Грехам подвластна плоть людская 6 страница

Громкий стук разбудил меня. Я открыл глаза и увидел, что весеннее солнце уже давно поднялось в небе и разогнало тьму. Сколько же сейчас времени? Я проспал всю ночь. Даже не верится, давно такого не было. Стук в дверь не прекращался.

- Господин Бенедетто, прошу Вас, откройте! – это голос Кристофа Хомали. Я выпрыгнул из кровати и, обернувшись в старый халат, побежал к двери.

- Одну секунд, мой друг. – крикнул я, открывая. Разобравшись с замком, я увидел Кристофа. У него был вид, будто он не спал всю ночь. На левой щеке розовела неглубокая царапина. Он смотрел на меня каким-то обезумевшим взглядом.

- Простите, что разбудил Вас, я просто не мог больше ждать. Это все Доротея. – я почувствовал, как у меня холодеют руки, а ноги едва справляются с весом моего тела.

- Что с ней случилось? – прочитав все на моем лице, Кристоф зашел внутрь, закрыл дверь и схватил меня за плечи.

- После того, как Вы ушли, она позвала меня к себе в комнату, кричала на весь дом, что больше не хочет видеть здесь никого, и тем более Вас. Она вспомнила мне всех врачей, которые её посещали и последствия, которые они после себя оставили. Я пытался успокоить её, но она не желала прекращать, а после того, как слова закончились она решила пустить в ход руки. – он ткнул пальцем в царапину. – Это благодаря Вам. – я стоял и смотрел на него во все глаза, то ли мой мозг еще скован очень реалистичным и странным сном, то ли недуг жены Хомали породил в нем самом безумие. Я не мог понять, чего он хочет добиться, рассказав мне об этом. Я больше не собирался даже близко подходить к его жене. Может он пришел отомстить мне? Убить? Покалечить? Обворовать? Мне было очень обидно и неприятно, что, попросив у меня помощи, он теперь винит меня в своих бедах.

- Кристоф, я прошу прощения…- начал я, тщательно подбирая нужные слова.

- За что Вы извиняетесь? Я перед Вами в неоплатном долгу! – только сейчас я заметил, что Кристоф улыбается, а на его глазах сверкали слезы детского счастья. – После разговора с Вами она пришла в ярость, она ударила меня, но все это неважно, ведь до Вас она еще никогда не была такой живой. – я начинал понимать о чем он говорит. Его поразило не то, что Доротея возненавидела меня и вымещала эту ненависть на муже, а само наличие эмоций, которые она так долго сдерживала в себе. Догадка была самой логичной, но я все же решил уточнить.

- Вы пришли поблагодарить меня за то, что она на Вас выместила весь гнев? – Кристоф быстро закивал, улыбаясь все шире. Сам не знаю почему, но мне тоже стало легко и весело. Все утро я провел, слушая детальный рассказ Кристофа Хомали, попевая горький, но ароматный чай.

17 марта 1808.

Кристоф Хомали уговорил меня вновь посетить его жену, когда у меня будет время. Он был так счастлив, что даже простые зеваки, которые нанимали его для какой-либо работы, заметили в нем изменения. Впервые за всю мою жизнь в провинциальном городке все судачили о чем-то хорошем. Пару раз, проходя по улицам, я встречался с Эббой и Алессом, узнавая меня, они улыбались и коротко кивали. Я отвечал им тем же. В церкви, на удивление, было очень много народу, я слушал истории людей, пытался облегчить их бремя, давая советы.

Погода делалась все лучше, солнце грело все сильнее, а лед, так долго сдерживающий реку, давно стал её частью. Люди радовались приходу весны, каждый по своему, но в целом, я заметил какие-то изменения. Неужели городок меняется? В это было трудно поверить, но это на самом деле происходило. И стало больше поводов для улыбок и веселья, и хотелось, не жалея себя, делать добро людям. Лишь одно меня смущало, по ту сторону ворот, в золотых оковах Люссо находился старик, от которого я так давно не получал вестей. Мсье Гилель пропал из моей жизни очень внезапно и неожиданно. Эта мысль не давала мне покоя.

Провинциальный городок с распростертыми объятиями встречал апрель.

31 марта 1808.

Я двигался медленно, в полной тишине. Шепоты прекратились, музыка не играла, все замерли. Эхом раздавался стук моих каблуков. С каждым шагом я приближался к двери, ладонь тянулась к ручке. От волнения сердце так быстро и сильно билось в моей груди, что мне казалось, я слышу, как трещат мои кости. На уровне инстинктов я чувствовал, что не нужно открывать эту дверь, из этого ничего хорошего не выйдет, но я не мог остановиться, тело не подчинялось мне, даже мозг отказался слушаться, он страстно желал «увидеть» что скрыто в темноте.

За мной наблюдали сотни испуганных глаз. Они все боятся. Мужчины и женщины, они стоят, словно ледяные статуи, в ожидании ужаса, который я сейчас освобожу.

Пальцы прикоснулись к прохладной металлической ручке. Уверенно сжимая её в ладони, я остановился и потянул её на себя. Дверь со скрипом начала открываться. В мертвой тишине этот скрип казался самым громким звуком на свете. Тьма проникла в залу через образовавшуюся щель. Дамы испуганно ахнули. Я чувствовал, как дрожу всем телом и понимаю, что не могу остановиться. Больше тянуть нельзя. Глубоко вдохнув, я резко распахнул дверь.

Теперь кричали не за дверью, а в самом зале. Женщины, прикрывая глаза и рот, прятались за спины своих кавалеров, которые, словно столбы, стояли не в состоянии отвести испуганного взгляда от неё. За дверью стояла женщина. Грязные серые лохмотья, пропитавшиеся кровью, висели на ней, безжизненный тупой взгляд был направлен вперед, бескровные белые губы медленно двигались. Её кожа была такой серой, что она сильно походила на каменную статую. Проходя мимо меня, она оставляла за собой кровавый след.

- Добро пожаловать, Доротея. – заглушая крик гостей, сказал кто-то. Я обернулся. Юноша стоял в центре зала. Он улыбался и, разведя руки в стороны, приглашал новую гостью. Доротею.

Я так резко поднялся с кровати, что закружилась голова. Мозг очень остро все воспринимал. Во сне я увидел мертвую Доротею. Я должен немедленно навестить семью Хомали.

Не думая о том, что за окном глубокая ночь, и, возможно, я просто побеспокою всех домочадцев, мне было все равно. Я должен это сделать. Надевая то, что попадалось под руки, я быстро выбежал в ночной холод улиц и побежал к соседнему дому. Пар слетал с моих губ, я шумно дышал, где-то в висках билось сердце. В голове начался хаос.

Нет, вернись домой, это всего лишь сон, сколько у тебя таких было? Ты будешь выглядеть очень глупо.

Даже если так, я должен удостовериться, что с Доротеей Хомали ничего не случилось, если все будет хорошо, что я просто объяснюсь перед Кристофом и попрошу прощения, он все поймет.

А что ты будешь делать, если она действительно мертва?

Я попытаюсь помочь ей.

Как ты объяснишь Кристофу то, что ты среди ночи прибежал и спросил о его уже мертвой жене?

Расскажу ему сон.

Ты думаешь, он в это поверит?

Я не знаю.

Это была ложь. Я знал, что при худшем исходе мне придется объяснить ему, как я об этом узнал, но рассказав свой сон я буду выглядеть в лучшем случае глупо, а в худшем –подозрительно. И чем четче становилась эта мысль, тем больше я верил, что Доротея уже мертва.

Я ударил по дереву с такой силой, на которую только был способен. Разбивая костяшки в кровь, я молотил по ней, желая как можно быстрее попасть внутрь. В прихожей зажегся свет.

- Кто там? – грозный, но сонный я услышал голос Кристофа.

- Это Бенедетто, пожалуйста, открой. – щелки задвижек и звон цепи оповестили меня, что через несколько секунд мне все станет ясно. Кристоф был в одних штанах, он слегка приоткрыл дверь, но я оттолкнул его забежав внутрь. Он не успел и слова сказать, а я уже тем временем открывал комнату его жены.

- Доротея! – крикнул я. Она лежала неподвижно, глаза были открыты, тупой взгляд смотрел прямо. Все как в моем сне.

- Бенедетто, что происходит? – еще сонно, но слегка неуверенно спросил муж покойной.

1 апреля 1808.

- Вы увидели это во сне? – за считанные часы Кристоф Хомали постарел на тысячи лет. Он смотрел на меня скорбящим злобным взглядом. Мрачные тени лежали у него под глазами, а слезы не прекращали капать ни на одну секунду. Сидя сейчас перед ним, на другом конце стола, я начинаю думать о своей собственной глупости. Как глупо было соглашаться на это, быть польщенным разговорами Кристофа, прийти сюда и учить Доротею, как нужно жить. Как будто я сам в этом много понимаю. А вбежать среди ночи к ним в дом и обнаружить её мертвой? А сидеть сейчас и рассказывать о своем сне? Глупо, глупо, ГЛУПО!!!

Кем я себя возомнил, спасителем людских душ? Великим целителем человеческим? Святым? Ангелом? Богом?

- Вы не верите мне. – сказал я, осознавая каждой клеточкой мозга в какую яму я себя загнал. Я даже не задавал вопрос, я утверждал.

- Нет. – подтвердил он. – Я могу поверить во многое сверхъестественное, что творится в нашей жизни, и что никак нельзя объяснить, но то, что Вы пришли ко мне домой ночью, и Доротея оказалась мертва, это не совпадение.

- Вы говорили, что она пыталась убить себя. – монотонно сказал я, не веря, что мои слова как-то повлияют на него.

- Она шла на поправку! – Кристоф ударил огромной ладонью по столу. – Вы сами вернули её мне, а теперь решили отнять. Вы отняли у меня мою жену и моего ребенка. – его плечи задрожали и он спрятал лицо в руках. Я смотрел на него, и чувствовал, как презираю. Всю его семью. Всех в этом городе. Кристоф дурак, он был так одержим своей женой, что посчитал мимолетный всплеск эмоций началом её выздоровления. Лучше бы он позволил ей умереть, в самый первый раз.

- Что Вы намерены делать? – спросил я. Он глубоко вдохнул и попытался успокоиться.

- Сейчас с минуты на минуту должен прийти полисмен, а дальше мы будем разбираться, кто причастен к убийству моей жены, а кто нет. – я ощущал, как закипает во мне злость, как тонет самоконтроль к этой кипящей лаве.

- Это после всего, что я делал для Вас…-я оставил фразу висеть в воздухе. Он посчитает, что это я говорю только о нем, но нет, в этой фразе собраны все мои истории! Кристоф поднял на меня ошеломленный взгляд и тут же встретился со стулом, на котором я только что сидел. Удар получился очень неплохой. Хомали без чувств упал и ударился второй половиной лица об пол. Левая половина была залита кровью.

- Не переживай, Вы с женой скоро увидитесь. – скрипя зубами, процедил я.

Ночь еще не закончилась, и это было мне на руку. Он укрывала меня от любопытных взглядов. Я передвигался очень тихо, а внутри меня все кипело. Почему я раньше этого не сделал? Почему все это время я терпел? Будь они все прокляты! Пусть все горят в Аду! Никого больше не буду жалеть! Хватит!

Ворота Люссо даже в ночном мраке сверкали.

- Стойте! – крикнул охранник подбегая ко мне. В этот момент я уже спокойно шел, словно простой священник на ночной прогулке.

- Все хорошо, мой друг. Прошу пропустите меня.

- Священник Бенедетто, это Вы? – грубость его обратилась в недоверие.

- Да, я хотел бы проведать мсье Гилеля. Я беспокоюсь за него. – я был уверен, что больше никаких вопросов не будет и оказался прав. Охранник, не сказав больше ни слова, открыл ворота и пропустил меня в Люссо. Здесь я на какое-то время в безопасности. Я быстрым и уверенным шагом шел в сторону дома старика, подбирая слова приветствия. В том, что он все поймет, у меня не было сомнений. Вот его дом. Нет света. Он спит. Открыта дверь…

Почему?

Сердце, что стучала так быстро, замерло. Уверенность моя рухнула и обратилась в пыль. Дышать снова было тяжело. До двери оставалось не больше пяти метров, но я побежал так быстро, как мог.

Распахнув её настежь, я увидел старика, лежащего в прихожей. Он был мертв уже относительно давно. В лунном свете он был похож на мрамор. Его лицо было искажено ужасом. Он пытался дотянуться до чего-то, но не успел. Я посмотрел за направлением его руки. Он тянулся к подставке для зонтов. Даже в темноте я увидел деревянный приклад. Все было так ужасно, что он готов был кого-то застрелить.

- Доброй ночи, Бенедетто. – от страха я упал в лужу крови мсье Гилеля. Руки сразу оказались в вязкой холодной жиже. Густаво Аржо смотрел на меня, оперевшись на дверной косяк. – Я бы на твоем месте помолился. – его тонкие мерзкие губы изогнулись, оголив кривые зубы в зверской ухмылке.

2 апреля 1808.

Грех шестой. Чревоугодие.

Очень скоро я умру. Признаться, я не понимаю, как прожил до сегодняшнего дня, ведь убийство, а тем более двойное, карается смертью. Возможно, полисменов и надзирателей смущает тот факт, что я никого не убивал, но в этом я очень сомневаюсь. Скорее это какие-то незначительные проблемы, например, палач болен и ему нужен уход и покой. Но от этого мне не легче, уж лучше бы меня убили.

Я в тюрьме, окруженный со всех сторон решетками и грязью. Я избит до полусмерти. На мне нет ни одного живого места, сначала я был избит полисменами, потом охранником, потом Кристофом Хомали, который твердо убежден, что я причастен к смерти его жены-самоубийцы, но сильней всех бьют такие же заключенные, как я. Борьба начинается всегда, когда приносят еду, сильнейший получает практически все, остальное делиться между борцами послабее, а самым слабым не достается ничего. Когда появился я, то у борьбы изменилось название. Для меня это бойня. Я всегда был первым, на кого набрасывались, и пока меня били, самые слабые успевали съесть половину того, что им принесли. И заключенные, и полисмены считали это очень забавным, избивать человека, который когда-то был близок к церкви. Так продолжалось бы до тех пор, пока я не умер. Но, в один из однообразно протекающих дней, меня перевели в камеру для женщин.

Никогда я не был унижен так сильно, но вместе с этим я понимал, что здесь я смогу выжить. Место, в котором я находился, было, мягко говоря, ужасно. Темно-бордовые стены, искалеченные и покрытые трещинами и впадинами, окружали меня со всех сторон. Из окна, лился тусклый серый свет, под ногами бегают крысы и тараканы, полуживые женщины валяются на мокрых от мочи каменных плитах, содрогаясь от холода, но, не имея сил подняться.

Каждый день начинался с той, что сегодня покинет нас навсегда. Надзиратели, с мертвыми глазами подходили к камерам и просто тыкали пальцем на одну из них. Никто никогда не переспрашивал. Женщины, опустив головы, покорно шли навстречу своим смертям. Сколько раз я уже видел это, как даже самые буйные и громкие, после тычка пальцем, становились тихими и податливыми, как будто силы и жажда жизни в один миг покинули их, и остается ей остается только одно.

- Ты всегда так смотришь на них, как будто это ты идешь на смерть. – за это время я сблизился лишь с одной заключенной. Никто не знал её настоящего имени, но в камере её все звали Маяле. До безобразия толстая, ужасно пахнущая женщина, которая казалась мне на удивление доброй и интересной. Она никогда не встревала в конфликты между другими заключенными, никогда не ввязывалась в споры и драки, пыталась помирить враждующие стороны, призывала к миру и порядку.

- Нас и так здесь скоро казнят, зачем мы доводим себя подобными ссорами? – говорила она. Маяле посадили за воровство и убийство ребенка. Она рассказывала, что это произошло случайно, и когда узнала, что я был священником, созналась и покаялась во всех грехах своих. В Маяле был один большой изъян. Это касалось еды, когда она видела то, что можно было бы съесть, она становилась абсолютно неуправляемой, и хоть до драк, как это было у мужчин не доходило, но никто даже не смел пальцем к ней прикоснуться, когда Маяле ела. Еда была её манией, её смыслом жизни. Её Богом.

- В скором времени на меня тоже укажут пальцем. – тихо сказал я, наблюдая, как надзиратель закрывает за очередной жертвой стальные решетки.

- Ты никогда не рассказывал, почему оказался здесь.

- Я уже говорил, в камере мужчин меня бы давно убили.

- Я имела в виду тюрьму. Что мог сделать священник? – я оглянулся и посмотрел на неё. Словно отожравшаяся свинья, она лежала на полу и смотрела на меня детским и любопытным взглядом. В этой камере мы остались совсем одни. И тут я почувствовал нестерпимую потребность поговорить обо все, что случилось со мной за эти несколько лет.

- Хочешь, я могу рассказать тебе свою историю? – предложила она. – Я давно хочу выговориться.

- Да. – сказал я и сел на холодный пол напротив неё.

28 апреля 1808.

«Я всю жизнь прожила в этом городе. Сколько я себя помню, мне всегда хотелось есть. Врачи, которым показывали меня родители, говорили, что не понимают, откуда у меня такой аппетит, но факт оставался фактом, сколько бы меня не кормили, мне всегда было мало. Мама рассказывала, что в младенчестве я плакала, потому она не успевала набрать ложку и поднести к моему рту. Всю свою жизнь я была очень плотной, но это меня не очень сильно волновало, ведь у меня был дом, была семье и я знала, что в этом мире есть люди, которые любят меня, не смотря на мои недостатки. Я была счастлива, хоть и понимала, что больна. Однако счастье продлилось очень недолго.

Когда мне исполнилось пятнадцать, отец лишился работы. В одночасье мы сделались нищими, и мои родители, недолго думая, бросили меня, сбежав в другую страну. Они прекрасно понимали, что мой недуг погубит нас всех, и решили, что я должна умереть в одиночестве. Еще не успев побыть подростком, я должна была стать взрослой.

Я работала ткачихой, в каком-то сыром подвале, где, кроме меня, еще сидело два десятка женщин. Работы было очень много, платили нам мало и нерегулярно, но каждый из нас знал еще один способ заработка. Нашим хозяином был одинокий мужчина.

Если ты понравишься ему, то ты сможешь заработать в постели, вдвое больше, чем сидя за столом с иголкой в руках. Работницы из кожи вон лезли, чтобы провести с ним ночь, даже исхудалые старухи строили ему глазки.

Я хоть и понимала, что у некоторых из них безвыходное положение, и другого выхода у них нет, но сама я никогда не пыталась заигрывать с ним. Он и не смотрел в мою сторону, я была настолько толстой, что едва помещалась на табурете.

Моя невинность смущала их, они злились, считали, будто я думаю, что лучше них. По подвалу, словно тени, зашевелились сплетни и усмешки. Меня подставляли, надо мной смеялись, не оставляли попыток вытурить меня с работы. Я ничего не могла с этим сделать, сквозь слезы, боль и унижение я продолжала делать свою работу, заставляя их все больше и больше меня ненавидеть. От всего этого кошмара, мой аппетит только усиливался. Я получала гроши, покупала плесневелый хлеб, гнилые овощи, испорченное мясо, ела и плакала.

Венцом моего несчастья стало увольнение с работы. С моих коллег ненависть передалась хозяину, и за глупую оплошность он выставил меня вон. Я должна была понимать, что ночи, которые хозяин проводит в компании со своими работницами, для меня не пройдут незаметно, и что рано или поздно они добьются своего. Просто в то время мне казалось, что в людях есть доброта и сочувствие.

Я осталась наедине с бедностью и болезнью. Это было ужасно. Голод был всепоглощающим и бесконечным. Я не могла двигаться, говорить, думать, даже дышать. Меня всегда преследовала еда. Во сне и наяву, везде была еда.

Я искала работу, где только можно, но никому не нужна толстая неуклюжая девчонка. И вот, на свое семнадцатилетние я решила, что если городу не нужна работница, значит, он получит воровку.

Если ты толстая, то можно попрощаться с ловкостью и быстротой, но зато в тебе всегда есть сила. Именно эта сила и стала моим преимуществом.

Я воровала мясо, воровала хлеб. И мне казалось, что так можно жить и дальше, но тут появился Он.

Я точно не знаю, как Он нашел меня, но было ясно, что Он знает, кто я и чем я занимаюсь. Его имени я не назову, потому что до сих пор, как настоящее ничтожество люблю его. Он дарил мне уверенность, убедил, что я хоть чего-то стою. Мы стали своего рода командой. Мы стали воровать намного больше. Впервые за долгие годы я могла наесться, но самое важное, что Он сделал – Он обуздал мой аппетит. С Ним мне хотелось быть лучше, и я начала контролировать голод. Научилась бороться с тем монстром, который лишил меня семьи, счастья, работы и будущего, но сейчас все начало меняться. Я поняла, что Он тот самый, кому я готова отдаться полностью.

И Он это сделал.

Я узнала, что ношу его ребенка за несколько месяцев до той катастрофы. Он радовался, или очень хорошо притворялся, я до сих пор этого не знаю. Все шло хорошо, пока он не решил посетить фермера, что живет за городом и славиться свежим мясом и ненавистью к ворам.

Эту кражу мы планировали неделю, но все разрушил ребенок, который оказался не в том месте не в то время. Он думал, что это фермер, Он никогда бы не сделал этого, знай, что за его спиной стоит маленький мальчик.

Малыш умер сразу же, кровь фонтаном хлынула из его маленького тельца. Он убежал, а я осталась, пытаясь помочь уже мертвому ребенку. Я помню, как сильно я плакала, помню голод, который с каждой секундой, проведенной возле трупика, становился все нестерпимей.

Я не могла уйти и бросить его, не могла оставить одного.

Все кражи, которые мы совершили, повесели на меня. Убийство ребенка тоже моих рук дело. Он больше не появлялся. Скорее всего, Его давно уже нет здесь, потому что, еще до случайного убийства малыша, мы обсуждали переезд в другой город. Было слишком опасно засиживаться на одном месте. Вот поэтому я тут, грубо говоря, сижу за грехи другого человека. Но я все равно люблю Его, ведь только с ним я почувствовала себя женщиной».

История Маяле поразила меня до глубины души. Возможно, поэтому мы с ней и сошлись. Мы оба здесь невиновны. Она сидела, прижавшись спиной к стене, и смотрела куда-то в одну точку. Собственная жизнь заставила её задуматься, и только челюсть шевелилась, пережевывая кусок черствого хлеба.

- Я понимаю тебя. – сказал я. Мне так хотело поблагодарить её за откровенность и честность, сказать, что ей здесь не место, что она невиновата и заслуживает другой жизни, но тугой ком в горле мешал мне все это произнести. Маяле посмотрела на меня.

- Тебя тоже обвинили в убийстве, которого ты не совершал? – оно с недоверием косилась на меня, когда я медленно кивнул.

- Все получилось так глупо, я сам не понимаю, что на меня нашло, и зачем я ударил стулом мужа покойной. – вспоминая об этом мне было так стыдно и плохо. Я не мог смириться с мыслью о том, что напротив сидит Маяле и смотрит на меня. Я спрятал лицо в собственных руках. События той ночи скрывала какая-то густая дымка, я многого не помню. Не помню своих слов, мыслей, не помню, почему я решил бежать и почему именно к мсье Гилелю, все это для меня осталось в тайне.

Маяле ничего не говорила, она, наверно, ждала продолжения, которого не будет. Я не хочу рассказывать о том, что случилось, я вообще больше не хочу говорить. Все сказанное мной искажается и воспринимается совсем не так, как следовало. От этого и все беды. Лучше уже пусть приведут приговор в исполнение. У меня больше нет сил.

- Хочу, чтобы все было кончено. – я произнес это вслух и поднял глаза на Маяле.

Женщина повалилась на бок, её губы были в слюнях и хлебных крошках, а посиневшие щеки сотрясались от дрожи.

- О Господи… - я вскочил на ноги и тут же увидел, как по ту сторону решетки стоит молодой человек. Высокий, худощавый это был тот самый юноша, которого я видел во сне. Сейчас он мне казался еще более нереальным, он спокойно смотрел на Маяле, не предпринимая никаких действий.

- Почему Вы стоите? Помогите же ей! Откройте камеру! – кричал я, пытаясь игнорировать то, что еще месяц назад он был неотъемлемой частью моей бессонницы. Я подбежал к решетке и схватился за неё. Он перевел скучный взгляд на меня.

- Рано или поздно это должно было случиться.

- Она подавилась, ей нужна помощь! – осознав, что он не собирается ничего делать, я подбежал к ней.

- Ты не сможешь её спасти, Бенедетто.

- Почему? – я игнорировал вопрос «Откуда Вы знаете мое имя?», сейчас важнее Маяле.

- Хотя бы потому, что ты уже опоздал, а кусок хлеба был отравлен. – он посмотрел на решетку и та скрипя от неожиданности, открылась. – Беги. – я стоял и смотрел на него. Ощущение было престранное, я как будто снова сплю.

- Почему я должен бежать?

- Потому что все люди бегут, когда их жизням что-то угрожает. – я увидел, как черные глаза юноши становятся светлее. Карие. Цвета бронзы. Золота. Теперь они оранжевые. Красные.

Я узнал этот взгляд. Красные глаза, белок стал желтым. Я все это уже видел в своей голове. И теперь все встало на свои места.

Передо мной не человек.

Это Дьявол.

28 апреля 1808.

Житие одного священника.

Провинциальный городок словно вымер. Улицы были пусты. Не было ни звуков, ни шорохов, ни голосов. Река больше не журчала и не булькала, ветер затих и спрятался. Мне казалось, что время тоже исчезло.

Я бежал быстрее обычного. Подгоняемый страхом, я молил Господа, чтобы он дал мне сил добраться до места, где я буду в безопасности. Еще никогда мне не казалось, что церковь находится так далеко. Я уже забыл о всех историях, о том, что я сбежал из тюрьмы, о том, что обнаружил мсье Гилеля мертвым. Скорее всего, он тоже видел Дьявола и пытался его застрелить. Глупый старик, какая ирония, умереть от того, во что не верил.

Ужас этих глаз преследовал меня до самой площади, и пока я не коснулся знакомой дверной ручки, я боялся обернуться.

Что мне теперь делать? Церковь тоже оказалась абсолютно пустой. Такой тихой и одинокой я никогда её не видел. Закрыв двери на засов, я понял, что задыхаюсь. Ребра трещали от ударов сердца, во рту был привкус крови, я упал на колени и пополз к алтарю, чтобы помолиться. Горячие слезы стекали по моим щекам. Каждое движение причиняло мне жуткую боль. Удары, полученные в тюрьме, дают о себе знать.

Я видел Дьявола. Настоящего. Воплоти. Он стоял прямо передо мной, он столько раз являлся мне во снах. Почему? Что со мной не так? Ведь я всю свою жизнь посвятил Богу и людям. Почему именно я?

Сложив дрожащие руки вместе, перед собой, я пытался произнести хоть слова, стоя перед святыми ликами и иконами. Пересохшие губы не слушались меня, а ужас, с каждым мгновением становился сильнее. Он контролировал меня, не давая даже слова произнести.

Ничего не получается, все мои попытки безнадежны. Я упал на холодный камень и закрыл лицо руками. Ладони сразу же стали мокрыми от слез. Я содрогался всем телом, не в состоянии взять над собой контроль и сделать хоть что-нибудь. Нет. В голове у меня вертелись мысли, в которые Дьявол всегда так бесцеремонно врывался и тем самым пугал меня еще сильнее. Но сюда он зайти не сможет, здесь я в безопасности. Раздался стук в дверь. От ужаса я вскрикнул и пополз в исповедальню. Нужно что-то сделать, что-то взять. Мне нужен…крест. И вода. Снова стук в дверь.

Я попытался подняться на ноги, но они так сильно дрожали, что пришлось вновь упасть на колени и передвигаться на четвереньках. Когда я ощутил в руках металлическую прохладу христианского креста, стало немного спокойнее.

Стук стал раздражительнее и настойчивее.

Я собирался ползти за святой водой.

- Бенедетто, откройте, прошу Вас. – голос женский и мне знакомый. Я остановился на половине пути и замер.

Я должен открыть дверь и помочь ей.

Нет, хватит с тебя помощи, спасайся сам.

И как ты будешь жить потом с мыслью, что позволил ей умереть?

Если я открою дверь, то жить я уже точно не буду.

Дьяволу сюда не пробраться! Помоги девушке.

Внезапно я понял, что теперь могу стоять на ногах, я подбежал к двери и быстрым движением открыл засовы.

Испуганная Мелани вбежала в церковь, она упала прямо на пол. Она очень часто дышала и всхлипывала. Я повернулся к алтарю спиной, и склонился перед ней.

- Вы тоже видели Его? – я не мог дождаться ответа, женщине не хватало воздуха. – Вы видели Дьявола? – она кивнула.

Значит это все правда, я не сошел с ума, Он действительно здесь.

- Где Ваш муж, Мелани? – трясясь всем телом, она смогла только помотать головой. Неужели Густаво Аржо…

- Зачем? – просипела она.

- Что? – я наклонился к ней, чтобы разобрать, что она говорит.

- Зачем?

- Что «зачем»?

- Зачем ты издеваешься надо мной? – я не понимал смысла её фразы.

- Затем, что пора открыть ему всю правду. – спокойный и бархатный голос доносился откуда-то сзади. Я выпрямился и остолбенел.

Как?

Он здесь.

Это невозможно! Как Он смог попасть сюда, как Он может находиться здесь?

- Под Твою защиту прибегаем, Пресвятая Богородица. Не презри молений наших в скорбях наших, но от всех опасностей избавляй нас всегда, Дева преславная и благословенная. Владычица наша, Защитница наша, Заступница наша, с Сыном Твоим примири нас, Сыну Твоему поручи нас, к Сыну Твоему приведи всех нас. Аминь. – я кричал, взывал о помощи, стоя на коленях и повернувшись лицом к своему врагу. Юноша, вернул себе человеческие глаза, он, с таким же выражением скуки смотрел на меня, ожидая пока я закончу.

- Это все? – спросил он. Слезы опять текли у меня из глаз. Я перекрестился.

- Святой Ангел Божий, хранитель и покровитель души моей! Пребудь всегда со мной, утром, вечером, днём и ночью, направляй меня на путь заповедей Божиих и удали от меня все искушения зла. Аминь. – еще громче кричал я, не щадя голосовых связок.

- Довольно! – это был не крик, но самый настоящий рев зверя. Он эхом отражался от каменных стен, делаясь все громче. – Хватит там валяться, быстро подойди ко мне! – я не собирался даже с места сдвигаться, но когда увидел, что Мелани, дрожа от страха, поднимается на ноги и медленно идет в сторону алтаря, едва ли не закричал ей, пытаясь остановить.

Дата добавления: 2015-11-04