким же белым и безжизненным.
- Надо еще что-то уточнить, сделать какой-то анализ…
- Какой?
- Откуда я знаю, я врач тебе, что ли? – запустил пальцы в ежик волос Дженсен. - Вот утром и узнаешь, когда тебе его сделают. Потерпи, уже почти рассвет, осталось-то часа два подождать.
- С ним что-то может быть не так? – Джаред покосился на пищащие приборы. – Почему мы здесь? Он в опасности?
- Эй-эй, - Дженсен тут же подскочил к нему, готовый отвесить отрезвляющую оплеуху, но вовремя спохватился. – Успокойся ты наконец! Или я точно тебя сейчас прибью. Хватило уже одного раза. Он в порядке. Неужели бы врачи мне не сказали? Доктор объяснил, что это типа перестраховки, ну что б знать наверняка. У тебя организм устроил какую-то чехарду, гормоны подскочили, полная лажа. Но мелкий в порядке. У тебя болит что-нибудь?
- Сейчас ничего.
Джаред неустанно гладил живот, будто тем самым успокаивал вовсе не ребенка, а себя самого.
- Вот и отлично. Операция несложная…
- Так они будут делать операцию? Что за операция? Они его заберут? Еще рано, очень рано!
- Тш-ш, - шикнул на заговорившего скороговоркой Джареда Эклз, уверившись, что ему лучше сейчас вообще молчать, а не брякать всякую чушь. Джареду от этого только хуже. – Никто не собирается его сейчас забирать. Просто незначительная операция, процедура такая. Да черт тебя, Джаред, я не врач, я не знаю, как это называется - им нужна кровь из пуповины, сделают в тебе маленькую дырку, и все.
- Ему это не повредит? – напрягся Джаред.
- Врач обещал, что его не будут трогать. Поспи лучше. Еще есть время.
- Я не хочу спать.
- Зря. Я сам-то все еще никак не могу придти в норму, - Дженсен потер покрасневшие глаза. Они слезились, будто в них насыпали горсть песка. - Ты так напугал меня, я чуть ласты не склеил, когда тебя увидел – валялся там весь бледный, и было совсем не похоже, что ты просто прилег отдохнуть на ковре в холле.
Потерянные мысли выстроились в шеренгу острыми осколками, собрали недостающие кусочки, и все вспомнилось. В груди снова кольнуло. Захотелось спрятаться - от Дженсена, от вездесущих врачей, от всей вселенной. И спрятать ребенка, чтобы его перестали терзать, мучить, трогать, играть, как с куклой. Подумать только, крошечный человечек еще даже не родился, а на его хрупкие плечики уже свалилось столько бед и забот… это нечестно, так не должно быть.
Сейчас ему, как никогда, не хотелось принимать реальность. Хотелось одного - чтобы все оставалось, как есть, чтобы ничего не менялось, ему казалось, что малышу будет куда лучше там, внутри у папы, нежели здесь, снаружи в странном и неправильном мире. Правда, никакой он ему не папа, чужой... и оставить его навсегда с собою тоже невозможно.
- Удивительно, как ты вообще что-то смог увидеть в том состоянии, – озлился Джаред, прижимая обе ладони к животу. Все равно как-то иначе спрятатьего он не мог. - Ты же был смертельно пьян. Надеюсь, ты не вел машину в таком состоянии?
- Я вызвал скорую, зануда. Считаешь меня совсем козлом? Я еще не пришел к окончательному решению на счет самоубийства – массового. Слава богу, они успели.
- А если бы не успели, наверное, никто бы и не расстроился.
- Ты что такое говоришь?
Джаред сжал руку в кулак, и повыше натянул одеяло – просто от бессилия.
- Сдается мне, что никому из вас двоих он по-настоящему не нужен. Вам не нужен ребенок, говорите о нем, как о пустом месте, как о вещи. Зачем вы вообще тогда обратились в клинику? Чтобы поставить еще одну галочку в бизнес-плане? Люди вроде вас ведь по нему живут, да? Появится ребенок – журналисты завалят вас вопросами, вы пафосно поулыбаетесь в камеру, сделаете красочные фото, типа, все удалось. Все обрыдаются, а как же иначе. А о том, что для вас двоих он всего лишь средство умолчите?
- Ты что, слышал наш разговор? – догадался Дженсен, и внутренне содрогнулся. – Что именно?
- Какая разница. Мне хватило и малого, чтобы понять, что к чему.
Мысль о том, что, на самом деле, это именно на нем лежит вина за случившееся, ужалила Дженсена больно в самое уязвимое – в сердце. По языку поплыла горечь. Боже, какой же он дурак! И как сразу не понял?
- Может, вам, и правда, лучше было остановиться на собаке? Но вы даже за ней не смогли нормально присмотреть, а когда приключились проблемы, предпочли отдать другим людям. С ним вы тоже так поступите? Наиграетесь, и отдадите кому-нибудь, чтобы не мешал? Только он не собака, он ребенок, человечек. Он живой, он уже существует, пока совсем маленький и беззащитный, и ему нужна забота и любовь. Вот только у вас с нею явная напряженка. Я такой дурак, купился на этот спектакль с заботой, принял правила твоей игры – ради него, думал, что вы будете его оберегать, любить, что он самое дорогое для тебя, а на самом деле…
- Джаред, так и есть.
- А выглядит так, что вы думаете только о себе. Не о нем! Два эгоиста.
Монитор, к которому были подключены приборы, замигал, тревожно запищал, начал чертить частые ломаные линии. Джаред заерзал, сбивая под собою простынь, скрючился на кровати.
- Перестань, пожалуйста! – умоляюще попросил Дженсен, до упора вдавливая кнопку вызова медсестры. – Ты делаешь ему только хуже, неужели не понимаешь?
Дверь распахнулась, возникшая на пороге девушка в медицинской форме тут же кинулась проверять аппараты, крутить колесико капельницы, возиться подле Джареда, вколола ему какие-то лекарства. После этого он откинулся на подушки и присмирел, прикрыл глаза.
Оставшиеся до операции часы Дженсен провел у главного входа в клинику – стоял и смотрел, как медленно светлеет небо, как тает розоватая полоска над горизонтом.
Жизнь шла в разнос. Было мерзко: от самого себя, от всего, во что случилось втянуть Джареда. Если бы мальчишка все выдумал, нарисовал себе что-то в уме – было бы не так страшно и противно. Но Джаред был прав, чертовски, мать его, прав. Дженсен поступил, как эгоист: начал жалеть себя и не смог заступиться, оградить от страшного тех, кто в этом очень нуждался, а ведь давал обещание заботиться и защищать. Он так старался изменить крошечную частичку своего мира, быть хорошим, правильным, но, видимо, так и не сумел.
Получалось, что из неопытного парня, которому сейчас полагалось бы от души отрываться на студенческих вечеринках, тусоваться в барах и клубах, ходить на свидания и до потери пульса трахаться, выбивая из башки всю стороннюю дурь, кроме удовольствий, отец получался куда лучше и ответственней, чем из него.
На город наползало тихое серое утро.
Интересно, отдохнул ли перед операцией Джаред?
Когда Дженсен вернулся в палату, то едва успел. Над Джаредом прыгала уже другая – незнакомая медсестра, записывала показания приборов, что-то поправляла, что-то отсоединяла.
- Вы его уже увозите?
- Да, операционная готова, - кивнула она.
- Черт, я не хочу, - сказал Джаред склонившемуся над ним Дженсену, когда каталку выкатили в коридор. – Я не хочу, чтобы из-за меня с ним что-то было не так.
- Все будет хорошо. Расслабься. Хорошо? Просто помни, что он чувствует твое состояние.
Двери в операционный отсек захлопнулись перед самым носом у Дженсена.
Твою же мать! Он не может! Он не может вот так просто стоять и ждать тут.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 40 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |