- Ну да, мне пришлось проявить инициативу. А что еще мне оставалось делать? Ждать, когда же ты наконец решишь, чего ты вообще хочешь? О нет, я хотел насладиться своим счастьем еще в этой жизни. Поэтому я позволил себе сделать выбор за тебя.
- Ч-что? – севшим голосом пробормотал Такахаси. – О чем ты говоришь? Что ты сделал?
- Да так, ничего особенного, - продолжая улыбаться, ответил Кейити. – Я всего лишь пошел к сенсею и сказал ему, что между вами все кончено.
- ЧТО-О?!
- Я живописал ему, какие между тобой и Котоко нежные и романтические отношения, рассказал, что вы жить друг без друга не можете и что вы…
- Зачем? – тихим голосом перебил его мальчик. – Зачем ты так поступил?
- Прости, но это было необходимо, - без малейших признаков раскаяния в голосе ответил семпай. – Если рвать – то с корнем. Болезненно, с кровью, но – навсегда. Так, чтобы больше никаких надежд не оставалось. Понимаешь?
- Ты… Ты…
- Да, я! – с вызовом произнес Суми. – Именно я, потому что у тебя так и недостало решимости. Я должен был воспользоваться своим шансом – и я им воспользовался. Ведь я не такая тряпка, как ты!
Мисаки вскинул на него свои глаза. Мокрые, страдающие, но при этом явно наливающиеся гневом.
- Замолчи!
Но семпай не замолчал. Не мог. Его несло, несло туда, куда он, судя по всему, и стремился.
- Да, я воспользовался своим шансом. И я убил сенсея. Кажется, я недооценил силы его привязанности к тебе. Моя новость ошеломила его, сбила с ног, разнесла на клочки его сердце.
- Замолчи!!
- Он валялся в пыли у моих ног и плакал, как ребенок. И глядя на эту развалину, я вдруг понял, что уже совсем не хочу его. Не хочу твоих объедков…
- ЗАМОЛЧИ, СКОТИНА!!!
Мелькнувший в воздухе кулак Такахаси со всей силы врезался в скулу Кейити, заставив его подавиться окончанием фразы. Семпая от удара отбросило на спинку кресла. Запрокинув голову, он рассмеялся.
- Что такое, Мисаки? Почувствовал наконец себя мужчиной?
- Ты использовал меня! Ты солгал Усаги-сану! Ты притворялся моим другом! Я верил тебе! Я! Никогда! Тебе! Этого! Не! Прощу! – кричал мальчик, сопровождая каждое свое слово очередным ударом по лицу Суми.
Никогда еще до этого он не бил людей. И не мог себе представить, что такое когда-либо произойдет. Но слова семпая пробудили все самое худшее, что в нем было. «Усаги-сан! Он сказал Усаги, что я…» Одной этой мысли хватало, чтобы разъярить Такахаси еще больше. При мысли же о том, что романист лежал в пыли у ног вероломного семпая, он совершенно терял рассудок. И он, всегда такой кроткий и тихий, продолжал бить своего бывшего друга, бил, бил и бил, превращая его лицо в кровавую маску. Но даже зверея от слов, которыми продолжал осыпать его Суми, несмотря на удары, мальчик не мог не заметить, что семпай не сопротивлялся. Он насмехался, язвил, говорил, что Мисаки бьет как девчонка – но не сопротивлялся. И не защищался. Он покорно сносил побои, словно… «Словно считал их заслуженными. Как наказание…»
И Такахаси, разумеется, понятия не имел, что в тот момент перед глазами Кейити стояло лицо Усаги. Страдающее, с темными кругами под глазами и с окровавленными губами. «Простите, сенсей…»
* * *
- Так, Усаги-сан, давай, осторожненько… Не споткнись, тут ступенька… Вот так, потихоньку…
- Мисаки! Прекращай уже! Я ж тебе не инвалид какой-нибудь!
- Не инвалид. Но и до здорового тебе еще далеко.
- Я в порядке.
- Верю. Но ты еще слаб.
- Я полон сил. И могу тебе это доказать.
- Доказать? Каким обра…
Мисаки не успел закончить фразу, как оказался прижатым к стене, а горячие губы писателя накрыли его собственные губы. Ноги стали ватными, голова закружилась. «Как раньше… - подумал он. – Все вернулось назад…»
И, как и раньше, он недолго позволял себе наслаждаться и уже через мгновение змеей выскользнул из объятий романиста. Тот вздохнул и повернулся за ним следом.
- Усаги-сан, - ворчливо произнес Мисаки. – Мы только-только приехали из больницы, а ты уже…
И если счастливую улыбку он смог скрыть, наклонив голову как можно ниже, то вспыхнувший на его щеках румянец писатель все же заметил.
- Но я соскучился, - жалобно ответил он, не предпринимая, однако, повторных попыток.
- Что значит «соскучился»? Да мы последние две недели были буквально неразлучны!
Акихико плюхнулся на диван, положил ногу на ногу.
- В больнице! – презрительно фыркнул он. – Да ты мне даже поцеловать себя толком не давал!
- Разумеется! – вскинулся мальчик. – Там ведь был Такахиро! И твои отец с братом постоянно следили за нами! Если тебе на это наплевать, то я не такой!
- А жаль… - резюмировал Усаги. – Ну а теперь-то тебя что останавливает?
Такахаси мгновенно вспыхнул.
- Ааа… Ну… Я… Ано… Эммм…
Так и не дождавшись от своего юного любовника вразумительного ответа, романист снова вздохнул.
- Курить хочется… - пробормотал он, за что незамедлительно схлопотал от Мисаки отнюдь не шутливый подзатыльник.
- Забудь! – прорычал паренек, глядя на своего возлюбленного сверкающими зелеными глазами.
- Уже забыл, - промурлыкал ничуть не обескураженный Усаги и, протянув руки, схватил мальчика в свои объятия.
На этот раз у Мисаки не осталось сил на то, чтобы оттолкнуть столь желанные им, любимые руки. И уже через секунду он лежал на диване, ощущая на себе приятную тяжесть тела мужчины, покрывающего его страстными поцелуями.
- Усааагиии… - простонал мальчик, чувствуя, как последние остатки разума покидают его бедную голову.
Разумеется, он и не ожидал ответа. Но Акихико вдруг поднял голову, и его блестящие от страсти фиалковые глаза встретились с его затуманенными глазами.
- Скажи это, - шепнул писатель.
Такахаси, и без того красный, как рак, стал пунцовым.
- Н-не понимаю, о чем ты…
Но мужчина был непреклонен.
- Все ты прекрасно понимаешь. Скажи мне это. Скажи так же, как тогда сказал это им…
- Я… Я не могу…
- Почему?
Усаги слегка подался вперед, потеревшись бедрами о бедра Мисаки, и из плотно сжатых губ того вырвался невольный стон. Обжигающе горячие губы романиста впились в шею мальчика, а его руки медленно, словно желая продлить наслаждение, но верно освобождали любовника от одежды. Каждый обнажающийся участок кожи он ласкал пальцами, губами, языком, совершенно лишая Такахаси возможности мыслить.
- Аааааххх, Усааагииии…
- Скажи… - шептал искуситель, продолжая сладостную пытку.
«Я не могу сказать этого. Не могу. Тогда – смог. Но ведь тогда и обстоятельства были другие…»
В тот первый день, вернее, уже вечер в больнице, когда любовники, наконец-то, более-менее удовлетворили любопытство друг друга, их уединение прервали довольно бесцеремонным способом. Дверь в палату распахнулась, словно от удара ногой, и на пороге образовался Усами-папа собственной персоной. За ним, словно тень, неотступно следовал Харухико.
Мисаки, в этот момент сидящий на коленях Усаги-сана, мгновенно вскочил на ноги, пылая до кончиков ушей. И потупился под тяжелым взглядом Фуюхико.
- Итак, значит это правда, - медленно произнес он. – Ты здесь.
- Я…
- Харухико, вызови охрану, - не слушая мальчика, велел Усами-отец. – Пускай милейшего господина Такахаси-младшего вышвырнут за ворота со всем радушием, на которое они только способны.
Усаги-сан вскочил со своего кресла и встал перед отцом, закрывая своего юного возлюбленного своей спиной.
- Уходи! – прошипел он. – Хватит уже вмешиваться в мою личную жизнь!
Фуюхико спокойно взглянул на своего младшего сына и холодно ответил:
- Я пытался. Пытался не вмешиваться. Я думал, что ты сам все поймешь. Но, как выяснилось, ты слишком глуп, поэтому мне пришлось взять дело в свои руки.
- Тебя это не касается!
- Очень даже касается. Ты – мой сын, и я больше не позволю твоим увлечениям причинять тебе боль. Сейчас его вышвырнут отсюда, и я приложу все свои силы, чтобы он больше никогда не смог вернуться. И через какое-то время ты сам поблагодаришь меня за это.
Романист ответил ему таким разъяренным взглядом, что он улыбнулся.
- Я знаю все, что ты хочешь мне сказать, поэтому можешь не утруждать себя. Я все равно тебя не послушаю. Я говорил раньше, скажу и сейчас: этот мальчик – угроза. А угрозы я привык устранять.
- Ты ничего ему не сделаешь, - неожиданно ровным голосом ответил Акихико.
- Сын! – возвысил голос отец писателя. – Чего ты добиваешься? Кому нужна эта твоя самоотверженная любовь? Что она даст тебе? Что, кроме боли и разочарования? Однажды он уже бросил тебя…
- Нет.
В палате воцарилась тишина. Фуюхико и Харухико удивленно смотрели на маленькую фигурку, бесстрашно вставшую перед Усаги.
- Нет, - повторил Мисаки, с вызовом глядя в глаза Усами-отца. – Я не бросал Усаги-сана. Никогда в жизни я не смог бы бросить его. Потому что я… Я люблю его!
Обычно непроницаемые глаза Божественного изумленно расширились. Впрочем, его родные тоже выглядели потрясенными.
- Да, - упрямо продолжал мальчик, с трудом заставляя слова слетать с пересохших губ, - я причинил Усаги много боли. Я виноват в том, что он сейчас здесь. Но я не бросал его. Не так.
Он не стал ничего объяснять. На это уже не было сил. Да и не видел он в этом особого смысла.
- Вы можете выгнать меня из больницы, но я не оставлю Усаги-сана. Я буду ждать его перед воротами, ждать столько, сколько надо. Вы можете спрятать его от меня, но я его все равно найду. Вы можете «устранить» меня, но я буду ждать его и на том свете. Потому что я люблю его!
Такахаси нашел ладонью руку писателя и крепко сжал ее.
- Я никогда не оставлю его… - прошептал он, изо всех сил борясь с подступающими слезами.
Прошло немало времени, прежде чем хоть кто-нибудь из них что-то сказал. Первым в себя пришел Фуюхико. Неожиданно широко улыбнувшись, он сделал шаг к Мисаки и, прежде чем Усаги успел отреагировать, легким жестом руки встрепал его волосы.
- Я верю тебе, - просто сказал он. – Теперь – верю. Пойдем, Харухико.
И вместе с так и не произнесшим не единого слова старшим сыном покинул палату. Больше он не препятствовал общению влюбленных, хотя и следил за ними зорким взглядом. Впрочем, Мисаки был уверен, что он будет делать это до конца жизни…
И теперь, когда они вернулись из больницы, Усаги требовал повторения этих слов.
- Мисакииии, я ждуууу… - медовым голосом практически пропел он, стягивая рубашку с плеч парня.
«Не могу… Но почему не могу? Я смог сказать это его родным, так, что они поверили мне. Почему же я не могу сказать этого тому, кому, в общем-то, эти слова и предназначаются? Я должен! Я смогу! Смогу!»
Эти мысли придали Мисаки сил и решимости. Одно движение стройного гибкого полуобнаженного тела – и вот уже мальчик сидит на коленях у ошарашенного романиста, крепко прижавшись к нему. Еще мгновение – и пуговицы от рубашки Усаги запрыгали по полу, а писатель изумленно ахнул, когда его багровый от смущения возлюбленный принялся нежно покусывать его за ушко.
- Мисаки? Что ты делаешь? – прошептал Божественный, прерывисто вздохнув.
- Люблю тебя… - был тихий, робкий ответ.
Губы Такахаси переместились на шею романиста, и тот коротко простонал. Борясь со своей природной стеснительностью, юноша отрывистыми, быстрыми, легкими поцелуями проложил дорожку от шеи к груди любимого. Слегка помешкав, принялся кончиком языка ласкать сосок, дразня, возбуждая и сводя с ума. Холодные ладони любовника зарылись в его волосы, а сам он весь изогнулся, напряженный, как струна.
Спустя еще пару секунд жилетка и рубашка Усаги мирно покоились на полу, лишившись большей части своих пуговиц, а их владелец полулежал на диване и стонал от ласк своего неожиданно прыткого любовника. Эти стоны наполняли душу Мисаки невероятным восторгом, заставляя его удвоить свои усилия. Для него это было внове – чувствовать свою власть над этим сильным, гордым телом, видеть, как оно изгибается под его руками, слышать этот задыхающийся, полный неизъяснимого наслаждения голос.
Продолжая ласкать ладонями торс писателя, парень неожиданно почувствовал под пальцами грубые рубцы швов. Швов, изуродовавших прекрасную гладкую кожу. И, не сумев сдержать невольных слез, прильнул к ним губами, орошая соленой влагой.
Почувствовав изменение в настроении возлюбленного, Усаги встревоженно приподнялся.
- Мисаки? – обеспокоенно позвал он.
Мальчик поднял голову и посмотрел на любимого мокрыми от слез глазами.
- Прости, - прошептал он. – Прости, Усаги-сан. Прости меня…
И тут же, не давая писателю сказать хоть что-либо, принялся покрывать его шею, плечи, грудь, живот бесчисленными поцелуями, заставляя Акихико снова забыть обо всем на свете.
В этот вечер они оба потеряли голову. От столь долгожданной близости друг к другу, от страсти, захлестнувшей их с головой, от любви, от счастья… Им казалось, будто бы они заново нашли друг друга. И заново узнавали друг друга, раскрываясь с самых неожиданных сторон. Мисаки наконец узнал всю сладость тела своего возлюбленного, не оставив на нем ни одного необласканного места, забыв на время про свои робость и смущение. Усаги же познал всю глубину страсти своего юного возлюбленного, которой он и заподозрить не мог. Он был потрясен, укрощен и повержен той силой, с какой мальчик атаковал его снова и снова, щедро даря ему блаженство.
Глаза юноши, его руки, губы, его сладкий язык – они были везде, он словно обволакивал романиста, он был как наркотик. И Усаги вдруг с кристальной четкостью понял: больше он никуда никогда Мисаки не отпустит. Даже под страхом смерти. Впрочем, что ему она, эта смерть? Он уже видел ее…
- Мисаки… - прошептал он в один из тех кратких мгновений, когда обрел голос и возможность дышать. – Мисаки…
Тонкие пальцы легли на его губы, вынуждая замолчать. Перед глазами возникли огромные изумрудные глаза, подернутые дымкой страсти.
- Я знаю, - шепнул юноша. – Я тоже тебя люблю…
* * *
Эпилог. Полгода спустя.
- Усаги-сааан… Телефон звонит…
- Пускай звонит. Я сплю.
- Эй-эй, если спишь, то спи весь!
- Да ладно, котенок, дай мне тебя погладить…
- Миллион раз говорил тебе – я не котенок! И не называй меня так!
- Хорошо, котенок, не буду.
- Я знал, что ты это скажешь! Пойду отвечу на звонок.
Топот босых ног. Короткий разговор. Снова топот, скрип пружин кровати под опустившимся на нее телом.
- Кто там?
- Айкава.
- Чего ей нужно на этот раз?
- Она сказала, что по мотивам твоей последней книги хотят снять фильм.
- По «Чистой романтике»?
- Ага.
- Ты что-то ей сказал?
- Ага.
- И что же?
- «Только через мой труп!»
- А ты не думаешь, что это решать мне, а вовсе не тебе?
- Не думаю, если в этой книге описывается не только твоя жизнь, но и моя! На что я, между прочим, тебе разрешения не давал!
- Ладно, не кипятись. Я не собирался издавать эту книгу. Это целиком и полностью инициатива Айкавы.
- Знаю. Потому она и скрывалась от нас так долго. Ровно до того времени, когда книга была уже выпущена, и ничего нельзя было поделать.
- Только не говори мне, что тебе не нравится этот мой роман.
- Совсем не нравится! Бездарно написанная книжонка! Большего бреда я в своей жизни никогда не читал!
- Ну, положим, ты вообще не очень утруждал себя чтением…
- Эй!
- А ее рекордные сборы тебе ни о чем не говорят?
- Только о том, что у твоих читателей дурной вкус!
- Обожаю, когда ты злишься…
- Эй-эй! Отвали! Грязный извращенец!
- Кто бы говорил! В последнее время твоими стараниями я уже совсем перестал ощущать себя хозяином положения. Того и гляди шарахаться от тебя начну.
- Пффф!
- Ну ладно, ладно, не злись. Иначе я скажу Хироки, и он тебя завалит. На экзамене, само собой.
Тихий смех.
- А вот ничего у тебя и не выйдет! Ты забыл? Он вместе с Новаки уехал в отпуск. В Америку. В Лас-Вегас. Интересно, почему именно туда? Хотят выиграть кучу денег?
- Мисаки, ты такой глупый…
Звуки поцелуев.
- Я все еще злюсь…
- Хмм… А кто заменяет Хироки? Профессор Мияги? Значит, я его попрошу тебя завалить, если ты не будешь послушным маленьким котенком.
- Тогда ему влетит от Шинобу.
- Ах да… Вы ведь так сдружились в последнее время… Я ревную…
- Бака Усаги!
- Ммммм…
- Ааааахххх, Усагиииии…
- Ты больше не злишься?
- Нет… Я… люблю тебя.
- Я тоже… Тоже тебя люблю…
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |