Им так нравилось наблюдать за мной, они были
так взбудоражены тем, что я делал, что впоследствии
мне часто приходилось просить их отойти
куда-нибудь в сторону - так сильно они хотели
видеть каждое движение моей кисти.
Я остался очень доволен своей утренней работой
и вернулся назад весьма голодным и вполне
готовым приступить к вкусному обеду, который
приготовила для меня Полли. После обеда солнце
находилось не там, где было необходимо для
моей картины, но я решил сделать наброски
переднего плана и приготовиться к работе, предстоявшей
следующим утром.
Я был полностью поглощён этим, когда вдруг
неожиданно услышал звуки музыки, если это
можно было назвать музыкой. Это были очень
необычные звуки. Сначала я не мог понять, откуда
они доносятся. Было очевидно, что звуки
издавались не духовым инструментом; я также
был уверен, что это не были гармоника или аккордеон.
Звуки продолжались на протяжении
минуты или двух, а потом внезапно прекратились,
для того чтобы зазвучать ещё громче через
несколько секунд. Временами я узнавал некоторые
отрывки какой-то мелодии, а потом следовали
лишь отдельные ноты. Может быть, это был
ребёнок, просто бренчавший на фисгармонии? Но
нет, это совсем не походило на игру на инструменте
этого типа. Это были раздражающие, тревожные
звуки, они продолжались так долго, что
начали мне надоедать. Я начал нервно притопывать
ногами, когда после короткого перерыва услышал,
что они вновь зазвучали. Казалось, что
звуки раздаются из-за стены дома, около которой
я сидел. Так продолжалось время от времени
на протяжении всего дня.
Наконец через какое-то время я начал различать
аккорды, которые кто-то пытался сыграть.
Я узнал пару фрагментов старой песни французских
республиканцев, <Марсельезы>. И вдруг я
почти испугался, услышав то, что зазвучало потом,
- это была мелодия, знакомая мне с раннего
детства. <Дом, милый дом> - это была любимая
мелодия моей мамы. Слыша её, я всегда думал
о ней. Множество раз она напевала мне эту мелодию,
чтобы я уснул. Когда мне было пять лет, я заболел
скарлатиной, и мама ухаживала за мной. И
когда мне становилось плохо, и я капризничал,
она, моя красивая, светловолосая мама, пела её
мне. Даже сидя перед мольбертом, я видел её перед
собой. Она сидела у изножья кровати, солнечный
свет струился на неё через наполовину затемнённое
окно, и это делало её в моём мальчишеском воображении
похожей на ангела. И я всё ещё слышал
её голос и ту нежную песню, которую она напевала
мне: <Дом, милый дом, нет места лучше дома>.
Особенно я запомнил одну ночь, когда она склонилась
на колени около моей кровати и молилась
о том, чтобы она могла встретиться со своим
мальчиком в сияющем городе, в небесном доме,
который был самым лучшим и самым светлым домом.
<Интересно, что бы она подумала обо мне
сегодняшнем, - подумал я, - и увидит ли она меня
там когда-нибудь>. Я очень сильно в этом сомневался.
Мне казалось, что сейчас я был очень-очень
далеко от дома, небесного дома.
Вскоре после моей болезни мама умерла, и
я знал, что она ушла жить в тот прекрасный Дом,
о котором так часто беседовала со мной. Я
остался здесь, а моя тётя, которая меня воспитывала,
не заботилась о подобных вещах. Я
научился смотреть на мир и жизнь с её мирской
точки зрения и забывал искать прежде всего
Царства Божьего. О, если бы только моя мама
моя красивая, милая мама знала обо всём этом
Так думал я в тот день. И вдруг мне подумалось
о том, что, наверное, она знает, и при
мысли об этом я почувствовал себя очень
неуютно. Более чем когда-либо я захотел, чтобы
этот старый трескучий инструмент, что бы это
ни было, замолчал.
Но, несмотря на моё желание, необычные звуки
не умолкали, и снова и снова мне приходилось
слушать <Дом, милый дом>. И каждый раз меня
переполняли воспоминания, возвращая назад к
словам и мыслям, которые я считал забытыми. И
было что-то ещё - тихий слабый голос, звучащий
внутри меня, обвинявший меня в том, что я забыл
не так мою маму, как Бога моей мамы.
Я искренне желал выбрать для своей картины
другое место. Но работа продвигалась хорошо,
и я понимал, что перемена места будет большой
ошибкой. Я надеялся, что кто-то, мужчина,
женщина или ребёнок, кто издавал эти ужасные
звуки, завтра найдёт для себя другое занятие
и оставит меня в покое.
На следующий день мои желания были исполнены
- меня никто не беспокоил, и ничего особенного
не произошло в тот день, не считая того,
что работа над картиной продвигалась вперёд.
Затем были два пасмурных дня, во время которых
я рисовал в моей маленькой комнате и не
возвращался на место около стены сада.
На протяжении этих пасмурных дней я довольно
часто видел Дункана. Он приходил и садился
за моей спиной, когда я рисовал, и рассказывал
мне о штормах, кораблекрушениях и других ситуациях,
когда за людьми отправляли спасательную
шлюпку, и о том, как с её помощью удавалось
спасти жизнь многим людям.
- Вы видели её, сэр? Вам нужно пойти и взглянуть
на нашу шлюпку. Она лежит под навесом
там, внизу на берегу - хорошо обтёсанная и устойчивая
на воде маленькая лодочка, на которую
приятно взглянуть!
- Вы, наверное, сами были во многих штормах,
Дункан? - сказал я.
- Штормах, сэр? Я почти всё время живу в
них с тех пор, как родился. Много-много раз я
думал, что больше никогда не увижу землю. Я
не сильно-то об этом заботился, когда был молодым
парнем. Знаете, мои отец и мать умерли, и
если бы я пошёл ко дну, то не было бы никого,
кого бы могло это, как вы говорите, огорчить.
Но теперь всё не так, сэр, вы же видите.
- Да, - сказал я, - теперь есть Полли и маленький
Джон.
- Именно так, сэр, Полли и маленький Джон,
да благословит их Господь. И каждый раз, когда
бушует ветер и волны стремятся прямо в лодку,
думаю о моей бедной жене, оставшейся дома, и
о том, как каждый порыв ветра проносится по её сердцу,
и как она стоит на коленях около кроватки маленького
Джона, молясь о том, чтобы Бог вернул
домой их папу живым и здоровым. И мне известно,
сэр, лучше, чем мне известно что-либо другое, что
Всемогущий Бог слышит её и отвечает на её молитву
и в целости возвращает меня на берег. А Полли
и маленький Джон стоят вон на том камне, напряжённо
вглядываясь в даль и желая увидеть лодки,
а потом бегут вниз, почти в воду, чтобы снова встретить
меня. Да, этим отличается жизнь женатого
человека, сэр, не правда ли? Понимаете, не умереть |
и не остаться там, как я думал раньше. Я не боюсь
умереть, - добавил он кротко и благоговейно, сняв
свою непромокаемую кепку. - Я знаю, в Кого верю.
- Мужественный вы человек, Дункан, - сказал
я, - если говорите, что не боитесь умереть. Я недавно
находился у кровати умирающего человека
и...
- И почувствовали, что не хотели бы оказаться
на его месте, - продолжил Дункан мою мысль, когда
я остановился. - Нет, наверное, я бы не сказал,
что не боюсь этого. И это так естественно, сэр. Я
часто думаю о том, что мы рождаемся с мыслью
об этом и ничего не можем изменить, как могли
бы изменить что-то другое после нашего рождения.
Но я имею в виду, что не боюсь того, что
будет со мной после смерти. Возможно, сэр, она
напоминает тёмный туннель, но в конце него всегда
есть свет!
ГЛАВА 4
<Кто ты такой?>
На той неделе в субботу солнце ярко светило. Я
рано проснулся, легко позавтракал и приступил к
работе над своей картиной как можно раньше.
Прошло немного времени, когда я снова услышал
голоса откуда-то сверху - те же детские голоса, которые
я слышал раньше.
- Ты дай ему это, - сказал один голос.
- Нет, Маргори, я боюсь. Лучше ты сделай
это.
- Ты не должен бояться, потому что ты мальчик,
- сказал первый ребёнок, - папа говорит,
что мальчики всегда должны быть смелыми.
- Но ты же старшая, Маргори, а большие
люди должны быть смелыми ещё больше, чем
маленькие!
После этого был долгий диалог шёпотом, и я
не мог разобрать, о чём шла речь. Но вдруг
через забор бросили маленький листок бумаги
розового цвета, который закружился над мои
мольбертом. Я быстро поймал его, чтобы не дать
ему приклеиться к краскам, и увидел, что на нём
было что-то напечатано. Он гласил следующее:
Убедительно просим вас прийти на небольшое
богослужение, которое состоится в воскресенье в
11 часов утра на берегу.
Тема: Кто ты такой?
- Спасибо, - громко поблагодарил я. - Кто
прислал мне это?
Сначала не было никакого ответа, а потом
голос маленького ребёнка произнёс прямо надо
мной:
- Мы оба, сэр.
- Идите сюда и поговорите со мной, - пригласил
я, - я не могу разговаривать с детьми, которых
не вижу. Выходите сюда и посмотрите на
мою картину.
Они сразу же пришли, держась за руки: маленькая
девочка пяти лет в голубом шотландском
берете, светло-розовом платьице и белом фартучке
и трёхлетний мальчик, самый хорошенький
и крепенький малыш, как я подумал, из всех,
кого я когда-либо видел. Его личико было круглым
и розовощёким, как яблоко, глаза -
тёмно-голубые. У него было самое счастливое и плутовское
выражение лица, которое только можно прочесть
в глазах. Когда малыш смеялся (а разве
было когда-нибудь, чтобы он не смеялся?), он
смеялся сразу всеми частями своего личика. Начиналось
всё с его глаз, потом вступали губки, и
даже его носик был вовлечён в этот процесс. Если
бы можно было поймать солнечный лучик и надеть
на него одежду маленького мальчика, я думаю,
что он был бы похож на этого малыша.
- Вот так, - сказал я, - теперь хорошо. Мне
нравится видеть детей, с которыми я разговариваю.
Для начала скажите мне, как вас зовут.
- Я Маргори, сэр, - сказала маленькая девочка,
- а он Джек.
- Джек! - воскликнул я. - Меня тоже так зовут.
Хорошее имя, правда, маленький Джек? Маленький
Джек, иди сюда, посмотри на мою картину
и скажи, умеет ли большой Джек рисовать.
Постепенно они стали чувствовать себя непринуждённее
и доверительно защебетали со мной. Маргори
рассказала мне, что эту бумагу передал её отец.
Он должен был проповедовать в воскресенье. Он
проповедовал каждое воскресенье, и много людей
приходило послушать его. А Джек пел в хоре.
Что за хорошенький маленький хорист - круглолицый
маленький херувим, если такие существуют!
- Вы придёте, большой Джек? - спросил он,
сжав мою руку своей крепкой, сильной маленькой
ручкой.
- Я не знаю, - сказал я, - если будет хорошая
погода, мне, возможно, захочется продолжить работу
над картиной.
- В воскресенье? - возмутился малыш. - Ведь
папа проповедует в воскресенье, и к тому же в
воскресенье нельзя рисовать, правда?!
- Ну, хорошо, посмотрим, - сказал я, - может
быть, я приду послушать, как ты поёшь, маленький
Джек.
- Спасибо, большой Джек, - сказал он, и его
милые голубые глазки радостно засияли.
- Дункан, кто это там проповедует на берегу?
- спросил я.
- Это наш проповедник, - сказал он, - замечательный
человек. Он делает много хорошего для
этих мест. Видите ли, местным жителям очень
далеко ходить в церковь, поэтому он живёт с нами
и зимой проводит богослужения в зале, вон там, а
летом мы собираемся на берегу, и многие приезжие
приходят. Некоторые люди не приходят, но
таких как мы больше. У нас очень хорошо поют,
в самом деле, хорошо! Я тоже пою в хоре, сэр, -
сказал он, - вы бы никогда этого не подумали, но
так оно и есть. У меня хороший, сильный голос!
<Наверное, на этот хор стоит посмотреть, -
подумал я, - если в нём поют два таких разных
человека: большой сильный рыбак и малыш, который
пригласил меня прийти>.
Я не решил окончательно, пойду я туда или
нет. Я не был на богослужениях так много месяцев,
я бы даже сказал - лет. Я решил, что потихоньку
улизну оттуда, потому что буду чувствовать
себя там как рыба, вытащенная из воды.
Но когда наступил следующий день, казалось, все
вокруг воспринимают как должное, что я иду вместе
с ними. Полли проснулась рано и одела
маленького Джона в его самую лучшую одежду.
- Вы увидитесь с ним в церкви, сэр, - сказала
она, когда подавала мне завтрак, - ему всегда
нравится ходить в церковь, он всё равно, что золото,
благослови его Господь!
Дункан ушёл ещё до того, как я проснулся. Одеваясь,
я видел, как он обходит рыбаков, сидящих,
как обычно, на скамейках на склоне, держа в руке
пачку листочков розового цвета - таких же, как
дали мне, - и даёт их каждой группе своих друзей.
Я понял: все ждут, что я приду, и ускользнуть
будет очень нелегко. Но если у меня и были ещё
какие-то сомнения насчёт этого, они сразу же исчезли
в тот момент, когда ровно в половине одиннадцатого
двое держащихся за руки малышей подошли
к ступенькам, ведущим к двери Дункана.
Они объявили Полли о том, что пришли позвать
в церковь большого мистера Джека.
Это была Маргори со своим маленьким братом.
Маленький Джек вложил свою крошечную
пухлую ручку в руку большого Джека и торжественно
вывел его из дома.
Было интересно смотреть, как прихожане собирались
на песчаном берегу. Людской поток двигался
со стороны домов рыбаков к берегу. Там
были матери с младенцами на руках или держащие
малышей постарше за руку. Группы молодых
людей и девушек, босоногих на протяжении
недели, а теперь в обуви и чулках. Множество
моряков с обветренными лицами. Много загоревших
рыбаков. Много пожилых людей, совсем старых
мужчин и седых женщин в плотно завязанных
белых чепчиках. Были также спускающиеся
со стороны гор приезжие, которые в основном
Держались поодаль. Сначала они, скорее, напоминали
зрителей происходящего, чем его участников.
Хотя мои друзья из Йорка стояли впереди,
и дети кивнули мне и улыбнулись друг другу,
когда увидели, как два маленьких стражника ведут
меня на служение, словно на заклание.
Стоял погожий день, песок был сухим. Прихожане
сидели прямо на поляне, на густой траве,
или располагались на находящихся вокруг песчаных
холмиках. Что же касается старой лодки,
то на ней был хор. Маленький Джек, убедившись
в том, что я благополучно добрался до места,
влез на неё и важно встал сзади. В его руках был
сборник гимнов, перевёрнутый вверх ногами.
Было ясно, что малыш не умел читать. Но он
неотрывно смотрел в него и был так серьёзен,
что казалось, он понимает в нём каждое слово.
Маргори умостилась возле меня, чтобы присматривать
за мной на тот случай, если я сделаю хоть
малейшую попытку убежать, прежде чем закончится
служение.
Около одиннадцати часов, когда на поляне
собралось довольно много людей, пришёл её отец.
Это был мужчина примерно сорока лет, и, глядя
на его лицо, я подумал, что он встретился в жизни
со многими испытаниями. Но когда я разглядел
его получше, мне показалось, что все неприятности,
какими бы они ни были, закончились.
Он напоминал мне корабль, который пережил
сильнейший шторм и теперь стоит на якоре в спокойной
гавани. С одной стороны, я видел на его
лице следы какой-то глубокой печали, но в то же
время, он выглядел более счастливым и умиротворённым,
чем все окружающие люди. Говоря точнее,
у него было самое умиротворённое лицо из
всех, какие я когда-либо видел. Он не был образованным
человеком или тем, кого люди называют
джентльменом. Но было в нём что-то особое, что
сразу же заставляло думать о том, что он был необычным
человеком с необычной историей. Его лицо
так заинтересовало меня, что я пристально разглядывал
его, вместо того, чтобы найти гимн, который
он назвал. Его маленькая дочка вернула меня к моим
обязанностям, завладела сборником гимнов, который
дала мне в начале служения, нашла нужную
страницу и своим маленьким пальчиком указала на
строчку.
Это был призывный гимн, пели его очень громко
и неправильно. Я бы даже сказал, что такое пение
вызвало бы у меня улыбку, если бы я услышал его
в другом месте. Но в то утро в нём не было ничего
смешного. Глядя на загорелых рыбаков, снявших
свои непромокаемые кепки, на открытое лицо
проповедника, и заметив, что даже такие дети, как
маленькая Маргори возле меня, поют всем своим сердцем
и всей душой эти простые трогательные слова,
я почувствовал себя необыкновенно торжественно.
Затем настало время молитвы. Мне казалось,
что проповедник молился Тому, Кого мы не видели,
но Кто находился среди нас. Это была очень
простая молитва, но в ней изливались все его чувства
к Богу, и когда сердца рыбаков наполнились
этими же чувствами, их уста тихо произнесли
<аминь>.
Затем следовала проповедь. Могу ли я назвать
это проповедью? Это был, скорее, призыв, чем
проповедь или даже обращение. В ней не было
никакого высокого слога, сложных слов или
высокопарных предложений. Она была точно такой
же, какой была его молитва - слова, идущие
из глубины его искреннего сердца. В молитве его
душа взывала к Небесному Отцу. В словах, которые
мы услышали потом, его душа взывала к нам,
его земным братьям и сёстрам.
Когда он говорил, среди присутствующих воцарилась
тишина. Матери успокоили своих малышей,
дети постарше сидели, глядя на него.
Даже те приезжие, которые стояли в стороне,
подошли поближе, чтобы услышать его.
- Дорогие друзья, кто вы такие? - начал он. -
Об этом мы сегодня поговорим. Кто вы такие?
Как много самых разных ответов вы мысленно
можете дать на мой вопрос! Вы говорите: <Кто я
такой? Я - рыбак, сильный и энергичный человек,
привыкший к тяжёлому труду и опасностям>,
<Я - многодетная мать, работающая с утра до
ночи>, <Я - школьник, изучающий то, что поможет
мне найти свой путь в этом мире>, <Я - занятый
торговец, я много тружусь, чтобы заработать
деньги. Я должен приходить в это тихое место,
чтобы укрепить свои иссякающие силы>, <Я -
художник с огромным желанием добиться успеха
в будущем>, <Я - старик, переживший множество
штормов, но теперь мой труд завершён. Я
слишком стар, чтобы ловить рыбу, я слишком {
устал от тяжёлого труда>, <Я - джентльмен без |
определённого занятия, приятно бездельничающий
в этом деловом мире>, <Я...>, - и он посмотрел на
своего маленького Джека, стоящего в заднем ряду
на старой лодке, - <Я - ребёнок, который ещё не
знает, что ждёт меня в этой жизни>.
Дорогие друзья, вот некоторые из ваших ответов
на мой вопрос. Как вы думаете, могу ли я найти
один ответ, одно описание, которое подойдёт всем
вам: рыбакам, матерям, мальчикам и девочкам,
художникам, торговцам, джентльменам, старикам
и маленьким детям? Да, я могу сделать это. Если
бы я мог дать каждому из вас сегодня листок
бумаги и карандаш, все вы могли бы написать мне
то слово, одно понятие, которое описывает каждого
из нас: старого, молодого, богатого и бедного.
Все вы без исключения могли бы написать эти слова:
<Я - слуга>. Я, проповедующий вам, - слуга;
дсе вы, слушающие меня, - слуги.
<Непонятно, к чему он ведёт, - подумал я, - я
думал, он скажет, что все мы - грешники, и мы
являемся ими. Но слуга? Я не думаю, что я чейнибудь
слуга!>
- Все мы - слуги, - продолжал он. - Но не все
мы одинаково служим. Когда Бог и ангелы взирают
сегодня на этот берег, они видят множество
слуг, собравшихся вместе. Но они также видят,
что у нас не один и тот же господин. Они
видят то, чего мы не видим, - разделяющую нас
черту. По одну сторону от черты Бог и Его ангелы
видят одних слуг - в Книге Божьей они названы
слугами греха.
По другую сторону от черты Бог и Его ангелы
видят других слуг, слуг Христа.
А к каким слугам относишься ты, дорогой
друг? Ты, рыбак, стоящий здесь, на берегу, кто
ты? Кто ты, маленький ребёнок? Слуга греха или
слуга Иисуса Христа?
Ты говоришь: <Как я могу это сказать? Откуда
мне знать, по какую сторону от черты я стою?
Это может знать Бог, могут знать ангелы, но откуда
это знать мне?>
Это нетрудно узнать. Это так просто, как только
может быть. Слуга греха послушен своему господину.
Им правит грех. Он угождает своему
греховному сердцу. Им повелевают его желания.
просыпается утром и спрашивает себя: <Что
я хотел сегодня сделать?> И если грех, живущий
в его сердце, побуждает его сделать то, что
противоречит Божьей воле, он без колебаний делает
это. Повелевает грех. Он - слуга греха.
Слуга Христа послушен своему Господину.
Христос правит им. Он живёт так, как угодно Христу.
<Как Христос хочет, чтобы я поступил?>
это правило, которое им руководит. Он просыпается
утром и спрашивает себя: <Господи, что
повелишь мне сделать?> И если его Господин
побуждает сделать то, что расходится с его собственными
желаниями, он с готовностью, более того,
с радостью делает это. Повелевает Христос. Он -
слуга Христа.
В конце он обратился к каждому присутствующему
с призывом:
- Вы находитесь по одну или по другую сторону,
- сказал он. - Мой друг, где находишься
ты? Ты служишь греху или ты служишь Христу?
Кто твой господин? По какую сторону от
черты стоишь ты?
Я не помню всего, о чём он говорил в тот день,
но я знаю, что его слова заставили меня почувствовать
себя очень неуютно.
Прихожане медленно расходились в разные
стороны, а я решил прогуляться по берегу, пока
Полли готовила для меня обед.
<Да уж, - подумал я, - неплохо он говорил, и
я рад, что те рыбаки слушали его. Наверное, в
этих местах любят частенько выпить, и я полагаю,
предостережения им не помешают>.
Я старался не применять эти слова по отношению
к себе и забыть их. И как только я снова
вспоминал вопрос, который проповедник повторял
так часто, <Кто ты такой?>, я мысленно отвечал
на него: <Я - бедный художник, проводящий
отпуск в бухте Рансвик, но я не собираюсь
забивать себе голову мрачными мыслями>.
В честь этого дня Полли приготовила отличный
обед, и я отдал ей должное. Потом я решил
пойти в Стейтс и провести остаток дня, обозревая
местность. Я привык рисовать в воскресенье,
но только один художник рисовал в тот день,
и Дункан и Полли были настолько потрясены
при виде его, что я не рискнул сделать то же
самое. Я насладился прогулкой по склонам и
вернулся назад в добром расположении духа,
полностью, как я полагал, стерев из своей памяти
слова проповедника.
ГЛАВА 5
Соревнования в Рансвик
- Сэр, с вашего позволения хочу попросить
кое о чём, - сказал Дункан на следующий день.
Вы не считаете, что я позволяю себе вольности,
правда?
- Конечно, нет, Дункан, - ответил я. - Что
нужно сделать?
- Хорошо, сэр, вот в чём дело. Я и мои
друзья, мы вместе проводим каждый год спортивные
соревнования. Мы делаем это в августе,
как раз тогда, когда здесь есть приезжие. Они
все приходят посмотреть на это, и многие из них
жертвуют большие деньги на призы. Знаете, сэр,
здесь живёт много молодёжи, молодых парней,
для которых нужно что-то, что бы удерживало
их от зла. Когда они не ловят рыбу, и нет ничего,
что могло бы занять их мысли и обратить на
себя внимание, их будет интересовать только
пиво. Им нравятся все эти соревнования, сэр.
Если кто-то захочет выиграть приз, для этого ему
нужно всегда быть трезвым. Вы понимаете, сэр?
- Да, Дункан, я понимаю, - сказал я, - это то,
что нужно для этих молодых людей, да и для
стариков тоже. Наверное, вам нужны деньги для
призов? - добавил я, давая ему полсоверена.
- Безмерно благодарен, сэр, я не откажусь от
этого. С вашей стороны это очень щедрая помощь.
Но это не то, о чём я хотел вас попросить. Мне
очень не хочется беспокоить вас, сэр, - нерешительно
произнёс он.
- Какое беспокойство, Дункан? Давайте, говорите,
что нужно сделать.
- Дело вот в чём, сэр. Как вы думаете, могли
бы вы сделать для нас что-то вроде афиши, чтобы
установить её около почты, где все приезжие
могли бы её видеть? Вы так быстро рисуете, сэр,
и...
- Я понял, Дункан; вам нужна афиша с иллюстрациями.
Я к вашим услугам и сделаю это прямо
сейчас.
Я действительно был очень рад оказать услугу
этому хорошему, честному парню.
Он неимоверно обрадовался моему быстрому
согласию и сразу же ушёл, чтобы принести доску,
к которой можно было бы прикрепить мою
афишу. Вскоре мы вместе составили список соревнований,
и я с огромным удовольствием
украсил его и сделал к нему иллюстрации.
Я так озаглавил его:
ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ!
СПОРТИВНЫЕ СОРЕВНОВАНИЯ
В РАНСВИК.
Потом я нарисовал рыболовную сеть, которая
начиналась от буквы Р в слове Рансвик. Она была
покрыта поплавками и ниспадала на корзину с
рыбой и раками. Рядом лежало множество рыбы,
которую высыпали из корзины.
Далее следовал список руководителей соревнований:
Достопочтенный мистер Скумбрий, лорд Краб,
Рак, сэр Б. Кревет, и т.д.
Далее шёл изобилующий иллюстрациями список
различных спортивных состязаний: перетягивание
каната, конные бега, соревнование для
женщин с яйцом на ложке, прыжки в мешках, скользкая
мачта, прыжки в длину и т. д. И наконец - объявление
о большом концерте, который состоится вечером,
как завершение праздничного дня.
Дункан был не просто доволен - он был восхищён,
и его благодарность не имела границ. Когда
он нёс доску, чтобы повесить её на видном месте,
он радовался, словно ребёнок.
Весь посёлок, казалось, был взволнован из-за
приближения богатого событиями дня.
- А вы придёте посмотреть на перетягивание
каната, мистер большой Джек? - спросил меня
мой маленький друг из-за стены сада, когда я
рисовал. Что же касается Гарри и Боба, йоркширских
мальчишек, они целые дни проводили около
афиши, восхищаясь ею, и приводили всё новых и
новых приезжих, чтобы и они полюбовались работой
художника.
С каким беспокойством поглядывал Дункан на
небо за день до соревнований, и с каким торжеством
провозгласила Полли, когда я спустился к
завтраку:
- Прекрасный день, сэр, лучше и не бывает,
правда?
Эти соревнования были поистине прекрасным
зрелищем. Сейчас я как будто снова вижу их.
Почему я тогда ничего не нарисовал? Над берегом
простирался высокий склон, покрытый кустарником
и папоротником. На нём уютно расположились
домики с красными крышами. У
подножья склона - лужайка, с находящимися
на ней крепкими, выносливыми рыбаками и их
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |