Чудные, с восхитительными шнурками, упоительно новые кеды. В которых ногам комфортно, вопреки опасениям. Предыдущие были сущим мучением. Подошва ломает хрупкую корочку льда. Я иду, наслаждаясь 10 страница

А потом мы валялись на диване и бросали мячик в потолок. Все остались целы. Даже люстра. Потом снова поиграли в рисунки, придумывая самых страшных кровожадных монстров. У Митьки получилось значительно лучше. Потому что я постоянно отвлекалась, ожидая звонка Кирилла.
Нет. Я Аль ни в чём не подозревала. Она такая честная. У неё есть бойфренд. И они скоро поженятся.
Но с другой стороны, Кирилл и Аль одного поля ягоды. Того щедро унавоженного деньгами поля, на котором произрастают избранные человеческие семена.
Они – ровня. Для них придумали специальные элитные магазины. Для них трудятся известные модельеры, косметологи, зубодёры. И прочая братия, которая просто останется без работы, если не станет таких, как Аль и Кирилл.
А кто я? Никто. Просто обычная девчонка. Которых много. А это тоже неплохо. Когда нас много. Так? Или не так?
Звонка не было. Черт дери этого противного Кирилла! Пока его не было в моей жизни, я даже не представляла, что можно так неистово ждать звонка.
Потом Митька устал рисовать и пошёл смотреть какую‑то киношку. А я помыла посуду и снова принялась ждать. Была, конечно, мысль позвонить самой. Но я вдруг представила, как Кирилл нацелил на позирующую Аль объектив фотокамеры, а тут некстати звонок. Он с досадой лезет за мобильником и раздражённо говорит мне, что занят и перезвонит позднее. А Аль понимающе улыбается.
Теперь она мне казалась жутко порочной и подлой. Кроме того, она старше, а значит, опытнее в игре соблазнения. Вот именно сейчас она опутывает его незначительными полуулыбками, полунамёками. А он ведётся на её окучивание. Мальчишки такие дураки!
Чтоб хоть как‑то убить время, я помыла голову, ежесекундно вздрагивая. Мне все мерещилась «наша» мелодия звонка. Просто галлюцинации какие‑то! Из‑за постоянных выскакиваний из ванной, я намочила пол так, что пару раз поскользнулась.
Потом я вытерла пол. Потом сушила волосы. Фен шумел. Пришлось положить мобильник на полочку в ванной. Я не сводила глаз с экрана. Поэтому причёска получилась хуже некуда.
А вдруг он захочет вечером увидеть меня? Всего на полчасика около моего дома? Я снова намочила волосы и тщательно уложилась.
Потом пришли родители. Папа сильно навеселе. Мама дулась на него и на неудавшийся вечер. Блистать там было не перед кем, да и нечем, коли на то пошло. Поэтому нам с Митькой досталось. Хотя мы и выполнили все её распоряжения. – Пьтищи в доме накопилось! А тебе плевать. Нет чтобы пропылесосить. Хотя кому я это говорю? Ходит тут с кислым лицом, дурью мается. Что, не нравится, когда замечания делают? А, догадалась, наверное, твой наркоман нашёл себе другую? Я угадала? Ну и радуйся. Вот сегодня я говорила с Люсей, ты её не знаешь, так у неё дочка ходит уже год на подготовительные курсы. Дорого, конечно. Но хоть есть шанс поступить. У всех дети как дети, а в кого ты уродилась…
Шарманка закрутилась, неотвратимо набирая обороты. Скоро мама доберётся до уличения меня в ошибках, совершенных в сопливом возрасте. Упрёки, попрёки, преувеличения моих промахов. И с каждым словом все громче, пока не дойдёт до крика.
Сначала я протестовала, опровергала, доказывала, оправдывалась. И все как всегда зря.
Потом игривый папа припёрся и, намекая на прекрасный вечер, увлёк трепыхающуюся маму куда‑то в сторону спальни.
Вот тогда позвонил Кирилл: – Я уже дома. Прикинь, у меня мобильник разрядился. Мы быстро отсняли, всего за полчаса, Аль уехала по своим делам, она тебе мелкий презент передала, я завтра покажу. А я весь вечер шатался по городу. Столько прикольных мест нашёл! Завтра пойдём фотографироваться. Чем я хуже её жениха? Мне тоже надо много твоих фотографий. Как ты? Стася, ау?
Я спокойным голосом попыталась соорудить пару безразличных фраз. – Ты что? Что случилось?
Плотину прорвало. Всхлипывая, я все ему выложила. И что я волновалась. И что ему нужна другая, у которой родители самое малое – миллионеры. И ещё что‑то не менее умное. – Так. Я сейчас приеду, – он положил трубку.
* * *
В примирении, оказывается, столько всего хорошего. Мы так мирились, что нас чуть не замели в милицию. Но дядька милиционер, во‑первых, был сам ненамного старше нас, а во‑вторых, узнал Кирилла и просил передать привет дяде. – Все по блату, – хохотал Кирилл. – Что за жизнь пошла! Даже поцеловать любимую девушку – и то по блату. Я начинаю ценить авторитет дяди. И вообще, что у вас за город? Целоваться на улице нельзя? – Можно. Но осторожно. – По‑моему, он нас принял за наркоманов. – На себя посмотри, у тебя глаза как у бешеной селёдки. – У тебя не лучше. – Стася! Марш домой! А вы, молодой человек, тоже шли бы себе подобру‑поздорову.
Моя мама стояла перед нами, как пони в попоне. В неопрятном домашнем халате и расплющенных тапочках на босу ногу. И не лень же ей было подглядывать за нами из темноты парадной? – Очень приятно познакомиться, – вежливо поздоровался Кирилл. – Мы буквально ещё пару минут – и разбегаемся. Вы не против?
Мамино «против» горело на её лице как прожектор. Но она тактично смолчала и поволокла свои спадающие тапочки к дому. – По‑моему, я ей не понравился? – Ей никто не нравится. Так что ты не оригинален, – мне было неловко. – Наверное, у тебя совсем другая мама? Такая вся элегантная… – Не без того. А в остальном они одинаковые. – И в чём же? – Они вечно всем и всеми недовольны. Надеюсь, ты в замужестве не будешь зудеть на наших детей?
Пришлось потратить немного времени, чтоб осознать сказанное. – Говорят, что мы повторяем всё, что было неправильного в нашем воспитании. Но я буду стараться. Очень. А что, у нас будут дети? – Тьма. Штуки три. Хотя я бы ограничился одним. Как тебе такой вариант? – Мы с Митькой дружим. – У вас разница в возрасте большая. Может, и мама поэтому ворчит. Ей, наверное, хотелось пожить для себя. – А твоя почему ворчит?
Теперь настала пора задуматься Кириллу. – Кто её знает. Давай не будем об этом думать. А завтра я тебе такие фотографии сделаю! – Только без фотошопа. Чтоб по‑честному. А что мне Аль подарила?
Кирилл порылся в кармане и выудил из него маленькую смешную подвеску в виде рыси. Почти котёнок, но с кисточками на ушах и коротким хвостиком.
Я немедленно прицепила её на цепочку.
* * *
Уединённой фотосессии не получилось. Сначала позвонил Танго и вынюхал, что мы собрались шататься по городу и фотографироваться. Навязался хвостом и быстро обзвонил всех, кто оказался дома.
Когда Кирилл дождался меня, нас набралось с целую футбольную команду. Ну, быть может, чуть меньше. – Я уже позирую! – скромно сообщил Сурикат, делая вид, что бросается в воду.
Все мигом расчехлили камеры и запечатлели, как Танго за ноги удерживает суицидника. Получилось что‑то активно неприличное. Так как Сурикатовы брюки сползли, оголив его тощие полупопия.
В этот день погода расщедрилась на солнечный свет. В этот день все были как‑то по‑особенному счастливы. Хоть поначалу Кирилл дулся, что я растрезвонила про наши планы, но потом и он заразился всеобщим весельем. Но выдавать свои «особенные» места в городе не собирался. – Почему человек с нормальной фигурой во время общения с фотоаппаратом выпячивает пузо и спину откидывает назад? И подбородок чуть не к груди прижимает? – удивлялся Танго.
Пока я придумывала объяснение этому феномену, Вайпер снова пустился в философию.
– Нас опасаются, потому что мы непонятные, – занудно твердил он. – Готы ещё менее понятные, – парировала Ляля. – А самые непонятные те, кто хочет нас запретить. – Хотите фокус‑покус? – предложил Вайпер. Он поозирался по сторонам, выискал что‑то на фасаде ближайшего здания и уставился вверх, задрав голову.
Мы немедленно последовали его примеру. Вайпер приложил лицо к камере, как снайпер. Мы не поняли в чём дело, но решили, что так надо. Скоро все проходящие мимо стали задирать головы вверх. Но поскольку там ничего интересного не обнаруживалось, спешили дальше. – И в чём соль покуса? – не выдержала Оля, поправляя волосы. – Да пошли они все! По идее, сейчас вокруг нас должна собраться толпа. И где она, я вас спрашиваю?
Ожидаемой толпы не наблюдалось.
Отбесившись по пути, мы вошли в парк жутко непонятные. И бродили по его дорожкам один непонятнее другого. Фиксируя внимание только друг на друге. Как заговорщики. Потом мы аккуратно повалялись на газоне. Не то чтобы очень хотелось, но не упускать же в самом деле такой случай. – Ну и жарища сегодня! – Оля с вожделением смотрела на прохладные струи фонтана. – И не думай! – Танго ловко цапнул её за загорелую ногу.
Раз омовения в фонтане не получилось, мы медленно поползли дальше. По пути мы с Кириллом отстали и «потерялись». – Надеюсь, они не обидятся? – А что если и так? Я их не приглашал. – И я тоже. Это все Танго виноват.
На каменном парапете возлежал бесформенный нищий. В позе Данаи, покинутой коварным Зевсом. Лицо сочилось довольством. Шагов за десять мы поняли, почему все предпочитают обходить Данаю по другой стороне.
Оказывается, запах бомжа обыкновенного обладает свойством колючей проволоки и концентрированной серной кислоты одновременно. – Его смело можно нанимать сторожем в любой банк. Ни один грабитель не выдержит такой атаки.Меня поразило количество одежды на источнике вони. Штанов пять, курток не менее трёх, а сверху тулуп женский. Остальное я разглядеть не успела. – Почему он не моется? Сейчас же лето? – Не может. Шмотки к нему приросли. Теперь отодрать можно только с мясом. – А куда милиция смотрит? – Милая, наша милиция без денег и пукать не будет. – Ну и славно. Меньше вони. – Эх, сейчас бы на природу… – тоскливым голосом прокричал мне в ухо Кирилл. – Природа? Это где сплошные пьяницы и много мусора?

Удивлённый, Кирилл сначала не нашёлся что ответить: – Нет. Природа – это много чистого воздуха, и можно ходить между деревьев босиком по траве.
* * *
– Мы поедем на море, – радостно сообщил мне Митька.
Мне сейчас на море не хотелось по‑любому. У меня в голове другие планы. В которых нет моря, зато есть Кирилл. – С кем? – спросила я у брата, втайне надеясь, что мама тоже захочет поплескаться. – С папой. Он на хвоста приятелю сел. Там ещё девчонка будет. Малявка. На год младше меня, – взрослого Митьку явно не вдохновляла возможность провести время, играя с таким ничтожеством. – А мама? – Ей солёная вода не нравится.
Знать бы, что ей вообще нравится. Не мама, а клубок пресмыкающихся. Никуда она не поедет. Чтоб страдать без нормального отпуска. А обвинит в этом меня. – Если бы не Стася, я бы точно поехала, – громко провозгласила мама, стоя в коридоре.
Удобная дислокация. Вроде как к папе обращается, но чтоб и дочь не забывала, какая она свинья. Понимая абсурдность своего демарша, я все‑таки крикнула. – Я вполне пару недель смогу прожить без вас. Мама мигом очутилась у моей двери: – И таскать сюда своего наркомана! – Да не буду я никого сюда таскать! Хочешь, оставь ключи соседке или тётке. Пусть проверяют хоть по сто раз на дню. – А днём проверять нечего. Днём такие дела не делаются! А по ночам другие нормальные люди спят. Так что этот номер не пройдёт.
Интересно, когда я дотяну до маминого возраста, я тоже буду считать, что «такие дела» делаются только по ночам? Причём только не «нормальными». Потому что «другие нормальные люди» спят, вместо того чтобы заниматься «такими делами». И как только они исхитрились нас с Митькой зачать? Уму непостижимо. – Ну и фиг с тобой. Парься в городе. Так всю жизнь перед телевизором просидишь до старости. А потом и вспомнить будет нечего.
Фыркнув, мама, чтоб было что вспоминать в старости, гордо удалилась тиранить папу. Который никак не мог самостоятельно найти свои единственные ветхозаветные плавки. – Лучше новые купи, – вмешалась я в их спор, сопровождающийся заглядыванием в странные для плавок места типа полки с кастрюлями и коробок с обувью. – Вот ещё. Они ещё совсем прочные. Сейчас таких не купить, – папина привязанность к своим вещам иногда зашкаливает.
Найденные в коробке среди зимних шапок драгоценные трусы прямо у нас на глазах доедала моль. – Она ж синтетику не жрёт? – ужаснулся обескураженный папа. – А ты её пожалей, у неё животик, наверное, болит, – ехидничала я. – Мама, своди его в магазин, не то он попросит тебя их заштопать.
Впервые со мной согласились. Более того, они признали Митькино право на первые в жизни настоящие купальные трусики. Он взвизгнул от восторга, но, пристыженный отвешенным подзатыльником, тут же умолк. – Если будешь себя громко вести, ничего не купим, – пригрозила мама.
Только что у меня на глазах мама прихлопнула Митькину эмоцию радости. – Что ты надулся как мышь на крупу? Я не пойду с мальчиком, у которого кислая рожа.
Бац! Вторую эмоцию постигла участь первой.
И они ушли, неся равнодушные лица как вывески, на которых забыли написать текст.
* * *
Папа со счастливым Митькой укатили на машине приятеля. Который никак не смог уговорить свою маленькую дочь выйти поздороваться. Митька презрительно надувал губы и изображал бывалого путешественника, когда тащил свою тяжёлую сумку. Из которой торчали ракетки для бадминтона.
Мама что‑то неразборчиво кричала мне вслед, а я пошла к Кириллу.
Мы решили, что нашим отношениям недостаёт настоящего классического свидания. Кирилл сначала хотел повести меня в ресторан, но мы передумали. Точнее – я. Мне было бы там неуютно. У меня даже пузо разволновалось от страха перед неизвестным для меня заведением. Хотя я нарядилась по такому особенному случаю. Новые туфли, новое платье. Но всё равно боязно, а вдруг официант начнёт на меня коситься, что, мол, голодранка, припёрлась? Я испугалась, что я покажусь Кириллу неловкой и зажатой. Он‑то привычный в таких местах.
– Ну и ладно, – легко передумал Кирилл. – Лучше поехали ко мне. Тётка с дядей у друзей на даче расслабляются.
От романтического свидания остался букет роз на длиннющих ножках. Остальное можно смело отнести к «таким делам», которыми, по маминому мнению, занимаются по ночам. Хотя вечером я все‑таки вернулась домой. – Розы? Откуда? Этот подарил? По какому случаю? «Этот» ещё не отошёл от входной двери, у которой мы так долго прощались. – Мама, прекрати. – Ты мне рот не затыкай. Кто ты, чтоб мне указывать? – Я тебе дочь, если ты ещё не забыла. Помахав Кириллу на прощание, я затворила за собой дверь. Мне не хотелось бы, чтоб он услышал, как ругается моя мама. Я‑то уже привыкла, а он наверняка не готов к такой ненависти. – И что дальше? Беременность. Мать‑одиночка. Нам на шею. Ты морду не вороти. Я не дура, по лицу вижу, чем вы занимались. – В прошлый раз ты тоже была не дура. Когда к врачу меня тащила. Я тогда чуть с собой не покончила.
Пока я ставила цветы в воду, мама обдумывала услышанное. У неё было время, чтоб выбрать нужную тактику. И она как всегда сделала не те выводы из моих слов. – Склонность к суициду – признак больной психики. Я давно за тобой замечала. Ты – ненормальная, Стася. – Ага. Это всё объясняет. А может, это наследственное? – Пререкаемся? Ну‑ну. Разнузданность, перепады настроения, хамство, нежелание жить как все… Ты больна. Тебя лечить надо. Тех, кто пробовал покончить с собой, ставят на учёт в психушку. Я, как только эти твои обведённые глаза увидела, сразу все поняла. Девочка, которая хочет выглядеть больной, здоровой быть не может. – Я здорова! – Вот. Снова. Ты кричишь! И запомни, нет здоровых, есть не обследованные. Мы просто отправим тебя на обследование. А там пусть врачи решают, как и что. – Это наследственное, – упрямо твердила я. – Мама, я им такого про тебя навру, что мало не покажется. Они и тебя запакуют. Прикинь, папа возвращается, а мы обе в дурдоме! Красота.
Ей пришлось снова взять тайм‑аут, чтоб найти достойный ответ. – А я им сразу скажу, что у тебя склонность к патологическому вранью. Мне поверят. Я взрослая. – Вот в этом все и дело. Ты – взрослая. И считаешь, что возраст даёт тебе право изгаляться надо мной как фашистке. Ты со стороны на себя посмотри! Это ты ничтожество, а не я. Ты просрала свою жизнь и теперь нашла кого‑то, над кем можно безнаказанно издеваться. Отстань по‑хорошему. Я тебя очень прошу.
У меня немного болел низ живота. И страшно хотелось лечь. А тут мама с её доставучестью. – А я вчера вечером заглянула в интернет, где ваши эмо языки чешут. Это была последняя капля моего терпения! Там сплошной мат‑перемат и откровенный дебилизм. Скопище слабоумных идиотиков! Урод на уродке и уродом погоняет! И после всего этого ты думаешь, что я поверю, что у тебя в порядке с головой? Я при отце ничего говорить не хотела. Он бы расстроился. И эти отвратительные ругательства! Как у вас совести хватает такое печатать?
Привет от Дочечки случился не вовремя. Нашла бы – убила бы. Сука ты, Дочечка. Если бы не твои говеные перлы, мама бы так не осатанела.
В больницу меня не сдали. Но и разговаривать прекратили. Мама объявила мне бойкот. Она точно знала, что я не переношу, когда она молчит. Но не теперь. Теперь меня такой расклад полностью устраивает.
Раньше я всегда старалась её понять, оправдать её, доискаться до причин грубости. Впрочем, у меня и тогда не очень получалось. Теперь мне по барабану. Что мне за дело до неё? У меня своих проблем хватает. Если ей в жизни не повезло, пусть сама разбирается. Быть может, решится поменять хоть что‑то. Работу, например. А в мои дела не лезет. Хватит. Натерпелись.
Для меня теперь главным было одно – как скоро мы снова будем вместе с Кириллом. Родичи снова ошивались дома, а ставить при них защёлку на дверь было неудобно. Некстати вспомнился Сурикат с его завистью к свободным хатам, ошивающийся по подворотням. Спрашивать у знакомых, когда у них будет свободна квартира, мне показалось неудобным. – Давай свою берлогу снимем? – предложил Кирилл. – Было бы здорово. Только как ты думаешь, нам сдадут? – Почему нет. Деньги есть, так что я срочно начинаю искать. Лучше поблизости от твоего дома, чтоб потом быстрее возвращаться.
Появилась надежда. Для меня она казалась несбыточной, но Кирилл так активно обзванивал агентства, что казалось, все получится. Надо только немного подождать.
В молчаливом состоянии взаимной неприязни прошло три дня. И каждый день мама долго с кем‑то разговаривала по телефону. Прячась от меня в ванной.
Детский сад, и только. Будто я подслушивать стану. Хотя мне было интересно, с кем она базарит. У неё после общения с таинственным собеседником был торжествующе‑заговорщический вид.
На четвёртый день ей кто‑то позвонил с утра пораньше, и она умчалась как ошпаренная. Я уже проснулась, но не стала выяснять, куда она так мчится. Я просто лежала в постели и думала о Кирилле.
* * *
– Еле успел. Их ещё нет?
Кирилл с порога буквально ошарашил меня непонятными вопросами. Он бегом промчался в мою комнату и потребовал, чтоб я срочно кидала в рюкзак самое необходимое. Рюкзак был маленький, и в него влезло маловато. – Одевайся! Времени в обрез. – Что надевать? – Вот. Джинсы, кроссовки и куртку с капюшоном, если есть. Лучше непромокаемую.
Пока я натягивала джинсы, Кирилл смотался на кухню и схватил там пару коробков спичек. Больше не было. Потом заглянул в туалет и вышел оттуда с рулоном туалетной бумаги: – Держи. Сама понесёшь. Она лёгкая. – Да объясни ты в самом деле, что случилось? – Потом. Сначала нужно выбраться из дома. Мобильник взяла? Зарядное прихвати. Да куда ты музыку суёшь? Не до неё. Все. Паспорт взяла? – Ты не говорил, – успела обидеться я, доставая паспорт.
Закрывая за собой дверь, я вспомнила, что забыла фен и косметику. Но Кирилл так дёрнул меня за руку, увлекая вниз по лестнице, что о возвращении не могло быть и речи. – Вон они. Только не высовывайся!
К дому подъехала большая красивая машина. Из неё сначала вышла моя мама, растерянная, но решительно настроенная. Потом появилась незнакомая дорогая женщина высокого роста. Я её раньше видела на фотографии. Мать Кирилла. Последними оказались его дядя и тётка. У них было одинаковое выражение лиц, как у отпетых заговорщиков.
Потом появилась вторая машина типа «скорой помощи». Из неё вышли два дядьки и одна неприятная тетька. – Сваливаем.
Рюкзак был сложен неудобно. Одно успокаивало – веса в нём почти не было. – Я уже договорился с приятелем. Помнишь, который художник? У него дом в деревне. Он скоро туда приедет и нас заберёт. Отсидимся некоторое время. – Кирилл, почему мы уезжаем? Я ничего не понимаю, – пожаловалась я. – И не надо. Сейчас в электричку. Я все записал, – он помахал бумажкой как флагом. – Сначала – до конечной. Потом прыгаем в другую электричку и ещё раз до конечной. А потом совсем немного останется. У него дом не очень далеко от железки. На перекладных доберёмся.
Я видела, что прямо сейчас, когда мы несёмся от касс до вагона, он просто не в состоянии что‑то вразумительно объяснить. И точно. Как только платформа отчалила, Кирилл успокоился и начал внятно рассказывать, что приключилось: – Звонок в дверь. Я ещё спал. Они, наверное, думали, что я ничего не услышу. Хотя мать всегда очень громко говорит. И что получается? Тётка, сука старая, все ей докладывала. Такого наврала, что даже повторять не буду. Мать орёт: где эта стерва? Это про тебя. Потом они угомонились, а я приоткрыл дверь и слушаю. Они там бубнят, что девочка оказалась не та и что меня пора спасать.Я поёжилась. Меня никто ни разу не обзывал стервой. – Тётка уже вчера переговорила с директрисой. А та только счастлива выслужиться. Она сразу и субсидию получает, и избавляется от тебя. Директриса с доктором сговорилась. Не без согласия твоей маман. И когда они все успели? – Пока мы радовались… – Одного я никак не пойму. Из их разговора получается, что моя тётка шпионила под дверью. И про все матери доносила. Отцу вроде как ничего пока не известно. Наверное, мать теперь будет ему доказывать, что это он во всём виноват. – А почему мы сбежали? – Вот глупая. Санитаров видала? Ты сама мне рассказывала, что не переносишь, когда тебя крепко запаковывают. Как только в смирительную рубашку попала бы, начала бы психовать и вырываться. – Это точно. – Мамаша твоя тебя выдала с потрохами. Говорит, что так врачи сразу поймут, что ты буйная. А там уколы, таблетки и ещё что‑то страшное. Так что тебе – хана. Она твердит, что ты потенциальная самоубийца. А меня снова в плен к мамаше. Я, типа, предмет спекуляции. Она, похоже, хочет от бати деньжат по новой урвать. Я окончательно запуталась. Итак, моя мама согласилась сдать меня в психушку. Это понятно. Но не ново. Она собиралась это сделать. Правда, я её угрозы ни разу не принимала всерьёз. – А тёте твоей на хрена всё это сдалось? – Девушка, как не стыдно ругаться? Пришлось вежливо извиниться перед бдительным осанистым садоводом. – Тёте? Да кто ж её знает. У неё какие‑то странные отношения с моей матерью. И вообще она по натуре подлая.
Мимо пролетала застроенная чем ни попадя природа. Я сидела у окна и бессмысленными глазами смотрела на открывающиеся леса, луга и ещё что‑то зелёное. Иногда случались реки. – Надо было попить купить. – Ничего, потерпим.
Разносчица мороженого немного порадовала нас подтаявшими сахарными трубочками. После которых пить захотелось в два раза сильнее. Предлагали газеты с кроссвордами и ручки, чтоб разгадывать эти кроссворды. Продавцы привычно перекрикивали стук колёс, доводя меня до атомной головной боли. Жаль, что я забыла таблетки цитрамона. Хотя его запить нечем. – Кирилл. Но не может такого быть. Наверное, надо было с ними поговорить. Мама не плохая. Она всё поймёт. Жаль, что отец уехал. Он бы меня ни в жисть не отдал. – Бедная ты моя. Я собственными ушами слышал, как она пресмыкалась перед директрисой. А та‑то как себя вела! Ужас. Ей, наверное, казалось, что она попала в высшее общество. Типа, как ровня. Перед моими родичами просто стелилась. Мол, я и сама хотела это сделать. Но раз меня просят такие люди… Тьфу.
Садовод приподнял глаза над краем газеты и строго на нас посмотрел.
Ехать было мучительно долго. Ноги и спина быстро затекли. Несмотря на стресс, а может благодаря ему, клонило в сон. Я положила голову на плечо Кирилла и задремала.
* * *
Тем временем моя мама бесцельно металась по пустой мёртвой квартире. Теперь затея с привлечением докторов, директрисы и семьи Кирилла казалась ей вершиной идиотизма. Теперь она стыдилась, что так унижалась перед всеми этими недоброжелательными высокомерными людьми. Кто они? За что они так презирают её? За что они так ненавидят Стасю? Чем она провинилась? Не пьёт, не курит, наркотики не употребляет, приличная девочка из приличной семьи. Как они посмели! Как я посмела? Что скажет отец? Боже мой, а что теперь делать? Мама набрала номер Стаси, но он был вне зоны. Сейчас маме казалось, что вне зоны оказалась она сама.
А мать Кирилла тем временем кусала локти от бессилия. Так всё было чётко продумано. И всё сорвалось. Теперь бывший муж не сумеет поверить, что с Кириллом стряслась беда по его же вине.
А тётка Кирилла отчитывалась перед мужем, как она додумалась установить в комнате племянника камеру слежения. Муж неоднократно обозвал её дурой и велел молчать в тряпочку. А потом потребовал показать последнюю запись. Из которой узнал, куда едут беглецы. Было отлично слышно, как Кирилл переспрашивает название деревни. Тогда было решено перехватить Кирилла с девчонкой прямо на месте. Для чего, он жене объяснять не стал. Потому что с дурой разговаривать себе дороже.
А папа с Митькой купались в теплом вечернем море.
Что делала Дочечка, не ведомо никому. Ну и хрен с ней.
* * *
Мы перебежали с одной платформы на другую. Едва успели. Хорошо, что билет можно взять прямо в вагоне. Но купить питье не получилось. В горле пересохло. И уже очень хотелось есть. И в туалет тоже хотелось. – А куда мы потом? Ну, когда твой художник нас заберёт. – Решим. У него столько знакомых. Посерьёзнее моих. Надо будет потом предкам твоим все‑таки сообщить, что ты жива. Да и моим. – Не раньше чем папа вернётся. С мамой мне разговаривать неохота. Я, наверное, её никогда не прощу. – Я так понял, что мой отец пока не в курсе. Это для нас – плюс. Так что выкрутимся. Он, в принципе, ничего, поймёт. Главное, чтоб в стране оказался. Все‑таки такие дела лучше обсуждать не по телефону.
Внезапно я поняла, что успокоилась. Впереди нас ожидал дом. Где можно нормально поспать, поесть и ещё много чего важного. Жутко хотелось писать. Когда подошёл контролёр, я тихо спросила, есть ли в электричке туалет. – Как не быть. Есть. В первом вагоне. Только он не работает. – А как народ решает свои проблемы? – заинтересовался Кирилл. – Просто. Заходишь между вагонами, и все дела. Что испугалась? Приспичит – решишься.
К такому экстриму я была не готова. Вагоны шевелились один относительно другого туда‑сюда, и стоять на прыгающих грязных железяках было страшно. Кроме того, Кирилл мог удерживать дверь только с одной стороны. – А если кто‑то решит оттуда пройти из одного вагона в другой? Нет. Я – пас.
Посоветовавшись с мочевым пузырём, мы передумали. Поверить не могу, что у меня получилось. Жить стало легче. Теперь все случившееся представлялось в ином, более приветливом свете. Налюбовавшись на пролетающую мимо родину, я снова заснула.
Снова платформа. Теперь осталось совсем немного. В ожидании новой электрички мы по очереди впрок сбегали в туалет. От которого набрались впечатлений на всю оставшуюся жизнь. Кирилл оставил меня на пять минут. Вернулся с бутылкой подозрительного вида лимонада. – Больше ничего не было, – извинился он, а я уже глотала эту тёплую химическую гадость, шалея от счастья.
Народу в вагоне стало ещё меньше. Словно мы ехали в непривлекательную местность.
Когда мы выбрались из вагона, была совсем ночь. Причём не такая, как в городе. А ночь из породы «не видно ни зги». Или – хоть глаз выколи, что сути не меняет. Кроме нас, на платформе не было никого. Кроме двух собак, которые спали у скамейки, свернувшись в бублик. Про их существование мы бы так и не узнали, если бы одна не подала голос. – И куда теперь? – Фиг его знает. Вроде как туда. Там автобус. Но когда он ходит, я не знаю.
Вместо автобуса на остановке мы обнаружили старенький «Москвич» насыщенно оранжевого цвета. Неопределённого возраста загорелый водитель радушно приветствовал нас и задрал такую немерную цену, что становилось странно, почему он не ездит на «Хаммере». – Едем. Только у магазина остановите, – Кирилл открыл передо мной дверь, из которой пахнуло лежалыми мокрыми тряпками. – Откуда у тебя столько денег? – У тётки спёр. Ей на моё пропитание выделяли. Но тут и моих хватает. Я ж тебе говорил, что мои каждый месяц отслюнявливали. Хочешь, «Москвич» этот купим? – Только не этот. – Магазин не работает, – громко оповестил нас водитель. – Есть ларёк круглосуточный. Только водяру там не берите, отравитесь. Останавливаться будем? – Непременно.
У самой обочины ярко светилась витрина настоящего ларька. Когда‑то такие украшали каждую городскую автобусную остановку. Потом их запретили, и я все гадала, куда они подевались.
Кирилл вернулся с двумя пакетами. Умереть с голоду нам не грозит. – Дверью не хлопай, отвалится. К родственникам едем? – уверенно предположил разговорчивый водитель. – У нас тут хорошо. Тихо. Земляника уже пошла. Мои по два ведра в день носят. А грибы где есть, а где не растут. От дождей зависит.
Словоохотливый владелец колымаги не сомневался, что мы чуть свет ринемся хапать дары природы. Он периодически вцеплялся в рычаг переключения скоростей и дёргал его так, что мы испугались, что тот неминуемо будет выдран из пола. Причём во время этих зверских манипуляций лицо водителя оставалось безмятежным.
Потом мы свернули на ухабистый просёлок и скакали на сиденьях как на американских горках. Судя по звуку, в ямах на дороге была вода. Значит, тут дожди были совсем недавно. Мне это факт показался почему‑то очень важным. В свете фар ветки ёлок казались огромными крюкастыми руками, которые тянутся к нам, чтоб захватить. Один раз через дорогу пробежала маленькая задумчивая лисица. Водитель и Кирилл громко заорали от переизбытка охотничьих чувств.
Потом мы долго плутали по невидимой в темноте деревне. Потом рассматривали схему, которую Кирилл нарисовал со слов своего приятеля. С горем пополам разобрались и поползли дальше.
Дом был последний на тёмной, почти невидимой улочке. Мрачный, немного покосившийся. Вовсе не таким я его себе представляла. Невидимые в темноте брехали деревенские барбосы. На небе оказалось раз в сто больше звёзд, чем мне удавалось разглядеть в городе. А комаров в тысячу раз больше, чем звёзд. – Удачи! – заорал водитель.
Вместе с его машиной исчезло последнее скудное освещение. Зато остался стойкая вонь выхлопных газов.
Мы на ощупь отворили калитку и проникли во двор. Заросший высокой некошеной травой. – Ключи справа от двери. Хорошенькое дело. Справа от двери весь дом, – Кирилл шарил рукой по занозистой стене. – Давай я поищу.
Зажгли спичку. Толку никакого. И фонарик мы взять забыли. Но сдаваться в шаге от цели не хотелось. Я протянула руку под навес крыльца и тут же нащупала связку из трёх ключей. – Ура! Мы спасены!
Расставив руки как завзятые слепцы, мы попытались выяснить, где может быть выключатель. Он хоть и нашёлся, но света от него не прибавилось. – Пробки. Он что‑то говорил про пробки. Наконец Кириллу удалось найти допотопный счётчик и ввернуть вынутые чёртовы пробки в патроны. И сразу стало светло. – Стася, теперь все неприятности позади! Обживаемся!
Дом состоял из одной большой комнаты и крохотной кухни. Узкой, словно шкаф. И ещё была застеклённая веранда. А главное – туалет, в который не нужно бежать на улицу, а только пройти дальше по сеням. – Стася! Чайник уже вскипел. Есть зефир. Есть колбаса варёная. Её можно даже пожарить. Черт, я масло подсолнечное забыл купить. Ты что молчишь? Ты что там, провалилась?
Вполне уместное замечание. Он‑то на улице облегчился. Мальчишки так удобно устроены.
Теперь остаётся ждать. По мнению Кирилла, скоро приедет хозяин дома и увезёт нас в безопасное место. С этой успокоительной мыслью мы завалились спать.
* * *
Ближе к рассвету, когда по деревне заорали сердитые коровы и их хозяйки, к дому подъехали две машины.
Первой проснулась я: – Кирилл. Там кто‑то приехал!
Мы осторожно выглянули. И тут же отпрянули от окна. Рядом с забором торчал ментовский уазик. И ещё одна внедорожная машина. – Дядя с архаровцами. Там за туалетом есть второй выход. На щеколду закрыт.
Наспех натягивая на себя одежду, мы тихо прокрались к сортиру. Сбоку от него оказался проход, в котором хранились уложенные дрова. А за ними низкая дверца. Через которую мы сиганули наружу. Перед нами открылся туманный вид на запущенный огород. Засеянный преимущественно высоченным сочным репейником. А за ним – лес. В котором было наше спасение.
Пригибаясь, мы пробежали сквозь дрянные колючки и припустили по мокрому лиственному подлеску. По‑моему, это был ольшаник. Но вскоре начались ёлки и берёзы. Бежать стало гораздо легче. – Вот дерьмо. Как они узнали? И какого чёрта сюда припёрлись? – приговаривал Кирилл.Я неслась следом, едва уворачиваясь от хлёстких мокрых веток. Перепрыгивая канавы, наполненные коричневой стоячей водой. Поскальзываясь на спрятавшихся под травой камнях. И перескакивая через упавшие стволы деревьев.

Кирилл не собирался останавливаться. Хотя мы отбежали на порядочное расстояние. Я жутко запыхалась, просто задыхалась с непривычки. И сердце так колотилось, что слышно было, как оно стучит о грудную клетку. – Я больше не могу. Стой!
Кирилл оглянулся, оценил моё состояние и затормозил. – Давай вернёмся обратно. Посмотрим, что они станут делать? Мы же не знаем, куда теперь бежать.
Подумав, Кирилл принялся мне возражать: – Стася. Они сразу поймут, что мы только что там были. Там везде наше барахло валяется. Они начнут нас искать. Или в доме спрячутся, типа засады устроят. А нам это надо? – Но если приедет твой художник, он их прогонит. Это его дом! – А они скажут, что мы опасные рецидивисты, и подключат местную милицию. – Это вряд ли. Твой дядя вовсе не дурак. Ты посмотри на нас – какие мы преступники? – А что ж он с ментами приехал?
Немного поспорили и повернули обратно. И вскоре убедились, что идём куда‑то не туда. Давно пора показаться деревенским крышам. А их не было. Как не было и просвета, который означал край леса. Вокруг нас плотной стеной толпились удручающе одинаковые деревья. Дело принимало неприятный оборот. – По‑моему, нам направо, – с сомнением в голосе предположил Кирилл. – Жаль, солнца нет. Хоть я не помню, как по нему ориентироваться. Ты случайно не знаешь? – Если оно было слева, то возвращаться надо так, чтобы справа. Но раз его всё равно нет, то какая разница? – Будем надеяться на лучшее. Скорее всего, заблудиться мы не могли.
К полудню мы окончательно поняли, что все‑таки заблудились. У меня от страха жутко заболел живот. – Ура! Я что‑то успела прихватить с собой! Какого лешего я сунула себе в карман полрулона туалетной бумаги, ума не приложу. Лучше бы пожрать взяла. Или мобильник. Но бумаге я в тот момент обрадовалась сильно. – Я, пока ты там лес удобряла, нашёл симпатичный ручей. Так что можно попить.
Вода была очень кстати. Она была чистая. И вкусная. – Когда мы удирали, то я ничего похожего на ручей не перепрыгивала. – Куда он течёт? Куда они вообще текут? Предположим, впадают в реки. Или в озера. Значит, надо идти за ним. Правильно?
Я согласилась за неимением лучшего предложения. И мы побрели рядом с ручьём. Который пока не думал никуда впадать. Зато мы всегда могли из него попить сколько угодно. – У тебя должны быть спички. Мы когда ночью ключи искали, ты их в карман сунул.
Кирилл устроил привал. На крохотной, но вполне приятной полянке. На которой почти не было комаров и слепней. Зато оказалось немного зрелой земляники.
Пока я рвала ягоды, делая из них букет, Кирилл выпотрошил свою и мою куртки. Раз мы заблудились, надо знать, что у нас есть для выживания. Полезного обнаружилось трагически немного. Кроме туалетной бумаги и спичек мы являлись владельцами одного невразумительного ножика, лейкопластыря, носового платка, ключей от городской квартиры и денег, от которых пока толку было ничтожно мало. – Если по‑честному, то у нас нет ничего полезного, кроме спичек и ножа. – Скушай, мальчик, ягодку, – пропела я и подарила Кириллу собранный букет. – Налапопам.
Детское словечко напомнило мне про Митьку. Который сейчас наверняка вместе с папой принимает солнечные ванны и объедается мороженым. Мне снова стало грустно.
Когда мы немного отдохнули, то решили продолжить путешествие по течению ручья. Надеясь, что когда‑нибудь доберёмся до дороги или жилья. По мнению Кирилла, народ селится с видом на водоёмы. У меня собственного мнения не оказалось. Я видела пару раз в кино, как горожане попадают в дремучий лес и не знают что делать. Но в этих фильмах для меня было мало интересного, кроме того, там всегда всех спасали опытные взрослые мужчины. Кирилл на них был мало похож, но он вёл себя спокойно и уверенно.
Я решила не волноваться. – Если повезёт, можно выйти на высоковольтку. Или ещё на провода какие, – с оптимизмом успокаивал меня Кирилл. – Ты по сторонам поглядывай, а то вдруг я просмотрю.
Ближе к вечеру надежда выбраться улетучилась. И ещё нам сильно подгадил моросящий дождик, которого этим летом было с избытком. А коварный ручей пока никуда нас не привёл. Точнее, привёл, но не туда, куда мы рассчитывали. В глухом лесу с какого‑то перепугу обнаружились бобриные засады. Я всегда думала, что бобр живность речная или озёрная. Как‑то так. А тут в бескрайней чащобе они запрудили наш ручей, сделав из леса болотину. Из которой торчали остовы стволов деревьев.
Заметив мой ужас, Кирилл сделал бодрое лицо и обрадовался: – Стася, теперь все просто. Надо обойти топь. Где‑то рядом есть водоём. Верняк. Эти животные припёрлись из речки. Допустим, километра два они ковыляли по ручью с той стороны топи. Значит, мы почти пришли. – А я помню, мне бабушка рассказывала, что они на болото за клюквой ходили… – Она ещё не созрела. – Я не про то. Она говорила, что у каждого было своё заветное место. И на краю болота они вешали метку. Тряпку какую или ещё что. Если мы пойдём кругом и увидим такую метку, значит, деревня рядом, – я чувствовала себя невероятно умной.
Потом мы дружно посмотрели на просвет, в котором маслянисто блестела вода, и пришли к выводу, что тут клюквы нет.
* * *
При помощи ножика и рук мы заготовили веток для костра. И даже сумели его запалить, оторвав кусок коры с берёзы. Хотя дождь перестал, но просушиться не помешало. Кирилл неумело соорудил подобие низкого навеса из лапника. Под которым можно было лежать, тесно прижавшись друг к другу. И смотреть на догорающий огонь. Который почти не согревал, но отгонял «злых духов». Так Кирилл обозвал комаров. – Бобра бы поймать. Они вкусные. – Легче бананы на ёлке обнаружить. – Точно. Тогда надо поймать лягушку и оторвать ей ноги и сварить. Только в чём? Значит, станем есть печёные лягушенковы лапки.
Если бы не навес, мы бы здорово закоченели. Он свалился на нас, когда мы устали дрожать от сырого холода. Упал и согрел. Как колючее одеяло. – Надо запомнить на всякий случай, – заметил Кирилл утром, но, видя мой ужас, добавил: – Я думаю, сегодня нам повезёт гораздо больше.
Кирилл выбирал самые проходимые места, чтоб я не устала продираться через поросль чапыжника, которая окружила болото. Мы постоянно боялись потерять его из виду, хотя не знаю, чего в нём было хорошего, кроме воды цвета перезаваренного чая.
Очень хотелось есть. Я вспомнила все не съеденное мной дома. Действительно, чего я кочевряжилась: «Это не ем, это вредно, это не буду». Прям как маленькая. – Не грусти. Мне кажется, осталось совсем немного. Там дальше ещё один просвет виднеется.
Ободрённая, я пошла быстрее. – Не беги! Меня потеряешь! – веселился Кирилл.
Мне кажется, он совсем не боялся сгинуть в незнакомом лесу. Глядя на него, и я перестала бояться. Вот поесть бы, и стало бы совсем замечательное приключение.
Просвет оказался проплешиной на небольшом круглом холме. В центре которого Кирилл обнаружил квадратную бетонированную площадку. И больше ничего. – Что это? Как ты думаешь? Наверное, страшно засекреченный военный объект? А тут радиации быть не может? – Насчёт радиации вряд ли, а вот в округе поша‑риться надо. Раз это кто‑то построил, он сюда как‑то приезжал. – Ура! – закричала я, предвкушая скорое принятие пищи.
Мы потратили впустую полдня. Но так ничего и не нашли. Вокруг был лес и немного болота. Кирилл даже развёл на бетоне костёр, бросив в него мокрые ветки, чтоб дыма побольше было. Вдруг кто сверху заметит. – Этого не может быть, потому что быть не может. Где‑то рядом есть и дорога, и воинская часть. Чудес на свете не бывает. Вояки народ практичный. Они на случай войны должны были как‑то сюда добираться. Мы так поступим. Ты останешься здесь и будешь орать что есть мочи, а я попробую уйти вон туда в зоне слышимости твоего крика. Хорошо? И не куксись. Так мы не потеряемся.
Он быстрым шагом исчез в лесу. А я орала, считая до десяти. Досчитаю и ору. Ору и надеюсь, что он прямо сейчас уже нашёл дорогу. Голоса хватило до возвращения Кирилла. – Там тоже ничего, – бодро сообщил Кирилл. – Я неверно выбрал направление. Смотри, вон там больше всего сосен. – И что? – Значит, лес хороший. А вояки любят хороший лес.
Убей не пойму, что за звери эти вояки. Лес им хороший подавай. – Я пошёл. Дойду до опушки, кричи. Голос ещё есть?
Я крикнула. Кирилл одобрительно кивнул и мы снова расстались. Но в это раз ненадолго. – Стася! Беги ко мне!
Еле заметные, но это были несомненно останки старой лесной дороги. Кроме того, под соснами уже поспевала черника. Мы её так жадно ели, что скоро стали все синие. – Это отмоется? – испугалась я, глядя на его губы. – А то. Целоваться будем?
Поцеловались и пошли. Теперь идти было гораздо приятнее. Сосновый лес – это вам не еловый. И уж точно не лиственный. Люби и знай свою родную природу.
К вечеру перед нами показались силуэты каких‑то строений. Мы чуть не свихнулись от радости. Неслись туда, будто не уставали ни разу. – Что это? – остановилась я перед вросшим кирпичным зданием, у которого не было ни единого целого окна.
Если честно, крыши тоже не было. Зато были ступеньки, ведущие на крыльцо. По бокам от которого лежали большие шины от колёс. Из них росли трава и чахлые странные цветы, похожие на мелкие лилии.
– Посмотрим, – голосом бывалого исследователя предложил Кирилл.
Домов было много. К ним вели настоящие асфальтовые дорожки. – Вот тут была столовая. Видишь, тут кафель на стенках – значит, тут они мылись. А тут были казармы…
Кирилл не переставал меня удивлять своими познаниями в быте воинской части. – Хватит. Мне надоело. Мне не нравится. Тут страшно. Не город, а привидение. Скоро темно будет. И я совсем испугаюсь. – Стася, ты правда трусишь?
Ещё как трусила. Мне всё казалось, что в спину кто‑то уставился. Обернусь – никого. Одни пустые оконные глазницы.
Кирилл быстро сориентировался и вычислил, где был въезд на территорию военного городка. Одной створки ворот не было, вторая красовалась облезлой пятиконечной звездой. Которую мы захотели оторвать на память, но не смогли. – Ты точно не хочешь заночевать здесь? – Ни‑за‑что! В лесу приятнее. Хоть там и звери шастают. – Да ну. Я ни одного не видел. – Я тоже, но ночью всё время кто‑то ходит. Я сама слышала. Кто‑то маленький. Он топает и шуршит. А иногда ветки хрустят. Значит, есть и большой. Он ещё дышит громко. – Надо бы покараулить… – Я тебе покараулю! Кроме того, не забывай, мы теперь от них далеко.
К ночи мы немного прошли по дороге, сделанной из бетонных провалившихся плит. Выбрали ночлег на месте, где у солдат была спортивная площадка. От которой сохранилось подобие поляны. С одними ломаными воротами для футбола.
Кирилл снова нарезал еловых веток. Под которые мы забрались, как и в прошлую ночь. – Надо было поискать что‑нибудь для воды. Не может быть, чтоб в части ничего нужного не осталось. – Кирилл, не хочу я обратно. Давай лучше завтра дальше пойдём. Наверняка скоро нормальная дорога будет. Или вдруг машина пойдёт. Все‑таки следы от колёс мы видели. – Может, это охотники. Или лесорубы. Ты что‑то жуёшь! – уличил меня возмущённый Кирилл. – Хвоя. От навеса отщипываю и ем. Если долго жевать, они вкусные. Хочешь, попробуй.
Положив еловых иголок себе в рот, Кирилл начал мрачно чавкать. – Гадость гадостью, – заметил он и оторвал ещё порцию.Потом мы замолчали, думая каждый о своём. – Когда вернёмся в цивилизацию, я непременно сначала отмоюсь, а потом съем… – Что? – Целую куру. С хлебом и картошкой. – А мне? – обиделась я, будто он уже в одно лицо стрескал кучу еды. – Ты меня любишь? – И что, кроме себя, ты ничего предложить поесть не можешь? – Я, оказывается, очень тебя люблю. Я и раньше знал, что люблю, но только теперь понял насколько. – Так что с курицей? – смущённо переспросила я. – Ты не ответила. – Про куру? – Про меня.

Пришлось ответить. Он поцеловал меня синими от черники губами. Словно боялся спугнуть. А потом мы притиснулись друг к другу и крепко заснули.
* * *
Утро было мокрое от росы. Теперь есть хотелось так, что живот подводило. Там, внутри, организм требовал питательных калорий. И напоминал о себе резями. Будто ножик в желудок воткнули и проворачивают. – Вот эти вкуснее, – подозвал меня Кирилл.
Он обнаружил на маленьких ёлочках новые светлые побеги, которые были гораздо нежнее того, что мы пробовали вчера. Немного черники для сладости, и мы снова отправились в путь.
Оказывается, воякам иногда отдают странные приказы. Например, взорвать некий важный объект. Именно на такое безобразие мы и наткнулись. Вывернутые куски бетона, из которого торчали кривые железные прутья. Кириллу очень захотелось посмотреть, что это такое было.
И он полез внутрь. – Тут внутри глубокая яма. Типа колодца. Там, наверное, была ракета!
Меня эта новость не вдохновила. На кой черт нам сейчас ракета. Нам бы до людей добраться, а он ракеты ищет. – Кирилл! Вылезь сейчас же! Что ты как маленький! – Уже иду! – пообещал и дальше полез нору эту гадкую рассматривать.
Солнце просочилось сквозь облака и ощутимо припекало. От нечего делать я рассматривала ту часть сооружения, что торчала снаружи.
Сбоку сохранился кусок высокой стены, на которой сошедший с ума солдат краской нарисовал ветку ёлки. На которой сидела зелёная белка размером с крупную свинью. Морда у белки была как у акулы. И в неё явно периодически стреляли.
Я сначала не поняла, что случилось. Кирилл вскрикнул. А потом что‑то упало вниз под землю. Грохот стих. Послышался приглушённый «бульк». – Кирилл! – Я решила, что он свалился в шахту. – Все в порядке. Просто я тут застрял. Немного. Ты подожди. Я сейчас выберусь. Не ходи сюда.
И все‑таки я подобралась поближе. Цепляясь за эти страшные огрызки прутьев. Перелезая по острым как зубья скал вывороченным краям бетона.
Кирилл лежал, подвернув под себя ногу. Живой. Лицо бледное. Даже попытался встать. Я присела рядом. – Что делать будем? Давай я тебе помогу выбраться? – Мне не хотелось думать о его ноге. – Вот засранство! Опять в том же месте! Между коленом и ступней нога пухла прямо на глазах. Даже через штанину было видно. – Хорошо, что именно в этом месте. Перелом бедра страшная штука. Я точно знаю. А я решила, что ты под землю грабанулся. Как же тебя угораздило?
Чтоб снова оказаться на дороге, нам потребовалось полдня. Про которые вспоминать не хочется. Ему было очень больно. Мне было очень тяжело. Нам было страшно, что он сейчас потеряет сознание. Но все‑таки мы справились.
Он всё время повторял: «Какой же я дурак». Ая все думала: «Плакать нельзя». А потом придумала, что делать. – Я тебя совсем ненадолго оставлю. Только добегу до этого заброшенного города. Там есть доски. Мы их привяжем вокруг ноги. Я такое в кино видела. А ты обопрёшься на меня, и мы попробуем идти. Лучше ещё на палку опираться. Ну а её мы тут найдём. Ты только тихо лежи. Не пробуй шевелиться.
Я бежала так быстро, как могла. Теперь можно и плакать. Главное, успеть вернуться как можно быстрее. И чтоб доски были крепкие. И чтоб нужного размера. Ещё бы проволоки кусок, чтоб гнулась.
Доски нашлись быстро. Я оторвала с трудом метра три проводки. Жаль, ножик остался у Кирилла. Ещё мне повезло с пластмассовой бутылкой. Теперь, если набредём на воду, можно набрать с собой. – Ты не волнуйся. Я опытный хромоног. Я умею скакать на одном копыте. Смотри, мы её сейчас зафиксируем, а потом я её согну в колене и так запрыгаю – не угонишься.
Кирилл наотрез отказался показывать, как выглядит перелом. Я все боялась, что там рваная рана, из которой торчат обломки костей. Но он утверждал, что кожа целая, крови на штанине нет, значит, все отлично.
Мы замучились прилаживая доски так, чтоб нога оказалась надёжно спелёнутой, и чтоб они не разваливались при каждом движении. Наверное, мы все делали неправильно. Мы просто не знали, как это делается. – Просто небольшой перелом. Ничего особенного, – постоянно приговаривал Кирилл, пока я закрепляла проволоку.
Пока он приходил в себя от наших неловких манипуляций, я поискала самую чистую лужу. А нашла ещё один ручей. Этот гадёныш тоже куда‑то тёк. Не иначе, в то же поганое болото. – Теперь у нас будет вода впрок!
Палку искать не пришлось. Я её просто срезала. Получился почти костыль. Сверху развилка. Оставалось попробовать подняться. – Хорошо, что одна нога цела, – попробовал шутить Кирилл. – А иначе пополз бы, как анаконда. – И я бы рядом. Прикинь, две змеюки. Интересно, а как солдаты по‑пластунски ползают? Хотя у них обычно две ноги. А на войне? Мы с тобой как на войне, – я болтала без умолку, чтоб хоть как‑то отвлечь его от боли.
Совместными усилиями мы поднялись. Но с первым шагом что‑то не ладилось. Наверняка Кириллу было очень больно. Гораздо больнее, чем он пытался показать. Он стоял на одной ноге, вторая подогнута немного. Я – в виде живой опоры, а как же идти? – Ты кричи. Если больно, надо кричать. – Не оглохнешь? – Может, ты навалишься мне на спину? Я сильная. – Лучше помолчи, Стася. Не волнуйся. Сейчас проинтуичу, и пойдём маршем с песнями. Ты какие марши знаешь?
Несмотря на моё полное незнание маршей, мы все‑таки передвигались. Прыгая на одной ноге и опираясь на меня, Кирилл прошёл совсем немного. Но все‑таки – получилось! – Погоди. Немного передохну и попробую иначе. Меня эти доски задрали.
Доски постоянно норовили расползтись в разные стороны. Пока Кирилл, якобы в шутку подвывая от боли, не перевязал их по‑новому.
Одна нога у ней была короче, другая деревянная была, а левый глаз фанеркой заколочен, а левым она видеть не могла… – Откуда ты выкопал эту песню? Или тебе её мама на ночь в детстве пела вместо колыбельной? – Там дальше такое… Но тебе, деточка, я не спою.
Я тут же принялась капризничать. А что ещё делать? Мне казалось, что, когда он придуривается, ему лучше.
Мне исполнили оду про речку‑говнотечку и «пела так, что все собаки выли, а у соседа отвалился потолок».
– Забыл! Все ценное забыл! Ничего, доберёмся до дома, я найду бывшего одноклассника. Он просто кладезь ценного рифмованного фольклора. Он такое знает – зашибись. – Такой культурный мальчик, а водишься со всякой шпаной. – Вожусь. Точнее – водился. Хорошие были времена.
Метров через сто мы снова передохнули. Сколько прошли до вечера, не скажу, но не много. Теперь настал мой черёд резать лапник. От страха я соорудила такую кучу, что впору трём медведям ночевать. – Хорошо, что черника тут созрела, – подбадривал меня Кирилл, словно мы поужинали салатом оливье и икрой.
Лапник на землю. Слой травы. Потом мы. Потом наши куртки и снова лапник. Такой бутерброд. Сначала было сыро. Потом ничего, согрелись. Но ему ночью было очень больно. Я знаю. Он почти не спал и всё время стонал, когда хоть чуть шевелился.
* * *
Я с утра сбегала на разведку, проверить, вдруг рядом уже настоящая дорога. Но её не было. Зато набрала ягод в большой кулёк из свёрнутого лопуха. Лопух, когда рос, казался твёрдым, но потом размяк, и черника норовила высыпаться на землю.
Где‑то к полудню у Кирилла начала подниматься температура. И начался дождь. Мерзкий, противный, долгоиграющий. Воздух стал как вода.
Я предложила Кириллу укрыться под деревом и побежала на разведку. Снова напрасно. Только устала как собака. Кололо в правом боку, но я стремглав неслась обратно, боясь, что Кириллу стало ещё хуже. – Ты как? – спросила я, протягивая ему выдранный с корнем урожайный куст черники.
Кирилл попытался выглядеть здоровым, но у него не получалось даже быть похожим на больного. Только – на очень больного.
Дождь не переставал, угрожая зарядить на всю ночь. Но мы всё равно передвигались. Поскальзываясь на неровных плитах, между которыми росла трава. Когда солдатская дорога шла под уклон, то внизу всегда оказывалась огромная лужа. Неизвестной глубины. Вот уж не думала, что перебраться по осыпающейся вязкой обочине будет так сложно. Иногда приходилось тащить Кирилла на спине. Он ругался всякими смешными словами. На себя, на ногу, на погоду. Реже – на предков, которые загнали нас в этот чёртов бесконечный лес. – Лес – гуммозный. Дождик – потужливый. Эмо во всём виноваты!
Про мать сказал, что глаз ей на жопу натянет и телевизор сделает. Потом сквозь зубы упражнялся в остроумии насчёт тётки с дядей. Когда добрался до характеристики директрисы, мы преодолели небольшой подъем, который отобрал последние силы.
И тут я услышала знакомый звук. Где‑то явно проехала машина. Большая. С таким характерным рёвом на подъёме. – Кирилл! Ты тоже слышал? Там дорога! – Справа? Ая думал, почудилось, – он просто повалился на землю, попутно уронив и меня. – Хорошие доски. Если б не они, щас бы ещё раз ногу сломал! – ругалась я неизвестно на кого.
Я помогла ему подползти к ближнему дереву. По‑моему, это была осина, только здоровенная жутко. Я раньше таких не видела. – Одна нога туда, другая обратно! – Ты про что? – Про то, что я скоро вернусь. Машина была там, совсем рядом. Я понимаю, что она уже уехала. Но я выйду на дорогу, дождусь следующую и проголосую. Только не уверена, что они тут косяком ходят. Так что тебе придётся подождать немного. Потерпишь? – Я‑то потерплю. Только ты возвращайся скорее. – Как только, так сразу, – моя усталость почти рассеялась, только от голода здорово мутило. – Тут муравьи, – пожаловался Кирилл. Действительно, по земле около самого ствола копошились крупные чёрные насекомые. Только шорох стоял. Они и на дерево зачем‑то лезли, создав плотную чёрную цепочку.
Пришлось перемещать Кирилла под другую, не менее огромную осину. Пока не облюбованную всякими ползучими тварями. – Тут их нет. Ну, я побежала. А то все вкусное расхватают.Поцеловала его в макушку. Потом спохватилась и чмокнула в нос. Пройдя всего пару шагов, я решила отдать ему свою куртку и вернулась: – А то замёрзнешь.
Потом вспомнила, что снова могу заблудиться, и вынула из кармана куртки остатки туалетной бумаги. – Теперь точно ухожу.
И пошла. Отрывая по куску от тощего рулона. Белые клочки были так хорошо видны даже в сумерки. Даже мокрые, они помогут мне вернуться к Кириллу.
Я считала шаги. Потом сбилась со счета. И скоро вышла на дорогу. Настоящую. С асфальтом, и даже столбик километровый был. При ближайшем рассмотрении оказалось, что асфальт состоит преимущественно из ям и колдобин. Но меня это не обескуражило. Оставалась дождаться первой машины.
Минуты тянулись мучительно долго. Темнота сгущалась. Скоро я перестала видеть деревья по ту сторону дороги. От дождя и усталости начался озноб.
Только теперь я по‑настоящему поняла, как устала. Звуки мотора мерещились постоянно. Я путала их с шумом ветра, который шевелил листву.
А потом из‑за поворота, который оказался ужасающе рядом, из темноты мне в лицо врезался свет фар. Ослепив меня моментально. Я бросилась на дорогу, размахивая руками.
* * *
Он врезался в меня левым углом железной морды. Я сразу престала понимать, есть ли у меня ноги. Когда я летела, они болтались как не мои. Руки были целы. И я машинально вцепилась ими в живот. Опасаясь, что кишки вывалятся наружу. Рукам было мокро. Промелькнула мысль – хорошо, что на мне кофта плотная и я наверняка не знаю, лопнула ли кожа. Казалось страшнее всего дотронуться рукой до склизлых болтающихся кишок. Потом голова ударилась обо что‑то твёрдое. Наверное, на секунду сознание потеряло меня. Потому что очнулась я, уже падая вниз. Снова ударилась. Об асфальт. Хрустнуло плечо, потом ребра, и стало так больно, что слезы брызнули из глаз. И все это время я крепко прижимала руки к животу. Надеясь из последних сил, что мои внутренности не выплеснуло наружу. Понимая, что моя шея как‑то неестественно вывернута, я успела посмотреть на ноги. Вроде как не оторвались.
А потом умерла.
* * *
Тем временем кто‑то что‑то делал, ну и насрать на них три кучи. Особенно на Дочечку.
А Кирилл прождал несколько часов и, понимая, что случилось что‑то непоправимое, попытался ползти в направлении ухода Стаси. У него плохо получалось. Было больно и неудобно. Хотелось оторвать сломанную ногу. Но когда он заметил первый клочок бумаги, то решительно двинулся вперёд. Опираясь на палку и хватаясь за мокрые стволы деревьев.
Какая она молодчина. Теперь мы ни за что не потеряем друг друга. Он усмехнулся. Кто‑то из сказки сыпал зерна, а нас спасёт туалетная бумага. Время от клочка до клочка становилось все длиннее.
Он заметно устал. Он буквально обессилел. Лежал, глядя на небо сквозь ветки деревьев, и успокаивал себя, что Стася наверняка ждёт помощи на дороге. Просто эти гады не остановились. Он точно слышал звук машины. Стася умница, абы кого останавливать не станет. Наверное, попробует затормозить дальнобойщика. Они классные. Никогда не откажут в помощи.
Потом он снова пошёл. Точнее, прыгал от дерева к дереву, хватаясь за них обеими руками. Палка осталась валяться. Она уже не нужна. Ещё чуть‑чуть, и лес кончится.
Потом ему стало плохо. Он пожевал еловых иголок. Тошнота прошла, но не совсем.
Он во второй раз услышал звук проезжающей машины. И понял, что дорога совсем рядом. Вот белеет ещё один обрывок бумаги. Прицеплен на коре сосны. Стася не может быть далеко. Она где‑то здесь. Просто темно, и он её пока не видит.
Он попробовал закричать, позвать её. Но голоса не было. Пришлось снова отпить глоток.
Так всю воду выжру, а она тоже пить хочет.
Позвал: «Стася!»
Визг тормозов. Буквально в десятке шагов остановилась машина. «Стася!»
Почему она меня не слышит? Ведь это она тормознула эту машину.
Начался кустарник, на который не опереться. Пришлось ползти. Потом кусты кончились. Началось открытое место. Песчаная обочина. В темноте фары машин. Трёх или четырёх. Какие‑то люди размахивают руками. Истерично галдят в мобильники. – Смотрите, пацан какой‑то. Парень, ты откуда? – Да помогите же ему! – закричала какая‑то насмерть испуганная женщина.

Дата добавления: 2015-10-21