- Доброе утро, класс, - поздоровался с нами учитель, как только переступил порог кабинета. Урок начался, и я попытался сосредоточить все внимание на мужчину, стоявшего у доски и объяснявшего тему.
***
- Мне кажется, ты можешь ей довериться, - протянул Фрэнк. Мы шли по узкому тротуару, возвращаясь, наконец, из школы. Я еле переставлял ноги после нескольких часов физкультуры, а Айеро сочувствующе вздыхал и пинал мелкие камушки, что попадались ему на пути. Я рассказал ему обо всем, что в последнее время занимало мои мысли. Он послушно выслушал меня и теперь делился своими домыслами.
- Почему ты так считаешь? – я заинтересованно посмотрел на парня, а он, в свою очередь, нахмурившись, разглядывал носки кед.
- Ну, «Эдэймо» с французского переводится как «помощь», - хмыкнул он и, посмотрев на меня, улыбнулся.
- Очень разумно – судить человека по происхождению его фамилии, мистер Айеро, - закатил я глаза и отвернулся.
- А что? Иногда это может многое рассказать о самом человеке, - вскинул он руками, защищаясь и отстаивая свою точку зрения. – К тому же, мы не знаем наверняка: может, она взяла псевдоним? – Я согласно кивнул, и дальше мы продолжили путь в полном молчании.
На улице было спокойно, наверное, даже <i>слишком</i> спокойно. Обычно такой тишиной сопровождается старое кладбище поздней ночью, или классный кабинет во время урока, когда учитель обводит взглядом каждого ученика, выбирая жертву. Даже машины, казалось, передвигались бесшумно. Однако нельзя не допустить, что это мои мысли заглушают любые звуки окружающей среды. Такое уже случалось раньше, причем не раз. В основном во время перемен, когда я стоял посреди многолюдного коридора и застревал в себе, думая о чем-то своем, как обычно мрачном, трагичном, траурном.
В такие моменты я был похож на утопающего: не барахтаясь, медленно и болезненно уходил под воду, чувствуя, как легкие заполнялись жидкостью, не позволяя мне дышать. Все вокруг меня плавали, веселились, купались, а я задыхался и умирал.
В такие моменты я был похож на приведение, застрявшее в мире людей и наблюдающее за их жизнью. Холодное, безэмоциональное, но в то же время печальное и желающее разрыдаться до икоты. Все вокруг жили, дышали, общались, а я был серым нераскрашенным пятном в центре незаконченной картины умершего художника.
Но что было сейчас? Что со мной происходило? У меня не было ни малейшего повода снова впадать в свое прежнее состояние, желать достать складной ножик и снова провести лезвием по коже запястья, но именно это я и чувствовал. Мрак обволакивал меня, обнимал со спины, дышал в затылок и утягивал за собой. Его холодные влажные пальцы водили по моей груди, каким-то образом проникая под кожу и царапая острыми когтями сердце и легкие, буквально разрывая их.
Я слишком долго смотрел во тьму, и теперь она меня поглощает.
Но что, если…
У художника остался сын, закончивший картину. Теперь я – яркое пятно, никак не выделяющееся на фоне таких же пестрых цветов, как и я сам. Впереди меня – Фрэнк, свет, к которому я стремлюсь, чтобы сбежать от длинных костлявых пальцев, пытающихся утянуть меня за собой и стереть с лица Земли.
- Джи? Джи, ты здесь? – Фрэнк стоял передо мной и щелкал пальцами, пытаясь вывести меня из оцепенения.
- А? Да-да, - как-то рассеянно ответил я и мотнул головой, стараясь хотя бы немного взбодриться.
- Все в порядке? – миндальные глаза, светящиеся теплым светом, внимательно смотрели на меня, излучая беспокойство и заботу.
- Да, более чем. Дай мне свою руку, - парень настороженно посмотрел на меня, но все-таки доверился и протянул теплую ладонь, до этого покоящуюся в кармане джинс. Я взял его за руку и прикрыл глаза, пытаясь прочувствовать все, что было во мне. Тревоги будто бы и не было, сердце стало биться по-иному, а веки - потяжелели. Так я думал. Фрэнк – единственное лекарство, способное меня успокоить.
Мы решили не возвращаться домой до захода солнца, и, несмотря на усталость, пошли гулять по городу, иногда забредая в какие-нибудь маленькие магазинчики, чтобы купить перекусить. В общем-то, это было наше обычное времяпровождение. Мы разговаривали на какие-то второстепенные, совсем не важные темы и дышали более-менее свежим воздухом. Ну, и еще никотином, но лишь иногда.
***
На город опускались светло-розовые весенние облака, окутанные светом заходящего солнца, воздух становился немного холоднее, а вдоль тротуаров зажигались фонари.
- Останешься на ужин? – спросил я у Фрэнка, когда мы уже приближались к моему дому. Парень в удивлении изогнул брови, а я на это лишь рассмеялся.
- Твои родители сожрут меня заживо и даже не посмотрят на то, что стоит на вашем обеденном столе, - я посмотрел на парня требующим серьезного ответа взглядом в ответ на его попытку отшутиться. Впрочем, он был не так уж и неправ. Это, действительно, было довольно рискованно – привести в дом кого-то, кто не является членом нашей семьи. Донна и Дональд сразу стали бы допрашивать Фрэнка, а затем запретили бы мне с ним общаться, обвинив его в моей «испорченности». Не нужно было быть экстрасенсом, чтобы понять, что мы с Айеро – не просто друзья. Но попробовать сделать первый шаг все равно стоило. – Прости, Джерард, я, правда, сегодня вечером очень занят. Давай лучше послезавтра?
- Ладно, - согласился я, а затем посмотрел на окно кухни. Оно как раз выходило на каменную тропинку, ведущую к двери дома, на которой мы с Фрэнком, собственно, и стояли. Даже со своим не таким уж прекрасным зрением я смог разглядеть копошившуюся у стола маму, и что-то во мне щелкнуло. Возможно, это был рубильник, заставляющий немного обиженных людей совершать не слишком нормальные поступки в знак маленькой мести. Наклонившись к Фрэнку, я грубо поцеловал его, надеясь, что именно в этот момент мама взглянула на то, что творится за окном. Парень пытался оттолкнуть меня, что-то мыча в поцелуй, на что я лишь усмехнулся и, обняв его за талию, притянул ближе к себе. Тогда-то он и сдался, обмяк в моих руках и стал лениво отвечать мне, полностью отдавая власть над собой. Я отстранился от него с характерным хлюпающим звуком, а он удивленно и немного озлобленно смотрел на меня, пытаясь найти во мне ответ на свой не озвученный вопрос.
- Какого черта? – воскликнул он. Его щеки пылали, а губы уже раскраснелись и припухли.
- На прощание, - улыбнулся я и, развернувшись, забежал в дом, напоследок взглянув на довольно улыбающегося парня.
Дома пахло какой-то едой. Почему «какой-то»? Потому что меня не особо волновало, что сегодня будет на ужин. Родители вместе с Майки уже сидели за столом, поэтому, когда я показался в дверном проеме кухни, то на меня сразу же устремились три пары глаз.
- Садись, - кивнула мама на пустой стул.
- Я не голоден, - ответил я.
- А я говорю: садись, - более настойчиво.
- Они хотят поговорить с тобой, - послышался тихий голос Майки. Только сейчас я заметил, что он даже не прикасался к еде в своей тарелке, а его худые руки были крепко сцеплены в замок под столом. Сердцебиение ускорилось, а ладошки мгновенно похолодели и покрылись потом. В последнее время я так часто нахожусь в стрессовых ситуациях, что мне уже начинает казаться, что в один ужасный (или прекрасный?) день оно и вовсе остановится.
- Молчи, - рявкнул отец. – Нам позвонил твой психолог, - начал он. – Миссис Эдэймо сказала, что вероятность того, что ты находишься в глубочайшей депрессии, равна девяносто пяти процентам из ста. – Я видел в его взгляде злость. Даже говоря о таких ужасных вещах, как подобные, он злился на меня за то, что это дерьмо происходит именно со мной. Что ж, по крайней мере, это не жалость, что уже хорошо.
- О, и почему же не сто? – усмехнулся я, скрещивая руки на груди.
- Если ответ на заданный мною вопрос будет положительный, то ты дорастешь до максимума. – Мама резко поднялась из-за стола и, всхлипнув, поспешно удалилась в их с папой комнату. Я проводил ее обеспокоенным взглядом, а затем снова посмотрел на отца. – У тебя были попытки суицида, Джерард? - Я замер.
- Конечно, нет, что за бред? – мои глаза метались от одного предмета к другому, а голос еле заметно дрожал.
- То есть, если я сейчас встану и попрошу тебя показать мне свои руки, то ты, без сомнений, сделаешь это?
- Нет-нет-нет-нет, пап! Не надо, прошу тебя! – воскликнул Майки, подрываясь с места, когда Дональд встал из-за стола и стал наступать на меня. Я, уже зная, что могло произойти, медленными шагами отступал назад, пока, наконец, развернувшись, не убежал к себе в комнату, закрыв дверь и подперев ее тумбой. Мое сердце бешено колотилось, а дыхание было неровное. Я прислушивался к топоту ног на лестнице и молился, чтобы в дверь не начали колотить.
- Неблагодарный щенок! – крикнул отец, его голос был совсем близко, и я смог предположить, что он стоял очень близко. Моя спина была вплотную прижата к стене (до того я был напуган, что вжимался в ее поверхность), и я смог почувствовать, как мощный кулак впечатался в дверь. Я вздрогнул и зажмурился. Через секунду послышался еще один хлопок и крики:
- Видела, <i>кого</i> ты воспитала?! – Дональд.
- Ты тоже его родитель! – Донна.
- Мало того, что он – педик, так теперь еще и суицидник! – снова Дональд.
- Это <i>ты</i> его довел своими извечными оскорблениями и насилием! Из-за тебя наш семейный бюджет потерпит убытки, потому что теперь Джерард нуждается в профессиональной помощи!
- Лучше бы ты его вообще не рожала!
Оседаю на пол и, уперев локти в колени, даю волю эмоциям. Соленые дорожки слез стекают по моим щекам, а я чувствую себя одиноко и угнетенно как никогда раньше. Осознание того, что я – один сплошной ущерб приходит ко мне постепенно, когда я снова и снова прокручиваю в голове выкрикнутые в порыве злости фразы родителей. Глупо – делать это, но ведь я мазохист, так что…
<i>Острое лезвие облизывает кожу левого запястья, сплетение клеток рвется, и вниз по руке стекает тоненькая струйка крови, уносящая с собой одну миллионную моей боли.</i>
========== Глава 22. Обман ==========
Комментарий к Глава 22. Обман
Дописал ты проду - заливай ее (!)
Немного раньше срока, но я не думаю, что кто-то расстроится. Давайте будем считать это немножко запоздалым подарком на День Рождения мистера Уэя?
P.S. если наткнетесь на ошибки, то, пожалуйста, киньте их в публичку. Благодарю каждого, кто уже делал это ранее.
Приятного чтения!
- Джерард, ты ведь знаешь, что рано или поздно тебе придется выйти из этой комнаты?
- Джерард, ты там еще жив?
- Джерард, выходи немедленно!
- Джерард, мы отправляем тебя в психиатрическую лечебницу.
Джерард, Джерард, Джерард, Джерард и еще сотни раз «Джерард». Я не выходил из комнаты примерно двое суток, а, может быть, и больше. Я показывал свою слабость, прячась в четырех стенах собственной комнаты, и это меня даже не волновало. Точнее, не слишком волновало. Пару часов назад я абстрагировался от всего, что было за стенами комнаты: от родителей, пытающихся вызволить меня отсюда, от Майки, периодически постукивающего костяшками пальцев по двери и спрашивающего о моем самочувствии, и от моросящего весеннего дождя за окном. Я утопал в музыке, льющейся в мои уши через наушники, рисунках, украшающих стены комнаты, и во все том же потрепанном альбоме, на какое-то время забытом мною, создавая новый, идеальный для меня, мир. Меня абсолютно не волновало и то, что родители приняли решение отправить меня в какой-то лечебный центр. Я знал, что пытаться исправить что-либо – пустая трата времени, поэтому наслаждался оставшимся временем.
- Отойдите, он не будет вас слушать. – В перерыве между песнями я услышал до дрожи знакомый голос. Внезапно все притихло, будто бы замерло, и голос снова заговорил: - Джи, впусти хотя бы меня. - Он был пропитан болью и состраданием – никогда бы не подумал, что это может сочетаться.
Кто-то в голове шептал мне о том, что «не нужно впускать этого гнилого человека, он точно такой же предатель, как и остальные». Я его не слушал: за дверью стоял Фрэнк, один из двух человек, которому я безоговорочно смог бы доверить даже свою никчемную жизнь. Я сомневался, значила ли эта безделушка в старой шкатулке хоть что-то, но все же надеялся на то, что такая вещь, как существование Джерарда Уэя все еще имеет какую-нибудь ценность хотя бы для кого-то. Это, наверное, выглядит очень смешно со стороны, когда один подросток говорит о том, что он доверяет точно такому же подростку больше, чем кому-нибудь еще на этом свете. Ну и черт с этим.
Встав с пола и убрав наушники, я совсем немного отодвинул тумбу, так, чтобы в приоткрытую дверь смог войти только Фрэнк, и, выглянув в коридор, сказал:
- Пусть зайдет только Фрэнки. – Родители боялись сказать мне что-нибудь поперек горла. Очевидно, боялись, что я убью себя, считали меня сумасшедшим. Для них было гораздо легче пытаться докричаться до меня, заткнувшего уши громкой музыкой, или бить кулаками в дверь так, что я спиной чувствовал содрогающуюся стену. При желании они могли бы поставить лестницу к моему окну, пробраться в комнату ночью или сделать еще что-нибудь в этом роде. Думаю, где-то глубоко в душе они даже <i>хотели</i>, чтобы я умер. Сдох, как никому не нужный слепой котенок.
Парень протиснулся ко мне в комнату, а когда я снова подпер дверь все той же тумбочкой, подошел ко мне и мягко обнял.
- Что же ты творишь? – прошептал он, гладя меня по спутанным волосам. Я чувствовал его сердцебиение своей грудной клеткой; оно было быстрое, беспокойное. Только теперь ко мне в голову пришла мысль о том, что я мог потерять его, моего Фрэнки.
- Меня увезут в больницу, мы не сможем видеться, я умру без тебя, - судорожно начал я шептать ему в плечо, находясь будто бы в бреду и чувствуя, как по моим щекам бешеным потоком текут слезы. – Ты понимаешь? Я останусь совсем один! Они… они жалеют, что я родился. А я не могу по-другому! Это же они виноваты, да? <i>Они</i> заставляют меня чувствовать себя полнейшим дерьмом! – Слова вылетали из меня с огромной скоростью, я даже не был до конца уверен в том, что Фрэнк понимает, о чем я лепечу. Все, что я хотел сказать, казалось, было направлено не на то, чтобы убедить Айеро в виновности моих родителей, а на то, чтобы убедить в этом <i>себя</i>.
- Шшш, Джи, все хорошо, - его руки прижимали меня к себе сильнее, но волны истерики все равно накрывали меня с головой, перекрывая доступ здравому рассудку.
- Нет! Нет – нет – нет – нет – нет – нет! Это моя вина, - я оттолкнул Фрэнка от себя, отчего он едва ли не потерял равновесие; сам я вжался в стену, обнимая прижатые к груди колени руками. – Я был недостаточно хорошим сыном. Если бы я был более общительный и открытый, то у меня не было бы проблем с-
- Эй! – несильный удар пришелся мне по щеке, и мутная пелена передо мной будто бы исчезла. Я распахнул глаза и уставился на Фрэнка ясным взглядом.
- Послушай меня: в том, что происходит, нет ничьей вины. Ты – это ты, и не надо пытаться стать кем-то другим. Я люблю тебя таким, какой ты есть, и твои родители, я уверен, - тоже. – Фрэнк сидел передо мной на коленях, пытаясь заглянуть мне в глаза, но его попытки были тщетны: снова сложив руки на коленях, я положил на них голову, пряча свое опухшее от слез лицо.
- Я не хочу уезжать, - когда я посмотрел на парня, то вместо знакомого лица увидел лишь размытые очертания и силуэты: перед глазами вновь была толстая пелена слез, норовивших вот-вот скатиться вниз по щеке. – Не отдавай меня им, пожалуйста! – я бросился к Фрэнку, утопая в его объятиях. Отчасти мне было стыдно за то, что я был такой чувствительный, слабый и ранимый. Однако другая часть меня понимала, что он прав: я тот, кто я есть, и поэтому люди, которым я дорог, для которых я значу хотя бы что-то, должны принимать меня именно таким: со своими страхами, пристрастиями, мыслями, внешностью и действиями.
- Успокойся, - шептал он мне на ухо, гладя по спине.
***
Прошло около часа, и теперь мое состояние было более-менее стабильное. Мы с Фрэнком лежали на моей кровати и о чем-то разговаривали, в то время как в дверь снова постучали, но на этот раз довольно тихо и даже спокойно. Как оказалось, это была миссис Эдэймо. Она что-то говорила мне о том, что я должен отпустить Фрэнка (они подумали, что я держу его у себя насильно, ха!) и выйти из комнаты, что они не причинят мне вреда, что никуда не заберут. В ответ на это я лишь говорил, что нам тут вдвоем очень уютно, и что я не хочу видеть родителей-психопатов, которые вместо того, чтобы разобраться в проблеме, начали раздувать из нее апокалипсис. Тогда она удалилась на некоторое время, а затем вернулась, но уже вместе с Донной и Дональдом. Она специально говорила с ними громко, чтобы убедить меня в правдивости своих слов. А я улыбался и целовал парня, лежащего рядом, потому что мне было откровенно все равно на то, что находится за стенами комнаты.
- Ты рисуешь? – только теперь Фрэнк обратил внимание на стены комнаты. Я мгновенно заволновался, предчувствуя, что начнутся расспросы, что ему не понравятся мои рисунки, что угодно, Господи! Я всегда очень боялся, когда люди начинали оценивать мое творчество, потому что относился к нему очень бережно, вкладывал туда всю свою душу. Думаю, было бы не очень приятно, если бы кто-нибудь сказал вам, что ему не нравится то, что является частью вас.
- Немного, - пропищал я. Фрэнк вскочил с кровати и встал ровно по центру комнаты, всматриваясь в изображения, созданные мною.
- Немного? Ты серьезно? – он посмотрел на меня так, будто бы я сидел и издевался над ним наихудшим образом. – Это самая потрясающая вещь, которую я вообще когда-либо видел! – воскликнул он, подходя ближе к рисункам и осторожно дотрагиваясь до них, настолько аккуратно, будто бы это были крылья бабочки.
- Ты серьезно? – вторил я парню. – Тебе нравится? – я буквально почувствовал, как в моих глазах зажегся тот самый огонек, который заставляет их светиться счастьем.
- Почему я раньше не видел этих рисунков? – Фрэнк снова посмотрел на меня, но на этот раз всем своим видом выражая недовольство. Несерьезное, конечно, и из-за этого я улыбнулся. Где-то около сердца в эту самую секунду завязался маленький клубок чувства облегчения.
- Просто в одно время я перестал заниматься этим и сжег все свои старые работы.
- А потом?
- А потом снова начал рисовать, - губы тронула еще одна, более скромная, но сама за себя говорящая улыбка. Фрэнк лишь как-то непонятно вздохнул и снова принялся рассматривать стены.
Рисунков было вовсе не много, десять, может, или около того, но я вложил в них все, что накопилось во мне за этот год с небольшим. Тут были и мрачные замки на холме; и пейзажи ночного хвойного леса с совой на одной из веток; и могильные плиты с пустыми гробами, и утренние виды из окна здания, в котором я никогда не был; и герои комиксов, про которых мы вместе с Майки читали; и несколько портретов человека, который стал причиной всему этому.
***
Спустя час Фрэнк начал уговаривать меня пойти на компромисс. Он просил меня согласиться увеличить часы приема у психолога, аргументируя это тем, что «самостоятельно он все равно не сможет до конца помочь мне, а консультации со специалистом всегда приветствуется». Я на такое его заявление обиделся. Да, это выглядело глупо, но, опять-таки, я ничего не мог с собой поделать. Я уже всерьез задумывался над тем, что мне нужно ходить не к психологу, а к психиатру и, желательно, двадцать четыре часа в сутки. Просто это было ненормальным, что один я не слушался второго. Точнее, это вообще было ненормальным, что во мне уживались (то есть, не уживались) две разные сущности.
Проще говоря, как только я услышал предложение Фрэнка, то мгновенно изменился в лице, снова заткнул уши наушниками и принялся игнорировать каждое слово, вылетевшее из уст парня. Часть меня оценивала его действия, как предательство чистой воды, из-за чего я отворачивался от Айеро, когда он пытался посмотреть мне в глаза или поцеловать. Я выглядел, как капризный ребенок, которому запретили сделать то, что он хотел, и теперь он дулся, непонятно, кому, делая хуже. Противный голосок, каким-то образом с легкостью преодолевающий барьер из гитарных аккордов, смеялся надо мной и сотни раз повторял, что он был прав, когда сказал, что человек, находящийся со мной в одной комнате, - предатель. Возможно, так и есть.
Возможно, нет. За все часы, проведенные в одиночестве взаперти в этой комнате, я миллиард раз успел убедиться в том, что человек не должен полагаться ни на что, даже на себя. <i>Тем более</i> на себя. Копаясь в своей голове, изучая ее, словно какую-то лабораторную подопытную мышь, я едва ли не сходил с ума от умозаключений, к которым приходил. Описывать все, о чем я думал, будет слишком долго и уныло, но я могу рассказать о том, к чему пришел.
Твоя душа – это не ты. Душа – нечто нематериальное, не имеющее ни формы, ни цвета, обладающее лишь колоссальной магической силой и способное на невероятные вещи. Все, что ты слышишь, видишь, чувствуешь – это то, что она <i>хочет</i>. Некоторые люди, не верящие в существование астрального тела, наивно полагают, что их разум полностью подчиняется им. Но знаете, что? Даже он подчиняется душе. Тело – некоторая оболочка, в которой сидит это <i>Нечто</i>, и оно намного умнее и сильнее, чем мы все можем себе представить. Я не уверен, что смогу должным образом объяснить, что я имею в виду: это нужно почувствовать на собственной шкуре, но давайте мы просто представим, каково это – быть одержимым кем-либо. Ты понимаешь, что ты существуешь, понимаешь, что вокруг тебя что-то происходит, но одновременно с этим есть кое-что еще: то, что ты делаешь – это не ты. Все твои действия осуществляются будто бы на автомате, и ты не отдаешь себе отчет о них. Иногда люди, заметив это, впадают в меланхоличное состояние, думая, что их жизнь им просто надоела, даже не подозревая, что так называемая рутина сопровождала их с самого начала, с рождения.
К чему я все это веду? К тому, что это <i>Нечто</i> сейчас играло со мной в злую шутку. Сначала навязывало мысли о самоубийстве, а затем вдруг одевалось в белое и нашептывало, что это неправильно. Теперь оно утверждало, что Фрэнк – предатель, а после могло с таким же невинным видом сказать, что он – самый чистый и самый искренний человек, единственный, на кого можно положиться. Задумываясь об этом, пытаясь не пойти на поводу у собственной души, я все больше и больше понимал, что вскоре совсем потеряю рассудок, окажусь в желтом доме.
В конце концов, я сдался. Отключил все свои чувства, позволил другим людям, а точнее – именно Фрэнку и миссис Эдэймо, руководить мною. Я согласился посещать психолога каждый день; согласился принимать препараты, которые мне выпишут; согласился выйти из комнаты и поужинать за одним столом с родителями.
***
Прошел месяц после моего усиленного лечения, если это так вообще можно назвать. Близился май, на улице было довольно тепло, повсюду сновали детки в легкой одежде и с какими-нибудь игрушками в руках, а мои сверстники уже начинали плакаться о том, что им предстоит сдать выпускные экзамены. Эта тема стала настолько обсуждаемой, что ее могла заглушить только другая, надоевшая мне даже больше, чем первая, - предстоящий выпускной вечер. Девочки в коротких юбках кучками стояли в фойе школы, говоря, кто какое платье наденет, какую сделает прическу, с кем придет на бал. Парни стояли где-то рядом, между собой договариваясь, кто пронесет выпивку, кто кого пригласит, а после – «натянет». Слыша подобные разговоры, я лишь вымученно закатывал глаза и шел за школу, к нашему месту встречи с Фрэнком, поражаясь поверхностности людей, с которыми я проучился двенадцать лет.
На данный момент до начала второго урока оставалось около десяти минут. Пока одноклассники, столпившиеся у одной парты, бурно беседовали о том, какого числа лучше провести вечеринку вне школы, я умирал от жары, мысленно благодаря спасающий ветер, иногда залетавший в душное помещение сквозь открытые настежь окна. Веки казались свинцовыми, а глаза закрывались сами по себе – побочный эффект одного из антидепрессантов. Прислушиваясь к своему организму, я чувствовал пульсацию крови в ушах и бешеное сердцебиение – еще один побочный эффект. Я не чувствовал в себе абсолютно никаких изменений, даже, кажется, наоборот, ощущал себя на десятую долю хуже. На мне до сих пор иногда появлялись новые отметины, я так же до одурения боялся расстаться с Фрэнком дольше, чем на день, и я все еще ненавидел присутствие родителей в одной комнате со мной и Майки. Миссис Эдэймо пыталась докопаться до сути моей проблемы, но единственное, на что она натыкалась – огромное и объемное ничего.
Наши беседы проходили абсолютно бессмысленно. Я, как правило, молчал: не мог преодолеть невидимый барьер, чтобы рассказать женщине обо всем, что занимает мои мысли. Всеобщими стараниями мы сдвинулись с мертвой точки на минус один миллиметр.
Несмотря на подскочившую к обеду температуру и невыносимую жару, занятия в школе прошли довольно быстро. Сейчас мне нужно было пойти на ежедневную консультацию, а после я был свободен до утра следующего дня. Мы с Фрэнком, как это и бывало обычно, неторопливо шли к офису миссис Эдэймо (благо он был недалеко) и обсуждали просмотренные фильмы ужасов. Мне по-прежнему было спокойно рядом с Фрэнком. Так, будто не было никаких назойливых мыслей, таблеток, консультаций и истерик.
- Все японские ужастики – муть полная! – уже в который раз воскликнул Фрэнк.
- Эй, а как же «Звонок»? Не говори, что он тебе не нравится! – я обогнул парня и встал перед ним, идя спиной вперед и мотая перед его лицом указательным пальцем.
- У него интересная задумка, но японская версия фильма мне совсем не нравится. Американская все равно лучше, - настаивал на своем Фрэнк. – И вообще, как мы перешли с классики, на <i>это</i>?
- Понятия не имею, - я снова вернулся на свое прежнее место и расхохотался. Фрэнк, смотря на меня, сначала широко улыбался, а затем и вовсе подхватил мой смех. Через некоторое время мы дошли до высокого здания, в котором, собственно, и находился офис миссис Эдэймо. Фрэнк переплел наши пальцы и, сжав их на долю секунды, отпустил – это был наш своеобразный ритуал прощения.
- Я буду ждать тебя там же, где обычно. – «Там же» - это небольшое Интернет-кафе с вкусным картофелем-фри и большим количеством диетической колы, что было расположено через дорогу от здания.
- Хорошо, - улыбнулся я и, поправив лямку сумки на плече, зашагал вперед, минуя входные стеклянные двери и мгновенно попадая под поток холодного воздуха.
Миссис Эдэймо встретила меня дежурной улыбкой и черной папкой, лежавшей на столе передо мной. В сердце тут же закрались не очень хорошие предчувствия, но я постарался вытеснить их оттуда, начинав убеждать себя в том, что психолог может вернуть папку пациенту для того, чтобы она хранилась у него. Например. Однако мои худшие домыслы оправдались.
- Джерард, сегодняшняя наша консультация не займет много времени. Если ты, конечно, не решишь снова помолчать, - женщина усмехнулась.
- Я Вас слушаю, - я присел на стул и сцепил пальцы в замок у себя на животе.
- Ни я, ни твои родители не видим никаких изменений в твоем состоянии, - начала она. – Но мы прекрасно видим ухудшения. Скажи мне, ты принимаешь таблетки, которые я тебе прописала?
- Конечно! – поспешно ответил я.
- Твои родители приняли решение поместить тебя на неопределенное время в отделение психиатрии.
- Но они же обещали! – воскликнул я, подрываясь со своего места.
- Я пыталась уговорить их- не дав женщине договорить, я перебил ее:
- Да идите вы все на хуй! – сметнув все вещи со стола миссис Эдэймо, я поспешно покинул кабинет, громко хлопнув за собой дверью.
Я чувствовал себя злым и обиженным, но в кои-то веки из моих глаз не текли дорожки слез. Я был намерен что-нибудь сделать, как-то исправить все это дерьмо. И я знал, что у меня все получится.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |