Конкурирующие традиции, теории и парадигмы, существующие в рамках науки международных отношений, различаются не только трактовкой главного актора, выделением ведущего процесса или интерпретацией основной проблемы. Линия водораздела между ними во многом связана и с теми позициями, которые высказываются относительно характера возможного в сфере международных отношений порядка и средств его регулирования. Сторонники нормативного международного порядка исходят из должного: по их мнению, международный порядок предполагает реализацию теоретико-политических конструкций - своего рода социальную инженерию, основанную на представлениях об идеальных (или самых необходимых) правилах поведения участников взаимодействия. С этой точки зрения главными регуляторами международных отношений выступают универсальные нравственные нормы и основанные на них правовые императивы. Близких позиций придерживаются и сторонники транснационального порядка, считающие, что основу и средства международного порядка должны составлять нормы, структуры, институты и процедуры вненационального или даже наднационального характера. Напротив, реалистический международный порядок в качестве своей основы предполагает не должное, а сущее: сторонники этой концепции считают, что, поскольку главной движущей силой в сфере международных отношений выступают национальные интересы, а сама эта сфера характеризуется "плюрализмом суверенитетов" и отсутствием верховной власти, постольку единственным эффективным регулятором в ней может быть только сила и баланс сил1.
Джорджа Шварценбергера, фрагменты из книги которого публикуются далее, относят, так же как и Хедли Булла, к "английской школе" международных отношений с центральной для нее концепцией "международного общества". Эта школа по своим взглядам близка к политическому реализму2. И если теория политического реализма не отрицает
значения моральных ценностей и правовых норм в международных отношениях (достаточно сказать, что три из шести принципов теории политического реализма непосредственно относятся к проблеме морального значения политического действия), то теория международного общества тем более не может обойти эту проблему.
В отличие от "обычного" международное общество предстает как общество суверенных государств. Поэтому субъектами правовых и моральных норм в нем выступают не граждане, а государства, опирающиеся в отношениях друг с другом на силу, угрозы и дипломатию. Однако это не означает антропоморфизации государств: международное общество представляет собой результат определенного соглашения между людьми, действующими от имени государств, - президентами, премьер-министрами, канцлерами, министрами иностранных дел и т.д. (этим оно отличается от международной системы, где существуют независимые от акторов структуры, навязывающие принуждения и ограничения их внешнеполитическому поведению). Но люди остаются людьми, даже если они занимают государственный пост, и они не могут не соизмерять свои действия с индивидуальной моралью и своими представлениями о правовых нормах: некоторые из них и сегодня, а не только в XIX в., как пишет Дж. Шварценбергер, искренне убеждены в реальности действия международной морали. Вопрос в том, как в политической деятельности соотнести эти три уровня, или три типа морали - индивидуальный, государственный и универсальный. Ответы политического реализма, либерализма, неомарксизма, в их крайнем выражении, на данный вопрос достаточно просты. С точки зрения первого необходимо руководствоваться этикой ответственности, а не этикой убеждения, т.е. исходить в первую очередь из национальных интересов, соблюдая при этом осмотрительность, умеренность и осторожность. С позиций либерализма следует опираться на всеобщие ценности: критериями моральности политического действия могут служить общепризнанность, естественное право и соблюдение прав личности. Наконец, неомарксисты полагают, что речь должна идти прежде всего о справедливости (например, в распределении ресурсов, благ и информации) в отношениях между бедными и богатыми странами. Этим определяется и отношение каждой из трех названных парадигм к международному праву: если для либерализма - это, по сути, единственный легитимный регулятор международных отношений, то сторонники политического реализма и неомарксизма полагают, что международное право не должно рассматриваться как "священная корова", ибо оно может противоречить национальным интересам или справедливости в отношениях между народами.
Теоретики международного общества стремятся избежать подобных крайностей. Международное право для них - бесспорная реальность, которая выполняет функции регулирования межгосударственных отношений, поддержания международного порядка. Конечно, отмечает Шварценбергер, в обществе, в котором отсутствует центральная власть, главная функция закона заключается в содействии установлению верховенства силы и иерархии, основанной на применении власти. И во множестве случаев международное право служит именно этим целям.
Подобное может быть сказано и относительно моральных норм. Внешняя политика любого суверенного государства не обязательно связана с каким-либо единым или универсальным моральным кодексом. С тех пор как политика и частная мораль сосуществуют раздельно, усилилось значение отдельных конкретных проблем (в противовес абстрактным). Однако моральные проблемы становятся значимыми, когда в указах лидеров государств содержится прямое противоречие тому, что граждане считают добрым и правильным. Классический пример - лишение человека жизни. Одна из Десяти заповедей возвещает: не убий; но убийство врага по приказу правительства - акт глубокого патриотизма.
Шварценбергер пишет: самой важной задачей международной морали в государственной практике является укрепление государственной политики. Государства достигают своих целей, если осуществляют территориальную экспансию, не объясняя свои требования причинами экономического или стратегического характера, а ссылаясь на необходимость расширения естественных границ или естественное право выхода к морю. Когда общественное мнение поддерживает необходимость военных действий или продолжения борьбы, идеологическое использование международной морали достигает наивысшей степени. В этом случае любой конфликт декларируется как борьба за высшие моральные принципы, которые каждая из сторон ревностно защищает вплоть до подписания мирного соглашения. Таким образом, в системе силовой политики главная функция международной морали состоит не в контроле за собственным поведением, а в использовании морали в качестве силового оружия против потенциальных и реальных врагов.
Все же это не означает проповеди цинизма или призывов к аморальности. Теоретики международного общества пытаются соединить, с одной стороны, идеалистические представления о возможности построения международных отношений по образу и подобию правового общества, основанного на совместном интересе его граждан и функционировании созданных во имя его соблюдения норм, ценностей, правил и институтов, руководство которыми находится в руках централизованной власти, а с другой стороны, реалистские выводы об анархическом характере
этих отношений, каждый участник которых руководствуется собственными интересами и мало заботится об интересах тех, с кем он вступает в взаимодействие. Поэтому в своих взглядах на международное общество они исходят из так называемой ситуационной этики. Согласно этим взглядам, поскольку международные отношения являются сферой взаимопроникновения и конфликта многообразных моральных и правовых подходов, постольку наиболее ответственный выбор в этой сфере не может рассматриваться в каждом конкретном случае как заранее предопределенный. Поэтому любая нормативная политическая теория международных отношений должна быть открыта для включения реальных вероятностей и неопределенностей нравственных дилемм, что означает плюралистичность моральной ориентации1. Несомненно, международное право функционирует как регулирующий и ограничивающий механизм в мировой политике. Так же несомненно и то, что эффективность этого механизма невысока. И все же, хотя современные тенденции в международном праве демонстрируют тесную связь с мировой политикой, нельзя отрицать, что здесь происходят существенные изменения. Международное право XIX в. более раннего периода главенствовало над всеми суверенными государствами, но имело своей целью не устранение войны, а лишь ее ограничение во времени, пространстве, методах ее ведения, следовательно, установление равновесия сил. Международное право XX в. ставит своей целью установление равновесия в правосудии в условиях независимости государств и интеграции власти2.
Точно так же отсутствие соглашений по моральным стандартам в мировой политике не освобождает политического деятеля от ответственности за свое поведение даже тогда, когда на карту поставлены интересы внешней политики представляемого им государства. Всеобщий моральный консенсус является необходимым условием для мировой стабильности и порядка. Стремление к повышению эффективности международных организаций и достижению большей безопасности в сфере мировой политики будет сопровождаться надеждами на разрешение ссор и разногласий посредством моральных норм на протяжении всего времени, пока человеческий род ограничен единым политическим пространством и технологией. Мы не должны оставлять попыток поиска единых моральных норм до тех пор, пока они способны уменьшить напряжение и улучшить политический климат в мире. Становление
нравственных универсалий и единых правовых норм отнюдь не является однонаправленной тенденцией, исход конфликта между глобальной солидарностью и партикулярной лояльностью не предопределен, и нет никаких серьезных оснований считать, что международное общество станет обществом универсальных ценностей и норм, преодолевших и оставивших истории ценности и нормы государств, этносов и культур. И тем не менее названные попытки вовсе необязательно обречены на неуспех, так как в международных отношениях существует не только закон силы, но и закон взаимодействия и даже закон координации и согласования, на что одним из первых обратил внимание Шварценбергер.
П.А. Цыганков
1 Существуют и иные взгляды на эту проблему. См. об этом: Girard M. Les conceptions de 1'ordre dans les relations internationales / / Cahiers franfais. 1993. № 263.
2 См. об этом: Хедли Булл и вторая "большая дискуссия" в науке о международных отношениях / / Социально-политические науки. 1997. № 4.
1 См.: Джексон Р. Политическая теория международного общества / / Теория международных отношений на рубеже столетий. С. 117.
2 См.: Lerche C.O., Said Ir.A. Concepts of International Politics in Global Perspective. New Jersey, 1979. P. 66.
ДЖОРДЖ ШВАРЦЕНБЕРГЕР
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ВЛАСТЬ.
ИЗУЧЕНИЕ МИРОВОГО СООБЩЕСТВА1
Итак, мысленно обращаясь к политике, я не имел в виду высказать что-либо новое или неслыханное, но лишь доказать верными и неоспоримыми доводами или вывести из самого строя человеческой природы то, что наилучшим образом согласуется с практикой. И для того чтобы относящееся к этой науке исследовать с тою же свободой духа, с какой мы относимся обыкновенно к предметам математики, я постоянно старался не осмеивать человеческих поступков, не огорчаться ими и не клясть их, а понимать.
Бенедикт Спиноза
Политический Трактат (1675-1677. Гл. 1, § 4)
Глава 13. ФУНКЦИИ МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА
Там, где не выполняются обещания, не может быть ни союзов, ни альянсов.
Дэвид Юм
Трактат о человеческой природе (1748)
Понимание функций, реализуемых любым законодательством, будь оно национальное или международное, связано с пониманием характера его социальной базы... Изначально именно специфический характер социальной группы накладывает более значимый отпечаток на законодательство, нежели наоборот.
Общественный закон осуществляет функции, отличные от тех, которые выполняет общинный закон. Отношения между хозяином и рабом в рабовладельческих обществах, между капиталом и трудом в системах "свободного предпринимательства", между правящим и подчиняющимся
классами в тоталитарных государствах регулируются с помощью закона власти. Отношения между членами семьи, кровного братства или церкви требуют другого типа закона - закона согласованности. Основные функции закона власти обеспечивают возможность социального сосуществования, когда различные интересы регулируются путем разделения на правящих и подчиненных и реализуется идея святости власти. Задача общинного закона состоит в том, чтобы обеспечить интеграцию сообщества. В исключительных случаях имеет место давление минимальных норм, принятых большинством уважаемых членов сообщества, но обычно оно ограничено.
В действительности чистые типы общественного и общинного законов настолько трудно различимы, насколько трудно различимы и сами социальные группы, чьим целям они призваны служить. В сообществе поддержка собственных эгоистических интересов его членов является средством социального действия; в обществе, наоборот, даже если оно слабо нуждается в справедливости и сотрудничестве. Закон взаимодействия обеспечивает общую основу и является промежуточным между законом власти и законом согласованности.
Опираясь на эти три основных типа законов и анализ конкретных отношений между ними в любой правовой системе, можно установить место закона в любой группе индивидов.
Скептик может поинтересоваться: а может ли функционировать закон в сфере, настолько пропитанной силовыми отношениями, как международное общество? Само существование государств, которые с незапамятных времен вовлечены в водоворот политической власти, подтверждает реальность международного права. В дипломатических нотах, составленных министерствами иностранных дел, государства обычно указывают на нарушение их прав в международном обычном праве и в международных договорах, требуют возмещения за нарушение законов международного права, они предстают перед международным судом и, как правило, педантично исполняют международные решения и приговоры. Институты международного правосудия, особенно международный суд, на практике создали важную структуру юридической системы, охватывающую все сферы деятельности международного права. Так какие же функции выполняет закон в международном обществе?
Международный закон силы
В обществе, где функции власти не обсуждаются, первостепенная функция права состоит в том, чтобы помогать поддерживать превосходство силы и иерархии, установленной на основе системы властных отношений,
и предоставлять этой системе почтение и святость, даруемые законом. Международное обычное право достигает эти цели различными путями.
Независимость государств - один из основополагающих принципов международного обычного права. Если суверенитет государств не ограничивается принципами международного обычного права, члены международного общества - суверенные государства ограждены от вмешательства в свои внутренние дела по какому-либо поводу. В принципе такие вопросы, как вооружение, доступ к сырьевым ресурсам и рынкам, миграция, принадлежат к упомянутой сфере, и именно благодаря их решению происходят изменения в международной структуре независимых государств. Из-за отсутствия верховного органа международной власти участие государства в международных конгрессах или конференциях полностью зависит от его собственной воли. Напротив, при отсутствии единомыслия требуется согласие всех государств по какому-либо решению, достигнутому на пленуме подобных международных собраний. Наконец, любое трехстороннее урегулирование спора на основе международного права или принципа справедливости зависит от согласия всех вовлеченных в спор государств.
В обществе, настолько динамичном, как международное, подобное положение дел возможно только в одной ситуации: когда государства желают достичь компромисса и добровольно соглашаются на уступки, которые, если следовать принципам справедливости и правосудия, ожидаются от них. Если государства отказываются поступать таким образом, то они должны либо оставлять все, как есть, либо разрешать применение имеющихся в распоряжении альтернативных моделей, т.е. посредством одностороннего давления, крайним выражением которого является война.
При построении международного обычного права на основе принципа суверенитета государства сохраняют за собой право свободного выбора между войной и миром. Действительно, при наличии в распоряжении государств таких принудительных средств, как война, международное обычное право позволяет государствам постепенно увеличивать давление друг на друга... Для войны, наделенной особым статусом и некими, хотя и нечетко определенными, правилами, в соответствии с которыми она должна проводиться, международный закон является не чем иным, как дальнейшим шагом. Если война заканчивается debellatio1 одного из противников, то проигравший теряет свою юридическую самостоятельность. Победитель может присоединить к себе территорию
побежденного государства, расценивая ее как territorium nullius1, или создать нового субъекта международного права на территории своего бывшего врага.
Если побежденное государство сохраняет за собой юридическую самостоятельность, то в этом случае обычный путь для завершения войны - подписание мирного договора. Если мирный договор не подписан, победитель может воспользоваться ситуацией для увеличения своей военной мощи и дальнейшего продолжения войны вплоть до debellatio или для того, чтобы неограниченное время оккупировать территорию врага. Подобные усилия могут быть сохранены, если побежденного удается склонить к принятию ограниченных форм контроля, которые служили бы целям поддержания превосходства победителя. В этом случае соглашение основывается только на явной силе. Подпись побежденного и консенсусный характер обязательств наделяют мирный договор силой закона. Как в любой сложившейся системе национального права, добровольное согласие партнеров при подписании договоров есть условие законности, так и в международном праве реальная физическая угроза или принуждение полномочных представителей, ответственных за подписание или ратификацию договора, делают договор недействительным.
Мирные договоры не ограничиваются решениями проблем между бывшими противниками, особенно в случае подписания многосторонних мирных договоров, когда баланс сил, обусловленный ходом предшествующей войны, строится на консенсусной основе. Другой вид политических договоров, например договоры о заключении союзов, поручительстве и нейтралитете, может юридически оформить основные стратегии внешней политики, которые выбираются главными силами.
Но это не единственная причина для заключения подобных соглашений между правительствами в рамки формальных договоров. Государственные деятели осознают, что, как правило, они могут ожидать соблюдения таких соглашений, только при условии, что содержание договора учитывает насущные интересы всех его участников. По мысли Бисмарка, участники договоров должны верить друг другу в том, что, когда возникнет необходимость, вопрос будет правильно оценен и решен другой стороной.
Каким образом подобное согласие закрепляется в юридической форме? Даже если правительства не были незаконным насильственным путем привлечены к подписанию "клочка бумаги", политически важным является то обстоятельство, отказывается ли государство официально
от торжественно взятых на себя обязательств. В общественном мнении зачастую выигрывает тот участник договора, который полагался на обещание, данное нарушителем договора. И наоборот, правительство, прервавшее действие договора, занимает оборонительную позицию как в своей стране, так и по отношению ко всему миру.
Для того чтобы избежать этих неприятностей или смягчить их, международное право предлагает ряд механизмов. На уровне самостоятельной интерпретации принципов международного права каждым суверенным государством, все принципы самосохранения, самообороны и clausula rebus sic stantibus1 являются любимыми уловками государств в политических играх.
Существует глубокое законное убеждение в том, что договор не охватывает те ситуации, о которых во время его заключения не упомянул ни один из участников. Так, в странах, где деньги теряют свою ценность, национальный суд справедливо считает, что инфляция изменяет суть контрактов и нельзя заставить выполнять этот контракт только ради того, чтобы его участник получил ворох обесцененной бумаги. Однако это все различия между ситуацией, когда независимый суд рассматривает заявления заинтересованных сторон с тем, чтобы объявить договор недействительным или изменить его в соответствии с новыми условиями и позициями международного обычного права. В отсутствие согласия каждое государство принимает решение исходя из собственных интересов. Таким образом, утверждение противостоит утверждению, а в результате возникает вопрос для общественности внутри страны и за рубежом о том, признавать ли различные частные односторонние действия в качестве нарушения договора или их можно считать справедливыми? Меры, предпринятые Россией в 1871 г. и касающиеся пунктов о Черном море договора 1856 г.; меры, осуществленные Австро-Венгрией в 1908 г., относительно присоединения Боснии-Герцеговины, денонсация Локарнского соглашения и Пакта о ненападении с Польшей "третьим рейхом" относятся к этой категории.
Другая сфера, в которой международное право применялось как чистый закон силы, - империалистическая и колониальная экспансия западных народов. Если территории, на которые обращались алчные взгляды, были заселены племенами, не попадающими в поле зрения международного права, то эти земли рассматривались как territorium nullius. Например, королева Элизабет в 1578 г. предоставила сэру Гемфри Гилберту право на "заселение и владение по его выбору всеми отдаленными и варварскими землями, которые еще не находятся во владении
какого-либо христианского принца". Даже в тех случаях, когда статус неевропейских племен или наций был признан международным правом, договоры о передаче прав приводили к подобному результату. Если местные вожди и князья не желали уходить со своей территории, война, завоевание и следовавшие за ними уступки достигали этого результата.
В ситуации, когда применение силовых средств считалось излишним, господство достигалось "мирным" путем на основе прямого согласия тех, у кого были соответствующие полномочия. При международном и колониальном протекторатах на этих землях использовались удобные правовые модели. В других случаях формально уважался суверенитет государств, например африканских, азиатских. Однако судьба этих государств решалась, когда их правители подписывали договоры, по которым третьи государства соглашались принять часть страны типа Эфиопии или Персии в сферу своего исключительного влияния.
Международное обычное право не только применялось для поддержания господства с помощью силы и реализации практически любой международной стратегии и тактики международной политики. Оно помогает сохранять на ключевых позициях в международном сообществе крупнейшие суверенные государства. При этом существующие субъекты международного права оставляют за собой право решать, кому, какому государству предоставлять статус независимого субъекта. Кроме того, предпринимались практические попытки сделать сами суверенные государства субъектами международного права. Однако названные дополнительные функции вряд ли сильно меняют основное поле деятельности международного обычного права как легальной системы, которая широко используется крупнейшими мировыми державами.
В той степени, в какой международное обычное право есть право применения силы, оно лишь выполняет функции экстремального общественного закона... не ограничивая серьезно свободу действия своих субъектов. Представленное выше описание международного закона силы можно считать вполне корректным анализом функций, которые международное право выполняло в "старые дурные дни" до 1914 г. Однако такие ли функции выполняло международное право в "новые смелые времена" периодов после 1919 и 1945 гг. Адекватный ответ на этот вопрос может быть получен только в контексте анализа систем политической власти.
Международный закон взаимодействия
Пока мировое сообщество объединено в систему политической власти, международное право призвано служить его целям. Однако международное право является не только законом применения силы,
но и законом, основанным на взаимодействии, и даже может способствовать появлению закона, основанного на согласованности действий.
В правилах, основу которых составляет принцип дипломатической неприкосновенности, очевидно влияние закона взаимодействия. Когда международное право находилось в стадии становления, государства могли по-своему трактовать право неприкосновенности, данное представителям иностранных государств: либо понимать его достаточно ограниченно, либо толковать его с либеральных позиций. Если доминировали соображения собственного суверенитета, права государства выдвигаются на первые позиции и ничто не мешает ему следовать этому курсу. Однако в таком случае государство не может ожидать более лучшего обращения со своими посланниками за границей, чем то, которое оно оказывает представителям других государств.
В действительности, государства никогда не поступают так недальновидно. Таким образом, на основе бесчисленных взаимных соглашений появились нормы международного права, касающиеся дипломатической неприкосновенности. Принципы взаимодействия автоматически обеспечили силу и признание этих норм...
Рассматривали ли руководители Советского Союза международную мораль только в качестве буржуазной монополии? Гарри Хопкинс отмечал, что Сталин в своей беседе с ним летом 1941 г. говорил о необходимом существовании минимальных моральных норм в отношениях между нациями, без которых нации просто не смогли бы сосуществовать. Он утверждал, что "нынешние лидеры Германии не имеют представления о подобных минимальных нормах и поэтому представляют собой антиобщественные силы в существующем мире". "Немцы - это люди, - говорил Сталин, - которые без зазрения совести подпишут договор сегодня, нарушат его завтра, а послезавтра подпишут новый договор. Нации должны выполнять обязательства, взятые на себя в договоре, в противном случае международное общество не сможет существовать".
На Парижской мирной конференции в 1946 г. Молотов в своей речи повторил слова Сталина: "Два диаметрально противоположных метода существуют в международной жизни. Первый из них, хорошо известный каждому с давних времен, - это метод насилия и власти, для которого пригодны все виды принуждения. Другой метод, правда недостаточно распространенный, - метод демократического сотрудничества - основан на признании принципов равноправия и законных интересов всех государств, больших и малых. Мы не сомневаемся, что, несмотря на все возражения, метод демократического сотрудничества между странами в конце концов возьмет верх".
Можно ли, основываясь на этих заявлениях, обвинить Сталина и Молотова в "радикальных суждениях" или они оставались верны принципам ленинизма и поэтому здесь следует учитывать телеграфные сообщения, которыми в 1919 г. обменялись Ленин и Бела Кун. Ленин предупреждал Бела Куна о том, что в настоящий момент нельзя доверять силам Антанты. В ответной телеграмме Бела Кун согласился с мнением Ленина и добавил: "Я горжусь быть одним из ваших лучших учеников, но по одному вопросу я все-таки превосхожу Вас, по так называемому вопросу mala fides..."1
Универсальность международной морали
Большинство этических систем имеют своим источником религиозное начало и являются продуктом постепенной рационализации религиозных ценностей. Процесс секуляризации обусловил определенную автономию или полную независимость этических систем от своих религиозных источников. Препятствуют разные истоки моральных норм универсальности норм международной морали? Подразумевают ли государственные деятели Запада, России и Востока разные вещи, когда говорят о справедливости, равенстве, честности и дружбе в отношениях между государствами?
Изучение с этой точки зрения мировых религий и сферы международных отношений обнаружило фундаментальные различия между ними. Даже заповеди Христа дают возможность для разнообразных интерпретаций, начиная с доктрины, в соответствии с которой кесарю воздается кесарево, и заканчивая теорией непротивления любой форме насилия. Классическая оппозиция ислама настаивает на том, что между христианами и мусульманами может существовать только перемирие, но не мир. Буддийские принципы утверждают, что вся мирская деятельность в лучшем случае есть лишь неуместная иллюзия, а по сути несет собой зло; буддизм говорил о достижении совершенства путем несовершения поступков и медитативного размышления.
Однако эти принципиальные различия сказываются на международной морали в гораздо меньшей степени, чем можно было ожидать. Конкурируя с распространением политического и экономического влияния европейского общества, религиозные и этические принципы христианства распространялись подобно тому, как право европейских народов внедрялось в систему универсального международного права. В этом процессе первоначальный христианский источник международной морали
отошел на второй план и система международной европейской морали преобразовалась в систему моральных норм, общую для всех цивилизованных государств.
Место морали в международном обществе
Функции международной морали, так же как и функции международного права, могут быть адекватно интерпретированы только в контексте изучения международного сообщества. Было отмечено, что международное право подчинено политической власти и функционирует более эффективно в отсутствие международной политической борьбы. В качестве требующей проверки рабочей гипотезы выдвигается следующее: международная мораль, похоже, играет второстепенную роль.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 31 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |