Глава XXXVI. Племянник из-за границы 153 страница

Остальные приживалки боялись Зины как огня, и, сидя в зале, они часто рассуждали между собой о страшном влиянии Зины в доме.

-- Уж коли родственника ей удалось выжить из дому, так нашу сестру и подавно! Как же нам не угождать ей? -- мотая головой, сиплым голосом протяжно говорила приживалка с зобом и мутными глазами.

Ольга Петровна, фыркая и передергивая ушами и ртом, запальчиво замечала:

-- Вы, пожалуйста, меня не сравнивайте с собой. Я -- не вы: я не стану на часах стоять у ее дверей!

-- Известно, вам легко это говорить: у вас деньги; а мы, мы бедные девушки. Наш батюшка хоть и имел средства тоже кое-что оставить нам... Когда он управлял имением князя, то...

-- Его оттуда выгнали! -- язвительно перебила Ольга Петровна.

-- Злые языки! а он был всеми любим; да! и уважаем. Я сама помню, как его обласкали одни вельможи. Он, видите, раз шел в Москве и видит: у пруда стоит девушка в рубище и очами измеряет глубину. Батюшка наш подошел к ней и говорит: "Для чего ты измеряешь очами глубину?" Девушка в рубище взглянула на него и говорит:

"Почтенный старец, я измеряю потому очами глубину, что я дурная дочь". И она хотела броситься в пучину. Но батюшка наш удержал ее и, увидя, что у нее белые руки, повел ее домой. Он узнал, что она дочь вельможей, и привел ее к маменьке и папеньке. Они ужасно обрадовались, так обласкали нашего батюшку: "Вы, говорят, спасли нашу честь, вот вам двадцать пять рублей". Вот как нашего батюшку уважали! -- мотая головой, как алебастровый зайчик, тарантила приживалка.

-- Эта девушка влюбилась в повара своей маменьки,-- подхватила другая приживалка, сестра говорившей.

-- Повар пошел в солдаты, дослужился до больших чинов. Она вышла за него замуж, и вельможи у них обедывали! -- надменно перебила приживалка с мутными глазами и, едва успев перевести дух, продолжала: -- А уж нашу матушку как все уважали! Она умела всем угодить. Умнейшая была женщина! Сколько она нашего батюшку учила! да упрям был: не слушался. Как он служил в таможне, драгоценные камни принимал. Ну что бы по камешку прятать? Матушка ему говаривала: "Курица по зернышку клюет, да сыта бывает", а он свое: "Курица, говорит, их глотает, а я, говорит, детей пущу по миру..."

-- Эх! не всё равно -- пустил же! -- со вздохом замечала сестра приживалки с мутными глазами.

-- Зато честное имя оставил вам,-- сказала толстая вдова.

-- Да на это и чашки кофею не купишь,-- иронически отвечала, мотая головой, приживалка.

Все вообще приживалки походили на органы в трактирах, которые стоило завести раз, чтоб они целый вечер гудели, от веселых песенок переходя к целым ариям.

Зина редко сидела в кругу их: если она была свободна, то охотнее сидела в девичьей, вела дружеские разговоры, и это ей не мешало через час наговорить на своих собеседниц Наталье Кирилловне. Зину боялась вся прислуга, потому что ее стоило раз рассердить, чтоб она вредила, как только представится случай.

Из донесений Петра, камердинера, она знала о каждом шаге Павла Сергеича, и когда дело приняло серьезный оборот, Зина явилась с лекарствами к Наталье Кирилловне и с участием сказала:

-- Не примете ли вы капель? нет, впрочем, пилюли лучше.

-- Да что такое? зачем?

-- Примите: я вам скажу радость.

-- Говори, что такое?

-- Ради бога, примите сперва: это неожиданная радость для вас,-- умоляющим голосом говорила Зина, поднося лекарство к губам Натальи Кирилловны.

Она, отклонив его рукой, сказала:

-- Эти капли от огорчений я принимаю.

-- Радость так велика, что, я боюсь, она потрясет вас. Павел Серге...

-- Что? едет, приехал? -- привставая, вскрикнула Наталья Кирилловна.

-- Нет, нет! -- перебила ее Зина и с таинственностью прибавила: -- Он женится!

Наталья Кирилловна выпрямилась, как всегда делывала в важных случаях своей жизни, и грозно глядела на Зину, которая, будто не замечая ничего, продолжала:

-- Петр писал своей тетке; она мне прибежала сказать.

-- Ты дура! только пугаешь меня и передаешь болтовню передней и баб. Есть ли смысл у тебя: мой племянник женится, не спросясь моего согласия! Ты стала ужасная дура.

Наталья Кирилловна была очень разгневана. Мучимая, однако ж, любопытством узнать подробнее слухи о женитьбе Павла Сергеича, после некоторого молчания она проговорила, как бы рассуждая сама с собой:

-- Женится в глуши, без моего согласия?!

-- Она, говорят, молоденькая, хорошенькая, только жаль, что черна,-- отвечала Зина невинным голосом.

-- Как черна? что такое? я ничего не понимаю? -- сердясь, возразила Наталья Кирилловна.

-- Да как же-с: она дочь цыганки. Ее, говорят, там усыновил один барин; он сосед...

Наталья Кирилловна, вся дрожа, вскочила со стула и, грозя Зине палкой, грозно сказала:

-- Смотри, если это всё одни только сказки! Я тебя научу разбирать, что можно и чего не должно мне говорить.

-- Ах, боже мой, я, кажется, вас огорчила! -- как бы в отчаянии воскликнула Зина и проворно подала всё нужное для письма.

Наталья Кирилловна сама села писать к своему племяннику. Она почти отвыкла писать, а волнение мешало ей держать перо в руках, и она, тоскливо озираясь кругом, произнесла имя Гриши.

Зина вздрогнула; подбежав к старухе со стаканом воды, она нежно сказала:

-- Выпейте, успокойтесь; я вижу, как я глупа! но могла ли я думать!

-- Молчи! -- повелительно сказала Наталья Кирилловна и после долгих попыток едва могла написать несколько строк своему племяннику, которого она требовала немедленно в Петербург.

Дата добавления: 2015-08-27