- Да, да, я… дома, - я почувствовал холодные соленые дорожки, скатывающиеся по моим щекам, и тысячу раз проклял себя за то, что вместо написания одного простого сообщения решил позвонить. Так было бы намного легче.
- Не вздумай ничего делать, слышишь?! Я скоро приду к тебе! Я-
Голос прервался, а я, выключив телефон, выкинул его в противоположный конец комнаты и, вытерев пальцами слезы, взял в руки нож, который во время разговора положил на пол, рядом с собой. Из глаз все так же предательски текла соленая жидкость, коей во мне, кажется, было очень много. Я тысячи раз шептал «Прости» и несколько раз подносил лезвие к руке, чтобы, наконец, сделать порез, но в голове, как назло, всплывали рандомные воспоминания из встреч с Фрэнком.
<i>«Хочешь резаться – пожалуйста, хочешь быть таким же притворным и неискренним – флаг тебе в руки, но только не смей убивать себя, потому что тогда я точно сойду с ума и пойду следом за тобой».</i>
Делаю несколько порезов, и тело прожигает агония, но не от боли, а от тех слов, что так резко всплыли в памяти. Несмотря на дрожь в руках и пелену перед глазами, начинаю яростно терзать кожу на левой руке. Крови много, и она не позволяет мне увидеть, насколько глубоко я режу. В этот момент до моего слуха доносится громкий хлопок двери и топот ног. Уже через полминуты в комнату влетает Фрэнк, глаза которого не менее красные и опухшие, чем мои.
- Боже, Джи, что же ты с собой делаешь?! – истерически кричит он, беря мои руки в свои. – Это нужно перевязать! Тебе нужно в больницу! Как глубоко ты резал?! Господи, только бы ты не задел вены! – он бегал по дому, в поисках аптечки, а я все так же лежал, не в силах ответить хотя бы на один его вопрос. Да чего уж там, я не мог даже промычать что-либо. Я был в немой истерике, слезы все так же текли по моим щекам, скатываясь по шее за шиворот, а ветер дул мне в лицо и заставлял дрожать от холода.
Я уже начинал задыхаться, в то время как Фрэнк снова присел передо мной на колени и стал обрабатывать порезы.
- Я… я не смог! Я вспомнил, что ты сказал мне тогда, когда мы были у тебя в комнате, и я просто не смог это сделать! Т-ты хоть понимаешь, что теперь не отделаешься от меня? – прошептал я, смотря на парня сквозь пелену слез, застилающую глаза. – Я же, блять, не смогу без тебя. Ты мне жизнь спас,- сил едва ли хватало на эти коротенькие фразы, но я пытался сказать как можно больше перед тем, как отключусь. – Появился передо мной весь такой м-милый, заботливый и надоедливый, привязал к себе, а п-потом взял и вот так вот просто лишил меня всех мыслей, что вертелись в голове. Т-ты же моим наркотиком стал, моей одержимостью, моим смыслом. Если ты исчезнешь, я точно умру.
Взглянув на руку, я увидел, что мои порезы были не такие серьезные. То есть, они были глубокие, но я все же не задел вены. Фрэнк смотрел на меня с болью в глазах, а я все пытался подобрать слова, чтобы до конца объяснить ему, что он для меня значит. В голове вертелось так много красивых фраз из фильмов, что я смотрел и книг, что когда-то читал, но ни одна не могла полностью передать все мои чувства. Собрав остаток сил в кулак, я приподнялся и, взяв лицо Фрэнка в ладони, прижался своими губами к его. Я старался вложить в это прикосновение все чувства, что я испытываю, а парень, кажется, был очень удивлен моим поступком. Несколько мгновений спустя он опомнился и, немного приоткрыв рот, позволил мне обхватить своими губами его верхнюю. Поцелуй был недолгий, но он позволил мне выразить то, что я не смог бы сказать, а ему - почувствовать все это.
Слова значат многое, но действия – намного больше. Я никогда не понимал, каково это – целовать человека, который тебе не безразличен. Я целовал девушек, но то были пьяные поцелуи на вечеринках, в них не было даже одной сотой того, что я почувствовал, поцеловав Фрэнка. Мне было спокойно, когда я лежал в его объятиях.
Я не знал, было ли хорошо то, что он оказался так близко в этот момент, не знал, что принесет нам завтрашний день, не знал, как буду чувствовать себя из-за того, что только что сделал, но я очень надеялся на то, что с этого момента все изменится.
Комментарий к Глава 9. Попытка
* - высказывание одного моего очень хорошего знакомого. Думаю, здесь оно будет как раз к месту. Можете не переживать - разрешение я у него взяла.
P.S. не удивляйтесь резкой смене погоды. В начале главы там гроза, а ближе к середине - снег. Я просто спишу это на непостоянство природы, хаха.
========== Глава 10. Изменения ==========
Я никогда не понимал, что значит – доверять человеку, принадлежать ему, всецело отдавать себя без остатка. Я никогда не понимал, что значит – зависеть от кого-либо, страдать без его присутствия, постоянно думать о нем. Я никогда не понимал, каково это – хотеть прикоснуться к чьей-либо коже настолько, что кончики пальцев начинают зудеть и пульсировать. Я никогда не понимал, каково это – покрываться мурашками от мысли о том, что в данный момент ты слушаешь дыхание дорогого тебе человека. Я никогда не понимал всего этого дерьма до вчерашнего дня.
Пожалуй, вчера вечером я был слишком напуган тем, что со мной происходит. Для меня ново – признаваться самому себе в том, что я нуждаюсь в ком-то, помимо самого себя, особенно сейчас, спустя несколько лет полного одиночества.
Да, я был одинок в кругу семьи, друзей, толпы. Это, должно быть, худший вид одиночества. Ты находишься в обществе, чувствуешь прикосновения людей, их голоса, но ты не чувствуешь себя частью этой массы. Ты поддерживаешь беседу с друзьями, с семьей, но не чувствуешь их поддержку, понимание. Это будто бы жизнь под куполом: ты видишь людей, слышишь их, но не чувствуешь из-за плотного стекла, в котором ты заключен. Это стекло – непонимание, и что бы ты ни пытался сделать, как бы прямо ты не выражал все, чего желаешь, никто тебя не поймет, а на стекле не появится даже крохотная, едва заметная, трещинка. В итоге ты принимаешь свою участь, учишься жить изолированно, словно дикий зверек, который, вдруг, стал домашним. Однако нельзя из зверя сделать пушистую кошечку, потому что все его нутро будет рваться на свободу, ведь это его природа. Ты смотришь на плотное стекло и понимаешь: это не ты. Вся эта фальшь, лицемерие, притворство – это не ты, и тебе хочется сбежать от этого, но выход оттуда лишь ногами вперед. Если человек хотя бы однажды оказался под куполом, у него всего лишь два исхода: либо жить так, как тебе диктуют люди за стеклом, либо убить себя. Только если ты умрешь, ты освободишься от того, что не является твоей сущностью. Если, конечно, купол не станет оболочкой, которая не морально истязается над тобой, а, наоборот, спасает тебя от общества.
Это и сделал Фрэнк. Он нашел альтернативу, причем, очень хорошую, избавил меня от необходимости убивать себя и притворяться, но он не учел того, что новые чувства буду пугать меня, надвигать панику. Я был словно тот самый одомашненный зверек, которого, наконец, выпустили на волю, а он впал в ступор и стоит, не зная, что ему теперь делать. Вроде бы это то, о чем он мечтал, но все настолько ново и неизведанно, что его сознание будто бы обволакивается жесткой коркой, которая не позволяет ему думать, наслаждаться свободой. Она выпрыскивает жидкость, отравляет и заставляет думать о чем-то, что, в любом случае, будет вынуждать тебя снова зайти в золотую клетку.
Я был примерно в том же положении, когда сидел на полу, прислонившись к стене и рыдая с трубкой в руке. Я чувствовал что-то помимо желания умереть, и это пугало меня. Меня пугало мое ускоренное сердцебиение, резкие перепады настроения в течение дня, мысли, которые вертелись вокруг одного и того же человека. Меня пугало, что я больше не мог думать о суициде спокойно, потому что это заставляло меня рассматривать обратную сторону смерти – последствия. Я думал: «Что же будет с Фрэнком, если меня не станет?», - и все варианты, что прокручивались у меня в голове, заставляли менять решение миллион раз. Меня раздражало, что я был в таком нестабильном состоянии, что мог запросто рассмеяться из-за какой-нибудь глупости, или же накричать на невинного человека. Меня убивало то, что я не мог просто взять и принять новые чувства и научиться жить с ними.
Это так ужасно - осознание того, что ты, оказывается, настолько несчастный, что быть нормальным, живым человеком – аномалия для тебя.
Я часто смотрел на учеников школы, в которой я учусь, и мою голову всегда посещала мысль: «Почему я не могу быть таким же, как они? Это ведь так легко», - но даже, блять, это не оказалось для меня легкостью, потому что мое сердце уже окаменело и давно перестало что-либо чувствовать, а тут в него будто бы вставили новые батарейки, и я сбился с привычного ритма. Будто бы вампир, который надолго отключал человечность, снова включил ее, и теперь на него все разом нахлынуло.
Я утопаю в своих чувствах.
Мое пробуждение было очень странное, непонятное, заторможенное. В комнате больше не было холодно, даже наоборот – тепло, уютно и пахло какао. На полу не было и намека на то, что кто-то некоторое время назад пытался здесь убить себя. Точнее, это даже попыткой назвать тяжело, но сейчас не об этом. Итак, на месте подле двери не было ни маленькой капельки крови, ни слез – ничего, а сам я был заботливо накрыт одеялом. Голова гудела так, будто бы я только что проснулся после пьянки, веки отекли настолько, что, даже не подходя к зеркалу, я мог увидеть, а точнее - почувствовать, насколько огромными они стали, левая рука пульсировала от боли, но я осязал, что она чем-то перевязана. Еще никогда я не чувствовал себя настолько нужным.
В гостиной на диване, свернувшись калачиком, спал Фрэнк. Лицо его было беспокойно, вопреки тому, что его сознание, вроде как, должно быть расслабленно. Иногда он мычал что-то, чего я не мог разобрать, а иногда особенно сильно морщил брови. Должно быть, ему снился какой-нибудь неприятный сон или кошмар, было бы очень неприятно, если бы вдруг оказалось, что это из-за меня. Я смотрел на спящего парня еще около минуты, а затем резко отшатнулся, испугавшись его внезапного пробуждения.
- Что ты тут делаешь? – спросил у меня не менее напуганный Фрэнк. Несмотря на то, что он проснулся только что, голос его был довольно бодрый. Если бы я услышал его по телефону, то ни за что не подумал бы, что его обладатель только-только очнулся ото сна.
- Эм. Я просто… Будильник уже прозвенел, и нам, вообще-то, пора в школу, - ответил я, удивляясь своей скованности и очень странной интонации.
- Ох, черт. Точно, - Фрэнк сел на диван, потирая затекшую шею.
- Ванная наверху. Ты пока иди, умойся, а я приготовлю нам что-нибудь, - я продолжил свой путь на кухню, как вдруг снова услышал голос Айеро:
- Эм, не мог бы ты одолжить мне что-нибудь из своей одежды? – спросил Фрэнк, мгновенно краснея, непонятно, из-за чего. Я вопросительно изогнул бровь, на что он показал мне испачканную в некоторых местах кровью рубашку. Тут уже была моя очередь краснеть. Пробормотав что-то, наподобие: «Да, конечно!» - я развернулся и пошел в комнату, а Фрэнк – за мной.
- Ты не боишься, что тебе сделают выговор за то, что ты снова пришел не в школьной форме? – спросил я, протягивая парню футболку и теплую худи. На улице было довольно холодно, судя по виду из окна, и я не мог допустить, чтобы помимо нервного срыва и истерик Фрэнк заработал из-за меня еще и воспаление легких.
- Думаю, они уже привыкли, - ответил он, принимая одежду и, покидая комнату, скрываясь за дверью в ванную.
Пока я варил кофе, успел обжечься раза три, уронить баночку с солью и чуть не спалить кухню. А все почему? Все из-за тех же мыслей, что никак не покидают меня. Как только я вспоминал, кто сейчас моется в ванной, и кто наденет мою одежду, сразу же улетал куда-то далеко за пределы комнаты.
Завтрак был разбавлен неловкостью и напряженностью. Мы сидели в тишине, Фрэнк прожигал меня своими ореховыми глазами, а я прятал взгляд в кружке, потому что мне было стыдно перед ним.
- Я вчера очень испугался, - наконец, сказал он, делая глоток кофе и морщась.
- Да, знаю, кофе дерьмовый, - проигнорировал я его фразу. – Просто обычно его приготовлением занимается мама и-
- Джерард, сейчас не об этом, - оборвали меня. – Я испугался за тебя, за твою жизнь. Скажи мне: чем ты думал, когда шел на такой шаг? Неужели ты не подумал обо мне? – в его глазах читались боль и отчаяние.
- О тебе я думал в первую очередь. Если бы не думал, меня бы здесь сейчас не было, - ответил я, машинально пряча руки под столом.
- Так… это я тебя подтолкнул на такой поступок?
- Боже, конечно нет! Я планировал это уже довольно давно, просто все никак не решался. И вчера не решился. Только не подумай, что я хочу утро откровений, слезы, истерики, срывы. Я просто не хочу, чтобы ты чувствовал свою вину за произошедшее.
- Если же ты решил сделать это именно после моих слов, значит, и моя вина там тоже есть, - размышлял вслух Фрэнк. – Мне очень жаль. Я не хочу, чтобы ты чувствовал, будто не достоин жизни, потому что ты потрясающий, и я уверен, что в тебе есть множество нераскрытых талантов. Я не хочу, чтобы ты снова причинял себе боль, но я не могу взять с тебя за это обещание, потому что ты точно его не сдержишь. Я не хотел сказать, что ты слабовольный, просто… это очень тяжело. Это ведь тоже своего рода болезнь, расстройство. Я просто хочу помочь тебе перебороть это.
- Ты защитишь меня от себя? Будешь ли ты моим спасителем?
Смешно получается. Я всегда считал, что каждый должен справляться со своими проблемами сам, что он не нуждается в чьей-либо помощи. В детстве мама говорила мне, что Бог посылает нам испытания, чтобы сделать нас сильнее, и кто-то проходит их, а кто-то – нет. Именно после этого разговора я начал думать, что все, что на нас сваливается – ничего более чем просто экзамен, проверка на выносливость. Тебе дают задание, а ты должен его выполнить. Справишься – дадут новое, не справишься – умрешь. Поэтому я всегда отвергал помощь, когда мне ее предлагали, это казалось мне низким. Я отверг помощь и тогда, когда я действительно в ней нуждался. Майки подходил ко мне, спрашивал, все ли у меня в порядке, а я просто кивал головой и говорил ему проваливать из моей комнаты. Мое настроение из умеренно-грустного перешло в депрессивно-скандальное, и это разозлило родителей. Они тоже как-то пытались помочь мне, покупали всякое успокоительное, но я не выпил ни одну таблетку. Я замыкал свою истинную сущность глубоко внутри, убивал ее мыслями о суициде и показывал того, кого сам не знал. Какого-то совершенно другого человека, который характером своим был далек от моего, но он нравился всему моему окружению, а это было главное. Итак, я практически разлагался изнутри и отвергал всех, кто первое время пытался мне помочь. Теперь же я, наконец, осознал, что все это время нуждался в помощи. Мне следовало бы рассказать Майки о том, что мучило меня и тогда, возможно, я был бы совершенно другим человеком. Однако это было в прошлом, в настоящем же я едва не убил себя, и теперь мне нужно помочь самому себе избавиться от этого. Проблема лишь в том, что в одиночку у меня ничего не выйдет.
- Да.
Расправившись с завтраком, мы отправились в школу. Для меня время, что мы ехали в автобусе, показалось бесконечно долгим, а люди – слишком нудными, не такими, как раньше. Фрэнк же, наоборот, каждую минуту говорил, что мы недалеко от школы и вот-вот приедем. Однако с моим мнением насчет пассажиров он согласился, потому что он, в общем-то, людей не слишком любит, несмотря на то, что альтруист. Я задавал ему самые банальные вопросы насчет погоды, сидений в автобусе, машинах, которые ехали рядом с нами, потому что видел, что он хотел спросить у меня что-то, на что я точно не смогу ответить. Я уже выучил выражения лиц людей, которые пытались спросить что-то важное. Они выглядят сосредоточенно и постоянно смотрят на собеседника, будто бы выжидая подходящий момент, чтобы озвучить то, что их тревожит. Однако волнуются они точно так же, как и другой человек, и это заметно в случайных жестах. Например, потер заднюю часть шеи, или на секунду заломил пальцы. Все гораздо проще, чем нам всем думается.
На улице, действительно, было холодно. Вчерашние снежинки стали значительно крупнее, но вопреки этому температура опустилась ниже, и лужи, распластавшиеся по асфальту, замерзли, превратившись в лед. Пару раз по дороге к входу школы я чуть не упал и не отбил себе копчик, но Фрэнк, к счастью, вовремя успевал меня подхватить. Оставшийся путь он держал меня за руку, ссылаясь на то, что он не хочет увидеть мои мозги на замерзшем асфальте, но я-то знал, что ему просто нравится это делать.
В коридоре на нас с воплями накинулись Бен и Том. Второй довольно сильно удивил меня своим поведением, потому что за все время, что я его знаю, он никогда так сильно не проявлял свои эмоции. Они говорили одновременно, пытаясь быстрее рассказать нам какую-то новость, перекрикивая друг друга и кидая нетерпеливые взгляды. Из всего, что я расслышал, мне показалось, что они куда-то уезжают, и это значит для них многое.
- Так, а теперь давайте по порядку, - прикрикнул Фрэнк, успокаивая обоих. – Кто куда и зачем уезжает? – Парни снова одновременно раскрыли рты, но Фрэнк оборвал их: - по одному, - Бен смешно сомкнул губы, предоставив Тому возможность говорить.
- В общем, нас взяли в команду по бейсболу, и мы вместе с тренером едем на соревнования. Приедем на следующей неделе. – На пару секунд между нами воцарилось молчание, лишь гул и шаги учеников не позволяли тишине накрыть нас. – Я что-то не слышу оваций, - прищурился парень.
- Эм, ну… это круто, чувак! Вы ведь так долго к этому стремились! – воскликнул я, действительно радуясь за ребят.
- Я не знаю всей истории, так что просто порадуюсь за вас просто так, - улыбнулся Фрэнк.
Проясняю ситуацию: Бен и Том – ярые фанаты бейсбола. Я не знаю, как так получилось, что я до сих пор не рассказал вам про их любовь к этому виду спорта в своем повествовании. Около полугода после уроков они оставались на тренировку, все пытались пробиться в школьную команду, и теперь у них это, наконец, получилось. Должно быть, это круто, когда твоя мечта сбывается.
Что ж, что бы там не происходило у Бена, на физике он меня в покое не оставил. Все доставал с вопросами о том, почему мы с Фрэнком пришли вместе, и почему на парне моя худи. Я пытался отмахиваться от его вопросов, отвечать уклончиво или же просто-напросто игнорировать, но это, почему-то, все никак не помогало. Прямо сейчас Бен напоминал мне капризного ребенка, который докучает своему старшему брату больше, чем обычно, только для того, чтобы не давать ему расслабляться во время своего отсутствия. Вот честно, эти его «Джерард, а почему…» у меня уже поперек горла сидели и звучали в голове даже тогда, когда парень молчал (даже если это молчание длилось всего-то три секунды). К счастью или к сожалению, преподавателю не понравилось, что мы вот так вот весело сидим за предпоследней партой и пропускаем его лекции мимо ушей, и он решил наградить нас опросом по параграфу, который нам задавали на домашнее изучение. Я, естественно, ничего не читал, но хотя бы отвязался от почемучки на некоторое время.
Остальная часть дня прошла так же рутинно, как и обычно: еще два урока, столовая, сигареты, три урока. Фрэнк был удивлен тем, что застал меня с никотиновой палочкой в зубах, а я не смог удержаться от того, чтобы выдохнуть облако дыма ему в лицо. В тот момент я даже не задумался над этим простым действием, а если бы и задумался, то все равно постарался бы откинуть его на второй план, потому что мне было слишком хорошо, чтобы думать о своих поступках, размышлять, насколько правильно или неправильно это было. Мы стояли на заднем дворе школы, в наших волосах путались снежинки, а легкие наполнялись табачным дымом – что еще меня могло волновать? Ничего. Вокруг нас в радиусе двенадцати метров никого не было, потому что все «заядлые курильщики» побоялись холода, что мог встретить их тут, а мы… а мы просто заранее договорились о встрече.
Я не хотел, чтобы это уютное молчание было нарушено, но Фрэнк, видимо, считал иначе.
- Знаешь, я хотел задать тебе один вопрос. Он вертится у меня в голове с самого утра, и если ты честно ответишь мне на него, то я больше не задам его тебе, - его пальцы дрожали от холода, а губы судорожно выдыхали сгустки дыма. Он докуривал уже, кажется, вторую сигарету, и в этот раз даже не пытался скрыть свое волнение. Каждая эмоция, каждое чувство, что он сейчас испытывал – все было написано на его лице.
- Задавай, - сказал я, уже предполагая, что это будет за вопрос.
- Почему ты позвонил именно мне? То есть, у тебя ведь наверняка есть люди, с которыми ты захотел бы поговорить перед смертью, извиниться перед ними. Почему же ты выбрал меня?
- О, тут все очень просто. Я попросил прощения у всех, кроме тебя. Знаешь, я просто подходил к каждому, перед кем чувствовал свою вину, и говорил, чтобы они простили меня, если я их чем-то обидел, - ответил я, стараясь не озвучивать причину.
- И почему же ты не подошел ко мне? – Фрэнк с любопытством посмотрел на меня, а я закатил глаза.
- Хэй, это уже второй вопрос! – воскликнул я, на что получил требующий ответа взгляд. – Ладно. Просто вчера ты весь учебный день таскался с какой-то девкой, и я подумал, что будет очень некультурно, если я испорчу тебе… что-нибудь, - мои щеки стремительно краснели. Я уставился в землю перед собой и краем глаза уловил довольную улыбку Фрэнка.
- Ревнуешь? – спросил он, все так же улыбаясь.
- Нет. Просто ты лучшее, что происходило со мной за всю мою сознательную жизнь, и я не хочу терять тебя. Хочу, чтобы мы всегда были рядом. Знаешь, как Сид и Нэнси, но только без наркотиков и смерти, ладно? – улыбка исчезла с лица парня, и ее заменило очень странное выражение лица, которое я не смог бы описать никакими словами и эпитетами. Просто представьте, что человек, которому, по вашему мнению, на вас все равно, говорит вам такие слова. Думаю, у него сейчас было примерно такое же состояние.
- Это лучшее, что мне когда-либо говорили, - прошептал Фрэнк.
Из открытого окна, что находилось прямо над нами, донесся звонок, оповещающий о начале нового урока, ветер усилился, белые крупинки закружились в воздухе с большей скоростью, а мы все продолжали стоять на прежнем месте, полностью игнорируя окружающий нас мир. Зачем нам нужны были другие люди, когда мы находились рядом и чувствовали присутствие и поддержку друг друга? Именно – незачем.
========== Глава 11. Я не гей ==========
Я не гей.
Первый порез. Кожу на запястье жжет, маленькие капли крови сначала едва проступают, а затем сливаются в один алый сгусток.
Я не гей.
Второй порез. Кровь стекает по моей руке и вливается в небольшую, по сравнению с нынешней, каплю, продолжая свой путь дальше, скапливаясь в ямочке на ладони.
Я не гей.
Третий, четвертый, пятый, шестой, и кровь тоненькой струйкой стекает вниз, просачиваясь сквозь бледные пальцы и с хлюпаньем разбиваясь о пол.
Я не гей…
Мысли проникают в мой мозг, словно наркотики в тело героинового наркомана, - очень болезненно. Наша разница лишь в том, что его после боли ждет наслаждение, а меня – еще большие мучения. Возможно, когда-нибудь я научусь получать удовольствие от самоистязания, а пока мне остается лишь дальше и дальше кромсать свою бедную душу на кусочки. Мне все равно на тело, оно практически ничто для меня, а значит, я могу поступать с ним, как захочу, но вот душа… Душа – отдельный разговор. Она для меня дорога, несмотря на то, что отношусь я к ней так жестоко. Просто у меня нет выбора: отключить мозг на сегодняшний вечер или же оставить его включенным? А иногда так хочется, чтобы он был.
Все началось с того, что я прокручивал в голове тот вечер, когда Фрэнк помог мне. Я вспоминал каждое слово, которое тогда сказал ему, а затем… поцелуй. Как я мог такое допустить? Хотя, все верно: это всего лишь последствия моего одиночества. Уверен, что-то подобное произошло бы, даже если бы на месте Фрэнка в тот вечер был какой-нибудь пожилой мистер.
«Нет, не произошло бы», - промелькнуло где-то на заднем фоне.
Я не гей. Я просто не могу быть им. С этим либо рождаются, либо это проявляется из-за недостатка отцовского внимания. В семь лет мне нравилась девочка, которая ходила вместе со мной в художественный класс, значит, я не был рожден гомосексуалистом, и первый вариант можно отбросить. Для недостатка отцовского внимания нужно, чтобы материнская забота преобладала, я, как вы знаете, был лишен и того, и другого. Выходит, я вообще никак не могу быть геем. Да, это все – просто последствия одиночества.
А теперь – ключевой вопрос: как мне объяснить все эти новые чувства? Как объяснить то, что я совершил перед тем, как уснуть? Как объяснить это чувство заботы о чужом человеке, возникшее непонятно откуда? На языке все вертелся один и тот же ответ, но я с упорством продолжал прокручивать в голове совершенно иную фразу, противоречивую не озвученному ответу. Я пытался убедить себя, свой мозг и свое тело в ее правдивости, подавить начинающие зарождаться <i>неправильные</i> чувства.
Неправильность – вот, почему быть геем так тяжело. Каждый второй найдет любой повод для того, чтобы упрекнуть тебя в том, что ты <i>неправильный.</i> Быть геем – идти против природы. Быть лесбиянкой – идти против природы. Быть асексуалом – идти против природы. Не хотеть иметь детей – идти против природы. Что, блять, в этом мире теперь существует по всем законам природы? Разве загрязнять атмосферу, почву, реки, озера, моря и океаны, убивать животных и вырубать леса – это не против природы? Почему общество заботиться о чужой сексуальной жизни больше, чем об экологии планеты, на которой они сами живут? Весь мир в настоящее время расколот на множество осколков: гомосексуалы, гетеросексуалы, трансгендеры; гомофобы, ненавидящие всех нетрадиционных, нейтральные, даже не замечающие существования «радужных» и люди, отстаивающие их права. Их всех интересует половая жизнь прохожего, но никак не политика страны, ее экономика или отношение с другими странами. Хочется от этого повеситься.
Все население разделилось на несколько невзаимосвязанных между собой частей. Самая большая часть – агрессивная. Ее составляют националисты, нацисты, расисты, гомофобы и прочие ненавистники всего, что хотя бы как-то отличается от них. Думаю, если бы этих единиц было меньше, то мир был бы не так жесток, ведь все войны начинаются именно из-за неоправданной ненависти, эгоизма и мании величия. В итоге страдают от всех этих действий не только зачинщики, но еще и мирное население: женщины, дети, пожилые люди – все, кто не может защитить себя.
Из-за гомофобов страдают все «радужные» люди. Их избивают, ломают кости, им запрещают любить человека своего пола и проявлять свою сущность, над ними издеваются физически и морально. Заканчивается все тем, что человек перестает быть человеком, становится забитым, замкнутым, теряет веру в людей и доверие к ним.
Я не хочу становиться объектом всеобщей ненависти и издевок. Я не хочу, чтобы мои родители из режима «не замечаем старшего сына» перешли в режим «ненавидим старшего сына». Мысль о том, что Донна и Дональд откажутся от меня, пугает больше, чем то, что я вновь каждый день буду сгибаться пополам от боли на полу в коридоре школы. Как часто я бы не злился на родителей, какой-то природный инстинкт все равно держит мои чувства по отношению к ним в узде. Заставляет меня переживать за них, заботиться о них и интересоваться их делами на работе. Ну и что, что происходит все это глубоко внутри меня? Главное, что я по-прежнему привязан к ним, словно щенок к хозяевам, и если они вышвырнут меня на улицу за то, что я не угодил им, то мне будет… мне будет… Я умру. Никакое лезвие, никакие таблетки и никакая петля не убьет человека так же больно, как это сделает отречение от него дорогих людей.
В дверь комнаты постучали, и это заставило мое сердце пропустить удар. Так стучал только Майки. Смахнув слезы (я даже не заметил, как они начали течь из моих глаз), я убрал нож под ковер и, натянув рукава вязаной кофты до самых пальцев, открыл дверь.
- Джерард? – рука худощавого парня повисла в воздухе, готовая снова постучать.
- Майки! Как вы съездили? Ты мне даже ничего не рассказал! – улыбнулся я, затягивая ошеломленного брата в комнату. Его стопа коснулась мягкого ворса ковра, под которым лежал ножик, и прошла буквально в сантиметре от него. Клянусь, в этот момент я почувствовал, как капля пота стекает по моему виску.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |