Главная задача международной морали в международных отношениях - поддержка внешней политики государства. Если у государства есть намерение присоединить какую-либо территорию в связи с ее экономической и стратегической ценностью, ему трудно найти подходящие оправдания соответствующих действий. Нередко они объясняются потребностью в "естественных" границах или в "естественном" праве доступа к морю. Союзники, объединяющиеся для противостояния третьей силе, объясняют свои действия интересами мира и безопасности, если не интересами всего человечества. Баланс сил, созданный на основе Утрехтского мира, объяснялся победителями как justum potentiae equilibrium1. Участники мирного договора в Шамоне в 1814 г. взяли на себя обязательства противостоять Франции "ради благородной цели прекращения страданий в Европе" и конечной цели - обеспечить "гарантии будущего покоя, на основе создания баланса сил". В государственных документах ведущих держав можно найти множество такого рода объяснений...
Однако на кого может произвести впечатление подобное пустословие? Государственные деятели считают само собой разумеющимся обязательность минимума моральных норм, даже в сфере чистой политической власти, так как в конечном счете их собственные соглашения с союзниками покоятся на моральных нормах, в первую очередь на честном исполнении данных обещаний. Однако, как правило, правительства понимают реальные намерения их партнеров, маскирующих политические цели в терминах международной морали, и не склонны доверять подобного рода представлениям. Подобные обещания рассчитаны главным образом на общественное мнение внутри страны и за границей.
Общественное мнение, оценивая на принципах международной морали какой-то случай, оказывает неоценимую услугу политикам, освобождая их от утомительных формальностей и оговорок по обоснованию законности действий. Приводя доводы, базирующиеся на принципах международной морали, государственные деятели могут обращаться непосредственно к воображению, страстям и предрассудкам общественного мнения.
Для завоевания симпатий общественности правительства привлекают внимание газет, радио- и телевещательных каналов за рубежом, в тех странах, где агентства по распространению новостей находятся в системе частного предпринимательства. В капиталистической среде средства массовой информации отбирают новости по простому и, по их мнению, верному критерию: какие новости заинтересуют наибольшее число потенциальных покупателей и слушателей? Преступления, секс и спорт - темы, как правило, более популярные у аудитории, нежели события международной жизни, если только к таковым не относятся крупные кризисы, войны или, наконец, шпионаж. Соображения такого рода обычно учитываются политиками для обоснования необходимости создания министерствами иностранных дел и их представительствами за границей информационных отделов со штатом профессиональных экспертов.
Когда отношения между двумя государствами ухудшаются, эмоциональные призывы лидеров вызывают цепную реакцию граждан. "...Гражданин каждого государства, - писал Адам Смит в своей книге "Теория моральных настроений..." (1759), - не обращает внимания на чувства, которые граждане другого государства могут питать к нему и его поведению. Ему важно, чтобы его амбиции получили одобрение его сограждан, и поскольку они воодушевлены такой же враждебной страстью, какой наделен он сам, он никогда не угодит им более, чем вызывая бешенство и обиду у их врагов".
Идеологическое использование международной морали достигает наивысшей силы, когда общественное мнение необходимо подготовить к войне или заручиться его поддержкой в продолжительной борьбе. С этой точки, зрения конфликты между великими державами превращаются в борьбу высших моральных принципов, которым горячо привержена каждая сторона вплоть до стадии достижения мира. Таким образом, в системе политической власти главная функция международной морали состоит не в том, чтобы контролировать чье-либо поведение. Принципы морали используют в качестве сильного оружия против потенциальных и реальных врагов.
Связь между политической властью и моралью осуществляется двумя путями, хотя, как и в других сферах, идеологии могут вредить
интересам, которым они призваны служить. Правительства должны (хотя бы внешне) подчиняться принципам, которые они декларировали, добиваясь преимущества над другими. Иногда общественное мнение заставляет правительство действовать в соответствии с признанными принципами и, таким образом, влияет на международную политику.
Если соображения международной морали государством не принимаются во внимание, международная мораль выполняет функции, подобные тем, которые присущи международным законам взаимодействия и согласованности. В демократических государствах политические силы, чаще всего испытывающие давление общественного мнения, действуют в соответствии с категорическим императивом, сформулированным Исократом: "Обращайся со слабым государством таким же образом, каким ты хотел бы, чтобы более сильное государство обращалось с тобой". Естественные катастрофы и эпидемии - это те случаи, когда и в мирное время можно увидеть функционирование принципов международной морали, за которым не скрыты корыстные мотивы.
Даже во время войн представления о благородстве и человечности смягчали обычаи, которые в соответствии с законами войны, превалирующими в то или иное время, считались вполне приемлемыми. Победители воздерживались от продажи военнопленных в рабство, от разграбления города, взятого штурмом, от конфискации частной собственности у врагов или от захвата вражеского рыболовецкого судна в качестве законной награды, хотя международное право еще не установило запретов на такие действия.
Международная мораль и международное право
В XVI-XVII вв. и даже еще в XVIII в. международное право и международная мораль в форме естественного закона были более тесно связаны, чем когда-либо ранее или позднее. Широко распространено, хотя ошибочно, убеждение в том, что международное право обязано своим происхождением доктринам философов - сторонников натурализма.
Согласно этой точке зрения отцы-основатели международного права считают законные принципы применимыми в "обществе живых существ, наделенных разумом". Роско Паунд отмечает: "Международное право было рождено юридическим размышлением и стало реальностью, ибо это размышление дает людям нечто такое, посредством чего создаются и формируются международные правовые институты и вера в то, что люди смогут создать и сформировать эти институты эффективно". В действительности эта доктрина происхождения международного права не выдержала проверки при исследовании исторических материалов. Это объясняется чрезмерной сосредоточенностью на доктрине происхождения
международного права и невнимательностью к практике государств, которая в средневековой Европе веками предшествовала рассуждениям последователей теории натурализма. В доктрине происхождения международного права постепенно разрывалась связь между естественным и международным правом. Это произошло по ряду причин. Авторы согласились, что в государстве XIX в. возрастало желание устранить все ограничения для осуществления своего суверенитета. Но наивно отождествлять естественные для определенного периода законы с естественным правом, и как этим естественным правом постоянно злоупотребляли в идеологических целях. Кроме того, кодификация и дальнейшее развитие международного права привели к более четкому разграничению между принципами lex lata и lex ferenda. В конце концов, эмпирическая естественная наука о праве получила высокую оценку как образец даже в нормативном международном праве, но в то же время вызвала некоторые неудобства, связанные с условностью дедуктивного и эклектического подхода, используемых в теории международного права. Поэтому доктрина происхождения международного права стала опираться на позитивизм, не подвергая его критике... За Международным судом и государственной дипломатической практикой было оставлено право создать более устойчивое звено между международным правом и моралью. Это не настолько парадоксально, как может показаться на первый взгляд. Государственные деятели поддерживали принципы международной морали в той же степени, в какой эти самые принципы поддерживали их законные требования. Кроме того, некоторые хорошо известные министры иностранных дел XIX в. были искренне убеждены в реальном влиянии международной морали и иногда пытались использовать эти принципы как руководство к действию.
Британская дипломатическая практика дает множество доказательств этой позиции. Приведем цитату из типичной дипломатической депеши, посланной в 1865 г. лордом Брасселом Лорди Кови британскому послу в Париже: "Международное право делает успехи в сохранении достижений христианской цивилизации. Однако если будет обнаружено, что практика, до сих пор не трактовавшаяся как нарушение христианских принципов, есть преступление самого ужасного характера и злодеяние против человечества, то, безусловно, великие христианские государства в своем совместном приговоре занесут это ужасное злодеяние в перечень тех преступлений, которые должны пресекаться и наказываться международным законом". Часто в случаях, когда государства договариваются урегулировать спор путем обращения к арбитражу, они соглашаются решать такие споры на основе "закона и справедливости". В этих ситуациях стороны специально уполномочивают трибунал применять международное право справедливым и разумным образом (jus
aequum отличается от jus strictum1), а международная мораль выступает как дополнение к законотворческому процессу. Так, в случае разграничения вод Меса (1937) между Бельгией и Нидерландами судья Хадсон поддерживал влиятельное частное мнение о том, что Постоянный международный суд, а также Международный суд на временной основе должны "рассматривать принципы справедливости как часть международного права, которое должно их применять".
1 Оригинал: Schwarzenberger G. Power Politics. A Study of World Society. 3-rd Edition. L., 1964. P. 198-223 (перевод У. Хворостяновой).
1 Полное поражение (лат.) (примеч. науч. ред.).
1 Ничейную территорию (лат.) (примеч. науч. ред.).
1 Оговорка, устанавливающая сохранение силы договора при неизменности общей обстановки (лат.) (примеч. науч. ред.).
1 Нечестные намерения, недобросовестность (лат.) (примеч. науч. ред.).
1 Справедливое силовое равновесие (лат. - вольный перевод) (примеч. науч. ред.).
1 Строгое право, строгая законность (лат.) (примеч. науч. ред.).
Куинси Райт о международных организациях,
демократии и войне
Куинси Райт, один из наиболее ярких представителей современной международно-политической науки, с полным правом может быть отнесен к ее классикам. Он работал в университетах Пенсильвании и Гарварда, Миннесоты и Чикаго, Вирджинии и Нью-Дели, где преподавал международное право и политологию и где издал ряд своих произведений. Он был не только профессором и академическим исследователем, но и практическим работником, занимая различные должности в политических структурах США и межправительственных организациях. Среди его трудов назовем Enforcement of International Law through Municipal Law in the U.S., 1916; Mandates under the League of Nations, 1939; The Causes of War and the Conditions of Peace, 1935; The Legal Problems in the Far Eastern Conflict, 1941; A Study of War, 1942; The World Comminity (ed.), 1947; Problems of Stability and the Progress in International Relations, 1954; The Study of International Relations, 1955; International Law, A Balance Sheet, 1955; Contemporary Law and the U.N., 1956; International Law and United Nations, 1960; Preventing World War III. Some Proposals (co-ed.), 1962 и др.; ему принадлежит множество статей в научной периодике.
Широкий кругозор и блестящая квалификация позволили К. Райту с одинаковым успехом заниматься исследованиями в самых разнообразных областях международно-политической науки. При этом он постоянно искал точки соприкосновения с нормативизмом и политическим реализмом. Так, подобно Г. Моргентау, он считал, что мессианство и стремление к распространению неких "абсолютных ценностей" и "самых правильных идеологий" неминуемо ведут к кровавым конфликтам. Как и Моргентау, он отмечал приверженность государств своим национальным интересам, подчеркивая недопустимость смешивания желаемого, т.е. регулируемого по единым законам мирового порядка, и действительного, обусловленного самим фактом существования суверенных государств, а также многообразием религий, культур, экономик и политическим систем. Но в отличие от приверженцев теории политического реализма Райт был уверен в объективности международных интеграционных тенденций, возрастании регулирующей роли международного права и эффективности международных организаций и даже не исключал возможности
создания единого всемирного правительства. Он разделял реалистскую концепцию баланса сил, причем именно в ее военно-политическом измерении, однако анализировал эту концепцию в полемике с представителями теории политического реализма. Иначе говоря, Райт не был сторонником "войны парадигм", стремясь найти в каждой из существующих научных школ и направлений зерно объективности и в то же время отказываясь признавать за любой из них монополию на истину.
Не был он и приверженцем соперничества исследовательских методов и методик. Являясь сторонником междисциплинарного подхода, Райт охотно и с успехом использует методы математики, психологии и кибернетики, вследствие чего его могли назвать "своим" и приверженцы модернистского направления. Выводы, к которым он приходит в результате применения конкретных методик, выходят далеко за рамки частных исследований и носят глубокий теоретический характер, способствуя дальнейшему развитию международно-политической науки.
При всем многообразии проблематики и исследовательских подходов, которые интересовали Райта, его работы касаются главным образом двух вопросов, центральных как для теории, так и для функционирования международных отношений. Речь идет об исследовании межправительственных организаций и международного права, а также межгосударственных конфликтов и войн.
Райт показывает, что источниками современного международного права стали складывавшиеся в течение десятков и сотен лет правила поведения государств, тысячи заключенных ими двух- и многосторонних договоров и соглашений, которые впоследствии были кодифицированы в юридических нормах. При этом, очерчивая круг прав и обязанностей субъектов международного взаимодействия, международное право в отличие от внутригосударственной юрисдикции гораздо более динамично: с согласия сторон подписанные ими соглашения могут быть изменены с целью адаптации к изменившимся потребностям и обстоятельствам. Кроме того, в случае отсутствия в предшествующей международной практике правовых прецедентов или юридических аналогий международное право может немедленно вводить новые правовые принципы, регулирующие отношения между государствами. Однако, как, например, в случае космического права, такие принципы могут касаться только подписавших их сторон, по крайней мере до тех пор, пока описываемая ими практика не затрагивает другие государства и соответственно пока не принимаются общепринятые нормы, согласованные в рамках всего международного сообщества.
Кроме того, Райт показывает, что современное международное право отражает новейшие моральные ценности, которые осуждают применение государством силы как инструмента достижения его внешних или даже внутренних целей. Так, в Уставе ООН фиксируется запрет на
любое использование силы и на угрозу ее использования, за исключением тех случаев, когда речь идет о самообороне или о решении Совета Безопасности. Райт подчеркивает, что в отличие от XIX в. современное международное право уже не рассматривает войну как поединок между юридически равными сторонами, который может быть разрешен исключительно в рамках двусторонних отношений, а скорее как преступление против всех народов, которое должно быть предотвращено.
Райт отмечает, что главными средствами международных взаимодействий в подавляющем большинстве случаев выступают убеждение и торг, переговоры и обещание выгоды. Основные проблемы, которые преобладают в международной политике любого государства, редко побуждают их правительства использовать силу или угрожать ее применением. Вместе с тем он констатирует, что важной характеристикой международной системы было и продолжает оставаться использование насилия. В изданном им в 1942 г. классическом исследовании войн "A Study of War" показано, что применение государством силы в качестве средства своей внешней политики, столь осуждаемое либерально мыслящими философами, историками и политическими деятелями, редко вызывало сомнение у государственных лиц, ответственных за решения в области внешней политики своих государств. Некоторые государства традиционно сохраняли курс неприсоединения или изоляцию, но ни одно из них никогда не было "нейтральным", если дело касалось его собственной безопасности, и никакой нейтралитет не подразумевает безусловный отказ от силы. Маловероятно, чтобы какое-либо правительство могло долго удержаться у власти, если бы оно отказывалось от использования всех имеющихся в его распоряжении средств, в том числе и силы, в целях обеспечения безопасности и других национальных интересов.
Подчеркну еще раз два обстоятельства, которые отмечает Райт и которые представляются исключительно актуальными в свете современной международной обстановки, в частности расширения НАТО и ситуации вокруг Косово. Во-первых, будучи убежденным приверженцем международного права и осуждая применение силы, он не отрицает регулирующей роли баланса сил в межгосударственных отношениях, а также признает право государства прибегать к силе в случае угрозы его жизненным интересам. Во-вторых, он решительно возражает против использования силы, в основе которого лежат "мессианско-завоеватель-ские настроения, ведущие к попыткам нарушить баланс сил, но не ради самой силы, а ради идеалов"1. В этой связи хочу обратить внимание еще на одно положение Райта, приобретающее особую важность в свете нынешних
дискуссий в международно-политической науке. Речь идет о теории "демократического мира", с позиций которой либеральные государства являются гораздо более либеральными, толерантными и миролюбивыми, чем все остальные1.
Проанализировав 278 войн, которые произошли между 1480 и 1941 г.2, Райт приходит к выводу, что одни государства более склонны к использованию силы как средства внешней политики, чем другие. С его точки зрения, вновь созданные государства, вероятно, прибегают к силе более охотно, чем большинство стран с долгой историей. Аграрные страны могут быть более воинственными, чем индустриальные, а государства с социалистической экономикой могут рассматриваться как наиболее воинственные. Заметим, что демократические государства воевали не менее часто, чем автократии. "Едва ли можно ссылаться на статистику, чтобы показать, что демократии бывали реже вовлечены в войны, чем автократии. Франция была почти такой же воинственной в период республики, в период монархии или империи. Великобритания занимает видное место в списке воинственных стран, хотя она по форме своего правления в течение наиболее длительного времени приближалась к демократии... Более убедительную статистическую взаимосвязь можно установить, сравнивая тенденцию к демократии в периоды всеобщего мира и отхода от демократии в периоды всеобщей войны. Однако эта взаимосвязь может доказать скорее то, что мир порождает демократию, чем то, что демократия порождает мир"3.
Сказанное выше убеждает в правоте отечественных и зарубежных ученых, которые единодушно отмечают роль Райта в развитии теории международных отношений. Пожалуй, наиболее полно выразил эту мысль один из современных представителей международно-политической науки Д. Сандерс: "Кто нужен теории международных отношений, - пишет он, - так это новый К. Райт - человек, способный провести множество эмпирических исследований, обладающий даром теоретического озарения и ясного понимания других, сжатого изложения сути всего изученного"4. Думаю, что, познакомившись с приведенным ниже фрагментом, читатель вполне согласится с такой оценкой его автора.
П.А. Цыганков
1 Цит. по: Дробот Г.А. Стабильность и конфликты в международных отношениях / / Власть и демократия. Зарубежные ученые о политической науке. М., 1992. С. 252.
1 Подробнее об этой теории см.: Кулагин В.М. Мир в XXI веке: многополюсный баланс сил или глобальный pax democratica. Гипотеза "демократического мира" в контексте альтернатив мирового развития / / Полис. 2000. № 1.
2 См.: Wright Q. Study of War. Chicago, 1942.
3 Ibid. P. 841.
4 Политическая наука: новые направления / Под ред. Р. Гудина, Х.Д. Клингеманна. М., 1999. С. 414.
КУИНСИ РАЙТ
НЕКОТОРЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ О ВОЙНЕ И МИРЕ1
Война выступала в качестве объекта человеческого интереса настолько же давно, насколько древними являются известные письменные источники. Существует обширная литература, рассматривающая тему войны с технической и стратегической точек зрения и претендующая на то, чтобы научить, как выигрывать войны. Не менее обширна юридическая литература, пытающаяся объяснить государственным деятелям, генералам и обыденному человеку обстоятельства, при которых войны могут быть справедливо начаты, и методах, которыми они могут должным образом проводиться. Множество исторических и публицистических произведений рассматривает поводы, причины и обстоятельства войн в прошлом и вызывает у читателей чувства поддержки или осуждения конкретной войны или войны вообще. Не так давно ученые-обществоведы стали использовать эти материалы для разработки предложений, полезных для предсказания войн или управления ими. Ниже рассмотрены некоторые подходы, выработанные с этой целью.
ПРОГНОЗИРОВАНИЕ И КОНТРОЛЬ
Прежде всего проведем различия между предложениями относительно предсказывания войн от тех, которые касаются управления ими. Сделать это гораздо труднее, чем провести различие между фундаментальными и прикладными проблемами в области физических наук. Это объясняется тем, что сознательные усилия, которые предпринимают люди, чтобы контролировать войну, играют большую роль в оценке ее вероятности, а знание людьми причин войны приводит к увеличению эффективности усилий по ее управлению. Другими словами, прикладная и фундаментальная отрасли науки настолько взаимосвязаны, что их с трудом можно различить. Это справедливо для социальных наук вообще,
но особенно для международно-политической науки, где мнения и стереотипы, зачастую "ошибочные", и составляют "реальность" предмета. Неудавшаяся попытка сохранить мир - важная причина войны, а широко распространенное понимание причин войны - важное условие сохранения мира.
Эта взаимосвязь процессов прогноза и управления становится все более тесной по мере сжатия мира, обусловленного техническим прогрессом. Возникновение войны среди примитивных племен, которые когда-то населяли мир, можно объяснить стремлением к господству, мотивами секса, мести, защиты или завоевания территории; обычаями каждого отдельного племени, придающими социальную форму и санкцию этим стремлениям; частотой контактов между племенами; повторяемостью случаев, которые повлияли на формирование племенных обычаев мести или войны. У примитивных племен войны имели характер ритуальной или формальной реакции, призванной играть скорее роль стимула, чем рационального действия, направленного на достижение власти или приобретение экономических ресурсов. Поэтому возникновение войны можно сравнить со столкновением молекул в газовой смеси. Ни одна из молекул не способна контролировать частоту или интенсивность таких столкновений, но, используя методы математической статистики, можно с большой достоверностью предсказать частоту столкновений молекул и их интенсивность в данных условиях.
С развитием цивилизации человеческие группы становятся крупнее, их действия все менее жестко зависят от традиций и нравов, их отношения с другими группами расширяются, а поведение все в большей мере диктуется требованиями рационализации средств достижения намеченных группой целей. Начиная с эпохи великих географических открытий на завершающей стадии XV в. все континенты и цивилизации вступают в непрерывный контакт друг с другом. Достижения науки и техники, в первую очередь развитие средств и технологий глобальной коммуникации и транспорта, рост численности населения и уровня знаний, увеличили возможности контактов всех видов, но в то же время народы стали более уязвимыми в военном, экономическом и идеологическом отношении. Формирующееся мировое сообщество объединило все народы в смысле их экономической и политической взаимозависимости (хотя они могут лишь смутно догадываться об этом). В таких условиях война похожа на мятеж в государстве. Частота возникновения в будущем или ее интенсивность не могут быть рассчитаны на основе статистики прошлого из-за явно недостаточного количества сходных случаев, но ее контроль стал бы возможен при наличии более совершенной, чем сейчас, политической и социальной организации, лучшего образования и
законодательства, лучшей администрации и юрисдикции. Этому могут способствовать все социальные науки.
Характер войны изменяется с возрастающей скоростью. Изобретения самолета, радио и атомной бомбы в нашем поколении привели к тому, что в этом отношении XX в. больше отличается от XIX в., чем XIX в. от II в. Сегодня наша задача должна состоять не столько в том, чтобы вычислить вероятность возникновения войны в определенное время в определенном государстве, войны между двумя определенными государствами или возникновения общей военной ситуации, сколько в том, чтобы создать условия для предотвращения войны или выработать процедуры, которые будут способствовать ее подавлению в зародыше. В противном случае в современных условиях вполне вероятно превращение войны во всемирную, что может нести угрозу самому существованию цивилизации.
ПОЛИТИКА СИЛЫ
В XIX в. войны возникали в результате нарушения баланса сил. Возрастание мощи Соединенных Штатов Америки и Японии к концу XIX в. привело к трансформации системы силовой политики из чисто европейской в мировую. Баланс сил реализуется следующим образом: попытка любого государства совершить агрессию встречает противодействие со стороны спонтанной коалиции, настолько мощной, что успех указанной попытки становится чрезвычайно сомнительным. Такие спонтанные коалиции будут развиваться, поскольку каждое государство хочет продолжать существовать и отдает себе отчет в том, что, если оно допустит усиление соседа, его безопасности будет нанесен ущерб. Следовательно, оно будет стремиться присоединиться к другим государствам с тем, чтобы подавить то государство в системе, которое угрожает стать более сильным.
Равновесие сил в XIX в. было возможно благодаря тому, что Великобритания с относительно неуязвимой позицией, господствующим военно-морским флотом, развитой экономикой, либеральной экономической стратегией и отсутствием имперских амбиций в континентальной Европе, смогла сыграть роль балансира. Британия не вмешивалась в войны за объединение Италии и Германии в середине XIX в. и незначительные войны на почве национализма в Нидерландах, Бельгии и Люксембурге, а также на Балканах. Участие Британии в Крымской войне объясняется ее попыткой сдержать российскую экспансию. Действительно серьезными войнами XIX в. были гражданские войны в Соединенных Штатах и Китае, война Лопеса... в которой объединились
Бразилия, Аргентина и Уругвай с целью остановить усиливающееся влияние парагвайского диктатора, практически истреблявшего население Парагвая. Ведение этих войн говорит о несовершенстве системы равновесия сил: она не убеждала националистические движения, стремившиеся к интеграции наций или разрушению империй, в том, что их действия не могли быть успешными. Крупные политики придерживались общего мнения о том, что такие войны были иногда желательны. Однако в течение столетия, разделяющего Ватерлоо (1815) и Марн (1914), ни одна из великих держав не предпринимала усилий, для того чтобы последовать пути Карла V, Людовика XIV и Наполеона, которые пытались осуществить средневековую идею мировой империи.
Относительная стабильность XIX в. была разрушена по ряду причин: ослабление позиций Британской империи; изменения в военной технологии и мировой экономике; появление в международной системе не-европейских сил, не знакомых с природой силовой политики; ослабление влияния свободной международной торговли вследствие более жесткого контроля над экономикой со стороны правительств; развитие демократии, увеличивающей политическое влияние промышленности, сельского хозяйства, труда, экономических и социальных потребностей; пренебрежение к необходимым условиям международной политики; особенно - сжатие мира, ограничивающее возможности локализации войн и усиливающее угрозу вовлечения в них. Не было сколь-либо опытного балансира. Нарастало давление в пользу изменений. Снизилась способность правительства руководствоваться во внешней политике соображениями баланса сил. Политика агрессии одних сопровождалась политикой нейтралитета других.
Войны XX в. могут интерпретироваться как войны периода перехода от системы мирового порядка, основанного на индивидуальной политике государств, думающих о собственной безопасности и процветании, при сохранении равновесия сил, к системе мирового порядка, организующего коллективные усилия для поддержания равновесия, признаваемого как отвечающее общим интересам. Однако было обнаружено, что организационные усилия, даже если они получают такие институциональные формы, как Лига Наций и ООН, не будут надежными, если нет сознания мирового гражданства. Только в этом случае правительства сохранят поддержку общества даже тогда, когда проявят готовность игнорировать собственные национальные интересы перед лицом необходимости выполнения обязательств в области коллективной безопасности. До тех пор пока люди выступают как приверженцы своей нации, исключительно преданные интересам своих государств, чей суверенитет они считают самым важным, правительства, особенно те, которые зависят от поддержки населения, не могут рассчитывать на соблюдение
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |