-- Где Любская? где она?
-- Она на сцене!.. да что случилось?.. что такое? -- спрашивали его.
Но Остроухов никому не давал ответа и, завидев Любскую, сходящую со сцены, кинулся в ту кулису.
Лицо Любской выражало полнейшее счастье, когда она вошла в кулису, и вдруг оно побледнело, несмотря даже на румяны. Любская вопросительно смотрела на Остроухова. Испуганный ее бледностью, он молчал, не зная, как сказать ей, что Мечиславский умирает. Но Любская сама догадалась и с ужасом спросила:
-- Что с ним? что случилось?
-- Он зовет тебя! -- глухим голосом отвечал Остроухов.
-- Ах, боже мой! я не могу!.. Что ему, разве хуже?
-- Да; он хочет тебя видеть.
-- Госпожа Любская, вам выходить! -- вбегая в кулису, закричал режиссер.
-- Сейчас! сейчас! -- торопливо отвечала Любская и умоляющим голосом произнесла, глядя на Остроухова: -- Что мне делать!.. он, верно, очень болен... господи!
-- Госпожа Любская! -- кричал режиссер.
-- Я приеду после спектакля! -- побежав от Остроухова, сказала Любская, но вдруг повернулась опять к нему и торопливо крикнула: -- А!.. возьмите у Даши ключ от моего туалета: там найдете кольцо. Отдайте ему и скажите, что я прислала...
-- Госпожа Любская! -- отчаянным голосом еще раз крикнул режиссер.
-- Иду! иду!!
И Любская исчезла; через две минуты звучный ее голос раздавался на сцене.
Остроухов возвратился домой с кольцом. Он не знал, как подать его больному, который всё еще метался и жаловался, что его привязали к постели и не пускают к Любской.
-- Она тебе прислала кольцо,-- сказал Остроухов, подходя к больному.
Больной схватил его, долго разглядывал и, надев на свой исхудалый палец, прижал его к губам.
Через несколько минут он говорил Остроухову:
-- Я счастлив: она не сердится на меня, когда я целую ее руку!
И Мечиславский судорожными поцелуями осыпал свою собственную руку, на которой было надето кольцо.
Остроухов сидел у изголовья больного и следил машинально за движениями его. Он так сам истомился, что не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой и ему казалось, что он лишился даже способности говорить.
А между тем в театре раздавались рукоплескания: Любскую вызвали еще по крайней мере десять раз; крики восторга, рукоплескания и букеты совершенно изгнали из головы счастливой актрисы, что ее ждет умирающий. И только войдя в уборную, она вспомнила о нем и, не передеваясь, поехала в квартиру несчастных друзей.
После блеска и шумных криков она вошла в тихую комнату, тускло освещенную; душный воздух, пропитанный лекарствами, захватил ее дыхание. А бедность, увеличенная долгим беспорядком, оковала ее. Она стояла в дверях, как бы страшась перешагнуть порог.
-- Войдите! -- хриплым голосом произнес Остроухов, сокрытый в мраке.
Любская робко подошла к больному и с ужасом отшатнулась назад. Цветы выпали у ней из рук, и она в отчаянии сказала:
-- Неужели это он?!
-- Ага, ты не узнала его! -- заметил Остроухов, подымая с полу букеты, и язвительно прибавил: -- Как раз, чтоб украсить гроб!
Суровый голос Остроухова, полный упрека, смутил Любскую, и, как будто ища защиты, она кинулась к больному и назвала его по имени.
-- Теперь поздно! -- резко заметил Остроухов.
Но больной открыл глаза и тяжело вздохнул. Любская дрожащим голосом спросила его, узнал ли он ее.
-- Кто это? -- тихо сказал Мечиславский.
-- Любская!
-- Неправда! -- отвечал больной и закрыл глаза.
Любская с плачем упала на колени у постели.
-- Ну, полно, что плакать без толку! всё кончено!
-- Господи! неужели и он погибнет! -- в отчаянии воскликнула Любская.
-- Что же делать! никто не виноват в его смерти,-- ласково отвечал Остроухов, сжалясь над рыдавшей, которая с воплем произнесла:
-- Не вините меня: я ни в чем не виновата!
-- Перестань! не мне тебя обвинять. Я сам, может быть, на своем веку много зла сделал людям... Это у меня так сорвалось с языка.
И Остроухов сел в ногах больного и повесил голову на грудь.
Любская продолжала рыдать; больной застонал.
-- Не беспокой его своими слезами хоть в последние минуты! -- сказал Остроухов с прежней суровостью.
Любская стоном заглушила свои рыдания и, быстро сев у изголовья больного, с ужасом глядела на исхудалое и помертвелое лицо его. И когда больной затих, Любская гордо сказала:
-- Если б вы знали мою жизнь, вы не говорили бы так со мной!
-- Жизни твоей не знаю; но мне хорошо известно, что ты была обручена с ним.
Коротко и вполголоса рассказала Любская Остроухову первые годы своей жизни -- как она воспитывалась у своего дедушки, пока не постигла их горькая нищета, как потом переселились они в деревню, как жили у Федора Андреича и почему оттуда удалились.
-- Остальное вы, верно, знаете от него,-- заключила Любская.
Остроухов заметно был поражен рассказом Любской; поглядев на больного, он печально сказал:
-- Но он? он ведь не был виноват ни в чем перед вами!
-- Я его никогда не винила. Если я не могла любить его, так единственно потому, что слишком еще живо рисовалось передо мной воображаемое счастие, которого я ждала в будущем. Я решалась пожертвовать собою, но сил у меня недостало! И вот в чем я виновата!
-- Да ты тогда сама еще так молода была,-- заметил Остроухов.
-- Теперь я много уже видела людей. Я скорее бы оценила его. Но тогда, погруженная в свое горе и возмущенная поступками со мною, вдруг я вижу человека, совершенно чуждого мне, который требует моей вечной любви. Если бы у меня были средства, я возвратила бы ему все его издержки и думала, что ничем не обязана ему. Но, оставшись нищей, в незнакомом огромном городе, чем я могла заплатить ему, как не согласием выйти за него замуж? Я даже боялась сначала, не вынуждено ли его предложение моим положением: мне всё казалась невероятною любовь, родившаяся так скоро. Но его радость была так безумна... а права его как жениха испугали меня, и я... я получила непобедимое отвращение к нему!
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |