Глава XXXVI. Племянник из-за границы 148 страница

-- А когда же наша свадьба? -- и ужасно сконфузилась, увидев лицо отца, который мрачно глядел на смущенного Тавровского. Однако последний скоро оправился и, обратись к Любе, сказал, указывая на Куратова:

-- Вот от кого будет зависеть всё.

Куратов молчал.

Павел Сергеич продолжал:

-- Ваша дочь еще так молода, что я боюсь, не каприз ли это только, и потому до сих пор умалчивал о своем намерении.

Куратов посмотрел на дочь, сидевшую с потупленными глазами, и сказал:

-- Ей уже минуло семнадцать лет. Я скажу вам откровенно, что ваше внимание ей должно быть очень лестно. Но у вас есть родственники...

-- Да, я должен вас предупредить, что свадьба не может быть скоро, потому что мне необходимо ехать в Петербург: моя тетка больна и требует моего присутствия.

Люба, за минуту обрадованная согласием отца, зарыдала и выбежала из комнаты.

Куратов с грустью смотрел вслед дочери и, обратись потом к Тавровскому, нерешительным голосом сказал:

-- А знаете ли вы тайну ее рождения? Я не буду вас обманывать, я всё открою вам, и тогда от вас будет зависеть сдержать слово. Впрочем, вы уже не так молоды, чтоб заранее не обдумывать своих поступков.

Куратов очень ошибался в будущем своем зяте. Он именно был таков, что никогда не давал себе труда думать как о серьезных вещах, так и о пустяках. Предложение его было вынуждено наивностью Любы; да притом Тавровского не пугали никакие обстоятельства. Он имел характер очень решительный.

-- Я не желаю знать ничего. Я полюбил вашу дочь и надеюсь, что моя любовь не сделает ее несчастною,-- сказал Тавровский.

-- Всё, что я имею движимого и недвижимого, принадлежит ей,-- перебил его Куратов.

-- О деньгах, вы знаете, я не хлопочу; одно беспокоит меня: это ее слишком наивное воспитание.

-- Я понимаю, всё понимаю: я увезу ее в Москву, и она в год или два...

-- Ее детские понятия и поступки могут удивить людей с предрассудками.

-- О, будьте покойны: я тогда вам отдам свою дочь, когда она сумеет носить как следует вашу фамилию.

Будущий тесть и зять расстались дружелюбно: Куратов -- полный гордости, что приобрел такого блестящего зятя, а Тавровский -- удивленный своим неожиданным сватовством.

Но не прошло двух дней, как он уже уговаривал Куратова поспешить свадьбой, и если бы не пост, то Люба сделалась бы его женой.

Около того времени Наталья Кирилловна письмо за письмом присылала к своему племяннику, требуя его к себе немедленно. Зина тоже заклинала его ехать в Петербург, описывая яркими красками неожиданную болезнь его тетки, которая будто была уже на краю гроба.

Может быть, Тавровский остался бы глух ко всему: так он был занят Любой. Но Люба вдруг и очень круто совершенно изменила свое обращение с ним и объявила ему, что выйти замуж за него скоро не может.

Это обстоятельство так поразило Павла Сергеича, слишком уверенного в беспредельной любви своей невесты, что он в первый раз в жизни потерялся и страшно огорчился. Все подозрения его пали на цыгана, тем более что он узнал о знакомстве его с Остроуховым и о свидании последнего с Куратовым.

Тавровский в первую минуту негодования придумал множество планов, как наказать дерзкого цыгана, но ограничился только тем, что предложил цыгану ехать с ним в Петербург.

Цыган отказался.

-- Что же ты думаешь делать с собой? Роль твоя здесь незавидна и еще будет неприятнее, когда Любовь Алексеевна выйдет замуж и уедет в столицу,-- говорил Тавровский, подавляя свой гнев.

-- Я поеду за ней.

-- Да знаешь ли, на каких условиях она возьмет тебя? Она теперь не дитя: ей можно будет держать тебя не иначе как лакеем.

Цыган вздрогнул и, подумав, отвечал со вздохом:

-- Ну так что ж? если она захочет, я буду лакеем у ней.

-- Да не у ней только,-- а у всех.

-- У всех -- никогда! -- гордо отвечал цыган.

Долго доказывал Тавровский цыгану невыгоды его положения в доме Куратова и выгоды поездки с ним в Петербург, где Тавровский обещал пристроить его в какую-нибудь купеческую контору.

Цыган стоял на своем, что ни за какие блага не оставит питомицу своей матери.

-- Ты упрям! -- с сердцем сказал Тавровский и, грозя ему, прибавил:-- Со мной не хитри: я тотчас всё разгадал; одно мое слово ее отцу -- и тебя не будет при ней.

Цыган так смутился, что не мог говорить; на его лице выражались то мольба, то злоба.

Тавровский наслаждался, казалось, этим и насмешливо глядел на цыгана, который наконец с упреком сказал:

-- Что я вам сделал? за что вы хотите и меня выгнать от нее? Сестра моя через вас бежала.

-- Твоя сестра, как и ты, слишком дерзкие вещи забрали себе в голову, и если б это узнал твой барин...

-- У меня нет барина,-- перебил цыган.

-- Однако ты ешь его хлеб, и он только по доброте держит тебя без работы.

-- Я не даром ем его хлеб: я работаю в его конторе.

-- Ну, значит, он барин твой,-- язвительно улыбаясь, отвечал Тавровский.

-- Ну что же? идите, наговорите ему на меня; я знаю, что вы будете в его глазах всегда правы, а я -- виноват.

-- Зачем же ты сам делаешь то, что находишь дурным в других? Ты видел этого старика, выжившего из ума от вина, и всё, что он наболтал тебе, ты передал ей?

Цыган кивнул головой.

-- Зачем же ты это сделал?

-- Я люблю ее.

-- Да это я и без тебя знаю.

-- Я не хочу, чтоб она узнала, когда будет поздно...

-- А ты думаешь, ей легче понять? ты своими глупостями сделал то, что она стала бояться меня.

Дата добавления: 2015-08-27