– Они реальны, вы это сами знаете. И еще знаете – конечно, знаете, – что, откуда бы они сюда ни пришли, они бывали здесь раньше. Все наши мифы и легенды имеют реальное, материальное происхождение. Сфинксы. Демоны. Ангелы.
Он слушал, нахмурившись.
– Но мысль, что я могу быть потомком кого-то из них? Нет, это безумие! Давайте отправим Элизу домой, окажем ей помощь. И ради бога, держите ее подальше от моего дворца! Кто-нибудь слышал когда-нибудь о чернокожем ангеле? Да еще и женщине вдобавок. Должно быть, для вас это очень трудно, доктор?
Он удрученно покачал головой.
– Элиза. Вы не правы.
– Я объясню вам, что это такое, – произнесла она и на секунду запнулась, удивляясь, неужели действительно собирается им рассказать.
Рассказать. Здесь. Этим неискренним, сомневающимся мужчинам. Она перевела взгляд с одного на другого. Болезненное смущение доктора Чодри, его замешательство, неловкость – она бредит? – и открытое презрение доктора Амхали. Не очень-то подходящая аудитория для откровений, хотя, в конце концов, какая разница? Она больше не колебалась.
– Моя семья, – сказала она, – убогие, злобные, безжалостные люди, и я никогда не прощу их за то, что они сделали со мной, но… они правы.
Она повернулась и в упор посмотрела на доктора Амхали.
– И да, у меня бывают видения, до сих пор, и я их ненавижу. Я не хочу верить в то, что они показывают. Я не хочу быть их частью. Я пыталась убежать от всего этого, но я то, что я есть, и мои желания роли не играют. Смешно, не правда ли? Моя судьба – в моей ДНК.
Она снова развернулась к доктору Чодри.
– Представители Науки и Веры горячо спорят на лестнице. Я потомок ангела. Генетическая предрасположенность, черти бы ее драли!
Книга Элазаэли
Ничего не осталось. После того, как ее провели под конвоем, и вслед пялилось множество глаз, злых, осуждающих. После того, как ее посадили в машину, захлопнули дверцуи приказали возвращаться в Тамнугальт и ждать там отправки домой. Два часа езды среди знойных африканских пейзажей, и ей не останется ничего, кроме странного возбуждения и бессильного гнева.
Ничего, кроме этого, и еще… тех воспоминаний, которые она запретила себе будить и похоронила в глубинах разума.
Всех этих вызывающих тревогу воспоминаний. Уголок, выступающий над поверхностью воды: сундук? новый мир? Все, что требуется, – просто смахнуть пыль.
Элиза засмеялась. Здесь, на заднем сиденье автомобиля, смех изливался из нее, будто новый, неизвестный язык. Позже, когда за ней прибудут правительственные агенты, водитель начнет свой доклад именно с этой подробности, чтобы объяснить все дальнейшее.
Когда она перестала смеяться.
С тоской вспоминая «добрые старые деньки», когда ей не о чем было беспокоиться, кроме как о создании новой армии чудовищ в «замке из песка», Кэроу гнала ржавый грузовик по изрытой колдобинами земле и ровным прямым дорогам в сторону Агдза, ближайшего города, где можно было, спрятав волосы под хиджаб и не привлекая внимания, купить все необходимое. Огромные мешки кускуса, целую гору ящиков с овощами, жилистых кур и – пища королей! – с сушеными финиками и абрикосами.
И сейчас она смотрела на Агдз сверху вниз, смотрела с неба. Незамеченная. Маленькая эскадра пролетела мимо. Их путь лежал дальше, вперед, к куда более замечательному месту.
Сначала внизу показалась роща финиковых пальм: оазис, такой зеленый, словно на бурую землю пролили краску. А там, внутри, раскрошившиеся глиняные стены, похожие на раскрошившиеся глиняные стены, оставленные за спиной. Еще одна крепость. Тамнугальт. Сколько Кэроу помнила, внутри была гостиница, из тех придорожных заведений, которые давали приют и отдых для их маленькой странной компании.
– Обоснуемся здесь, – сказала она.
Им требовался Интернет и электричество. Душ, кровати, вода. Пища.
Крошечные тени-мотыльки, отбрасываемые ими на землю, росли по мере того, как путешественники спускались. Потом тени оказались прямо под ступнями, и путешественники расположились под сенью пальм и сняли с себя чары невидимости. Кэроу с беспокойством посмотрела на друзей. Мик и Зузана были ослаблены и обезвожены, их одежда пропотела, а кожа покрылась пятнами солнечных ожогов. Отметка на будущее: оказывается, обгореть можно даже под невидимостью. А самое худшее было в другом: на их лицах застыла гримаса напряжения, и прежнее жизнерадостное выражение глаз исчезло. Все признаки шока налицо.
Что она натворила, втянув их в свои дела?
Кэроу перевела взгляд на Вирко, боясь посмотреть на Акиву. Она не знала, что увидит в его глазах, и страшилась этого. Вирко, лейтенант Белого Волка, один из тех, кто оставил ее у ямы на произвол Тьяго. Единственный, кто тогда обернулся, – но ушел все равно. А еще он спас Мика и Зузану. Крепкий, закаленный, привыкший к полетам и битвам, – ни усталость, ни солнечные ожоги его не брали. Однако напряжение и шок были и на его лице тоже. И стыд. Он был в каждом взгляде Вирко с того самого момента у ямы.
Она встретилась с ним глазами, стараясь казаться уверенной и сосредоточенной, и кивнула. Прощение? Благодарность? Ощущение братства? Она и сама пока не знала. Он ответил кивком, правда, торжественным и церемонным, – и, наконец, Кэроу повернулась к Акиве.
Она избегала смотреть на него от самого портала. В краткие мгновения, когда чары не действовали, видела его силуэт, ощущала присутствие, но специально – не смотрела. Ни на лицо, ни в глаза. Боялась и… правильно боялась.
Его боль ясно отпечаталась на лице, находя отзвук в ее собственной просыпающейся боли, – однако худшим было не это. Если бы дело было только в боли, она, возможно, нашлась бы, что сделать и что сказать, коснуться его руки, как собиралась сделать еще по ту сторону портала, или потянуться к сердцу, как сделала в пещере.Мы и есть начало.
Но… начало чего? В глазах Акивы плескалась ярость. Непримиримая ненависть, жажда возмездия. Это было кошмарно, его вид приморозил ее к месту. Когда она впервые подняла на него глаза в Джемаа-эль-Фна в Марракеше, он был абсолютно холоден. Безжалостен и беспощаден. Жажда мести не отпускала его тогда ни на минуту; холодная ярость, настоянная годами оцепенения.
Позднее, в Праге, к нему вернулась человечность, и ледяное сердце оттаяло. В тот момент она еще не могла по достоинству это оценить, так как не понимала до конца, из каких далей вернулась его душа, однако теперь… теперь она знала. Он сумел воскресить самого себя – того Акиву, которого она знала когда-то; Акиву, полного любви и надежды; по крайней мере, процесс воскрешения начался. Его улыбка все еще была слабой тенью его прежней улыбки, такой чудесной, что затмевала свет солнца; улыбки, в лучах которой она пьянела от любви. Все вокруг бледнело в сиянии этого чувства. Долг перед собственным народом, обвинение в измене – ничего не значили, были всего лишь словами.
И вот, когда его улыбка только-только начала возрождаться… Посмотрев на теперешнего Акиву, Кэроу понимала: все ушло. Он отдалился, и оттойулыбки не осталось и следа.
Еще в прошлом году были живы несколько тысяч Незаконнорожденных; большая их часть оказалась прорежена гребенкой войны, особенно ее последнего отчаянного, самоубийственного броска. Теперь их число уменьшилось в несколько раз, и все оставшиеся укрылись в пещерах Кирин. Акива смог перенести это, потом смерть Азаила. И сейчас он находился здесь, в безопасности, пока – возможно, всего лишь возможно! – в другом мире гибли все остальные.
Жажда возмездия в нем не угасла, и это было неправильно, но… неизбежно. Незадолго перед казнью Бримстоун сказал ей: «Остаться верным себе перед лицом зла – подвиг и напряжение сил». И все-таки, с болью в сердце подумала Кэроу, нельзя ждать слишком многого. Возможно, такой подвиг – за пределами возможностей.
Вот и она снова была жива только наполовину. Ее раздавили. Опустошили. Снова.
Она развернулась к друзьям и, сделав над собой усилие, сказала почти обычным голосом:
– Идите вдвоем и снимите комнату, ладно? Вероятно, лучше, если остальные сохранят невидимость.
Она думала – надеялась, – что Зузана что-нибудь саркастически пробурчит или предложит оседлать Вирко и въехать верхом, всем кагалом. Но подруга промолчала. Просто кивнула.
– А ты заметила, – спросил Мик, тщетно пытаясь вернуть Зузану в прежнюю форму, – что наши три желания сейчас сбудутся? Не знаю, есть ли здесь шоколадный торт, но…
Зузана его перебила:
– Я передумала. У меня теперь другие желания.
Она стала загибать пальцы:
– Первое. Безопасность для наших друзей. Второе. Иаилу – чтобы сдох. И третье…
Она не договорила. Кэроу никогда не видела подругу такой потерянной и хрупкой. Она мягко сказала:
– Если твои желания не включают еду, это вранье. По крайней мере, так меня кое-кто когда-то уверял.
– Ладно. – Зузана глубоко вдохнула. – Тогда на обед я хочу, чтобы в мире не было войны.
Ее глаза сверкали темным огнем. Что-то исчезло, и Кэроу оплакивала эту потерю. Во всем виновата война, без сомнений. Столкновение с жесткой и жестокой реальностью. Прежняя картина мира рассыпалась в прах, и на плечи непомерным грузом свалилась новая. Картина уродливая; на нее даже смотреть не хочется, не говоря о том, чтобы повесить на стенку в комнате, – но выбора нет. И в какой-то момент ты начинаешь это осознавать. Осознавать в полной мере.
Сейчас понимание обрушилась на Зузану. Какой она станет теперь?
– Интересный заказ к обеду, – задумчиво протянул Мик, потирая заросший подбородок. – А с чем подают? С жареной картошкой?
– С занюханной картошкой, – мрачно сказала Зузана. – В этой занюханной гостинице. И пусть поторопятся.
Ангела звали Элазаэль.
Церковь, основанная ее потомками – а они, естественно, предпочитали говорить не о секте, а именно о церкви, – называлась Обручение Элазаэли, и каждая девочка, рожденная по прямой линии наследования, получала при крещении именно это имя. Если потом, к созреванию, она не приобретала «дар», ее крестили заново, уже с другим именем. За последние семьдесят лет такого не случилось только с Элизой, и она часто думала, что худшая из ее бед – вишенка на торте ее кошмарного «воспитания» – зависть остальных.
Ничто не придает такой блеск глазам, как зависть. Мало кому довелось узнать это так хорошо. Расти, зная, что любой член твоей большой семьи с готовностью убил бы тебя и сожрал, если бы мог таким образом заполучить кусочек твоего «дара», – чувство совершенно особенное. Незабываемое. Из серии страшилок про вампиров.
Сектой управляли женщины, и Элизина мать была очередной главной жрицей. Обращенных называли «кузенами», а кровных родичей – глубоко почитаемых, даже если они не имели «дара», –Елиуд.Так в древних текстах называли детейНефилим– гигантов, родившихся от ангелов и человеческих женщин.
Примечательно, что в сказаниях о Нефилим, как библейских, так и апокрифических, все ангелы были мужчинами. Книга Еноха – текст, признаваемый каноническим всеми верующими, кроме эфиопских евреев, – рассказывает о вожде падших ангелов по имени Самиаза, отдавшем ста девяносто девяти своим собратьям приказ, с которого все началось.
«Сохраните себя в детях своих», – повелел он, и они повиновались, и никого не волновало, хотят ли этого женщины рода человеческого. Собственно, для того времени этобыло нормой: матери выполняли функцию своего рода инкубатора, чашки Петри, а дети, появляющиеся из их утробы – в страшных муках, как полагают, – были великанами с хищными зубами, что бы это ни значило; и позже Господь приказал архангелу Гавриилу их уничтожить.
Возможно, архангел так и поступил. Возможно, все они когда-то существовали: Гавриил и Господь, Самиаза и его команда и их огроменные кусачие детки. Кто знает?Елиудсчитали Книгу Еноха полной ерундой – кто бы говорил! – но разве не во всех религиях принято так относиться к чужим писаниям? Посмотри свысока на почитателя иной веры и объяви: «Моя вера лучше твоей. Заполучи».
Все они одинаковы.
«Обрученные» имели свое собственное писание: Книгу Элазаэли. В соответствии с ней никаких двух сотен падших ангелов, разумеется, не было. Было четверо, двое мужчин и две женщины. Интерес представляла только одна. Жертвы разложения в высших эшелонах ангельского общества, они были изувечены и несправедливо изгнаны с Небес тысячу лет назад. Что стало с тремя другими Падшими, породили ли они потомство, неизвестно; но Элазаэль, в паре с мужем-человеком, плодилась и размножалась.
(Мысли вслух: это многое говорит о детстве Элизы и о полученном с малых лет образовании – или отсутствии такового. Для нее долгое время слово «соединение» означало нечто, связанное исключительно с сексом. Поэтому даже гораздо позже название собственной страны будило в ней некоторые нездоровые ассоциации.)
Книга Элазаэли в отличие от патриархальной Книги Еноха или Книги Бытия гласила, что ангел был не источником семени, а его получателем. Матерью, утробой. И в чем уж там было дело, в происхождении или воспитании, но потомки не подкачали. Монстров среди них не было.
По крайней мере, физиологически.
Книга Элазаэли была написана не раньше конца восемнадцатого века вольноотпущенным рабом по имени Семинола Гейнс, который женился и вошел в род жены, где заправляли женщины. Он стал там самым харизматическим евангелистом и создал, на взлете своей деятельности, церковь, насчитывающую около восьми сотен приверженцев, многие из которых тоже были освобожденными рабами. Собственно Элазаэль он описывал так: «Кожа, как эбеновое дерево; белки глаз яркие, как звездный свет», – хотя, появившись на свет через восемьсот лет после той давней истории, вряд ли мог считаться таким уж безупречным свидетелем. Не считая очевидной ереси: чернокожая мать-ангел; нет, пуще того, чернокожая мать падший ангел, – книга была совершенно вторичной. Такая могла бы получиться в игре «Сложи стихи из слов на магнитиках», будь в ней набор «Библеизмы».
Если бы конце восемнадцатого века уже была эта игра. И холодильники, на которые лепить магниты.
Так или иначе, Элиза хотела узнать о своем наследии не из Книги Элазаэли. По крайней мере, не из этого издания. Истинная книга Элазаэли хранилась у нее внутри.
Внутри. Не в крови, хотя кровь тоже важна. Фактически книга была зашифрована в нитях ее жизни, тех нитях, что привязывают душу к телу; в нитях, которые не обнаружишь ни в одном атласе по анатомии. Она не знала этого, стремительно погружаясь вглубь своего сознания, сидя на заднем сиденье мчащегося по прямой длинной дороге автомобиля.
Погружаясь в сердцевину того безумия, которое просыпалось в каждой «пророчице», жившей до нее.
Прекрасный аппетит
В Тамнугальте жареную картошку не подавали и (что Зузана сочла злостным нарушением законов гостеприимства) не подавали и шоколад – ни в каком виде, кроме жидкого. Горячий шоколад решительно не мог заменить плиточного, но если она и мечтала о жареной картошке и шоколаде – симптом выздоровления, то до нытья по поводу их отсутствия дело все-таки не дошло.
«И уже никогда не смогу ныть из-за таких пустяков», – мрачно подумала она, сидя на прохладной террасе на плоской крыше новой касбы. Новой не в историческом смысле, а для нее. Было странно видеть снующих вокруг людей в кожаных домашних туфлях, для которых это место, так напоминавшее ей «замок чудовищ», было привычным и родным. Правда, от «замка чудовищ» гостиницу отличали уютные мелочи вроде берберских барабанов, больших плетеных подушек, разбросанных поверх пыльных ковров, и подсвечниковс вековыми отложениями воска. Да, а еще электричество и водопровод. В общем, цивилизация.
Хотя теперь Зузана сомневалась, что самый замечательный водопровод сравнится с горячими источниками в пещерах Кирин. Водопровод не вызывает благоговения. Когда Кэроу ушла, оставив их с Миком вдвоем, они немного помечтали, как бы доставлять в эти пещеры людей Земли: не богатых туристов и искателей приключений, а тех, кто нуждается в помощи и заслуживает ее, – «принимать исцеляющие ванны». Их доставляли бы туда на спинах буреловов, а потом они спали бы на меховых одеялах в старых семейных жилищах. Мерцание свечей, музыка ветра, пикник под сталактитами в центральном зале. Только вообрази, дать кому-то возможность все это испытать! А Зузана, между прочим, людей вообще не любит! Это на нее так повлияла добросердечность Мика, повлияла и разрешения не спросила.
Сейчас они сидели на террасе вдвоем – другие постояльцы разошлись по своим делам. Мик и Зузана собрались, и сейчас меню лежало перед ними на клеенчатой скатерти.
Они не говорили о битве. Вообще. Что там было обсуждать? «Как Вирко в клочья порвал ангела, помнишь? Будто цыпленка, тушенного на медленном огне, – мясо так и сходило с костей». Зузана не хотела об этом говорить, не хотела вспоминать то, с чем пришлось столкнуться в последние дни, не хотела делиться с Миком впечатлениями. Если обсуждать, все станет еще более реальным. Полдюжины солдат Доминиона атакуют Ютема, ожерелье для воскрешения которого она нанизала сама. А Руа, дашнаг, который нес Иссу через портал? А остальные?
– Знаешь что? – произнесла Зузана. Мик вопросительно поднял глаза. – Я намерена подать жалобу. Как жить дальше, если ты даже не можешь пожаловаться на отсутствие шоколада? Ну что это за жизнь?
– Жизнь, лишенная ярких красок, – согласился Мик. – Но почему отсутствие? Что не так?
Он показал на меню.
– Не спорь со мной!
Он прижал руку к сердцу и горячо пообещал:
– Я никогда больше не посмею шутить про шоколад. Посмотри. Ты пролистнула страницу.
И правда. В меню, черным по белому, значилось на пяти языках, будто слово «шоколад» нуждается в переводе:
gateau au chocolat
torta di cioccolato
pastel de chocolate
schokoladenkuchen
chocolate cake
Но когда официант подошел принять заказ и Зузана сказала ему: «Сначала принесите шоколадный торт. Мы съедим его, пока вы будете готовить остальное, поэтому принесите прямо сейчас, ладно?» – тот ответил, что их запасы иссякли. Это поразило девушку в самое сердце. Как так?!
Однако Зузана уже окончательно ощутила природу изменений внутри себя: теперь подобное событие шло для нее под категорией «подумаешь, пустяки!» Картина мира была перерисована заново, и «Большая Проблема» теперь означало нечто иное.
– Облом, – сказала она. – Ну, полагаю, я переживу.
Мик поднял брови.
Они сделали заказ и попросили, чтобы еду доставили в комнату. Официант трижды уточнил количество люля-кебабов, порций тушеного мяса, лепешек и омлетов, фруктов и йогуртов. Он все никак не мог поверить:
– Это же не на двоих, а на два десятка человек!
Зузана хладнокровно объяснила:
– Просто у меня прекрасный аппетит.
Элиза больше не смеялась. Она… разговаривала. Ну, в некотором роде.
Водитель докладывал по сотовому, перекрикивая ее голос. При этом он ухитрялся мчаться по длинному прямому шоссе. «С ней что-то неладно! – вопил он. – Не знаю! Сами послушайте!»
Он вывернул руку и поднес телефон поближе, выпустив при этом руль. Машина вильнула; завизжали шины.
Девушка на заднем сиденье, направив остекленевший взгляд в одну точку, что-то без остановки твердила. Не арабский, не французский, не английский; впрочем, немецкий, испанский и итальянский водитель бы тоже узнал. Язык был иной, совершенно чуждый. Он звучал, как песня флейты, как шепот, как порыв ветра; она сидела неестественно прямо и говорила без перерыва, а руки сновали вперед и назад, как в замедленной съемке.
– Слышите? – орал водитель. – Что мне с ней делать?
Он судорожно крутил головой, стараясь уследить и за дорогой, и за пассажиркой – в зеркальце заднего вида. И потребовалось… три, четыре, пять взмахов, чтобы он окончательно вывернул голову назад, не веря тому, что увидел в зеркале, и желая убедиться в этом собственными глазами.
Элизины руки легко ходили в воздухе туда и сюда, словно она плыла.
Она и плыла.
Шофер вдавил педаль тормоза.
Элиза ударилась о спинку переднего сиденья и свалилась на пол. Ее голос затих. Машина завихляла, ее занесло, ударило боком, и Элизино безвольное тело оказалось зажато между сиденьями на долгое мгновенье, пока водитель выруливал обратно на дорогу. В конце концов ему это удалось, покрышки снова взвизгнули; резко тормозящая машина подпрыгнула в облаке пыли и остановилась. Заднюю дверь пришлось ломать.
Девушка была без сознания. Водитель в панике подергал ее за ногу: «Мисс! Мисс!» Простой шофер, он не знал, что положено делать с сумасшедшими. Это никак его не касалось – а сейчас, возможно, он ее убил.
Элиза пошевельнулась.
– Альхамдулиллах! – выдохнул он. – Хвала Аллаху!
Однако его молитва подействовала ненадолго. Элиза выпрямилась, и из носа хлынула кровь, яркая и густая. Кровь текла по рту, стекала с подбородка. А затем с заднего сиденья снова раздался голос, произносящий слова чужого мира, звуки которых, как позже признался шофер, рвали его душу на части.
– Рим, – сказала Кэроу, когда Зузана и Мик вернулись в комнату. – Ангелы сейчас в Ватикане.
– Да, разумно, – заметила Зузана, пообещав себе не озвучивать первую пришедшую в голову мысль о широком распространении шоколада на территории Италии. – Им уже удалось заполучить оружие?
– Нет, – сказала Кэроу.
Впрочем, выглядела она взволнованно. Ладно. Взволнованно – только начало списка. Дополним его: еще она выглядела подавленной, измотанной, деморализованной и… и одинокой. Она снова потеряла осанку, плечи сгорблены, голова опущена… И отводит взгляд от Акивы.
– Послы, госсекретари и прочие в том же роде заговорили друг друга до смерти. Некоторые за то, чтобы вооружить ангелов, другие – против. Очевидно, Иаил не особо их впечатлил. Да, еще частные группировки выстраиваются в очередь и спешат предложить помощь и поддержку. И свои арсеналы. Пытаются договориться приватно, но пока всем отказано, по крайней мере, официально. Возможно, кто-то подмазал ватиканских чиновников – за право обменяться с Иаилом парой словечек. Одна из таких группировок – секта откуда-то из Флориды. Они как раз исповедуют поклонение ангелу; думаю, запас оружия у них уже наготове.
Кэроу на минуту замолчала.
– Пока вроде ничего страшного.
Мик изумился:
– А как ты вообще все это разузнала?
Кэроу кивнула на заряжающийся телефон:
– Моя фиктивная бабушка. У нее такие связи…
Зузана знала про существование этой бабушки, величественной бельгийки, с которой Бримстоун долгие годы вел дела; из всех его знакомых настоящие отношения связывали Кэроу только с ней. Эстер была немыслимо богата; Зузана ни разу ее не видела, но не испытывала к «родственнице» подруги теплых чувств. Рождественские открытки, которые та посылала Кэроу, больше напоминали банковские поздравления клиентам, такие же безликие. Замечательная штука – если не принимать во внимание, что Кэроу мечтала о другом; а Зузана с удовольствием прибила бы любого, кто расстроил подругу.
Она слушала вполуха, как Кэроу рассказывает Мику про Эстер, и наблюдала за Акивой. Тот сидел на широком подоконнике, прислонившись к закрытым жалюзи: поникшие крылья тускло светятся.
Зузана взглянула на него и испугалась, что мозг поднимет бунт, доказывая самому себе нереальность ангела с крыльями из пламени. Фу, твердил рассудок, да это просто фотошоп! Но когда Акива повернулся к ней лицом, ее поразила его глубокая печаль.
У этих двоих ничего не получалось без осложнений. Ухаживание, если это вообще можно так назвать, напоминало танец под свинцовым дождем. А сейчас, когда они пришли к некоторому взаимопониманию, взваленная на плечи вина создала между ними новую завесу.
Завесу, которую не отодвинуть просто так. Но ведь любую ткань можно порвать, верно? Если уж приходится страдать, недоумевала Зузана, почему они, по крайней мере, не страдают вместе?
И когда в дверь постучали – принесли заказ, – она думала о том, что, возможно, сумеет помочь. Хотя бы в том, что касается физической близости.
– Минуту, – сказала она через дверь официанту.
И скомандовала остальным:
– Вы трое, в ванную. Вас не существует, помните?
Короткий спор шепотом: они доказывали, что могут просто наложить чары невидимости, но Зузана ничего и слушать не хотела.
– Они начнут накрывать на стол, а тут посреди комнаты валяется огроменное чудовище, на подоконнике, как на насесте, сидит ангел, а на кровати разлеглась девица. Даже если вы невидимы, масса-то никуда не делась. Так что брысь!
Они подчинились; и если комната была невелика, то ванная того меньше. Собственно, именно на это Зузана и рассчитывала. Она засунула туда Кэроу и грозно уставилась на Акиву: чего ждем, давай! Потом подтолкнула обоих к душевой кабинке и там закрыла. А как иначе, спрашивается, запихнуть туда Вирко?
Закрыла дверь в ванную. Потерпят, не маленькие. Не может же она все делать за них.
Просьба о покровительстве
А за двенадцать часов до этого Разгут уговаривал Иаила:
– Терпение, терпение.
Терпение. Даже когда его самого что-то подмывало изнутри. Сейчас, когда с момента Пришествия миновало двое полных суток, это давалось с трудом. Перед Иаилом он делал вид, будто так и надо, но втайне тоже начал тревожиться.
И где, спрашивается, просьбы о покровительстве? Он просчитался? Такой отличный был план. Появиться во всем блеске славы – и люди сами падут ниц и предложат все, что только пожелаешь. Вышло иначе. Президенты, премьер-министры, Его Святейшество Папа. Они с удовольствием раскатывали перед императором ковровые дорожки. Кланялись, лебезили. А когда дело доходило до вооружения загадочного легиона… О, как же можно без досконального анализа вопроса? А присмотр? А контроль?
Комитеты. Комиссии.
Я уже согласен на полоумного тирана-мясника, нетерпеливо думал Разгут. Только избавьте от комиссий и комитетов!
И еще: пока тянется вся эта свистопляска с президентами, премьерами и папами, куда подевались самые ушлые теневые воротилы? Группировки. Фанатики. Сектанты, с восторгом ожидающие Судного дня. Сектанты, бегущие адского пламени. Им давно следовало становиться в очередь, просить о покровительстве, давать взятки, любой ценой добиваться разговора наедине. Заберите нас! Нас! Сначала нас! Сожгите весь мир, сдерите кожу с грешников, только возьмите нас с собой!
Их тут всегда кишмя кишело. И где они сейчас, спрашивается? Или Разгут неверно оценил страх человечества перед концом света? Неужели организованный им спектакль произвел недостаточное впечатление?
Иаил пребывал в мерзком настроении. Он метался по роскошным апартаментам, то изрыгая хулу, то храня ледяное молчание. Он сыпал проклятия тихим голосом, под нос, не позволяя себе ни капли «неангельских» манер, которые пришлись бы его благочестивым хозяевам, что называется, против шерсти. Он играл свою роль без антрактов: на дипломатических приемах, на тожественных обедах, везде и всегда. Католическая церковь устраивала процессию за процессией, и, конечно, им на этом маскараде отводилась главная роль. Еще одна церемония, думал Разгут, на которой мне придется грушей болтаться на спине Иаила и слушать, как старикашка в дурацком халате болтает на латыни, – и я завизжу!
Завизжу и стану видимым – просто чтобы придуркам жизнь медом не казалась.
Поэтому он с такой вспышкой надежды наблюдал за робкими шаркающими пританцовками, которые исполнял у дверей один из слуг папского дворца.
Шаг вперед, шаг назад, руки вспархивают, как крылышки у цыпленка. Один из тех, кому разрешили заходить в отведенные ангелам покои. До сих пор он всегда стоял потупившись, не смея поднять глаз в «священном» присутствии. Несколько раз Разгуту даже приходило в голову, что сними он с себя невидимость, слуги все равно его не заметят, так сдержанно они себя вели. Почти как призраки – хотя такой вариант загробной жизни вызывал у Разгута прилив желчи.
Или, может, желчь приливала от слишком обильной кормежки?
Он так не питался уже несколько столетий; забавно, что дискомфорт в переполненном кишечнике еще не побудил его уменьшить порции. Чуть позже.
Или нет.
Слуга кашлянул. Бешеный стук его сердца разносился по всему помещению. Стоящие в карауле солдаты Доминиона не шелохнулись, а императора здесь не было – ушел отдыхать в личные покои. Разгут уже собирался заговорить. Интересно, как отреагирует слуга, если услышит бесплотный голос? Нет, нельзя. Пришедший взял себя в руки, слегка распрямился, вытащил из кармана накрахмаленной безукоризненной ливреи конверт и положил на пол.
Конверт.
Разгут не отводил от конверта глаз. Он подозревал, что должно там содержаться, и его надежда еще возросла.
Наконец-то.
Слуга удалился. Резкий рывок – и… Из своих покоев его уже звал император. Разгут, вновь ставший видимым, с конвертом в руке доковылял до столика с освежающими напитками, никак не показывая собственное острое облегчение и любопытство. Вытащил листок бумаги.
– Что там?
Император сгорал от нетерпения. Разгут подумал: сегодня Иаилу повезло.
– Не знаю, – сказал калека, и это было совершенной правдой. Он еще не развернул листок. – Вероятно, письмо от почитателя. Может быть, приглашение на крестины. Или предложение руки и сердца.
– Читай! – приказал император.
Разгут помолчал, будто обдумывая ответ, и испортил воздух. Сморщился: действие потребовало некоторых усилий. Вокруг запахло. Сильно. Императора, равно как и британскую королеву, это не позабавило. Шрам побелел, как во время приступа ярости, и Иаил начал цедить слова сквозь стиснутые зубы. Один плюс в этом был: теперь во все стороны не летела слюна.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 31 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |