значения этого свойства, генерализация по отношению (например, по прерывистости
звука) распространяется сразу на все значения разных свойств соответствующих
объектов (звуков), стоящих в данных отношениях (прерывистости). Обобщение по
свойству всегда совершается как бы в одном измерении, обобщение по отношению -
многомерно: оно всегда совершается сразу в нескольких измерениях, распространяется
на области, состоящие из значений разных свойств. В частности, генерализованное
отношение по прерывистости звука переносится на звуки любой громкости, тембра и
т.п.; оно, следовательно, шире генерализации по какому-либо свойству звука (напри-
мер, его громкости); однако ничего <формального> в формалистическом смысле
прерывистость звука, его ритма в себе не заключает. Это такое же явление, как сам
звук или любое из его свойств.
'^Для ясности нелишним будет пояснить термин <объект>. Объектом познания, мышления в целом
является объективная действительность. Различные науки изучают различные формы, стороны ее;
абстрактные понятия, объективированые в слове, имеют их своим объектом: формы, стороны, свойства
бытия - объекта мысли в процессе абстрактного познания, в свою очередь, выступают как относительно
самостоятельные объекты мысли.
' ^Отсюда представление о формальной истине, о двух истинах - формальной и материальной. На самом
деле, так называемая формальная истинность - это предварительное условие, минимум истины, которая
всегда содержательна,
'"См.: Павловские среды. Т. III. С. 137-138, 152-153, 284-285, 325-326, 392.
Нечто аналогичное есть и в сфере понятийного (второсигнального) обобщения. И
здесь - в силу указанных выше оснований - обобщение по отношению предметов
мысли шире, чем обобщение по любому из их свойств; оно может заключать в себе
обобщение по ряду параметров, охватывая разные значения всех их свойств. В ка-
честве формальногопо преимуществу выступает именно знание, основанное на
генерализации отношений. Формальная система, основанная на генерализации
отношений между теми или иными объектами, абстрагируется от всех свойств объек-
тов, не включает их в эксплицитной форме в свой состав. Однако в такой дедуктив-
ной системе объекты - члены этих генерализованных отношений - не выпадают
вовсе, они представлены в ней посредством неопределенных терминов в виде пере-
менных. Пока не место этих переменных в качестве их значений не подставлены оп-
ределенные объекты, ни одно из звеньев такой дедуктивной системы не представляет
собой суждений, положений, о которых можно сказать, что они истинны или неис-
тинны"^. Это лишь так называемые пропозициональные функции, которые становятся
суждениями, истинными или ложными положениями, вообще приобретают <смысл>,
т.е. мыслительное содержание, только тогда, когда они относятся к определенным
объектам. На место неопределенных терминов, фигурирующих в качестве членов
генерализированных отношений дедуктивной системы, можно подставить разные
объекты, но нельзя не подставить никаких. Формальная дедуктивная система -
это, следовательно, еще вообще не знание, а только остов знания.
Форма всегда предполагает то или иное содержание. Для того чтобы уяснить себе
различие между логикой, имеющей дело с содержательной формой мысли, и логикой
формальной, стоит сравнить, например, понятие импликации в аристотелевской
логике, которая не была формальной логикой в том смысле, какой этот термин
приобрел после Канта, с понятием импликации в современной символической логике. В
аристотелевской силлогистике отношение импликации или следования (X:> Y) (если
суждения P\1 и P\2 истинны, то истинно и суждение P\3), т.е. соотношение истинности
двух или нескольких суждений, основывается на взаимосвязи их содержания. Иначе
обстоит дело в современной символической логике. Так, например, Гильберт и
Аккерман вводят соотношение X:> Y (<если X, то Y>), но тут же они поясняют:
<Соотношение "если X, то Y" не следует понимать как выражение для отношения
основания и следствия>. Напротив, высказывание <X:> Y> истинно всегда уже в том
случае, когда X есть ложное или же Y - истинное высказывание. Так, например,
следующие высказывания следует считать истинными:
<Если дважды два равно 4, то снег бел>.
<Если дважды два равно 5, то снег бел>.
<Если дважды два равно 5, то снег черен>.
Ложным же было бы высказывание: <если дважды два равно 4, то снег черен>^.
Отношение X:> Y означает здесь высказывание, которое ложно в том, и только в
том, случае, когда X истинно, а Y ложно^.
'^Отсюда утверждение Б. Рассела, что математика есть наука, в которой мы не знаем ни того, о чем
мы говорим, ни того, истинно ли то. что мы утверждаем.
'^Гильберт Д., Аккерман В. Основы теоретической логики. М" 1947. С. 20-21.
' ^Отношение суждений по истинности в аристотелевской логике основывается на связи и зависимостях
предметного содержания этих суждений и является производным от него: формализированная же
математическая логика рассматривает характеристики суждений по истинности в абстракции от взаимосвязи
и зависимости их предметного содержания. Взятые вне зависимости от него характеристики <вы-
сказываний> - <истинное, неистинное> - превращаются просто в два значения неких переменных; эти
значения с успехом могут быть обозначены, как, скажем, 0 и 1; по отношению к ним могут быть
установлены некие правила счисления; формализируя таким образом логику, утрачивают то, что,
собственно, специфично для нее. Рассел то считал свою логику частью математики, то математику частью
логики. На самом деле ни одно, ни другое не точно; формализированная математическая логика - это не
логика и не математика, а совокупность пропозициональных функций, которые могут быть превращены в
предмет логики или математики при соответствующей интерпретации этой формальной системы, т.е.
подстановке под нее соответствующих значений.
Сформулированное таким образом отношение импликации легко представить
формалистически - как вовсе независимое от содержательного отношения суждений,
которые в него входят. На самом деле импликация в современных аксиоматизи-
рованных системах логики представляет собой генерализацию отношений, заклю-
ченных в обычной аристотелевской импликации - как отношений основания и
следствия. (Общим для отношения X:> Y в понимании, например, Гильберта и для
отношения основания и следствия является то, что как в одном, так и в другом случае
при истинности X истинным должно быть и Y). В результате генерализации понятие
импликации и абстрагируется от ряда первоначальных его свойств.
Такой аксиоматический анализ понятия импликации, как и других понятий логики,
правомерен и важен. Неверен не он, а формалистическое толкование его результатов,
согласно которому понятие импликации, корни которого - в содержательных отно-
шениях суждений, связанных с отношениями основания и следствия, вовсе отрывается
от всякого содержания.
В формальной дедуктивной системе из одного положения следует другое, и это
следование остается всегда истинным независимо от <материальной> истинности
исходных посылок. Рассуждение одной и той же формы (например, категорический или
гипотетический силлогизм) применимо к разным объектам и не зависит от их частных
особенностей. В этом смысле рассуждение всегда формально; его форма имеет
обобщенный характер по отношению к содержанию. Правила дедуцирования сохра-
няют свою силу и при истинных и при неистинных посылках, но если заменить
истинные и неистинные суждения, служащие посылками и заключением, <пропо-
зициональными> функциями, не являющимися ни истинными и ни ложными, - как это
делает математическая логика, - то и дедуктивный алгоритм может представляться
не истинным и не неистинным, а чисто условным, конвенциональным, будто бы
совершенно произвольно устанавливаемым'^. Между тем на самом деле он есть
результат абстракции и генерализации содержательных отношений определенной
области объектов, которая затем выступает как одна из интерпретаций извлеченной
из нее формальной системы.
Всякая формальная дедуктивная система (например, геометрия, формализиро-
ванная посредством аксиоматического метода Гильберта) извлекается путем абстрак-
ции из определенной системы <идеализированных> объектов, отношения которых она
генерализирует. В отношении этой системы объектов к этой дедуктивной системе нет
ничего <конвенционального>. Она выражает отношения, которые необходимо сущест-
вуют между данными объектами. Возможность других интерпретаций той же форма-
лизированной системы геометрических положений является результатом генера-
лизации этих отношений. Под неопределенные термины этих отношений в дедук-
тивной системе можно, в силу широты генерализации по отношениям, подставить
разные объекты, однако, никак не вообще любые, безразлично какие, а только те,
которые удовлетворяют исходным отношениям данной дедуктивной системы; для
переноса той же дедуктивной системы на другие объекты (для другой их
интерпретации) необходимо установить, что к новым объектам применимы те
отношения, из которых исходит дедуктивная система. Ни в какой интерпретации
дедуктивная система не конвенциональна, она всегда имеет реальную фактическую
основу во взаимоотношении соответствующих объектов; при всей своей формаль-
ности, основывающейся на обобщении отношений между ними, дедуктивная система
не независима от них. Это относится и к самим правилам дедуцирования. Они осно-
вываются на таких свойствах отношений, как рефлексивность (а = а), симметричность
' ^Конвенционализм, таким образом, - естественное следствие формализма, который, в свою очередь,
является логическим выражением обособления - в плане гносеологическом - мысли от бытия. Вырастает
он, как мы видим, из неправильного истолкования дедуктивного знания, основывающегося на обобщении
отношений.
(a = b < b = а), транзитивность (a = b, b = c < a = c) и т.п. Дедуктивное построение
знания о какой-либо совокупности объектов мысли возможно во всех тех, и только тех
случаях, когда отношения, существующие между ними, обладают свойствами такого
рода. Значит, и правила дедуцирования, самый логический аппарат рассуждения в сво-
ей предельной обобщенности, максимально независимый от частных свойств объектов,
к которым он применяется, не независим вовсе от этих последних. Вся аристоте-
левская логика, в центре которой стоят отношения импликации, <включения>, по-
строена путем генерализации отношений включения, существующих между индивидом
и видом, видом и родом. Это логика классифицирующего естествознания. Она извле-
чена из соотношений организмов и применима к тем объектам, соотношения которых,
будучи аналогичны отношениям включения индивида в вид и вида в род, обладают
теми же формальными свойствами. Подобно этому, полная индукция, являющаяся,
как мы видели, необходимым и доказательным рассуждением, идущим от частного к
общему, применима только к тем и ко всем тем объектам мысли, совокупность
которых - как совокупность множества чисел - образуется посредством многократного
повторения одной и той же операции (в отношении чисел через прибавление к п
единицы) или в которой каждый последующий член находится в таком же
функциональном отношении к своему предшествующему, как этот последний к своему
предшествующему. Каждый объект такой совокупности (класса объектов) может
быть определен, исходя из свойств первого ее члена, через функциональное
отношение последующего к предыдущему. Полная индукция - это определение таких
объектов, обращенное в правило умозаключения о них. Таким образом и правила
дедуктивного умозаключения находятся в зависимости от некоторых, хотя и
предельно обобщенных свойств и отношений между объектами.
Итак, возможность посредством доказательного, необходимого рассуждения прихо-
дить к новым выводам основывается на том, что в ходе такого рассуждения мыш-
ление в понятиях оперирует над <идеализированными> посредством абстракции объек-
тами этих понятий. Установление новых свойств и отношений между объектами
мышления непрерывно вводит в рассуждение все новые частные посылки; умо-
заключение от общего к частному в нем непрерывно переходит в умозаключение от
частного к общему и наоборот. Таков, по сути дела, кратко наш ответ на логический
аспект поставленного выше основного вопроса. Показывая зависимость мышления от
объектов мысли, этот ответ дает исходную предпосылку для ответа и на второй,
гносеологический ее аспект - на вопрос о возможности теоретического
познания действительности, т.е. о возможности, оперируя в ходе доказа-
тельного рассуждения мыслями, приходить к познанию вещей. Ответ на этот
вопрос заключается, грубо говоря, в том, что теоретическое мышление отличается от
эмпирического познания лишь глубиной анализа; теоретическое мышление познает
вещи и явления действительности в принципе так же, как и эмпирическое знание. На
известном уровне анализа эмпирическое знание закономерно переходит в теорети-
ческое. Всякое теоретическое познание начинается с анализа эмпирических данных и
приходит к их восстановлению в проанализированном виде, к их объяснению. Вопрос о
том, в силу чего результат теоретических заключений сходится с эмпирическими
данными в своем деловом, немистифицированном выражении является вопросом о том,
каким образом при восхождении от абстрактного к конкретному мысленно
восстанавливается та конкретность действительности, из которой исходил анализ,
приведший к ее абстрактным определениям. Так преобразуется для нас основной
вопрос теории научного познания, ответ на который в самой общей и грубой форме
состоит в том, что оба эти процесса от непроанализированной конкретности
действительности к абстрактной мысли и от нее обратно к конкретному представляют
собой движение по одному и тому же пути, но в обратном направлении: естественно
поэтому, что конечная точка движения мысли в целом в принципе совпадает с его
исходной точкой или фактически - асимптотически бесконечно приближается к ней.
Проведенный выше анализ мышления, в частности, мышления абстрактного, сам
остается абстрактным, пока мышление рассматривается, как это делалось нами до сих
пор, в абстракции от языка. Мышление в собственном смысле слова без
языка невозможно. Абстрактное мышление это языковое, словесное
мышление. Надо, значит, включить в наш анализ мышления и это звено. Только с его
включением мышление выступает в своей подлинной природе - как общест-
венно обусловленная познавательная деятельность человека. Человеческое позна-
ние есть историческая категория. Оно не сводимо к моментальному акту, в
котором знание возникает., чтобы тут же угаснуть. Познание в собственном смысле
слова предполагает преемственность приобретаемых познаний и, значит, возможность
их фиксации, осуществляемой посредством слова.
Язык, слово- необходимое условие возникновения и существования мыш-
ления в собственном, специфическом смысле. Лишь с появлением слова, позволяю-
щего отвлечь от вещи то или иное свойство и объективизировать представление или
понятие о нем в слове, благодаря такой фиксации продукта анализа, впервые появ-
ляются абстрагируемые от вещей идеальные объекты мышления как <теоре-
тической> деятельности и вместе с ними и эта последняя. Применение анализа,
синтеза, обобщения к этим <объектам>, которые сами являются продуктами анализа,
синтеза, обобщения, позволяет затем выйти за пределы исходного чувственного
содержания в сферу абстрактного мышления и раскрыть стороны и свойства бытия,
недоступные непосредственно чувственному восприятию. Будучи условием возник-
новения мышления, язык, слово - это вместе с тем необходимая материальная
оболочка мысли, ее непосредственная действительность для других и для нас самих.
Вопрос о соотношении мышления и языка, мышления и речи принадлежит к числу
наиболее сложных и дискуссионных. Трудность решения этого вопроса связана в
значительной мере с неоднозначностью его постановки. При постановке этой
проблемы иногда имеется в виду мышление как процесс, как деятельность, иногда -
мысль, ее продукт; в одних случаях по преимуществу язык, в других - речь. Соот-
ношение языка или речи и мышления берется то в функциональном, то в гене-
тическом плане; в первом случае имеются ввиду способы функционирования уже
сформировавшегося мышления и роль, которую при этом играет язык и речь, во
втором - вопрос заключается в том, являются ли язык и речь необходимыми
условиями возникновения мышления в ходе исторического развития мышления
человечества или в ходе индивидуального развития ребенка. Понятно, что, если
принимается во внимание главным образом одна из сторон проблемы, а выводы
относятся затем ко всей проблеме в целом без дифференциации различных ее аспек-
тов, то уже в силу этого решение неизбежно оказывается неоднозначным. Разнобой
увеличивается еще и различием теоретических позиций, с которых к этой проблеме
подходят'^.
Чтобы однозначно решить вопрос о соотношении мышления и языка, надо прежде
всего правильно соотнести язык и речь.
Различие языка и речи было, как известно, введено в языкознание еще Ф. де Сос-
сюром. Он различал la langue и ie langage"^ Мы не можем принять в общей концепции
' ^Продемонстрировать этот разнобой может, например, <Symposium>, посвященный речи и мышлению,
в котором приняли участие выдающиеся зарубежные ученые, занимающиеся этими проблемами. В своем
заключении организатор этого <Симпозиума> Ревеш вынужден был констатировать, что никаких общих
итогов подвести нельзя, приходится лишь констатировать полнейший разнобой мнений по вопросу о языке и
мышлении. (CM.: Acta Psychologica. Amsterdam, 1954. Vol. X. N 1-2).
"^Saussure F. de. Cows de linguistique gen^rale. P., 1922. (русск, пер.: Соссюр Ф. де. Курс общей
лингвистики. М.: Соцэкгиз, 1933; см., особенно: гл. Ill "Объект лингвистики", гл. IV "Лингвистика языка и
лингвистика речи"). О языке и речи см. также: Gardiner А.Н. The theory of speech and language. Oxford, 1932
(2-d ed. - Oxford, 1951).
Соссюра того, что и речь и язык рассматривались им, в конечном счете, как
психологические образования - с той лишь разницей, что язык относился к социальной
психологии, а речь - к индивидуальной. Неприемлемы и основания, по которым Сос-
сюр различал язык и речь, поскольку они строились на противопоставлении общест-
венного и индивидуального'^. Но самое различение языка и речи вопреки выска-
зывавшимся в последнее время взглядам должно быть сохранено. Вопрос заключается
лишь в том, как, по каким линиям их следует разграничивать. Различая речь и язык,
надо вместе с тем и соотнести их. Лишь взяв язык и речь в их единстве, можно
правильно понять их отношение к мышлению.
Прежде всего, никак не приходится изымать из речи и относить к языку все языко-
вые образования, оставляя за речью лишь деятельность как таковую, лишенную
всякого языкового содержания. Язык - это определенный, общественно отрабо-
танный, национальный по своему характеру словарный состав и сложившийся у дан-
ного народа грамматический строй, выражающийся в определенных правилах (законо-
мерностях) соотнесения слов в предложениях. Сами же конкретные предложения,
которые в бесконечном числе высказываются людьми - устно и письменно, - отно-
сятся не к языку, а к речи: они образуют языковые явления, в которых реально
только и существует язык. Речь есть языковое явление, которое только для
языковеда выступает как <языковый материал> (Щерба); язык - словарное слово,
совокупность грамматических правил - это языковедческие категории. Из
языковых явлений языковед извлекает составляющие данный язык словарный состав
и грамматику. Ни один язык не есть совокупность всего сказанного и написанного на
данном языке. Отождествлять язык - предмет языкознания - с совокупностью всего
сказанного и написанного на данном языке значило бы отнести к языкознанию все
содержание литературы и науки, растворить в языкознании содержание всех наук.
Грамматика как часть языкознания изучает закономерности сочетания
слов, но она не охватывает все возможные и реально встречающиеся зако-
номерные сочетания слов' ^. Все, что высказывается людьми - устно
или письменно - все бесконечное многообразие возникающих в процессе высказывания
предложений, по своему содержанию относящихся к любым областям жизни и зна-
ния, - это произведение речи, речевой деятельности людей. Речь - это
использование средств языка индивидом сообразно с задачами, которые перед ним
стоят, и условиями, в которых эти задачи возникают. Речь - это и речевая
деятельность и речевые образования (текст). Язык же- это та совокупность
средств, которые речь при этом использует. Это различие языка и речи еще целиком
лежит в языковедческом плане. Его никак нельзя смешивать, как это сплошь и рядом
делается, с соотношением языковедческого и психологического подхода к языку-речи.
Психологический аспект имеется только у речи. Психологический
подход к языку как таковому не применим; это в корне ошибочный психологизм, т.е.
неправомерная психологизация языковедческих явлений.
Психологически проблема речи это прежде всего проблема общения посредством
языка (и проблема мышления при овладении речью и использовании ее). Психо-
логическое изучение развития речи раскрывает, как в процессе общения и обучения
ребенок овладевает языком. Когда исследование сводится к инвентаризации грам-
матических форм, которые на каждом этапе могут быть зарегистрированы у ребенка,
В советской литературе вопрос о взаимоотношении языка и речи получил оригинальное и интересное
освещение в работах акад. Л.В. Щербы. (Щерба Л.В. О трояком аспекте языковых явлений и об
эксперименте в языкознании // Изв. АН СССР, Отд. обществ, наук. 1931. № 1; и др. работы. См. также:
Смирницкий AM. Объективность существования языка. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1954.
"^Формулировки Соссюра по этому вопросу, впрочем, не однозначны. Так, на с. 38 (Курс общей
лингвистики.) Соссюр пишет: "Разделяя язык и речь, мы тем самым отделяем: 1) социальное от
индивидуального...". Наряду с этим, на с. 34 мы находим правильное положение: "У речевой деятельности
есть и индивидуальная и социальная сторона, причем нельзя понять одну без другой".
' '"Это различение было проведено в выполненной у нас неопубликованной диссертации Ф.А. Сохина.
языковедческий подход применяется к самому формированию речи (в частности, ее
грамматического строя) у ребенка'^. Однако при таком языковедческом подходе
происходит лишь поэтапная инвентаризация языковых средств; самый процесс фор-
мирования речи как таковой при этом неизбежно выпадает. Изучение собственно
формирования речи у ребенка требует психологического подхода, психологического
исследования и заключается в раскрытии того, как в процессе общения (и обучения)
ребенок осваивает родной язык, овладевает лексическими и грамматическими
обобщениями, которые в нем заключены, и научается осуществлять обобщения,
создавая из языкового материала соответствующие речевые <произведения>,
Различая, таким образом, язык и речь' ^, можно теперь поставить вопрос о
соотношении мышления как с языком, так и с речью' ^.
Первым, естественно, встает вопрос о мышлении и языке. Язык, созданный
народом и преднаходимый каждым к нему принадлежащим индивидом в качестве
некоей общественно-отработанной и от него независимой <объективной реальности>,
является необходимой языковой (в широком смысле слова) базой мышления. Без нее
отвлеченное мышление вовсе невозможно. У человека со сформировавшимся речевым
мышлением фактически всякое мышление происходит на языковой базе. В самом
процессе своего становления, даже еще до того, как оно породило и оформило
определенные мысли, мышление совершается на основе грамматической схемы
предложения как высказывания чего-то о чем-то' ^. Самые же мысли, форми-
^См.: Гвоздев А.Н. Формирование у ребенка грамматического строя русского языка. М., 1949.
T Различая язык и речь, надо и слово рассматривать в двояком качестве - как единицу языка и единицу
речи. Как единица речи слово имеет в зависимости от условий его употребления, от контекста изменяю-
щееся значение. Как единица языка слово имеет относительно устойчивое - <словарное> значение или ряд
друг с другом связанных значений. См.: Ахманова О.С. К вопросу о слове в языке и речи // Докл. и
сообщения филолог, фак-та МГУ. 1948. Вып. 5.
'^ Это различение языка и речи необходимо учитывать и при решении вопроса о соотношении
логики и грамматики. Пользуясь любым языком, человек может адекватно выразить
логический строй мысли. Но то, что в одном языке непосредственно зафиксировано в грамматических
категориях, в грамматическом строе языка, в других языках выражается при помощи лексических средств.
Это выражение логических соотношений при помощи лексических средств представляет собой операцию,
совершающуюся в речи при помощи речевых произведений. Спор между теми, кто утверждает, что
существует полная эквивалентность логики и грамматики в любом языке, и теми, кто такую всеобщую
эквивалентность отрицает, нередко обусловлен неоднозначной постановкой вопроса, неясностью в вопросе
о соотношении языка и речи. Можно, вообще говоря, согласиться с Серрюсом (Serrus Ch.) Le parallelisme
logico-grammatical. P. 1933) в том, что логические категории мысли не совпадают с грамматическими
категориями языка (с. IX и ряд последующих). Из этого, однако, не следует, что для речи (le langage)
соотношение мыслей остается чем-то внешним, поскольку - это <комбинирование слов и их отношений по
правилам игры> (с. 185 той же книги), не имеющее ничего общего с логикой выражаемых речью мыслей.
Против этого правильно возражают Д.П. Горский и Н.Г. Комлев. (К вопросу о соотношении логики и
грамматики // Вопр. философии. 1953. № 6). Однако, рассматривая этот вопрос, они в своей статье
оперируют не только грамматическими, но и лексическими категориями и имеют, по существу, дело не с
языком как таковым, а с речью. Однако из того. что посредством языка в речи можно выразить логические
соотношения мыслей, никак не следует, что <система грамматических категорий полностью соответствует
системе логических категорий>, как утверждается в той же статье (с. 68). Так, неадекватное понимание
соотношения языка и речи делает невозможным не только решение, но и надлежащую постановку любого
вопроса, связанного с соотношениями языка, речи и мышления.
Средствами языка можно в речи выразить все логические соотношения, но из этого никак не следует
непосредственное соответствие или совпадение логического строя мысли с грамматическим строем языка
как такового. С другой стороны, несмотря на это несовпадение, средствами разных языков в принципе
можно в речи выразить отношения, фиксируемые логикой, и тем не менее соотношение логики и
грамматики, логического строя мысли и грамматического строя языка для различных языков разное. В
грамматическом строе разных языков как таковом непосредственно фиксировано разное логическое
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |