Глава XXXVI. Племянник из-за границы 158 страница

-- И деньги тут положите.

Иван Софроныч расстегнул сюртук, вынул из жилетного кармана ножичек и, распоров боковой карман сюртука, зашитый для предосторожности, достал полновесный бумажник и начал укладывать стол пачками ассигнаций, предварительно пересчитывая каждую; потом он таким же порядком распорол левый карман своих рейтуз и достал оттуда несколько свертков, в которых оказалось золото; разложив их симметрически по кучкам, Иван Софроныч дополнил сумму серебром и медью, достав то и другое из особых кошельков, хранившихся в разных карманах его одеяния. Исполнив всю эту работу, которая продолжалась довольно долго и во время которой Иван Софроныч по временам искоса поглядывал на Тавровского, старик сказал:

-- Изволите пересчитать?

-- Не нужно: я вам верю,-- сказал Тавровский.-- Вы честный человек и хороший управляющий! -- прибавил он, сделав движение головой, подобное поклону.

Иван Софроныч понял, что он только из деликатности не прибавил: "Идите", но не трогался с места. Ему смертельно жаль было Тавровского. "Как мучится, как убивается, сердечный!" -- думал Иван Софроныч, и, нет сомнения, честный старик готов был бог знает чем пожертвовать, лишь бы возвратить ему спокойствие и веселость. Иван Софроныч стоял понурив голову. Молчание продолжалось несколько минут.

-- Да, -- сказал Тавровский, как будто только заметив, что Иван Софроныч еще не ушел,-- сколько вы привезли денег -- сорок тысяч с чем?

-- Сорок две тысячи пятьсот восемьдесят четыре рубля шестьдесят семь копеек,-- поспешно сказал Иван Софроныч.

-- Так сорок тысяч оставьте, а остальные возьмите в награду за ваше усердие и честность.

Слезы подступили к сердцу управляющего.

-- Не того жду я,-- сказал он.-- Я много доволен вашей милостию, а если позволите старику слово сказать...

-- В другое время, Иван Софроныч,-- благосклонно отвечал Тавровский.

-- Нет уж, теперь, батюшка, теперь, коли милость будет! -- воскликнул Иван Софроныч, приближаясь к Тавровскому, и продолжал с возрастающим жаром: -- Сердце болит, глядя, как вы убиваться изволите,-- а из чего? Ведь уж, осмелюсь доложить, дело сделано; горевать поздно, а лучше подумать, как пособить горю.

-- Какому горю? -- равнодушно спросил Тавровский.

-- А как же, батюшка, я ведь знаю. Не рассердитесь глупому слову старика: попроиграться изволили, слышно?

-- Кто вам сказал? -- спросил Тавровский, всё еще не приподнимаясь с дивана и не поворачивая головы, но уже несколько живее.

-- Как же, батюшка? Мне и князь Горбатов говорил, и Александр Екимыч говорил.

-- Что ж они говорили?

-- Да князь сказал, что полтораста тысяч изволили проиграть, а Александр Екимыч так божились, будто даже двести!

-- Так лгут же они оба! -- резко воскликнул Тавровский, вскакивая с дивана и останавливаясь перед Иваном Софронычем.-- Не полтораста и не двести тысяч, а триста пятьдесят!

-- Как, вы изволили проиграть триста пятьдесят тысяч?

-- Да, и через неделю должен заплатить.

-- Через неделю?

-- Я дал честное слово.

-- Изволили дать честное слово, так, конечно, следует заплатить через неделю. Да как справиться? Много недостает еще?

-- Да полчаса тому назад,-- отвечал, улыбаясь, Тавровский,-- недоставало ровно трехсот пятидесяти тысяч, а теперь недостает немного меньше.

Иван Софроныч подивился и отчасти огорчился, что Тавровский может шутить в таких обстоятельствах и таким делом.

-- Как же вы думаете быть? -- спросил он.

-- Продадим или отдадим Софоново,-- отвечал равнодушно Тавровский.

-- Как, Софоново продавать? -- воскликнул с необыкновенным жаром Иван Софроныч.-- Нет уж, извините! Софоново продать невозможно!

-- Отчего же?

-- Да оттого... оттого, что я... что я... я не позволю... не допущу!

Тавровский посмотрел на него с удивлением. Глаза старика блистали, лицо горело; весь он был полон страстного одушевления.

-- Что вы хотите сказать? -- спросил Тавровский.

-- Продать Софоново?! -- воскликнул Иван Софроныч.-- Софоново продать! Павел Сергеич! осмелюсь спросить: изволили вы бывать в Софонове?

-- Раз был.

-- Что же?

-- Ничего, вид недурен.

-- А земля, земля?

-- И земля, говорят, хорошая.

-- Говорят, хорошая! -- повторил Иван Софроныч с досадой.-- Говорят! Не хорошая, а клад, сокровище! Положишь труда крупицу, а она, матушка, воздаст четвертями да целыми закромами! Что хлеба родится, какого хочешь: пшеницы ли, ржи, ячменю, гречихи! Какие сенокосы! а рыбные угодья? Да если б ваша милость и с тетушкой-княгиней и со всеми родичами изволили жить там, так во весь круглый год ниже единой плотицы прикупить не приведется! А лес, лес какой? и на самом Днепре-голубчике! Я думаю, три века растет, если не больше; есть такие деревищи, что сто богатырей во сто дней с места не сдвинут; выдолби, проруби окна, и дом готов... А мельницы какие у нас? а фабрика?... И такое сокровище продать... продать? -- повторял Иван Софроныч нетвердым голосом, и Тавровский не без удивления заметил слезу, покатившуюся по разгоревшейся его щеке,-- Да зачем же изволили и посылать туда старика? -- заключил Понизовкин плачущим голосом.

-- Что делать, любезный мой Иван Софроныч! -- сказал Тавровский.-- Во всяком случае вы можете быть уверены, что место управляющего в другом моем имении, куда я сам ездил, будет ваше.

-- Батюшка Павел Сергеич, что вы изволили подумать? Вы мало еще изволите знать старика! Видит бог, вас берегу. Софоновка -- клад, золотое дно; помяните мое слово, через пять лет она будет давать двести тысяч доходу, и продавать ее не следует!

Дата добавления: 2015-08-27