- Сейчас.
- Может, подождешь до утра? Я бы помог тебе перевезти вещи.
- Нет. Прямо сейчас. Пока я еще не передумал.
«Передумай! Пожалуйста, передумай!!!»
- Ты вернешься?
- Конечно. Обязательно вернусь, как только разберусь в себе.
«А ведь ты лжешь. Впрочем, ты никогда не умел делать это убедительно…»
Через полчаса Мисаки, упаковав необходимые вещи и позвонив семпаю, чтобы предупредить его о своем внезапном приезде, стоял с сумками у двери и ждал такси. Он вежливо, но твердо отклонил предложение писателя довезти его на своей машине. Они стояли в неловком молчании, пока не приехало такси. И лишь когда Такахаси, подняв сумки, двинулся к выходу, Акихико не выдержал. «Нет! Я не могу этого позволить!»
Он крепко обнял Мисаки и прижал к груди.
- Мисаки… Не уезжай… Я люблю тебя…
Едва ли не впервые в жизни юноша не сопротивлялся его объятиям. Он стоял, безвольно уронив руки, не сделав ни малейшей попытки оттолкнуть Усаги или, наоборот, обнять в ответ. Безжизненным голосом он ответил:
- Если любишь – отпусти.
И Акихико отпустил. Он стоял у двери, скрестив руки на груди, и молча наблюдал, как уходит из его жизни самый дорогой ему человек. Лицо его было непроницаемым, лишь маленькая слезинка украдкой скатилась по его щеке и исчезла в горькой складке губ…
* * *
«Кажется, я умер… И попал в ад… Вот только не помню, как именно это произошло… И зачем шинигами натолкали мне в рот песка?.. И бьют по голове маленькими, но очень тяжелыми молоточками?..»
- Эй, просыпайся, соня!
Мисаки застонал и нехотя приоткрыл опухшие веки. Он кое-как сфокусировал свой взгляд и обнаружил прямо перед собой ухмыляющееся лицо Суми. Такахаси сел в кровати и тут же схватился за голову, отозвавшуюся на резкое движение оглушающим взрывом боли.
- Семпай? – прохрипел он. – Что ты здесь делаешь?
- Ну, вообще-то я здесь живу, - жизнерадостно сообщил ему Кейити. – Как, впрочем, со вчерашнего дня и ты.
- Что? Ничего не понимаю… Что это со мной?..
- Это, дружочек, называется похмелье. Добро пожаловать во взрослую жизнь.
И семпай, продолжая ухмыляться, сунул в руки ничего не соображающего Мисаки запотевший стакан с водой и пару таблеток.
- Вот, выпей. Это аспирин.
Студент трясущимися руками принял лекарство, проглотил его и надолго припал к источнику живительной влаги.
- А теперь – живо в душ! – скомандовал Кейити. – Мы уже почти опаздываем на занятия.
- Нет, я никуда не пойду, - на сей раз просипел юноша. – Оставь меня, семпай. Я лучше тихо умру где-нибудь в уголочке.
Суми рассмеялся и от души хлопнул страдающего парня по спине.
- Да ладно тебе, не раскисай. Сейчас подействует аспирин, и тебе станет легче. А контрастный душ мигом вернет тебя к жизни.
Он наклонился совсем близко к Мисаки и вкрадчивым голосом предложил:
- Может, мне помочь тебе? Спинку потереть?
Такахаси поперхнулся и резко отшатнулся от семпая. Тот, смеясь, выпрямился и отошел от кровати.
- Ладно, ладно, шучу. Давай, собирайся. У нас с тобой впереди очень насыщенный день.
Мисаки отчаянно пытался сосредоточиться, но проклятая головная боль мешала ему нормально размышлять, поэтому он, взъерошив свои и без того взлохмаченные волосы, тихо сказал:
- Семпай… Я ничего не понимаю… Как я здесь оказался?
Кейити пристально посмотрел ему в глаза, потом сел в стоящее у окна кресло, скрестил руки на груди и лишь после этого поинтересовался:
- Ты что, действительно ничего не помнишь?
Такахаси отрицательно покачал головой.
- Вчера вечером ты позвонил мне и сказал, что решил принять мое предложение, и через полчаса приехал с вещами. Вот, собственно, и все.
- А… как же Усаги-сан?
- Понятия не имею. После того как ты приехал, мы с тобой выпили еще немного, и ты рухнул спать.
- И я ничего не рассказывал?
- Ничего. Ты только все время повторял, что тебе надо разобраться в себе. Я надеялся, что ты утром расскажешь мне, что между вами такого произошло, из-за чего ты так неожиданно принял мое предложение, но…
- Ничего не помню, - растерянно прошептал Мисаки. – Совсем ничего…
Он внезапно вскинул голову, поморщившись при этом от боли.
- Я должен позвонить ему! Вдруг что-нибудь случилось! Мне надо узнать, как он там!
- Мисаки, ты сделаешь ошибку, если станешь звонить Усами-сану. Разве не для того ты ушел от него, чтобы перестать от него зависеть? Ты должен забыть о нем.
- Но я не хочу… забывать его…
- Сейчас тебе нужно сосредоточиться на себе, - продолжал увещевать его Суми, словно маленького капризного ребенка. – Ты хотел понять, что происходит, разобраться в своих чувствах, так? Вот и разбирайся. Без него. Сам. Чем раньше ты это сделаешь, тем быстрее вернешься к нему. Ну, или нет. В любом случае, тебе следует хотя на время перестать переживать о нем и заняться собственной персоной. Ты со мной не согласен?
Конечно, семпай был прав, но как можно избавиться от беспокойства за того, за кого ты так привык тревожиться все эти годы? Это не так-то просто. Это уже въелось в плоть и кровь. «Я должен научиться! Ради себя. Ради него. Ради нас обоих. Мне нужно хотя бы раз в жизни попробовать пожить самостоятельно, иначе я так навсегда и останусь зависимым. Бесхребетным существом, способным только на то, чтобы угождать другим. Я должен найти свой путь. Банально, но иначе не скажешь…»
- Ты должен отпустить его. Или будешь остаток жизни жалеть о том, что так и не попытался стать личностью, - словно подслушав его мысли, произнес Кейити.
- Ты прав, - опустив голову, пробормотал Такахаси.
- Я рад, что ты это понимаешь. А теперь собирайся, иначе Камидзе откусит нам головы.
Занятия тянулись невыносимо долго, особенно для бедного Мисаки, страдающего тяжелейшим похмельем. Раскалывалась голова, несмотря на аспирин, в глаза кто-то будто насыпал горячего песка, к горлу периодически подкатывала тошнота, руки дрожали, и вообще состояние было – хуже некуда. И Такахаси твердо решил – больше не пить. Ну, или хотя бы не напиваться…
Наконец, ужаснейший в жизни Мисаки учебный день подошел к концу, и юноша уже было облегченно вздохнул, мечтая вернуться домой (именно так он теперь в мыслях называл квартиру, которую делил с семпаем), зарыться головой в подушки и хоть ненадолго забыться сном, но тут Суми, улыбаясь своей загадочной улыбкой, объявил, что они идут в ресторан.
- А? Что? – изумился юноша. – В ресторан?
- Точнее, в суши-бар. Называется он «Нэцке» и находится совсем недалеко отсюда, так что тебе не придется торопиться после занятий.
- Семпай, хватит говорить загадками. Я и так сегодня целый день ничего не соображаю.
«Можно подумать, в другие дни у тебя бывает иначе», - хмыкнул про себя Кейити, но вслух сказал:
- Я устроил тебе собеседование. Если ты подойдешь, тебя возьмут на работу. Официантом в вечернюю смену. Ты же хотел подработать, верно?
- Точно! – просиял Такахаси. – Спасибо, семпай! Ты не представляешь, что для меня это значит!
- Не за что, - уклонился от его изъявлений благодарности Суми. – В конце концов, я старался не только для тебя. Как ты помнишь, тебе еще предстоит платить за квартиру.
- Все равно спасибо. Сам бы я еще долго искал работу.
«И уж точно не сегодня, когда я чувствую себя таким разбитым, как будто по мне проехал грузовик. Или, как минимум, паровой каток».
- Потом отблагодаришь. Тебя ведь еще не взяли. Так что ты уж постарайся.
- Хай!
Собеседование, как ни странно, прошло довольно гладко. Несмотря на то, что Мисаки поминутно краснел, бледнел и заикался, стараясь при этом не дышать в сторону администратора, он все же произвел на того благоприятное впечатление, и его приняли, сказав, что он может приниматься за работу с завтрашнего вечера.
- Приходи пораньше, - сказал взволнованному юноше на прощание администратор. – Сузуки-сан покажет тебе, что здесь к чему.
Сузуки-сан?! Мисаки вздрогнул.
Сузуки-саном оказался молодой мужчина довольно приятной наружности, официант, в обязанности которого входило обучить Такахаси всем премудростям этой профессии. Балансируя подносами с грязной посудой, он объявил парню, что ему зовут Сузуки Хироши и что сейчас ему совершенно некогда, так что обучение Мисаки он начнет завтра, в перерыве между сменами, когда наплыв посетителей спадет, и у них появится немного относительно спокойного времени. На том они и распрощались.
На улице немного оглушенный всем этим шумом и гамом и совершенно растерявшийся от столь резких перемен в его жизни Мисаки присоединился к ожидавшему его семпаю, и они вместе пошли домой. По дороге Суми рассказывал о том, что этот бар принадлежит хорошему знакомому его отца, поэтому ему и удалось так быстро найти эту работу, но Такахаси его почти не слушал. Весь день ему удавалось не думать об Усаги-сане, но теперь… «Я скучаю, - вдруг понял он. – Скучаю так, что выть хочется. Забиться куда-нибудь в темный уголок, в полном одиночестве, и выть до тех пор, пока не обессилю». На глаза против его воли навернулись слезы. Быстро вытерев их тыльной стороной ладони, чтобы не заметил Кейити, Мисаки попытался выбросить все это из головы и вникнуть в то, что говорил ему семпай. «Не думать! – приказал он себе. – Не думать ни о чем! Так легче…»
* * *
- Да, мама, я понимаю… Конечно, ты беспокоишься… Я знаю, что он тебе как родной… Только не забывай, пожалуйста, что это я твой сын, а не он! Нет, я не ревную! И я сто раз просил тебя не называть меня Хиро-тянчиком!
Хиро-сан резко опустил трубку телефона на рычаги и задумался. Он вздрогнул, когда позади него раздался встревоженный голос Новаки:
- Хиро-сан, что случилось? Ты чем-то обеспокоен?
- Ничего особенного.
- Но я же вижу, что ты расстроен. Кто это звонил?
Камидзе неохотно повернулся к своему назойливому любовнику и хмуро пробормотал:
- Это моя мама.
- Мама? Надеюсь, с ней все в порядке?
- Я же сказал – ничего особенного.
- Тогда почему ты хмуришься?
Хиро-сан отвел взгляд от проницательных синих глаз Кусамы и буркнул:
- Я всегда хмурюсь.
- Но сейчас ты хмуришься сильнее обычного, - не унимался Новаки. – Расскажи мне, что произошло. Может быть, я сумею помочь.
- Не думаю, что здесь понадобится твоя помощь, - немного подумав, наконец сдался доцент. – Она беспокоится за Акихико.
Как всегда, при упоминании имени писателя на лицо Кусамы набежала легкая тень. «Как же он предсказуем, - с глубокой нежностью, которую, впрочем, он никогда не стал бы показывать, подумал Камидзе. – Столько лет прошло, а он все еще ревнует. Хотя… Новаки всегда удавалось с легкостью читать все, что происходит в моей душе. Порой мне кажется, что он знает меня гораздо лучше меня самого. Наверное, именно поэтому он так реагирует на Акихико. Новаки понимает, что я испытывал к нему чувства столь сильные, что едва не потерял себя. И это ранит его. Так глубоко, что он до сих пор не может забыть об этом…»
Но даже ревность не могла заглушить природного любопытства Кусамы, поэтому он тут же спросил:
- Почему? Что с ним?
- Она не знает, потому и беспокоится. Она никак не может до него дозвониться. Он не берет трубку, а на Акихико это не похоже. Мама и заволновалась.
- А зачем она ему звонит?
- Хотел бы я знать, - пробурчал тихо Хиро-сан, потом добавил погромче: - Он нравится ей с самого детства. Говорит, что он ей как родной. Мама сразу же, как только я их познакомил, разглядела в нем незаурядную личность. Думаю, она единственная, кто всегда жалел Акихико.
- Жалел?
Брови Новаки недоуменно поползли вверх, и Камидзе решил, что пора заканчивать этот экскурс в историю. Он встал с дивана и решительно двинулся в прихожую.
- В общем, все это неважно. Я пойду проведаю его, чтобы успокоить маму.
- Я с тобой! – тут же вскинулся Кусама.
- Нет! – отрезал Хиро-сан.
- Но, Хиро-сан…
- Тебе там делать совершенно нечего! И к тому же, если я не ошибаюсь, тебе скоро на работу.
- Хиро-сан, давай, я хотя бы провожу тебя.
- Не маленький, сам дойду.
- Но, Хиро-сан…, - заныл Новаки.
- Никаких «но»! Все, я ушел.
- Хиро-сан, постой!
- Ну что еще? – обернулся Камидзе.
- Ты забыл кое-что.
Кусама шагнул к любимому и нежно взял его за подбородок, приблизив его лицо к своему. Доцент уже привычно залился румянцем, и Новаки озорно улыбнулся. Он сдернул с вешалки шарф и ловко обмотал им шею ошарашенного Хиро-сана.
- На улице похолодало, - шепнул он и чмокнул любовника в кончик носа.
Пылающий Камидзе, не сказав ни слова, вышел на улицу и долго еще не мог согнать с лица улыбку, растягивающую его рот почти что до ушей.
На его звонок в дверь никто не ответил. Доцент еще несколько раз позвонил, все с тем же результатом, и теперь растерянно топтался у двери Усаги, не зная, что предпринять. «Наверное, его нет дома, - подумал он. – Приду в другой раз». Он уже хотел уйти, когда из-за двери до его ушей донесся звук кашля.
- Эй, Акихико! – заорал Хиро-сан, колотя кулаком в дверь. – Открывай! Я знаю, что ты дома!
Тишина.
- Акихико, ты в порядке?
В ответ – ни звука. «Вот упрямец! Что же мне делать? Я не могу стоять здесь и вопить под дверью. И уйти я тоже не могу. Если он действительно там и не открывает мне дверь, значит, и вправду что-то случилось. Но как мне попасть внутрь? Глупейшая ситуация…»
После некоторого раздумья Камидзе вдруг что есть силы пнул дверь ногой и на самом деле завопил, правда, не для того чтобы привлечь внимание Усаги, а от боли в отбитой ноге.
- Что здесь происходит? Вы кто? – услышал доцент позади себя и обернулся.
Рядом с ним стояла миловидная женщина в деловом костюме и строго смотрела на него. Хиро-сан на мгновение смутился, а потом пришел в себя и ответил ей не менее строгим взглядом, который приводил в трепет всех его студентов. Впрочем, женщину это не впечатлило.
- Зачем вы ломаете дверь Усами-сенсея? – требовательно спросила она.
- Усами-сенсея? – переспросил ошеломленный Камидзе. – Так вы его знаете?
- Конечно, знаю. Я – его редактор из книжного издательства «Марукава», Айкава Эри. А вы кто такой?
- Я его друг. Друг детства. Мое имя – Камидзе Хироки. Пришел его проведать, но он мне не открывает.
- Может, что-то случилось? – встревожилась женщина и принялась рыться в своей маленькой черной сумочке, висящей у нее на боку. По мнению Хиро-сана, она слишком долго исследовала содержимое этого непременного женского аксессуара, особенно принимая во внимание его крошечные размеры. Наконец, Айкава-сан с победным криком извлекла из сумочки ключ и ловко вставила его в замок. Камидзе раскрыл было рот, чтобы спросить, что у нее делает ключ от квартиры Акихико, потом закрыл и махнул рукой. Какая, в общем-то, разница?
Войдя внутрь, они едва не задохнулись. Спертый воздух давно не проветривавшегося помещения и клубы сигаретного дыма, сквозь которые можно было смутно разглядеть очертания предметов, встретили их в квартире.
- Сенсей? – позвала женщина. – Сенсей, вы здесь?
- Акихико! – возвысил голос Хиро-сан.
Ответом им было звенящее молчание. Переглянувшись, они ринулись в гостиную. Камидзе споткнулся о валяющегося на полу плюшевого медвежонка и полетел вперед, выставив руки, ища опору. Но схватил лишь воздух и с размаху упал на диван, на что-то мягкое, живое.
- Ксо! – прошипел Хироки, морщась от боли в ушибленном колене, и тут же осекся, встретившись взглядом с застывшими глазами писателя. – Акихико! Эй, Акихико!
Айкава-сан, услышав его слова, подбежала к ним. Камидзе встал и осторожно тронул за плечо неподвижно лежащего на диване Усаги. Тот никак не отреагировал ни на это прикосновение, ни вообще на сам факт появления этих двоих в своей квартире. Он продолжал лежать, безучастно глядя в потолок. В углу его рта дымилась сигарета.
Хиро-сану стало не по себе от этого странного пустого взгляда, но он пересилил себя и снова потряс писателя за плечо.
- Акихико! Очнись!
- Сенсей? Что с вами?!
- Акихико! Да просыпайся уже!
Через несколько мгновений доцент с облегчением отметил, что глаза писателя, казалось, обрели более осмысленное выражение, и собирался уже снова окликнуть его, как Усаги спокойно произнес:
- Хироки, хватит уже шуметь.
- Сенсей! – радостно воскликнула женщина. – Слава богу, вы очнулись! Так, где новая глава романа? – сейчас же деловито осведомилась она. – Вы опять опаздываете!
Пока Айкава-сан возмущенно выговаривала невозмутимому писателю, Камидзе внимательно смотрел на друга. Теперь, когда первое волнение улеглось, он не мог не заметить, в каком ужасающем состоянии находится его бывший возлюбленный. Обычно всегда такой аккуратный и подтянутый, он выглядел так, будто уже неделю не вставал с этого самого дивана. Бледный, всклокоченный, небритый, в мятой одежде, усыпанной пеплом. Глаза ввалились, лицо осунулось… Но больше всего Хиро-сана поразил этот его мертвый взгляд. Взгляд человека, которому было безразлично все и вся. Который махнул рукой на себя и весь мир. Человека, которому больше не хочется жить…
- А где Мисаки-кун? – спросила вдруг женщина, все слова и вопросы которой до сих пор совершенно игнорировались писателем.
Камидзе отшатнулся – такой болью вдруг полыхнули эти застывшие доселе глаза, моментально оживив лицо Акихико, превратив его из маски мертвеца в само олицетворение страдания.
- Его нет, - прошептал писатель так тихо, что Хироки едва расслышал его. – Его нет…
Редактор явно хотела спросить что-то еще, но доцент коснулся ее руки и тихо сказал:
- Я думаю, вам стоит оставить его в покое.
- Вы не понимаете! Он должен немедленно написать еще две главы к новому роману, иначе у нас полетят все сроки! Он обязан соблюдать условия контракта, в противном случае «Марукава» вынесет на рассмотрение вопрос о его расторжении! И ко всему прочему Усами-сенсею придется заплатить огромную неустойку!
Айкава-сан, казалось, была на грани истерики.
- Успокойтесь, - увещевал ее Хиро-сан. – Разве вы не видите, в каком он состоянии? Не думаю, что он способен написать что-либо.
Предмет их разговора к тому времени утратил интерес к происходящему и снова впал в задумчивость, рассеянно стряхнув пепел прямо себе на грудь.
- Мне плевать на его состояние! – завопила взбешенная женщина. – Мне нужен МАТЕРИАЛ!
Хиро-сан опустил голову, глубоко вздохнул и медленно снова поднял на нее глаза. Редактор едва не поперхнулась собственными словами и заметно побледнела, увидев перед собой горящий взгляд «демона» Камидзе.
- Я сказал: оставьте его в покое! – рявкнул доцент, и женщина невольно попятилась.
К ее чести, она довольно быстро овладела собой, но с ее лица наконец исчезло выражение разъяренной медведицы, и она снова стала просто миловидной женщиной.
- Пожалуй, вы правы, - сухо проговорила она. – Наверное, сейчас мне стоит уйти. Я приду завтра, сенсей, - добавила Айкава-сан, обращаясь к безразличному писателю, и на лице ее вновь промелькнуло кровожадное выражение. – И лучше бы вам к тому времени прийти в себя!
Редактор удалилась, гордо вскинув голову. Хиро-сан проводил ее взглядом, а потом повернулся к Усаги.
- Акихико? Эй, Акихико, ты меня слышишь? Поговори со мной.
Он боялся, что его друг снова промолчит, но тот внезапно откликнулся, спокойно ответив:
- Я слышу тебя, Хироки. Но не хочу разговаривать.
- Может, ты хотя бы скажешь, что случилось? Мне сегодня звонила мама, она волнуется за тебя, ведь ты перестал отвечать на звонки. Только не говори мне, что ты целыми днями напролет просто лежишь здесь и ничего не делаешь.
Писатель бросил докуренную сигарету в пепельницу и отвернулся, но Камидзе это нисколько не обескуражило. Он скрестил руки на груди и тоном строгого лектора продолжал:
- Ты только посмотри на себя. На кого ты похож? Совсем себя запустил, скоро борода вырастет ниже колен. Я, конечно, понимаю, что все мы порой ленимся, но твоя лень просто побивает все рекорды! Впрочем, ты всегда был неординарным человеком.
- Уйди, Хироки, - пробормотал Акихико, не поворачиваясь. – Уйди, прошу тебя.
Доцент перестал изображать из себя учителя и, опустившись на диван рядом с Усаги, тихо сказал:
- Я не могу. Не могу оставить тебя в таком состоянии.
- Со мной все нормально, - отрезал писатель.
- Я это заметил.
- Ладно. Поступай как знаешь.
И Усаги снова замолчал. Камидзе сидел рядом с ним, не зная, спит ли он или опять впал в состояние кататонии, и размышлял. Акихико среагировал на имя «Мисаки». Не надо быть профессором наук, чтобы соотнести имя с тем мальчиком, которого писатель каждый день подвозил к университету и увозил оттуда на своей красной спортивной машине. Хиро-сан довольно часто наблюдал эту сцену из окна кабинета, но он никогда не вглядывался в лицо этого паренька, видя его только издалека. Но Камидзе обладал феноменальной памятью, благодаря которой он и достиг таких успехов в учебе, и имя «Мисаки» живо напомнило ему одного из своих студентов. «Одного из самых нерадивых моих студентов, - подумал он, внутренне усмехнувшись. – Такахаси Мисаки, молодой парень, цветом волос и телосложением очень похожий на того загадочного мальчика, у которого в личных шоферах ходит сам Божественный Усами Акихико. Неужели это он и есть? Такахаси… Это же… Это же фамилия Такахиро!»
Раньше фамилия Мисаки не вызывала никаких ассоциаций у Хиро-сана. Наверное, потому, что она не так уж редка в Японии. Но теперь все встало на свои места. Похоже, этот скромный, ничем не примечательный мальчик был младшим братом Такахиро и возлюбленным Акихико! Между ними что-то произошло, и он ушел. Это сломило Божественного, и вот он лежит на диване, жалкий, разбитый, уничтоженный. «Эх, Акихико, - печально покачал головой Камидзе. – Ты снова наступил на те же грабли. Видимо, это твоя судьба – страдать от жестокости семьи Такахаси…»
Бросив быстрый взгляд на своего друга, Хиро-сан вдруг заметил, что его плечи содрогаются. «Что это?! Он плачет?!» Потом доцент услышал какие-то тихие звуки и понял, что писатель кашляет. Камидзе было успокоился, но кашель продолжался, становясь все громче и громче.
- Акихико…, - неуверенно позвал он.
Писатель повернулся к нему, намереваясь, видимо, в очередной раз сказать, что с ним все в порядке, но не смог выдавить из себя ни слова. Жуткие хрипящие звуки мучительно рвались из его груди, он согнулся, задыхаясь, прижимая ладони ко рту. С ужасом Хиро-сан увидел, как сквозь его пальцы сочится кровь, и вскочил.
- Я вызову скорую!
- Нет… Не надо… - прохрипел Усаги, схватив Хиро-сана за локоть. Что бы там с ним не происходило, а хватка у него была по-прежнему крепкой.
Доцент от неожиданности упал обратно на диван, беспомощно глядя на то, как жестокие пароксизмы кашля сотрясают крупное тело писателя. Повинуясь безотчетному желанию помочь другу, он обхватил его за плечи и прижал к себе, поддерживая его. Наконец, приступ закончился, и Акихико затих, тяжело дыша.
- Акихико, - прошептал Камидзе. - Что же ты с собой делаешь…
Усаги слегка отстранился от него и поднял голову. Сердце Хиро-сана болезненно сжалось – столько боли, страдания и растерянности было в этих обычно холодных, непроницаемых глазах. Сколько раз прежде он думал о том, какое странное, ничего не выражающее лицо у Акихико, сколько раз мечтал о том, чтобы узнать, что скрывается за этой безразличной маской. А сейчас он хотел только одного – никогда больше не видеть подобного.
По какому-то наитию доцент обхватил ладонями большое, такое родное лицо писателя и поцеловал в окровавленные губы. Это был невинный, дружеский поцелуй, в котором не было ни намека на желание, лишь невыразимая нежность и жалость. И только почувствовав горько-соленый вкус этого поцелуя, вкус крови и слез, страдания и сожаления, Хиро-сан понял, что слезы принадлежат ему.
- Хироки, почему ты плачешь? – ласково спросил Усаги.
- Дурак! Я плачу из-за тебя! Разве непонятно?
- Не надо. Я не стою этого.
- А это уже мне решать, кто и чего стоит!
Слезы непрерывным потоком струились по щекам, и Камидзе с изумлением осознал, что не может их остановить. И каким-то странным, непостижимым образом они вдруг поменялись ролями, и Акихико принялся утешать рыдающего друга.
- Успокойся, Хироки. Со мной все в порядке, Я здоров, - шептал Усаги, гладя всхлипывающего доцента по спине.
- Сам дурак, и меня еще дураком сделать хочешь?! – взорвался тот. – Здоровые люди кровью не кашляют!
- Это… м-м… случайность. Перестань реветь.
- Я не реву! Я просто… просто испугался за тебя!
- И зря.
- Ничего не зря!
Писатель, видимо, решил, что нет иного способа утешить друга, и губы их вновь слились. Только на этот раз поцелуй был настоящим. Но несмотря на всю его сладость, Хиро-сан понял, что он предназначался не ему.
- Что ты делаешь! – вырвавшись из объятий Усаги, потрясенно воскликнул он.
Акихико посмотрел на него невозмутимыми фиалковыми глазами и спокойно ответил:
- Я всего лишь пустил в ход капельку обаяния. Меня в Англии соседский мальчик научил.
- Что?!
Вспыхнувший до корней волос Камидзе, у которого от смущения чуть ли не пар из ушей валил, недоуменно посмотрел на писателя и… внезапно рассмеялся. Ведь именно так ответил ему Усаги в далеком детстве, когда впервые применил этот способ успокоения плачущего Хироки. Акихико улыбнулся ему в ответ, и вскоре оба уже от души хохотали, забыв обо всем.
* * *
Искренний смех, казалось, окончательно оживил Акихико. По настоянию Камидзе он безропотно отправился в ванную, умылся, побрился и сменил одежду. Пока писатель приводил себя в порядок, Хиро-сан решил что-нибудь ему приготовить, ведь, судя по изможденному виду Усаги, он явно уже давно ничего толком и не ел.
Зайдя на кухню, доцент нашел там фартук и без промедления облачился в него, а потом нырнул в холодильник. Из довольно скудных запасов, обнаруженных там, Хиро-сан решил, не мудрствуя лукаво, приготовить яичницу, и вскоре сковородка уже весело шипела на плите. Нарезая овощи для салата, Камидзе вдруг почувствовал на себе взгляд и поднял голову. Вернувшийся Акихико так странно смотрел на него, что мужчине стало не по себе.
- Что? – смущенно спросил он. – Что-то не так?
- Все в порядке, - с трудом отводя взгляд, пробормотал Усаги.
Не мог же он объяснить другу, что, выйдя из ванной и обнаружив на кухне кого-то в фартуке Мисаки, он, вопреки всякой логике, на мгновение поверил, что его возлюбленный вернулся. И как тяжело ему стало, когда он понял, что это не так…
Чуть позже, когда обед был съеден, а посуда – вымыта и убрана, Хироки наконец решился заговорить о том, что его беспокоило.
- Ну, и что ты собираешься делать? – спросил он, устроившись на диване напротив писателя.
- Ты о чем? – спросил тот, по привычке потянувшись за сигаретой.
Ему в голову тут же угодил пущенный меткой рукой Сузуки-сан, и Камидзе возмущенно завопил:
- Да вот с этим вот! Неужели ты думаешь, что твой кашель вызван обыкновенной простудой?! Еще раз увижу тебя с сигаретой – сам убью!
Акихико глубоко вздохнул.
- А что я могу с этим поделать? В моем возрасте уже поздно бросать.
- В твоем возрасте?! Да ты издеваешься, что ли?! Тебе всего тридцать! А вот если не бросишь, то до сорока точно не доживешь!
Усаги подобрал с пола своего любимого медвежонка, аккуратно усадил рядом с собой и поправил на нем яркий красный клетчатый бант.
- Ну и что? – наконец, ответил он.
Хиро-сан опешил.
- Ты что, с ума сошел?! Жить надоело?!
- Надоело, - спокойно подтвердил писатель.
Никаких метательных снарядов под рукой на сей раз не оказалось, поэтому доцент просто смачно выругался.
- Как ты можешь говорить такое? – отведя душу, возопил он.
Писатель в ответ снова взялся за сигареты. Пришлось Камидзе встать, крепко стукнуть Акихико по голове и спрятать пачку от греха подальше. Усаги в очередной раз вздохнул и скрестил руки на груди, вперив невидящий взгляд куда-то вдаль. Хиро-сан посмотрел на него с щемящей жалостью и сел рядом.
- Может, все-таки расскажешь, что происходит? – тихо спросил он.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |