– Скоро ты об этом узнаешь. И когда ты узнаешь, ты больше никогда не захочешь слышать обо мне. Единственное, что я хочу сказать тебе до этого… Конечно, ты не поверишь, но я скажу… Я бы не допустил, чтобы с тобой произошло что-то плохое. Если бы ситуация вышла из – под контроля, я бы обязательно вмешался, я…
– Ничего не понимаю!
– Я не хотел причинить тебе вред. Просто – я ни о чем не думал. А теперь… в глубине души я тебя любил. Так глубоко, что до конца не понимал этого прямо. Это наш последний разговор, больше ты никогда меня не увидишь и ничего обо мне не услышишь, но прежде, чем навсегда расстаться с тобою я хочу попросить, чтобы ты не судила меня слишком строго, и чтобы ты простила меня за всё. Искренне, от чистого сердца, как в Библии. За все, что я тебе причинил.
– Послушай, может…
– Нет, ничего больше говорить не надо. Ты сама до конца не знаешь, с кем говоришь. Я сделал тебе то, что могло тебя убить. Или превратить твою жизнь в ад, который намного хуже смерти. Поэтому ничего мне не говори. Прости меня.
– Это все, что ты мне скажешь?
– Это все, что я хотел тебе сказать. Прости меня. Пожалуйста, прости меня.
– Я прощаю тебя.
– Прости еще раз. Я искренне желаю тебе счастья. Ты его обязательно встретишь потому, что ты достойна. Еще раз прости меня. Я тебя очень люблю. Прощай.
Это был наш последний разговор. И больше я действительно не слышала его – никогда.
Мой друг позвонил на следующий день. За это время что я только не успела передумать… И лицо моего кошмара, и калейдоскоп лиц когда-то забытых людей. Это был так странно, не искренне – вспоминать детали глаз и мельчайшие фрагменты поступков, воскрешать забытые слова – никому не нужные, покрытые плесенью роли… От моего кошмара оставались только размытые в памяти очертания руки и еще то, как мы занимались любовью. В ту единственную счастливую ночь. Тогда, прикасаясь губами к нему, я целовала не его тело, а его душу. И на его ладони были обнаженные обрывки моей души. Обнаженность – не раздеваться догола, а открывать душу. Когда к тебе прикасаются любимые руки – это разговор с Богом. Наверное, с Богом можно говорить только один раз.
Звонок моего друга поднял меня с постели (он позвонил ровно в два часа!) и первым, что он мне сказал, было:
– Ты идиотка!
– Что за странное вступление?
– Самое обычное. Ты идиотка!
Просто отражение моих мыслей!
– Ты узнал?
– Все узнал. Как ты и сказала. Узнать-то узнал, только вот сможешь ли ты понять…
– Я пойму. Рассказывай.
– Это слишком долго. Ты сама сможешь прочитать.
– Что прочитать? Я ничего не понимаю! Вместо того, чтобы все объяснить, ты принялся меня оскорблять! Не хочешь говорить – не надо, но зачем так поступать?! Неужели нет никого рядом с тобой, чтобы ты мог сорвать свое зло?
– Успокойся. Я просто растерялся – ты так хорошо начинала…
– Что начинала?
– Свою жизнь. А заканчиваешь…
Мне вдруг стало страшно. Я молчала. Он сказал:
– Сергей собирался тебя продать.
У меня посинели руки.
– Это не правда.
– Чистая правда!
– Рассказывай.
– Слишком долго. Ты прочитаешь то, что я написал.
– Ты написал мне письмо?
– И передал сегодня, с поездом. Встречай в восемь вечера поезд.
– Говори вагон.
– Седьмой. Проводника зовут Володя.
– Я должна ему что-то заплатить?
– Нет. Я все уже сделал. Видишь, как я постарался для тебя? Я ведь люблю тебя, дурочку! И мне очень тебя жалко.
– Что-то страшное?
– Даже больше… ты поймешь.
– Я еще не знаю, что это, но все равно говорю тебе: спасибо.
– Живи умно и счастливо. И сделай мне персональное одолжение.
– Какое?
– Больше ни в какие истории не попадай!
Я не буду приводить текст письма полностью. Оно было слишком длинным… Но я поняла в нем главное. Из этого мог получиться неплохой рассказ. Наверное, чтобы рассказать все до конца, мне лучше обратиться к такой форме. Я не писала рассказов никогда в жизни. И написала один единственный раз. Итак, мой
РАССКАЗ,
“ Серые, унылые стены. Он вытащил ключи зажигания и намеренно не поставил машину на сигнализацию, зная, что находить ее каждый раз на одном и том же месте – будет чудо. А так приятно, когда в жизни есть чудеса. Он захлопнул дверцу громко, изо всех сил, словно мстил за себя целому миру. Чувство омерзения он испытывал с тех пор, когда завернул с пыльного и шумного проспекта в незаметный, маленький переулок. И, оставив машину возле незаметного брандмауэра рядом со служебным входом, подписал этим свой приговор. Приговор, который каждый раз, день за днем, приводил в исполнение.
Он обернулся. Две дранные блохастые кошки рылись возле мусорного контейнера. Тихо и безнадежно. Совсем как люди. На фоне покосившейся кирпичной стены его машина выглядела аляповатым, неуместным пятном. Он усмехнулся жесткой усмешкой. Точь в точь как уличная кошка. Рыться в помойке – для чего? Он подумал, что вряд ли кто-то вошел бы в этот ночной клуб, если б увидел, как отталкивающе мрачен он изнутри. По сравнению с роскошным убранством фасада.
Было около полудня, и сделанная из ржавого железа дверь служебного входа выглядела так, словно в последний раз ее открывали в прошлом веке. Внутренний двор был так убог, что никому бы не пришло в голову, что эта ржавая дверь и серая стена имеют что-то общее с шикарным и дорогим ночным клубом. А между тем это был очень удачный второй выход, через который в случае внезапной облавы можно было попасть на совершенно противоположную улицу.
Облавы случались примерно раз в месяц. И не заканчивались ничем – разве что сопровождающим их шумом и действием на нервы владельцу. Реже устраивались разборки. В помещение заходила парочка бригад и выясняла отношения с автоматными очередями и шумом разбитой посуды. Но бригады успокаивались быстрее, чем менты во время облав. Помирившиеся соперники запирали клуб изнутри и несколько суток в запертом, затхлом помещении продолжалась настоящая оргия с перевернутыми столами, неприкрытым развратом, громкой музыкой и сгустившимся под потолком синим дымом. Тогда снаружи вывешивали табличку «клуб временно закрыт». Для всех остальных посторонних любителей ночной тусовочной жизни это был просто очень дорогой ночной клуб. Но остальные, попадающие в круг избранных, прекрасно знали, что скрывается за шикарной вывеской. Проституция и наркотики.
Он поморщился – потому, что плохо реагировал на дневной свет. Разумеется, дверь была закрыта. В клубе была установлена мощная система охраны. Он нажал незаметную кнопку в стене, соединяющей переговорное устройство с видеокамерой. После этого чуть левее выдвинулась маленькая панель с цифрами. Посторонние после нажатия кнопки должны были долго и нудно выяснять отношения с охранников на входе. Но если охранник видел, что к двери приближается свой, то выдвигал панель. И, набрав свой персональный код, свой человек открывал дверь и без проблем заходил внутрь. Он набрал цифры. Замок щелкнул. Поддел плечом дверь и оказался внутри длинного коридора, где в самом начале был пост охранника.
Он небрежно кивнул парню на входе и тот сразу вытянулся при его появлении. Он пошел дальше и не видел, как презрительно скривился охранник, как плюнул на пол за его спиной. Презрение, ненависть, грязь… Иногда ему даже казалось, что все это окутывает его словно невидимой паутиной. Все туже и туже, не избавиться, не преодолеть. Он проходил сквозь эти двери сотни раз. Но то, что он собирался сделать в этот раз, превышало все границы… Это было настолько омерзительно, что его тошнило от самого себя.
На повороте кто-то мягко задел плечом и в воздухе запахло дешевыми духами, плохой косметикой, не мытым телом. Его удивляло прежде всего то, что от всех девиц этого заведения пахнет прежде всего затхлостью – страшной затхлостью, которую невозможно смыть. Но таким чувствительным был только он… Не поворачивая головы, коротко бросил:
– Привет, детка.
Это была Марина, девчонка лет 20 – ти, работавшая в клубе стриптизеркой и по совместительству проституткой. Девушка с душой налогового инспектора и телом фотомодели. Вообще-то ей было лет 20, но в обнажающем свете дня (который проникал в коридор сквозь окна под потолком и кое-где открытые двери), после целой ночи работы на сцене и с клиентами, самое меньшее, сколько можно было ей дать – 40 лет. Он поразился тем мужчинами, которые были с ней ночью. Посмотрели бы они на нее сейчас! Таких, как Марина, прошло на его веку несколько тысяч.
Официально он работал в недавно созданном агентстве, куда записывались безработные и выброшенные на помойку актеры. А неофициально он поставлял проституток и стриптизерок в публичные дома и ночные клубы по Москве и заграницу. Представляясь же кому-то на светских раутах, говорил, что работает в шоу – бизнесе. То же самое он говорил женщинам, которые попадали под его вербовку. Иногда он обещал сделать из них звезд. Иногда – жениться. Иногда просто предлагал приятное путешествие в зарубежную страну. Выбор был обширен. Но второсортные актрисочки клевали на прямую профессию – в дорогих ночных клубах.
Марину, например, он подцепил на втором курсе Щукинского училища. До этого она танцевала в дешевом ресторане возле одного из вокзалов, откуда он ее и забрал. У нее была красивая фигура, хорошая техника танца и полное отсутствие каких – либо актерских способностей. Когда она только начинала на него работать, она была красивой девочкой: 175 см, 90–60–90, длинные каштановые волосы и лучистый взгляд серых глаз. Но вскоре от этой красоты ничего не осталось – кроме детского выражения потасканного лица и души старой опытной проститутки. Теперь у нее было потрепанное, морщинистое лицо. Но при виде него в глазах ее вспыхнула такая неподдельная радость, которую он давно разучился в ней наблюдать. Он не обращал внимания на женщин. Даже на тех, с которыми изредка занимался любовью. Его всегда поражала женская способность любить и радоваться встрече с тем человеком, который причинил больше всего зла. Женщины любят поддонков… Он сломал ее жизнь, растоптал надежды и уничтожил будущее, и после этого она искренне радовалась встрече с ним! Он превратил молодую цветущую девушку в жалкий ошметок без души с букетом всевозможных болезней, в протертую подстилку для сотен вонючих развратников, в ничтожество, стоящее за гранью общества – и после этого она радовалась встрече с ним! Она настойчиво дергала его за рукав, и он обернулся. Острый приступ отвращения к ней искривил его лицо.
– Собралась домой?
– Ага. Если хочешь, можешь приехать вечером.
– Я бы с удовольствием, но… У меня очень важные дела. Меня ждет наш великий босс. Так что нет времени.
– Но ты хоть когда-то приедешь?
– Детка, ты еще можешь сомневаться в этом? Очень скоро ты меня увидишь!
А про себя на языке вертелась фраза о том, что если бы он спал со всеми девицами, которые на него работают, то давно подох бы от СПИДа.
– Детка, как прошла ночь?
– А, мертвый сезон! Говорят, не лучше и в других клубах.
– А потом?
– Остался один козел… Всю меня обсопливил!
– Старый?
– Мальчишка, не старше двадцати! С этими малолетками хуже всего. Ненавижу. Да, забыла сказать – я скучаю за тобой.
– Ты не поверишь, но я тоже.
– Ты меня не подбросишь домой?
– У меня встреча с боссом.
– Жаль. Ни пуха тебе!
– Иди к черту! Счастливого пути.
– Задумаешь прийти – скажи.
Он кивнул, и она направилась к двери, а он думал, что ту конуру, которую она делит на четверых, кощунственно называть домом. Он дошел до очередной двери, за металлической обивкой которой кто-то его ждал. Он всегда удивлялся тому, что рабочий кабинет владельца одного из самых дорогих ночных клубов выглядит убого, если не сказать примитивно. Впрочем, он давно подозревал, что за этой казенной комнатой существует еще одно помещение – для своих людей, но его туда не допускали.
Он подумал, что на улице не узнал бы того человека, который сидел перед ним. И дело было даже не в безликости черт, ни в том, что сидел спиной к свету. Человеку, сидящему перед ним, нельзя было дать ни определенного возраста, ни определить, какого цвета его волосы и глаза, полный он или страдает от худощавости. Он был настолько безлик, что напоминал неодушевленный предмет. Людей такой внешности невозможно узнать в толпе, и ни один свидетель не сумеет их описать правильно.
Несмотря на то, что он встречался с этим человеком не раз и не два, он не мог скрыть собственной робости каждый раз, когда входил в его кабинет. Потому, что этот серый уродливый манекен имел право ломать людские судьбы. Он аккуратно сел в кресло возле безликого письменного стола. К отвращению подмешивались волны головной боли.
– Ну, показывай, что там у тебя…
– Я действительно принес…
– Быстрее. Мое время драгоценно.
– Эта стоит дороже всех.
– Почему?
– Во – первых, она не москвичка.
– Ну и что? Ты оплачиваешь проезд.
– Я знаю. Но дело не в этом…
– А в чем? Нет документов? Сидела?
– Нет. Просто она не обычная…
– Как это?
– Во – вторых Она не проститутка. Не стриптизерка и не актриса.
– Ну и что? Все бабы в душе проститутки!
– Может быть, но…
– Хватит болтать! Что ты голову мне морочишь? Показывай! А если все это болтовня – деньги на стол!
– Не сердись. Мы же договаривались с тобой…
– Все зависит от тебя. Если эта баба покроет твой долг…
Все было очень просто. На нем висел долг. И чтобы заплатить и сохранить свою жизнь, он должен был заработать эти деньги. Женщины были его единственным заработком. Девушка, проданная в ночной клуб или в публичный дом, приносила ему десять тысяч долларов. Проданная в эксплуатацию, за сутки она принимала 20–40 мужчин, через полгода превращалась в живой труп, а через восемь месяцев ее хоронили с бомжами в общей могиле. Чтобы никто не мог ни опознать, ни найти. У девушки отбирали документы и не выпускали на улицу. А внутри публичного дома экономили на самом необходимом.
Вспоминая все это, он понимал, почему ему улыбалась Марина. Потому, что по сравнению с судьбой остальных девушек ее судьба была завидной. Ей повезло – он не стал ее продавать. Но так шикарно дело обстояло не со всеми. Девушка, проданная в притон, приносила намного больше денег, чем девушка, работающая на него свободно. Ему необходимо было отдать долг, и поэтому он должен был продать ту девушку, фотографию которой держал в руках. Продать в публичный дом в Германии. Он продал многих, но только… Но только в первых раз он испытывал какую-то странную горечь. Наверное, потому, что она стала ему близка. Не в плане секса, а в чем-то большем…
Жаль, конечно, что он вынужден послать ее на такую мучительную смерть. Но нечего доверять первому встречному. А собственная жизнь намного дороже.
Он бросил фотографию на стол. Ничтожное серое пятно – почему он ломает жизни? Он мог бы раздавить его одним пальцем… И почему-то не смог дать фотографию ему в руки… Словно это было последней каплей – протянуть ее лицо из ладони в ладонь. Он не мог этого сделать.
Но босс не заметил ничего. Схватил фотографию довольно живо. Держал в руках, оставляя на глянцевитой фотографии жирные отпечатки пальцев.
– Хороша… Ничего не скажешь, хороша… Где ты ее взял?
– Случайно познакомился…
– И пообещал жениться, да?
– Это не важно.
– Что еще?
– Есть список. Я показывал ее снимок всем, и записывал тех, кто хочет попасть к ней…
– Надеюсь, я вне очереди. Хорошо, все детали расскажешь потом. Работа, ее родственники – все утроим. Сколько записалось человек?
– Пока двадцать четыре…
– Ладно. Когда она приезжает?
– Через несколько дней. Думает, что едет ко мне. Я ее встречу. Заранее скажу, что в тот же день будет вечеринка по поводу дня рождения моего друга. И этот день рождения будет в вашем ночном клубе. Я ее приодену в шикарное платье и прямо с поезда привезу сюда. Я сделаю все быстро потому, что не хочу терять время. В клубе я брошу ей в бокал легкий наркотик… как всегда. А через несколько дней мы сможем отправить ее из России. Я напичкаю ее наркотиками так, что она и не пикнет.
– План хороший. Мне даже понравилось, что бывает редко. Она сообщила о своем приезде кому-то в Москве?
– У нее никого здесь нет.
– Детали разработаем позже. Что-то еще?
– Нет.
– Деньги – когда девчонка будет в Германии. Сорвется с девочкой – похороню. Не забывай, сколько ты мне должен.
– Я помню…
– Тогда чего такой грустный? Девочку жалко? Не переживай! Она проживет недолго, это я знаю по опыту. Все. Разговор закончен. Звони.
– Я позвоню.
– Вот и хорошо. Убирайся.
Обернувшись возле самой двери, он хотел сказать что-то еще. Но ничего не сказал. Только когда шел по коридору, вдруг подумал, как было бы хорошо, если бы она не приехала. Он думал ее спасти, но… Но он слишком ценил себя, и душу покрывало накопленное слой за слоем холодное профессиональное равнодушие. В конце концов, жизнь женщины значит не так много. В средние века вообще считали, что у женщин нет души… Когда он сел в машину, грустные мысли полностью выветрились из его головы. Он выехал на шумную улицу и стал думать о других, более важных проблемах. “
КОНЕЦ РАССКАЗА.
“ Когда ты получишь это письмо, ты обо всем догадаешься сама, а если нет, ты еще глупее, чем я думал. Я не знаю, что произошло с твоей жизнью, да, если честно, совсем не хочу этого знать. Я только знаю, что для каждого человека существует много способов расправиться с собой. И каждый человек сам решает, что ему с собой сделать. Поверь, ты выбрала тяжелый и болезненный способ. Дело даже не в том, что от тебя не останется ничего, а однажды утром, взглянув на себя, ты не увидишь человеческого лица в зеркале. Дело в том, что постепенно ты останешься у черты, позади которой ничего нет. Ты будешь ежедневно умирать, прощаясь с собой. Ежечасно, ежесекундно ты будешь затягивать на своей шее шелковую петлю – до тех пор, пока однажды не задохнешься от собственного крика. Нельзя благословить себя на собственную казнь, надеясь спастись этим от того, от чего ты бежала. Ты будешь постоянно думать об этом, в глубине тебя поселится много различных людей, и ты поймешь, что тебя больше не существует. Это будет настолько ужасно, что, задыхаясь в крокодильих слезах, даже не сможешь понять до всей глубины пропасти, в которую сама себя столкнула.
Я не знаю, что ты пережила в жизни. Но для того, чтобы избавиться от этих воспоминаний, ты выбрала очень странный способ. Это все равно, что лечить ангину через повешение. Результат – один и тот же. Чтобы избавиться от неприятных воспоминаний, ты решила избавиться от себя.
Я поклялся, что узнаю все, что мог, а когда узнаю, то расскажу чистую правду. Сделаю это с радостью – потому, что так получилось, и я хочу все тебе рассказать. Но прежде я потребую, чтобы ты отложила листок в сторону и всерьез задумалась о том, что ты делаешь с собственной жизнью. Ты пережила боль и ты должна привыкнуть жить с ней. И это ничем не отличает от остальных, не делает ни лучше, ни хуже. Каждый человек что-то пережил, у каждого сознания своя собственная крышка дна. Нужно вовремя обуздать свою боль, пока ты не подошла к краю.
Первым сигналом тревоги было то, что ты бросилась в постель к этому Сергею… Это должно было бы если не образумить тебя, то насторожить. Но вместо того, чтобы остановиться вовремя, ты решила пойти еще дальше. Например, расправиться со своей жизнью. Перечеркнуть и свести на нет все то, ради чего ты жила. Ты решила позволить распоряжаться твоей судьбой постившемуся подонку и убийце. Господи, почему ты не могла это понять?!
Прости за менторский тон. Не мое дело – советовать тебе, как жить. Ты взрослый человек и сможешь правильно распорядиться собой. Но я рад, что ты узнала, что такое Сергей.
Далеко за полночь, в разгар клубной вечеринки я увидел его. За два до этого я пообщался с невероятным количеством людей и сделал больше сотни звонков – столько, сколько ни делал за весь последний год своей жизни. Я пошел на ту вечеринку, надеясь узнать что-то еще, хотя основная информация уже была собрана. Был будний день, и в клубе было не много людей. Сонный ди – джей что-то лениво крутил на устаревших винилах, в середине топтались те, кто уже принял достаточно, чтобы ничего не видеть и не слышать.
Я направился к стойке бара и там увидел Сергея. Он сидел, облокотившись на стойку, низко опустив голову. Я не знаю, что подтолкнуло меня это сделать….. То, что случилось дальше, выходило за грани объяснимого. В моем кармане была твоя фотография – помнишь, я сфотографировал тебя на балконе, когда ты была в Москве прошлым летом? Я не был знаком лично с Сергеем, хотя мы изредка встречались в разных клубах. Я уже знал про него все, и услышать какое – либо подтверждение не было необходимости. Кроме того, я уже закончил письмо к тебе. Я сел рядом с ним и положил твою фотографию на стойку бара вверх изображением. Потом – подвинул поближе к нему.
Представить его реакцию ты не можешь. Он дернулся так, будто через его тело пропустили электрический ток.
– Что вам нужно?
– Вы ее знаете?
Он хмыкнул:
– Вижу первый раз в жизни!
Я не выдержал:
– Что, списка уже нет?
– Она не приедет…
Только в тот момент я заметил, что он был очень сильно пьян. Думаю, именно потому, что он был сильно пьян, он и ввязался в эту беседу. А может, ему просто хотелось поговорить. Излить душу…
– И вы сильно переживаете по этому поводу?
– Что?
– То, что она не приедет.
– Я счастлив. Но вы мне все равно не поверите! Я счастлив, что она не приедет.
Мы оба замолчали. Молодой бармен загремел бутылками, не обращая на нас ни малейшего внимания. Он нарушил молчание первым:
– Вы ее друг?
– А что?
– Вы когда-то ее увидите?
– Зачем вам нужно, чтобы я ее увидел?
– Скажите ей… скажите… что…. Знаете, сегодня я попросил у нее прощение. Позвонил прямо отсюда и попросил меня простить. Хотя я сомневаюсь, что она когда-то меня простит. А может, если не будет знать все в точности…
Я не удержался и хмыкнул. Он понял.
– Значит, вы ей обо всем расскажите. Она будет знать… Что ж, тем хуже. Тогда скажите ей… Только вначале пообещайте, что вы это скажете!
– Обещаю.
– Скажите, что я ее любил. Я действительно ее любил. И для меня всегда она будет единственной женщиной…
– Поддонок!
Он не обиделся.
– Да, это так. Я поддонок. Сто стороны вам видней. Мне жаль, что все так получилось. Вряд ли она меня простит…
– Я передам ей то, что ты сказал.
– Вы ничего не можете понять! Может, она будет счастлива в жизни, если, конечно, не поверит кому-то еще.
Казалось, слова физически отягощают его. Он весь как-то сжался, сгорбился, по – птичьи втянув голову в плечи. А потом соскользнул с табуретки и куда-то ушел. Я смотрел, как мелькала его стариковская сгорбленная спина сквозь толпу обдолбанных малолеток.
Я обещал, что передам его слова, и держу свое слово. Может, от того, что он испытывает угрызения совести, тебе станет чуточку легче. Говорят, что у трезвого на уме, у пьяного на языке. Ему можно верить, но это полный конец истории. Все. Это конец. Я рад, что ты вовремя обратилась ко мне. Я мог бы отчитать тебя за то, что ты не сделала это раньше. В случае чего сразу обращайся ко мне. Мне очень понравилось быть частным детективом. Но я искренне надеюсь, что второго раза не будет. Живи и больше не попадай в трясину – никогда. Я никому ничего не расскажу даже под страхом смерти – не бойся. Для профилактики мозгам перечитай все, что я написал. И помни об этом. Все будет хорошо. Ты скоро встретишь свое счастье. Я целую и люблю тебя. Живи. Живи всегда! Надеюсь, скоро увидимся. Твой друг. Подпись.”
Я храню это письмо в ящике своего шкафа. Оно лежит внизу, на самом дне – вперемешку со старыми конспектами, косметическими каталогами и не нужными письмами. Я не беру его в руки, не перечитываю и стараюсь не вспоминать. Потому, что снова боюсь пережить те страшные часы, которые пережила, когда первый раз взяла его в руки. Я уничтожила бы его – если б смогла. Но это будет неправильно. Поэтому я продолжаю его хранить. Оно лежит на дне моей души – тяжелым бесценным грузом.
Любовь – это…. Положить теплое одеяло на его сторону кровати, если он собирается прийти поздно. Поздно. Очень поздно. Может, вообще никогда. Человек привыкает к пустоте в комнатах. Это так просто – за все платить. В жизни все четко сформулировано и разложено по полочкам. Нужно только эти полочки увидеть.
Иногда я спрашиваю себя: как можно привыкнуть к горю? И отвечаю очень просто: к горю привыкнуть нельзя. Можно научиться с ним жить. Боль от времени принимает различные формы. Но если научиться управлять собственной волей, можно сгладить этим формам углы. Можно даже превратить боль в маленький шар – чтобы время от времени перекатывать в своей ладони. И напоминать себе, что дальше все будет хорошо.Через несколько дней я ужинала в небольшом, уютном кафе вдвоем с подругой. Окружающим я не объясняла, почему раздумала ехать. Только маме заикнулась о том, что он мне обо всем лгал. Окружающие восприняли новость спокойно. Я решила взять себя в руки и изредка выходить на люди. Для этой цели я договорилась встретиться с подругой. Для меня стало непосильным трудом одеваться, краситься, выходить на улицу. Мне хотелось ходить страшной, непричесанной, в грязном халате по собственной квартире. Но – человек подчиняется общественным законам. Существование не может превратиться в замкнутый круг. Я пригласила подругу на ужин потому, что не хотела никуда выходить.
Господи, это было такой мукой….. Слышать человеческие голоса, видеть людей. Мы остановились на небольшом уютном ресторане в центре города. Выбрали на ужин кавказские шашлыки.
Днем я выгребла из шкафа кучу каких-то платьев в и бросила на кровати, как мусор, не прикасаясь. Все это казалось ненужным, бесполезным ворохом тряпок, не вызывающим никаких эмоций. И то, что мне предстояло рыться в этой куче тряпок, а потом одеть что-то на себя – причиняло почти физическую боль. Наугад я запустила туда руку и вытащила что-то на поверхность. Когда я разглядела на свету, что я вытащила, я почувствовала себя так, словно по мне полоснули ножом. Черная переливающаяся тряпка, бросавшая отблеск на кожу. Еще хранившая запах моих духов.
То самое платье, в котором я была на концерте. Той ночью, уничтожившей все мечты, несозданную семью, дом… Той ночью, когда, обезумев от боли, я металась в поисках неминуемой смерти – для того, чтобы вернуться к жизни и пережить еще большую боль… Все закружилось и поплыло перед моими глазами. Все смешалось, быстро неслось… по моим щекам, падая вниз, стекали тяжелые капли, оставляющие на материи почти не видимые следы.
И тогда, совсем не соображая, что делаю, я вцепилась пальцами в ткань и стала рвать в клочья – зубами и когтями, так, что платье трещало по швам. Словно врага, ненависть или ожившее воплощение зла, я уничтожала это платье. До тех пор, пока разодранной тряпкой оно не повисло в моих руках. Через несколько минут все было закончено. На полу остались рванные матерчатые клочки. В воздухе еще кружились нитки и пыль. Пальцы болели от напряжения – я слишком сильно их сжала. Механически, машинально я прикрыла лицо. Я оплакивала не свои разбитые мечты. Я оплакивала просто свое платье. Потом отряхнула с ног рванные клочья, утерла слезы рукой. Что-то со мною произошло. Но что? Я еще этого не знала. Только в тот момент я стала совершенно другой. С более спокойной душой.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |