Дэниел отказался, а Марк, кашлянув, попросил чаю.
Отчет Берда был беспристрастным и профессиональным и в то же время содержал его личное понимание характера Себастьяна. С точки зрения защиты, он мог помочь вызвать сочувствие к мальчику, но Дэниел с Ирен еще не решили, как будут его использовать и будут ли вообще. Доктор Берд оценивал готовность Себастьяна присутствовать на слушаниях во взрослом суде, но Дэниелу хотелось, чтобы отчет показал того маленьким мальчиком, каким он и был на самом деле, не подготовленным к суровости судебного процесса. Психолог описывал Себастьяна умным и умеющим выражать свои мысли, и Дэниел рассчитывал, что это положительное профессиональное мнение можно будет противопоставить показаниям свидетелей со стороны обвинения, описывающих Себастьяна жестоким задирой, и дать присяжным возможность проявить сочувствие. Конечно, Дэниел надеялся, что сочувствие не понадобится и что для доказательства невиновности мальчика будет достаточно фактов.
Доктор Берд навестил Себастьяна в Парклендз-хаусе, вооружившись куклами и фломастерами. Дэниел прочитал его отчет взахлеб не только потому, что имел отношение к делу, но и потому, что там содержалась информация о Себастьяне.
Пока Марк мелкими глотками пил чай — его чашка подрагивала на блюдце, — Берд уселся в кресло, сложил руки на аккуратном животике и принялся комментировать свое заключение.
— Он очень умен, я отметил это в отчете — коэффициент умственного развития сто сорок, и он отлично понимал, кто я такой и зачем пришел…
В голосе Берда Дэниелу послышалось раздражение.
— Так ты знаешь, зачем я к тебе пришел? — спросил психолог.
— Да, — сказал Себастьян, — чтобы залезть ко мне в голову.
— Он определенно продемонстрировал… поразительную зрелость для ребенка своего возраста, и он был совершенно уверен в своей невиновности.
На последнем слове Берд округлил глаза. Дэниел не мог понять, что тот хотел выразить своей гримасой: восхищение мальчиком или недоверие.
— Себастьян, ты знаешь, в каком преступлении тебя обвиняют?
— В убийстве.
— И что ты об этом думаешь?
— Я невиновен.
Берд подтвердил Дэниелу с Марком, что мальчик понимает разницу между «хорошо» и «плохо» и знает, что убийство — и насилие вообще — это плохо.
Дэниел сомневался, что Себастьян действительно осознает эту разницу, ведь он мог просто отвечать так, как ожидал от него психолог. Дэниел подумал о собственных поступках, совершенных в детстве, — некоторые из них вполне можно было отнести к преступлениям. Тогда он даже не осознавал их аморальности, побуждаемый выгодой, необходимостью защитить или защититься и чувством мести. Только Минни помогла ему понять разницу.
Дэниел пролистал отчет до разделов, которые он заранее отметил маркером.
— Доктор Берд, вы написали, что не можете установить, каким образом Себастьян будет вести себя в состоянии эмоционального расстройства, но считаете, что даже в том состоянии он будет знать, что делает, и понимать, аморально он поступает или нет, — извините, что перефразировал. Что вы хотите этим сказать?
— Ну, только то, что я видел Себастьяна дважды и уверен в своем мнении — что он понимает разницу между добром и злом. Но для того, чтобы вывести заключение о его моральных принципах и возможных изменениях в поведении под воздействием эмоционального напряжения, требуется более длительное наблюдение.
— Понятно. Вы считаете, что он… — Дэниел перевернул страницу и прочитал вслух: — «…неспособен контролировать и понимать сильные эмоции и склонен к вспышкам гнева и эмоциональным срывам». Означает ли это, что он способен на жестокое преступление?
— Совершенно не означает. Я указал, что он интеллектуально развит, даже чересчур для своего возраста, но также отметил его эмоциональную незрелость. Мы затронули несколько неприятных тем, и он явно расстроился, но не проявил никакой агрессии.
Дэниел, нахмурившись, пролистал отчет:
— Вы обнаружили указания на то, что мальчик сам был жертвой насилия?
— Косвенно, — Берд взял папку и сверился с собственными записями, — являясь свидетелем насилия в семье. Мы с ним провели ролевую игру с куклами, в которую Себастьян долго не хотел включаться… но в конце концов у него получилось. Он не озвучивал действий с куклами — еще один признак эмоциональной незрелости, — но по разыгранным им сценам было понятно, что отец избивает его мать.
— Их семья никогда не состояла на учете у социальной службы, — заметил Марк, допивая чай.
— Верно. Но медицинские отчеты подтверждают некоторые заявления Себастьяна.
— Я — единственный ребенок. Был еще один, младенец, но он умер. Когда я прикладывал руку к маминому животу, то чувствовал, как он двигается. Но потом она упала и родила что-то мертвое.
— Себастьян описал рождение мертвого плода, причем очень яркими красками, а у миссис Кролл действительно случился выкидыш на третьем триместре в результате произошедшего дома несчастного случая.
Дэниел читал в отчете психолога, что Себастьян сообщил эту информацию с «бессмысленным» выражением, сопровождавшимся «короткими причмокиваниями».
Кашлянув, Дэниел взглянул на Марка, который записывал сказанное в блокнот.
— И наконец, вы опровергаете предыдущий диагноз, поставленный Себастьяну школьным психологом, — синдром Аспергера?[30] Так записано в школьных отчетах.
— Да, я не обнаружил никаких доказательств наличия у него симптома Аспергера, хотя у него могут быть некоторые особенности, относящиеся к тому же спектру.
— И вы рекомендуете регулярно прерывать судебные заседания? Это стандартная процедура в подобных случаях, но думаю, что вам придется дополнительно засвидетельствовать эту необходимость. Ты согласен, Марк?
Марк энергично кивнул, с достоинством выпятив кадык над воротником рубашки, а Берд ответил:
— Разумеется, судебные заседания должны быть подстроены под возраст Себастьяна и его эмоциональное состояние. Его высокое умственное развитие предполагает, что он хорошо поймет их содержание, нужно только правильно объяснить, но нужны частые перерывы, чтобы ограничить его эмоциональное напряжение.
Дэниел попрощался с Марком и поехал домой. Закрыв глаза, он откинулся на спинку сиденья и отдался ритмичному покачиванию вагона. Ему вспомнилась собственная беспомощность, когда избивали его мать, а потом он представил, как Кеннет Кинг Кролл бьет Шарлотту, отчего она падает и теряет ребенка.
Вернувшись в Боу, он разобрал портфель на кухне, раскидав пачку материалов на Кролла по столу, и открыл пиво. После ужина он собирался еще раз их изучить. Листок с телефонными номерами Херриет Макбрайд и Джейн Флинн так и лежал на столе с прошлого вечера, и Дэниел посмотрел на него, не зная, что делать. Херриет накинулась на него чуть ли не с кулаками, а Джейн о нем никогда не слышала. Ни та ни другая не считали его членом своей семьи.
Он принял душ и переоделся в футболку и джинсы. Босиком прошлепав в гостиную, он взял с каминной полки семейную фотографию Минни. Принеся ее на кухню, он допил пиво, всматриваясь в лицо Минни. Оно светилось от счастья, кожа была гладкой, еще не тронутой годами работы под открытым небом.
Дэниел перевел дыхание и снял трубку. Он набрал номер Херриет и со стеснением в груди стал слушать необычно долгие гудки, тихо барабаня пальцами по столу и не думая, о чем будет с ней говорить. Телефон все не отвечал, и Дэниел уже почти нажал на сброс, когда она наконец взяла трубку.
— Алло? — голос был запыхавшийся, словно она бежала к телефону бегом.
— Здравствуйте, это… Херриет?
— Да, чем могу помочь? — Теперь она говорила спокойно, собранно, пытаясь по голосу определить, кто позвонил.
— Это… это Денни, мы виделись на…
Повисла долгая пауза, а потом Херриет спросила:
— Что тебе нужно?
Дэниел потянулся через стол и взял фотографию Минни. Он говорил тихо — для него было непривычно просить о помощи. На кухне было тепло, и пока он держал рамку, вены у него на руках вздулись.
— Мне очень жаль… тогда, на похоронах, я был… Мне хотелось бы поговорить с вами о Минни. Я очень много о ней думал и понимаю, что в ней было столько такого, о чем я понятия не имел, — она никогда мне не рассказывала. Я подумал, что вы сможете…
— Как я уже объяснила тебе на похоронах, Денни, твой внезапный интерес сильно запоздал. Когда ты отказался с ней разговаривать и навещать ее, ты разбил ей сердце. Разбил сердце, понимаешь? А теперь, когда она умерла, тебе захотелось узнать, каким она была прекрасным человеком? Я оплакиваю сестру, которую нежно любила, но ты распрощался с Минни сто лет назад. А теперь, бога ради, оставь меня в покое.
— Простите, — прошептал Дэниел, но Херриет уже повесила трубку.
Дэниел рассматривал комиксы в «Брамптон ньюс» на Фронт-стрит. Почувствовав, что за ним наблюдают, он резко повернулся и наткнулся на пристальный взгляд женщины в темно-бордовом форменном халате. Она улыбнулась ему и вернулась за кассу. Щеки Дэниела вспыхнули. Это была Флоренс Макгрегор, которую все звали Фломак. Она покупала у Минни яйца, а иногда и кур и всегда придиралась к цене. У нее были очень черные волосы, если верить Минни — крашеные. «Некоторые просто не могут смириться с возрастом, хотя в жизни нет ничего вернее смерти», — говорила Минни Дэниелу.
Он знал, что Фломак ждет, что он украдет комикс, и уже готов был так и сделать, просто чтобы ее не разочаровывать, но, скатывая журнал в трубку, чтобы сунуть в штаны, он подумал о своей карьере адвоката и как это на ней отразится. Он развернул комикс и сосчитал монеты в кармане. Денег оказалось достаточно.
Когда он шел по проходу к прилавку, он услышал, как Фло шепчет что-то своей помощнице. Всех слов разобрать не удалось, но он четко услышал: «Флинн, сироты, позор».
Дэниел положил комикс на прилавок.
— Четырнадцать пенсов, — сказала Фло.
Дэниел швырнул комикс ей в лицо:
— Засунь его себе в задницу! — и вышел из магазина.
На большой перемене он играл в футбол и забил два гола. После обеда был тест по математике, и Дэниел, как обычно, сдал его первым, только на этот раз — с ответами. Он специально остался после урока и попросил мисс Прингл сразу же проверить его работу. Все ответы оказались правильными, и она выдала ему золотую звездочку — похвастаться перед Минни.
Дэниел шел через железную дорогу, держа тест со звездочкой перед собой. Все дети уже разбежались по домам, и вокруг было тихо. На качелях одиноко сидел Билли Эдвардс, и Дэниел помахал ему рукой. Толстяк помахал в ответ, плавно раскачиваясь взад-вперед. Дэниел вспомнил, как прошлым летом лежал здесь избитый в кровь. Теперь он чувствовал себя по-другому, он повзрослел. Он свернул тест, положил в карман и помчался домой, иногда останавливаясь, чтобы сбить растущие на пути ромашки.
Когда Дэниел вернулся, Минни меняла подстилку в козлином загоне. Он подкрался сзади и ткнул ее в необъятное бедро.
— А я все гадала, куда ты подевался. Снова проказничал?
— Нет, я остался после уроков, чтобы забрать тест по математике. Смотри! — Дэниел протянул Минни листок.
Она на секунду нахмурилась, а потом, поняв, в чем дело, сгребла мальчика в охапку и обняла по-медвежьи, сжав так сильно, что у него перехватило дыхание, а ноги заболтались в воздухе.
— Это же просто чудесно! Это нужно отпраздновать. За золотую звезду точно полагается фруктовый пирог с заварным кремом.
И она тут же бросилась к ревеню, разросшемуся под стеной курятника. Его стебли были в три пальца толщиной, а листья — как зонтики. Войдя в дом с тремя стеблями, она спросила Дэниела, не оставить ли ему немного. Пока она готовила пирог и разогревала масло для картошки, он сидел за кухонным столом, макая стебель ревеня в миску с сахаром. Эта кисло-сладкая терпкость напомнила ему о счастье, и он действительно был счастлив, ведь у него были золотая звездочка, запах жареной картошки и оскомина от ревеня во рту.
Когда Минни подняла эту тему, он уплетал пирог. Она отодвинула свою тарелку, а он запихнул себе в рот кусок ревеня с кремом.
— Помнишь, я тебе говорила, что социальным работникам не всегда легко найти новых родителей для таких детей, как ты?
Дэниел прекратил жевать. Он уронил руку на стол, положив ложку на край тарелки. Рот у него был набит пирогом, но проглотить не получалось.
— Так вот, похоже, Триша нашла пару, которая тобой заинтересовалась.
Минни пристально наблюдала за его лицом, Дэниел чувствовал на себе ее пытливый взгляд, но остался непроницаем — просто отражал его, как зеркало.
— Это семья с подросшими детьми, в возрасте от восемнадцати до двадцати двух лет, они почти все разъехались. Всего детей у них четверо, и с ними живет только самый младший. Это значит, что у тебя будет семейная атмосфера и при этом — много внимания. Лучше, чем здесь, где вся компания — только я да куры. Что скажешь?
Дэниел дернул плечом и посмотрел в тарелку. Он изо всех сил старался проглотить недожеванное.
— Они живут в Карлайле, и у них большой дом. Готова поспорить, у тебя будет огромная комната…
— Плевать.
Минни вздохнула. Она потянулась к нему, но он отдернул руку так быстро, что уронил со стола ложку. По стене и столу разлетелись брызги крема.
— Они приглашают тебя осмотреться. На одни выходные, просто чтобы получше познакомиться.
Дэниел вскочил из-за стола и помчался наверх. Выбегая из комнаты, он слегка наступил на хвост спящему Блицу. Он не знал точно, что именно вызвало у него приступ ярости: визг собаки или призывы Минни вернуться. Гнев прорвался наружу, и стоило Дэниелу вбежать к себе в комнату, как он принялся крушить все вокруг: выдвигать ящики, переворачивать прикроватную тумбочку, разбивать очередную лампу. На этот раз, чтоб уж наверняка, он наступил на абажур, раз, другой, третий.
К тому моменту как в комнату вошла Минни, Дэниел забился, весь скрючившись, между шкафом и кроватью. Он приготовился дать отпор утешающим рукам, которые вот-вот должны были коснуться его спины и волос. Сжался еще сильнее. Это напомнило ему о побоях. Двое из дружков его матери избивали его до потери сознания. Он помнил, как сидел вот так же, прячась между мебелью, защищая живот и голову и подставляя под удары плечи и спину, пока его — визжащего — не вытаскивали за волосы.
И теперь он так же противился утешению; он напрягся всем телом, так что каждый мускул был готов отпрянуть, подойди она ближе. Вжавшись лицом в колени, он слышал собственное дыхание и чувствовал запах кислятины — то ли от услышанной новости, то ли от ревеня.
Но Минни не прикоснулась к нему. Он услышал, как запротестовали пружины матраса, когда она села на кровать. Вздох и молчание.
Он подождал несколько минут, наблюдая за круговыми разводами, которые начинали пульсировать у него перед глазами, когда он надавливал на них коленями. Давить на глаза было больно, но это его не останавливало. От скрюченной позы заныли мышцы спины. Дэниел медленно поднял голову. Минни сидела к нему спиной. Он видел, как она теребит обручальное кольцо, он успел полюбить ее ладони, их красноватую грубость. Ему нравилось чувствовать их прикосновение к щеке или волосам, словно только такие натруженные руки были в силах его успокоить.
Теперь он наблюдал за ней, упершись в колени подбородком. Минни сидела неподвижно, отвернувшись от него, и смотрела прямо перед собой. Он видел, как поднимается и опускается ее грудная клетка и как на седых волосах отсвечивает заходящее солнце, отчего они казались почти белыми, отражая каждый лучик.
— Я просто хочу остаться с тобой, — наконец выдавил он.
— Ох, Денни. — Она по-прежнему сидела к нему спиной. — Я рада, что ты здесь прижился, этого я и хотела. Но тебе дается настоящая возможность. Семья. Представь, как это здорово — жить с опытными, образованными родителями, которые все для тебя сделают. Уж точно лучше, чем эта старая грязная ферма, где, кроме меня, старухи, и поговорить не с кем. Поверь, я врать не стану.
— Мне нравится на ферме…
— Они очень много времени проводят на природе. Они умные, интеллигентные…
— Ну и что? Мне плевать.
Минни повернулась к нему и похлопала по кровати ладонью:
— Поди-ка сюда.
Дэниел выпрямился и сел рядом с ней. Она пихнула его плечом и спросила:
— Ты хочешь сказать, что боишься поехать на выходные к новым знакомым, очень хорошим людям? Никто тебя никуда не отправляет. Это просто возможность, о которой можно подумать.
— Значит, если они мне не понравятся, я смогу вернуться?
— Конечно, но кто сказал, что ты сам им понравишься? Противный маленький ворчун!
Дэниел улыбнулся, и Минни снова его пихнула. Он спрятался в ее широкое тело, засунув руки в складки между грудью и бедрами и зарывшись лицом в мягкое плечо.
В субботу утром Дэниел стоял, облокотившись на подоконник у себя в комнате, и высматривал подъезжающую машину. В окно ему был виден огород перед домом: грядки овощей и кусты малины. В дальнем углу росла сучковатая рябина, чьи отчаянно прущие из земли жилистые ветви были усыпаны кроваво-красными ягодами. Родителей, которые захотели с ним познакомиться, звали Джим и Вэл Торнтоны. Они еще не опаздывали, но Дэниел ждал уже целый час. Машины все не было, и он рассматривал рябиновое дерево, качавшее ветками на ветру. Он вспомнил, как залез на рябину и стал срывать ягоды, а Минни сказала, что они ядовитые и что дерево посажено для того, чтобы отпугивать ведьм. Так как же тогда она могла быть ведьмой? Воробьи и сороки склевывали ягоды с веток, а Дэниел наблюдал за ними. Интересно, думал он, как так получалось, что маленькие птички оставались живы, наевшись ягод, которые, по словам Минни, могут убить человека?
Пока Дэниел размышлял об этом, к ферме подъехала большая черная машина. Он спрятался за занавеской и стал наблюдать за вышедшими из пикапа высоким светловолосым мужчиной и женщиной с пучком на макушке и ярким разноцветным шарфом. Когда они исчезли из вида, он вышел из комнаты и сел на верхнюю ступеньку лестницы. Его сумка была уже собрана и стояла внизу, но Минни сказала, что сама хочет с ними поговорить.
Входная дверь была открыта — Минни уже вышла встречать гостей. Внутрь первыми опавшими листьями полетели любезности. Блиц застрял на пороге, и Дэниелу был виден только его виляющий хвост. От волнения сводило живот, и Дэниел согнулся пополам, пытаясь снять напряжение. Пока Минни провожала пару в гостиную, он ни разу не высунулся.
Он ждал, что его позовут, но сначала к нему прибежал Блиц и замер наверху лестницы, часто дыша ему в лицо. Дэниел потрепал собаку по спине и по белому загривку, и Блиц наклонил голову, не возражая против массажа. А потом снизу позвали:
— Денни? Дружок, спускайся!
Услышав голос Минни, Блиц бросился к ней по лестнице. Прежде чем последовать за ним, Дэниел на секунду помедлил и перевел дыхание. Он был в домашних носках с прорезиненной подошвой и старался ступать так, чтобы пол не скрипел. Минни стояла внизу лестницы со странной улыбкой на губах. Он никогда еще не видел, чтобы она так улыбалась — самодовольно или словно за ней наблюдал кто-то посторонний.
Дэниел нахмурился, сунул руки в карманы и пошел за ней в гостиную.
— Ну, здравствуй…
Мужчина напряженно распахнул объятия и уже собирался встать, но женщина удержала его за плечо.
Дэниел порадовался, что тот не шагнул ему навстречу. Минни тихонько поглаживала его по спине. Он кивнул гостям в знак приветствия и потер носками о лежавший на полу гостиной ковер.
— Меня зовут Вэл, — представилась женщина с улыбкой, похожей на улыбку Минни, только не такой теплой; ее зубы показались Дэниелу слишком белыми, да еще и были видны десны. — А это Джим, мой муж. Мы очень рады, что ты решил приехать к нам на выходные.
Дэниел кивнул, и Минни подтолкнула его к дивану, а сама пошла на кухню поставить чайник. Под пристальными взглядами гостей Дэниел откинулся на спинку дивана.
— И тебе не интересно узнать о нас побольше? — спросила Вэл.
— А я уже все знаю, — сказал Дэниел. — У вас четверо детей. Сейчас с вами живет только один — мальчик, ему восемнадцать. У вас большой дом, а Джим работает бухгалтером.
Вэл с Джимом нервно рассмеялись. Дэниел положил ногу на ногу. Он сидел так глубоко, что подбородок уперся в грудь.
— Может, расскажешь о себе? Что ты любишь делать? — поинтересовалась Вэл.
— Играть в футбол, кормить скотину, торговать на рынке.
— Мы живем в Карлайле, — Джим наклонился вперед, облокотившись на колени, — и все свободное время проводим на свежем воздухе, гуляем или катаемся на велосипедах, так что я совсем не против сыграть в футбол. Вот на выходных и попробуем, что скажешь?
Дэниел попытался пожать плечами, но их заклинило в спинке дивана.
Минни принесла только что вскипевший чайник и тарелку с галетами. Дэниел по-прежнему сидел вжавшись в диван, и она принялась рассказывать — громче обычного — о ферме, о том, как давно она стала приемной матерью, и об Ирландии, куда ее нога не ступала с шестьдесят восьмого года. Дэниел молча сидел рядом, водя пальцем по дыре в диване, которую, по словам Минни, много лет назад прожгла сигарета ее мужа.
— Мы подготовили тебе комнату, — сказала Вэл. — Это самая большая спальня в доме, раньше в ней жил наш старший сын, поэтому у тебя там будет собственный телевизор.
— А он цветной?
— Цветной.
Дэниел посмотрел на Минни и улыбнулся. Джим протянул руку за галетой и проглотил ее целиком, не оставив ни крошки Блицу, который исходил слюной, сидя у него в ногах.
— А у вас есть животные? — спросил Дэниел, впервые садясь прямо.
— Нет, — ответил Джим, — мальчикам всегда хотелось собаку, но у Вэл аллергия…
— О, простите. — Минни взяла Блица за холку. — Я его сейчас выведу.
— Нет-нет, — запротестовал Джим, — если недолго, то ничего страшного, она же его не гладит… Дэниел, мы правда очень рады, что ты приедешь к нам на выходные, ребенок в доме — это так здорово.
Когда Джим улыбался, у него растягивались ноздри.
Глава адвокатской конторы на Хиткот-стрит устраивал ежегодный сентябрьский прием, чтобы дать своим барристерам завязать и упрочить деловые отношения с ключевыми солиситорами и судьями. Дэниел отправился туда с Вероникой, старшим партнером, в надежде встретиться с Ирен. Он захватил с собой экземпляр конфиденциального отчета о расследовании, проведенном службой социального обеспечения в отношении семьи Кроллов. Этот отчет получил секретарь их фирмы.
Прием пользовался громкой славой — в бесплатном баре лилось рекой шампанское; барристеры и конторские клерки лебезили перед известными солиситорами, которые держали их в бизнесе. Год тому назад на этом приеме Дэниел познакомился со своей теперь уже бывшей девушкой — стажеркой, которая была почти на пятнадцать лет моложе его. Она недавно перешла в другую контору.
К приходу Дэниела с Вероникой застеленная ковром лестница и коридоры были забиты раскрасневшейся смеющейся публикой, толпившейся в дверях комнат, где то и дело раздавались взрывы хохота. В теплом воздухе стоял сладковатый запах духов. Музыки не было, но из-за какофонии голосов было трудно расслышать собеседника.
Дэниелу пришлось нагнуться к Веронике.
— Я схожу за выпивкой, — сказал он, пока один из судей Суда короны приветствовал ее поцелуями в обе щеки.
В ожидании шампанского он снял пиджак и положил галстук в карман, а потом проделал путь обратно, держа бокалы между пальцами одной руки. Ирен стояла на лестнице, болтая с другим недавно назначенным королевским адвокатом.
Протянувшись через троих судей, Дэниел отдал Веронике ее бокал и медленно двинулся к лестнице. Он поймал взгляд Ирен, и та отвернулась от собеседника и помахала ему, подзывая к себе.
— Рада тебя видеть, Денни.
Ирен нагнулась, чтобы поцеловать его в щеку. Она осталась стоять на ступеньку выше, и Дэниелу было странно смотреть ей в глаза на одном уровне. Она была в той же одежде, в которой обычно выступала в суде, — в узкой юбке до колен и белой блузке.
— Ты знаком с Денни? «Харви, Хантер и Стил», — обратилась Ирен к барристеру, с которым только что разговаривала.
— О да, конечно. Дэниел Хантер?
Барристер пожал Дэниелу руку, но тут же откланялся, чтобы пойти за выпивкой.
— Как Себастьян держится в изоляторе? — спросила Ирен.
Дэниел улыбнулся, отметив сияние ее кожи и внезапный румянец у открытого блузкой основания шеи.
— Держится, — ответил он. — Послушай, у тебя есть минутка? Мне кое-что прислали. Нам нужно обсудить, что будем с этим делать…
— Ты меня заинтриговал, — улыбнулась Ирен.
Она взяла Дэниела за локоть и легонько подтолкнула вверх по лестнице:
— Пойдем ко мне в кабинет — не волнуйся, вина там полно!
Ее кабинет, как и вся контора, отличался богатой отделкой в традиционном стиле, так что даже обои и ковер на полу внушали уверенность в конфиденциальности. Из окон с подъемными рамами в комнату лился свет уличных фонарей, вдобавок Ирен включила настольную лампу. Из коридора назойливо проникал шум голосов, и Дэниел притворил дверь.
— Тебе налить еще шипучки или вина? — спросила Ирен, открывая антикварный шкаф у окна.
— На твой выбор, — ответил он, допивая шампанское и наслаждаясь терпким покалыванием на языке.
— Тогда вот это, — сказала она, медленно поворачивая пробку и отступая назад, на случай если польется пена.
Пробка выстрелила, и над горлышком взвился дымок. Ирен наполнила бокал Дэниела, потом свой и поставила шампанское на стол.
— Что с видеозаписями? Ты нашел что-нибудь? Где наш таинственный нападавший?
— Ничего, — ответил Дэниел, потирая надбровье.
— Давай за… то, чтобы на этот раз нам повезло.
Ирен подала ему бокал. Они чокнулись, и она присела на край стола. Дэниел бросил пиджак на стул, достав из кармана отчет, который хотел ей показать.
За дверью мужской голос прокричал: «Возражаю, милорд!» — и раздался взрыв хохота.
Дэниел развернул бумагу и протянул Ирен:
— Это… отчет социальной службы — после предъявления обвинения и шумихи в прессе они создали специальную комиссию, чтобы расследовать жизнь Себастьяна в семье.
— Как он к тебе попал?
— Его прислали ко мне в контору анонимно, на конверте было мое имя и пометка: «Не разглашать».
— Кто бы это ни был, он здорово рисковал. — Ирен взяла отчет и пробежала глазами. — Ты думаешь на кого-нибудь?
— Наверное, кто-то из комиссии, кто следит за этим делом. Просто прочитай.
Он сделал большой глоток, а Ирен прочла:
— «Основание для созыва комиссии — предполагаемое совершение Себастьяном правонарушения из Первого приложения,[31] родители к обсуждению не допущены».
Она подняла глаза на Дэниела.
Пока Ирен читала дальше, он присел на край письменного стола рядом с ней и смотрел ей через плечо.
— «Пациентка на протяжении нескольких лет подвергается регулярному физическому насилию. Переломы шести ребер, перелом ключицы. Разрыв селезенки. Перелом носа. Диазепам, нитразепам, дигидрокодеин. Вторая попытка самоубийства — передозировка нитразепама с алкоголем. Пациентке предлагалось убежище и психотерапия, но она отказывается признать, что нападавшим является муж. По медицинскому заключению, беременность сроком двадцать девять недель прервалась со смертью младенца в результате травматических повреждений плодного пузыря и матки». Точь-в-точь как Себастьян изображал у психолога, — сказала Ирен, поднимая взгляд и кладя отчет на стол.
Дэниел взял его и открыл на отмеченном разделе:
— А это ты читала?
Ирен со вздохом глотнула шампанского и произнесла:
— Шарлотта пыталась покончить с собой…
— И хотела захватить с собой Себастьяна. — Дэниел слегка нахмурился и допил шампанское. — По крайней мере, все на это указывает. Ему делали промывание желудка в ту же ночь, когда откачивали Шарлотту.
— Но если не считать таблеток, похоже, Себастьяна никто пальцем не тронул.
— Его не бьют, но достаточно уже того, что он видит, как избивают ее. Неудивительно, что он «вышибает из колеи», как ты сказала.
Ирен вздохнула:
— Как бы нам с тобой этого ни хотелось, Кинг-Конг под суд не пойдет… Бог знает, кто тебе их прислал, но мы никогда не сможем этим воспользоваться.
— Знаю, — сказал Дэниел. — Наверное, кто-то наивно решил, что это поможет все объяснить.
— Очень наивно, — согласилась Ирен, потягивая шампанское. — Кто бы это ни был, он сильно рискует карьерой.
— Ты читала школьные отчеты. Себастьян состоит на учете как особо агрессивный хулиган… подрывающий дисциплину в классе. И я уверен, что обвинение попытается на этом сыграть.
— Мы сможем этому помешать, — возразила она. — С Тайрелом же получилось. Кроме того, эти отчеты не подлежат разглашению.
— Но ты права, мой материал только подтверждает то, что Себастьян сказал психологу. Я имел в виду, что, если эти свидетельства будут приняты и Себастьяна начнут выставлять чудовищем, вот тогда мы сможем сослаться на насилие в семье. Мы попросим психолога подтвердить это под присягой и без этого документа.
Ирен покачала головой:
— Судья будет еще меньше склонен приобщать свидетельство того, что Себастьян живет в атмосфере домашнего насилия, чем свидетельства о дурной репутации. Да, конечно, об этом полезно знать, но это не поможет нам подкрепить стратегию защиты. Мы договорились сосредоточиться на косвенных уликах.
— Посмотри, их соседка, Джиллиан Ходж, постоянно вызывает полицию из-за драк у Кроллов. Она свидетель обвинения, — сказал Дэниел. — У нее дети того же возраста, что и Себастьян, и она утверждает, что он агрессивен по отношению к ним. Итак… судья может не позволить приобщить школьные отчеты к делу, и ты обязательно попросишь их не учитывать. Но если обвинение действительно попытается представить Себастьяна в таком свете, мы укажем на домашнее насилие в качестве объяснения его хулиганству, которое тоже зафиксировано в школьных отчетах, но при этом ясно дадим понять: быть хулиганом не значит быть убийцей.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |