чувством собственного достоинства и так оберегал его, что
пошел бы на любую подлость, чтобы отстоять его публично. Но
потом он сошел с ума, как все члены клана Фаиза,
нерешительный, как они, болтливый, со странно мерцавшими
глазами.
Наша довоенная платежная ведомость была тайно восстановлена
в прошедшем году, когда трое из нас вползли после захода
солнца в их богатые семейные шатры близ Зизы. Старший из
Фаизов, Фаваз, был видным арабом, членом комитета
Дамаскской группы, заметным лицом в партии независимости.
Он принял меня с изысканным гостеприимством, накормил
богатым обедом и после окончания нашей беседы снабдил нас
своими роскошнейшими стегаными одеялами.
Я проспал час или два, когда чей-то голос прошептал сквозь
пахнувшую дымом бороду. То был Наваф, который сказал, что,
прикрываясь показным дружелюбием, Фаваз послал всадников в
Зизу и что здесь скоро появятся солдаты, чтобы меня
арестовать. Не было сомнений в том, что мы попали в
ловушку. Мои арабы спали в отведенном им месте, готовые
сражаться, как загнанные в угол звери, и убить хоть кого-то
из врагов прежде, чем умрут сами. Мне такая тактика не
нравилась. Когда борьба превращалась в физическую, на
кулаках, я из нее выходил. Отвращение, которое я испытывал
при мысли хотя бы о прикосновении ко мне, вызывало во мне
более сильный протест, чем мысль о смерти и разгроме,
возможно, потому, что одна такая ужасная схватка в моей
юности заронила во мне стойкий страх перед прикосновением,
или же потому, что я так ценил свои умственные способности
и презирал свое тело, что мог бы поступиться вторым ради
первого.
Наваф выполз под полотняной стенкой палатки, и мы
последовали за ним, волоча в седельной сумке несколько моих
вещей. За следующей палаткой, принадлежавшей самому Навафу,
преклонив колени, отдыхали оседланные верблюды. Мы тихо
сели в седла. Наваф вывел свою кобылу и проводил нас, с
винтовкой на изготовку у бедра, до железной дороги и дальше
в пустыню. Там он объяснил, как, ориентируясь по звездам,
держать нужный нам, по его предположению, курс на Баир. А
еще через несколько дней умер шейх Фаваз.
ГЛАВА 97
Я объяснил Фейсалу, что Насир продолжит диверсии на
железной дороге еще месяц, а после того как туркам удастся
от него отделаться, пройдет еще не меньше трех месяцев,
прежде чем они смогут напасть на нас в Абу эль-Лиссане. К
тому времени наши новые верблюды должны быть готовы к
нашему собственному наступлению. Я предложил попросить его
отца, короля Хусейна, уже теперь переправить в Акабу
регулярные части с Али и Абдуллой. Это подкрепление
увеличило бы численность нашей армии до десяти тысяч
солдат.
Мы разделим их на три части. Немобильные подразделения
составят силы сдерживания, которые не дадут пошевелиться
Маану. Тысяча всадников на новых верблюдах начнет
наступление в секторе Дераа--Дамаск. Остальные образуют
второй экспедиционный контингент в составе двух или трех
тысяч пехотинцев для продвижения на территорию племени бени
сахр и соединения с Алленби в Иерихоне. Дальний рейд на
верблюдах с захватом Дераа или Дамаска вынудит турок
вывести из Палестины одну дивизию, или даже две, для
восстановления своих коммуникаций. Ослабив таким образом
противника, мы дадим Алленби возможность продвинуть свой
фронт, по меньшей мере, до Наблуса. Падение Наблуса
разорвет боковую коммуникацию, обеспечивающую мощь турок в
Моабе, и им придется отступить на Амман, отдав в наше
полное распоряжение нижнее течение Иордана. Практически я
предлагал использовать арабов племени хауран для того,
чтобы способствовать нашему продвижению до Иерихона, а это
полпути до нашей цели -- Дамаска. Фейсал согласился с этим
предложением и дал мне письма к своему отцу, в которых
рекомендовал согласиться с этим планом. К сожалению, старик
теперь был мало склонен прислушиваться к советам сына, не
говоря уже о черной зависти к нему, который действовал
слишком хорошо и в чрезмерных масштабах пользовался помощью
англичан. Готовясь к объяснениям с королем, я полагался на
объединенную поддержку его казначеев Уингейта и Алленби. Я
решил лично отправиться в Египет, чтобы убедить их написать
королю достаточно жесткие письма. В Каире Доуни согласился
как с переводом южных регулярных частей, так и с
независимым наступлением. Мы пошли к Уингейту,
аргументировали свою точку зрения и убедили его в том, что
это хорошие идеи. Он написал письма к королю Хусейну,
настоятельно рекомендовавшие ему усилить Фейсала. Я
настаивал на том, чтобы Уингейт разъяснил королю, что
продолжение предоставления военных субсидий будет зависеть
от его реакции на наши рекомендации, но Уингейт не пожелал
проявить строгость и изложил свои мысли в тоне вежливости,
что могло показаться старику из Мекки свидетельством
подозрительной утраты твердости.
Но эти меры обещали нам так много, что мы отправились к
Алленби просить помощи в оказании давления на короля. В
Ставке главнокомандующего мы почувствовали совсем другую
атмосферу. Здесь всегда все жило энергией и надеждой, но
теперь чувствовалось, что были доведены до необычно высокой
степени логика и координация действий. Алленби отличался
странной слепотой при подборе людей, что в большой степени
объяснялось величием и благородством его души: он считал
излишними особенно хорошие качества своих подчиненных, но
недовольный этим Четвуд опять вмешался и поставил
Бартоломью, начальника своего собственного штаба, на третье
место в иерархии. Бартоломью был еще более сложным
человеком, еще более вышколен как солдат, более заботлив и
добросовестен, и представлялся лидером команды друзей.
Мы развернули перед ним свой план, реализация которого
должна была начаться осенью, надеясь на то, что наше
давление впоследствии даст ему возможность энергично нас
поддержать. Он слушал нас улыбаясь, а потом сказал, что мы
опоздали всего на три дня. Из Месопотамии и Индии прибывала
его новая армия. Достигнут большой прогресс в обучении.
Пятнадцатого июня было утверждено согласованное мнение
секретного совещания о том, что эта армия будет готова к
всеобщему длительному наступлению в сентябре.
Небеса разверзлись над нами, и мы вернулись к Алленби,
который прямо сказал нам, что для выполнения плана Смэтса
он в конце сентября начнет большое наступление на Дамаск и
Алеппо. Наша роль будет такой, как было определено весной:
мы должны будем сделать рейд на Дераа на двух тысячах новых
верблюдов. Сроки и детали будут определены через несколько
недель, после того как примут окончательный вид расчеты
Бартоломью.
Наши надежды на победу слишком часто оказывались для меня
призрачными, чтобы я счел этот план твердо гарантированным.
Поэтому, в качестве резервного варианта, я добился у
Алленби согласия на переброску регулярных контингентов Али
и Абдуллы и, ободренный, отправился в Джидду, где мои
ожидания не имели успеха. Король прослышал о моем
предложении и отказал под предлогом Рамадана в Мекке, его
неприступной столице. Мы говорили с ним по телефону.
Всегда, когда речь принимала опасный оборот, король Хусейн
прикрывался некомпетентностью операторов на телефонной
станции в Мекке. Моя забитая голова не была расположена к
фарсу, и я повесил трубку, уложил нераспечатанные письма
Фейсала, Уингейта и Алленби обратно в свою сумку и первым
пароходом вернулся в Каир.
Книга 9. КОЛЕБАНИЯ ПЕРЕД ПОСЛЕДНИМ РЫВКОМ
Главы с 98 по 106. Быстро реализовав переброску частей из
Индии и Месопотамии, Алленби настолько превзошел все
надежды, что смог спланировать осеннее наступление. Близкий
к действительности расчет соотношения сил каждой из сторон
показал, что победа будет зависеть от того, насколько
Алленби удастся обмануть турок, создавая у них иллюзию
того, что опасность угрожала им за Иорданом.
Мы могли бы способствовать этому, не проявляя активности в
течение шести недель и симулируя таким образом слабость,
что спровоцировало турок на попытку наступления.
Затем в решающий момент арабы должны были перерезать
железнодорожные коммуникации с Палестиной.
Такой двойной обман требовал точнейшего расчета действий во
времени, поскольку соотношение сил оказалось бы нарушенным
как преждевременным отходом турок в Палестину, так и их
преждевременным нападением на арабов за Иорданом. Мы
позаимствовали у Алленби часть имперского корпуса
верблюжьей кавалерии, чтобы подчеркнуть наше якобы
критическое положение, тогда как в действительности
подготовка к наступлению на Дераа шла полным ходом и
единственным препятствием для нее была не ко времени
продемонстрированная размолвка с эмиром Хусейном.
ГЛАВА 98
Одиннадцатого июля мы с Доуни снова говорили с Алленби и
Бартоломью и благодаря их благородству и доверию увидели
всю подноготную генеральского мышления. Это был чисто
технический эксперимент, обнадеживающий и весьма ценный для
меня, тоже наполовину генерала в моем собственном
представлении. Когда шла вовсю работа над планами, Болс был
в отпуске. Отсутствовал и сэр Уолтер Кемпбелл. Их помощники
Бартоломью и Ивенс чертили схемы реорганизации армейского
транспорта, не зависевшие от уставного походного порядка,
обеспечивая такую гибкость, чтобы любое преследование
противника могло продолжаться без перерывов.
Уверенность Алленби была твердой как стена. Перед
наступлением он объезжал свои секретно сосредоточенные
войска, ожидавшие сигнала, и выражал уверенность в том, что
благодаря своей самоотверженности они захватят тридцать
тысяч пленных, и это тогда, когда вся игра зависела от
случая! Бартоломью был настроен более тревожно. Он говорил,
что попытка реформировать всю армию к сентябрю -- это
безнадежное дело и что даже если бы армия оказалась к этому
времени в состоянии боеготовности (в момент отправки в
готовности были несколько бригад), в действительности мы не
должны были полагаться на то, что наступление будет
развиваться так, как запланировано. Его можно было
развернуть только в прибрежном секторе, против Рамлеха --
выгрузочной железнодорожной станции снабжения, потому что
только там можно было сосредоточить необходимый резерв
запасов. Это представлялось настолько очевидным, что
Бартоломью не мог мечтать о том, что турки проявят слепоту,
хотя в данный момент их диспозиция говорила о том, что они
этого не учитывали.
План Алленби состоял в том, чтобы перед самым девятнадцатым
сентября сосредоточить основную массу пехоты и всю
кавалерию под сенью олеандровых и оливковых рощ Рамаллаха.
Он надеялся одновременно провести в Иорданской долине такую
демонстрацию силы, которая убедила бы турок в том, что там
продолжается сосредоточение войск. Оба рейда на Сальт
привели к тому, что глаза турок были прикованы
исключительно к территории за Иорданом. Каждое движение
там, будь то со стороны англичан или арабов, сопровождалось
новыми мерами предосторожности со стороны турок. Это
говорило о том, в каком страхе они находились. В прибрежном
секторе, а именно эта зона угрожала туркам реальной
опасностью, противник держал абсурдно мало солдат. Наш
успех зависел от того, как долго будет сохраняться это их
фатальное заблуждение.
После успеха в Майнерцхагене обманные приемы, применение
которых до начала сражения для обычного генерала было лишь
разумно допустимым, для Алленби стало главным принципом
стратегии. Соответственно Бартоломью должен был развернуть
под Иерихоном все находившиеся в Египте забракованные
палатки, перебросить туда ветеринарные госпитали и
санчасти, развернуть ложные лагеря, разместить муляжи
лошадей и солдат во всех правдоподобных местах, перебросить
ложные мосты через реки, собрать и открыто выставить на
позиции все захваченные в боях орудия, нацелив их в сторону
противника, и в указанные дни обеспечить передвижение
нестроевых подразделений по пыльным дорогам, чтобы создать
впечатление окончательной концентрации сил для штурма.
Одновременно Королевские военно-воздушные силы должны были
поднять в воздух резервные формирования новейших
летательных аппаратов. Господство их в воздухе на несколько
дней лишит противника возможности вести воздушную разведку.
Бартоломью хотел, чтобы мы со всей энергией и
изобретательностью внесли свой вклад в его усилия со
стороны Аммана. Но предупреждал нас, что даже при этом
успех будет висеть на волоске, поскольку турки могли спасти
свою армию и заставить нас снова проводить сосредоточение
путем отвода своего прибрежного сектора на семь или на
восемь миль. Тогда британская армия почувствовала бы себя
как рыба, выброшенная на берег, со всеми своими железными
дорогами, тяжелой артиллерией, перевалочными пунктами,
складами, лагерями, которые окажутся не там, где надо, и
без оливковых рощ, в которых можно было бы скрыть
сосредоточение в следующий раз. И поэтому, хотя Бартоломью
гарантировал, что британцы делали все, что было в их силах,
он умолял нас попросить от его имени арабов выйти на
позицию, которую они не смогли бы оставить.
Эта многообещавшая перспектива вновь отправила меня с Доуни
в Каир в хорошем настроении и с мыслями о новых планах.
Новости из Акабы вынудили снова вернуться к обороне плато
от турок, которые только что выдворили Насира из Хесы и
рассматривали вопрос об ударе на Абу эль-Лиссан в конце
августа, когда должен был начать действовать наш отряд под
Дераа. Если бы нам не удалось задержать турок еще на две
недели, угроза их нападения могла бы нас парализовать.
Срочно требовалось что-то новое.
Сложившаяся конъюнктура навела Доуни на мысль об уцелевшем
батальоне имперского корпуса верблюжьей кавалерии.
Возможно, Ставка могла бы уступить его на время нам, чтобы
спутать расчеты турок. Мы телефонировали Бартоломью,
который нас понял и переадресовал нашу просьбу Болсу в
Александрию, а также Алленби. После активного обмена
телеграммами мы отправились в дорогу. Нам был придан на
месяц полковник Бакстон с тремястами солдат на двух
условиях: первое -- мы должны немедленно представить план
их операций, второе -- они не должны понести потерь.
Бартоломью счел необходимым извиниться за последнее
великодушное, согревающее сердце условие, которое казалось
ему недостойным солдата!
Мы с Доуни сидели над картой и промеряли предстоявший
Бакстону путь от Канала до Акабы, оттуда через Румм, с
взятием ночным штурмом Мудовары, далее через Баир, с
разрушением моста и тоннеля под Амманом и с возвращением
обратно в Палестину тридцатого августа. Их действия могли
бы предоставить в наше распоряжение один спокойный месяц, в
течение которого две тысячи наших новых верблюдов научились
бы пастись в пустыне, одновременно доставляя дополнительные
количества фуража и продовольствия группе Бакстона.
Пока мы работали над этими планами, из Акабы прибыл еще
один, более детально разработанный, графически исполненный
Янгом для Джойса и основанный на нашем июньском понимании
независимых арабских операций в Хауране. В этом плане
учитывалось продовольствие, боеприпасы, фураж и
транспортные средства для переброски двух тысяч личного
состава всех званий из Абу эль-Лиссана до Дераа,
принимались во внимание все наши ресурсы. Кроме того, план
содержал временные графики завершения укомплектования
складов и начала наступления в ноябре.
Даже в том случае, если бы Алленби не сосредоточил свою
армию, этот план априори должен был провалиться. Он зависел
от немедленного усиления арабской армии в Абу эль-Лиссане,
в чем Хусейн отказал, к тому же ноябрь был слишком близок к
зиме с ее непроходимыми от грязи дорогами, ведшими в
Хауран.
Алленби планировал начать наступление девятнадцатого
сентября и хотел, чтобы мы выступили не раньше, чем за
четыре, и не позднее, чем за два дня до этого. Он говорил
мне, что его замысел на фронте Дераа шестнадцатого сентября
осуществили бы трое солдат и один парень с пистолетами и
сделали бы это лучше, чем тысячи солдат неделей раньше или
неделей позже. Правда, он совершенно не думал о нашей
боевой мощи и не признавал нас как часть своего
тактического контингента. Наша задача в его понимании была
моральная, психологическая: сдерживать намерения
командования противника в отношении трансиорданского
фронта. Своим английским умом я разделял этот взгляд, но
моей арабской ипостаси представлялись одинаково важными как
агитация, так и сражение, поскольку одна служила целям
совместного успеха, а другое утверждению самоуважения
арабов, без которого никакая победа не была бы в их
понимании полноценной.
Поэтому понятно, что мы отложили план Янга в сторону и
принялись выстраивать свой собственный. Чтобы дойти до
Дераа из Абу эль-Лиссана, потребуется две недели.
Перерезание трех железнодорожных линий и отход в пустыню
для перегруппировки займут еще неделю. Участники рейда
должны самостоятельно продержаться три недели. Картина
того, что это значило, была у меня в голове -- мы должны
были сделать это еще два года назад. Я тут же сообщил Доуни
свою оценку, согласно которой наши две тысячи верблюдов в
одном походе, без выдвинутых вперед складов или
дополнительных вьючных караванов снабжения, будут стоить
пятисот солдат регулярной пехоты на лошадях, батареи
французских скорострельных 65-миллиметровых горных орудий,
пропорционального количества пулеметов, двух
бронеавтомобилей, саперов, разведчиков на верблюдах и двух
аэропланов, пока мы не выполним нашу задачу. Это было
похоже на своеобразное прочтение мысли Алленби о трех
солдатах и одном парне. Мы рассказали об этом Бартоломью, и
Ставка нас благословила.
Янг и Джойс не выказали большой радости, когда я вернулся и
сказал, что их большой план-график был разорван в клочья. И
не потому, что он слишком трудновыполним и слишком
запоздал. Я пояснил, что это изменение вызвано
необходимостью восстановления положения Алленби. Моим новым
предложением -- я заранее взял с них слово участвовать в
его воплощении в жизнь -- было сложное соединение в
течение следующих, и без того до отказа забитых всякими
делами, 45 дней "отвлекающего" рейда британского корпуса
верблюжьей кавалерии с главным наступлением -- для
внезапного нападения на турок под Дераа.
Джойсу показалось, что я допустил ошибку. Ввести
иностранцев значило бы парализовать мужество арабов, а
отложить их выступление на месяц было бы еще хуже. Янг
реагировал на мою идею упрямым и даже агрессивным
"невозможно". Верблюжий корпус потребовал бы увеличения
количества вьючных верблюдов, которые в противном случае
могли бы обеспечить группировке Дераа достижение своей
цели. Пытаясь осуществить две такие амбициозные акции, я
кончил бы тем, что провалил бы обе. Я защищал свою точку
зрения, и у нас произошла настоящая схватка по этому
поводу.
Прежде всего я ухватился за соображения Джойса в отношении
британского корпуса верблюжьей кавалерии. Он мог бы в одно
прекрасное утро прибыть в Акабу -- это не вызвало бы
подозрений ни у одного араба -- и так внезапно исчезнуть,
направляясь в Румм. Переход из Мудовары до Кисирского моста
он мог бы совершить через пустыню, вне поля зрения арабской
армии, тем самым избежав распространения слухов по
деревням. В результате такой скрытности передвижения
разведка противника решила бы, что вся исчезнувшая
верблюжья бригада находится на фронте Фейсала. Мнимое
присоединение такой ударной силы к Фейсалу заставило бы
турок очень внимательно отнестись к вопросу о безопасности
их железной дороги, в то же время появление Бакстона в
Кисире, разумеется после предварительной рекогносцировки,
укрепило бы их веру в широко распространенные слухи о том,
что мы в ближайшее время намерены напасть на Амман.
Разоруженный этими доводами, Джойс теперь поддерживал меня
своим благоприятным отношением к моему проекту.
Я не разделял и соображений Янга по поводу транспорта.
Прибыв к нам недавно, он с ходу заявил, что поставленные
мною проблемы неразрешимы. Но я, не располагая и половиной
его способностей и сосредоточенности, знал, что с
транспортным обеспечением будет все в порядке. Что же
касается верблюжьего корпуса, то мы предоставили Янгу
возможность копаться в грузах и расписаниях, поскольку
британская армия была его профессией, и хотя он не смог
предложить ровным счетом ничего (за исключением мнения о
том, что это невыполнимо), все, разумеется, было так и
сделано, причем на три дня раньше установленного срока.
Другим предложением был рейд на Дераа, и я пункт за пунктом
обсудил с Джойсом и Янгом свой замысел в отношении его
характера и обеспечения.
Я предполагал переправить фураж -- самая тяжелая проблема
-- за Баир. Янг иронически высказался по поводу
выносливости и терпения верблюдов, но я возразил, сказав,
что в этом году в районе Азрак -- Дераа обильные пастбища.
Из продовольствия для солдат я предлагал исключить
предназначенное для второго наступления и для обратного
перехода. Янг громогласно не согласился со мной, иронизируя
насчет того, как прекрасно будут сражаться голодные
солдаты. Я пояснил, что мы будем жить среди населения этой
страны, однако Янг считал, что эта страна слишком бедна,
чтобы можно было в ней жить, я же назвал ее очень
подходящей для этого. Янг продолжал настаивать, что
десятидневный марш домой после наступательных операций
будет долгой голодовкой. Но у меня не было намерений
возвращаться в Акабу. Тогда он спросил, что я "держал" в
голове -- разгром или победу? Я объяснил ему, что под
каждым солдатом был верблюд и что, если бы мы убивали всего
по шесть верблюдов в день, вся группировка была бы
накормлена до отвала. Но это его не успокоило. Я продолжал
урезать его бензин, автомобили, боеприпасы и все прочее до
точных цифр, без запаса, что отвечало бы необходимым
потребностям согласно плану. Янгу трудно было смириться с
этим. Я без конца повторял свою старую теорему о том, что
мы живем своею злостью и бьем турок своей решительностью.
План Янга был ошибочным именно из-за его скрупулезной
выверенности.
Мы должны отправить караван верблюдов с тысячей солдат в
Азрак, где их сосредоточение будет завершено к тринадцатому
сентября. Шестнадцатого мы окружим Дераа и перережем ее
железные дороги. Двумя днями позднее мы отойдем к востоку
от Хиджазской железной дороги и будем ожидать вестей о
событиях у Алленби. В качестве запаса на непредвиденный
случай купим ячмень в Джебель Друзе и складируем его в
Азраке.
Нури Шаалан будет сопровождать нас с контингентом из племен
руалла, сердие, серахин и хауран, а также крестьян под
командованием Талаль эль-Харейдина. Янг считал все это
достойной сожаления авантюрой. Джойс, любивший наши споры,
едва не переходившие на кулаки, пытался обратить все в
игру, сомневаясь при этом, не слишком ли я амбициозен.
Однако я был уверен, что оба они сделают все, что смогут,
поскольку дело было уже решено. Доуни помог нам в
организационном смысле, добившись от Ставки
прикомандирования к нам Стирлинга, опытного штабного
офицера, тактичного и умного человека. Страсть Стирлинга к
лошадям способствовала быстрому налаживанию его тесных
дружеских отношений с Фейсалом и другими военачальниками.
Некоторые арабские офицеры получали британские военные
ордена за храбрость, проявленную под Мааном. Эти знаки
уважения со стороны Алленби вдохновляли арабскую армию.
Командовать экспедицией к Дераа было поручено Нури Саиду,
чьи храбрость, авторитет и хладнокровие делали его
идеальным лидером. Он начал с того, что отобрал для
экспедиции четыреста самых лучших солдат армии.
Французский командир Пизани, удостоенный Военного креста,
настойчивый соискатель ордена "За безупречную службу",
завладел четырьмя орудиями "шнайдер", присланными нам
Кауссом после отъезда Бремена, и сидел часами, до
умопомрачения, с Янгом, пытаясь расписать боеприпасы и
фураж для мулов, а также своих солдат и свою личную кухню в
качестве грузов для половины требовавшихся верблюдов. В
гудевших невероятной суетой лагерях солдаты с величайшим
рвением вели подготовку к походу. Перспектива была
многообещающей.
Нас тревожили собственные внутренние раздоры, которые были
неизбежны. Арабское дело теперь переросло нашу
неупорядоченную самоорганизацию. Но то, что предстояло,
было, вероятно, последним актом. Требовалось совсем немного
терпения, чтобы мы смогли заставить работать свои
теперешние ресурсы. Неприятности возникали только между
нами самими, и благодаря полному отсутствию эгоизма у
Джойса мы в достаточной степени сохраняли дух единой
команды, предотвращая возможность полного разрыва. Однако
высшим авторитетом считался я, и я располагал достаточным
резервом уверенности, чтобы при необходимости взвалить все
на свои плечи. Меня обычно считали хвастуном, когда я
заговаривал об этом, но моя уверенность определялась не
столько способностью делать что-то отлично, сколько
предпочтением делать что-то, чем бездеятельностью допускать
невыполнение обязательств.
ГЛАВА 99
Был конец июля, а в конце августа экспедиционный корпус
должен был уже находиться на пути к Дераа. Пока же
предстояло провести верблюжий корпус Бак-стона по его
программе, предупредить Нури Шаалана, разведать дорогу на
Азрак для бронеавтомобилей и подыскать посадочные площадки
для аэропланов. Трудный месяц. Было решено начать с Нури
Шаалана, который был дальше всех. Его пригласили для
встречи с Фейсалом в Джефер седьмого августа. Второй
заботой представлялась группа Бакстона. Я сообщил Фейсалу о
ее предстоявшем прибытии запечатанным письмом. Чтобы
гарантировать отсутствие потерь, Бакстону нужно было
ударить по Мудоваре абсолютно внезапно. Я брался сам
довести их до Румма на этом решающем участке перехода по
самому краю территории племени ховейтат недалеко от Акабы.
Я отправился в Акабу, где с согласия Бакстона объяснил
каждой его роте особенности ее марта, сказал о
нетерпеливости союзников, на помощь которым им предстояло
прийти. Я предупредил, чтобы в случае осложнений они
держались как можно более сдержанно, отчасти потому, что
они лучше воспитаны, чем арабы, а значит, менее уязвимы,
отчасти потому, что их было очень немного. После этих
важных разъяснений был рейд вверх по мрачному ущелью Итма,
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |