Российская академия образования 27 страница

Предложенная Н. А. Гарбузовым теория зонной природы звуковысотного слуха может быть полностью применена для объяснения механизма восприятия. Так же, как для каждой ноты каждого регистра есть свой эталон, так и в речи для каждого звукотипа есть свой образ — эталон

в запоминающем устройстве. Утверждение Н. А. Гарбузова, «что нашим высотным представлениям звуков (то есть эталонам. — И. З.) соответствуют не высоты, а полосы частот (зоны)» [9. С. 15]1, находит свое подтверждение и в нашем эксперименте на материале восприятия речевых изолированных звуков. Необходимо только сделать некоторую оговорку, очень существенную для распространения понятия зоны на восприятие звуков речи. Так, в процессе восприятия музыкальных звуков зону можно «сузить» путем большого количества упражнений, (устремляя ее в пределе — к очень узкой полоске, близкой к одной частотной составляющей). В речевом восприятии эталонная зона вследствие многих причин не может после некоторого момента далее сужаться. Основной причиной является то, что границы зоны устанавливает языковое фонематическое значение. Разбираемые во многих работах, в частности, в работах В. А. Артемова, примеры по восприятию французского «o» и «» и русского «о» наглядно показывают, что более узкие зоны французских эталонов для «o» и «» как бы входят в более широкую зону русского «о». И хотя слуховой аппарат, настроенный на русскую речь, прекрасно может различить все тонкости спектральных изменений этих двух звуков французского языка, он по законам восприятия звуков русского языка объединяет их в одной зоне. Такое объединение будет иметь место до тех пор, пока не создастся новая звуковая система — система зонных эталонов французского языка и не выработается алгоритм работы с ней.

Мысль С. Л. Рубинштейна о том, что «каждая фонема представляет собой, очевидно, тоже «зону» звуков, объединенных единством смыслового содержания» [18. С. 2], находится в полном согласии со всем сказанным. Таким образом, теория зонных эталонов восприятия убедительно объясняет полученные нами экспериментальные данные.

Действительно, спектрально-искаженный гласный звук, то есть нечто среднее между «и» и «у», как бы «подтягивается» аудитором в зону близкого по спектральной характеристике эталонного звукотипа, и тем самым обеспечивается восприятие его как звука «у» или «и», хотя по спектральной огибающей исследуемый звук очень отличается

от них. Если бы такой зоны не существовало, то все эти различия не позволили бы опознать этот звук.

В продолжающем наше исследование эксперименте З. Н. Джапаридзе1 была определена граница зоны для восприятия такого супрасегментного явления как словесное ударение в двусложном синтезированном слове2 «сушу» с возможностью вариации ударения на основе изменения сложного параметра:

A1 и A2 — пиковые интенсивности гласных первого и второго слогов, tГ1 и tГ2 — их длительности, tС1 и tС2 — длительности согласных первого и второго слогов, T — длительность слова.

По методике эксперимента группе аудиторов (127 человек) предъявлялись 43 синтезированных стимула с одинаковым по спектральным характеристикам звуковым, точнее, сегментным рядом, образующим слово. Стимулы отличались друг от друга длительностью и интенсивностью элементов слогов, что приводило к восприятию двух разных слов: «сушу» (с ударением на первом слоге) и «сушу» (с ударением на втором слоге).

Каждый стимул предъявлялся аудиторам 450 раз (140 раз при прямом порядке предъявления стимулов, 140 раз — при обратном порядке предъявления стимулов и 170 раз при случайном порядке их предъявления).

Анализ результатов восприятия показывает, что зона ударности второго гласного, то есть восприятие ва «сушу́», начинается с 75% опознавания стимула как слова с ударением на втором слоге. До 25% случаев опознавание может быть интерпретировано как 75% опознавания ударности на первом слоге. Обращают внимание характер кривой и ширина полосы разброса данных. Так, на участке неопределенности, то есть участке перекрытия двух зон — зоны ударности первого и второго слогов — наблюдается почти линейная зависимость изменения сложного параметра. Одновременно наблюдается и меньший разброс данных. Таким образом, данный экспериментальный материал не только подтверждает зонную природу сегментных и супрасегментных3 эталонов, но и выявляет

зависимость характера восприятия от того, насколько близко соответствуют физические характеристики сигнала той структуре воспринимаемых качеств, которые образуют этот зонный эталон в памяти слушающего.

Проанализируем теперь в этом плане соответствие характеристик слухового и речедвигательного анализаторов по временному и частотному параметру1.

По данным Дж. Фланагана, Л. А. Чистович и др. исследователей, известно, что слуховой анализатор характеризуется постоянной времени, равной 9—10 мсек [23. С. 157], и временем принятия решения о характере поступающей на слух информации, равным 150 мсек (Л. А. Чистович) [24. С. 20]. В исследовании М. Г. Каспаровой была предложена интересная гипотеза последовательности отражения стимула во времени [13. С. 12—13]. Так, выделяется этап осознания «факта наличия стимула» на основании его длительности в 1—2 мсек2. Второй этап — отражение «функционального содержания стимула» соотносится со временем звучания от 25 до 150 мсек и время звучания стимула от 150 до 200 мсек определяет время принятия решения о качестве звука. Таким образом, слуховым анализатором фиксируются микроинтервалы времени звучания, но осознавание качества звукового воздействия наступает только после критического времени 100 мсек.

Временная характеристика разрешающей способности речедвигательного анализатора также может быть определена в параметрах постоянной времени, которая, по данным Дж. Фланагана, Г. Фанта, М. А. Сапожкова, В. И. Мартынова, равна приблизительно 20 мсек и длительности произносительной единицы — слога. Длительность слога, по данным В. И. Ильиной [12] и Б. Г. Архипова [3], в пересчете на миллисекунды находится в диапазоне 500—100 мсек, при среднем ее значении 240 мсек. Как мы видим, в соответствии находятся как постоянные времени

двух анализаторов, так и временные характеристики произносительной единицы — слога и единицы дискретного восприятия, качественно осознаваемого его кванта, равного 100 мсек. Интересно также отметить, что, если средняя длительность слога равна 200—240 мсек, то длительность звучания двух двусложных слов не превышает 800 мсек. Но ведь сочетание двух слов — это элементарное смыслоединство и, следовательно, время звучания такой смысловой единицы равно 800 мсек. А по данным Бекеши, именно это время характеризует порции звучания, на которые слуховой анализатор дробит связное речевое сообщение. Это «время существования» (Präsenszeit) равно именно 800 мсек [19. С. 129]. Подтверждением значимости соответствия временных параметров слухового и речедвигательного анализаторов в процессе интерфункционального взаимодействия может служить экспериментальное исследование Г. Б. Архипова, в результате которого был получен следующий вывод: «... расхождение между темпом речи испытуемого и темпом предъявления текста влечет за собой потерю информации как на медленном темпе, так и на быстрых темпах» [3. С. 30].

Не менее показательным в плане соответствия характеристик слухового и речедвигательного анализаторов является и частотный параметр, включающий частоту формант, ширину их полосы и частоту основного тона. Так, основные области усиления звуковой энергии (то есть частоты первых трех формант) непосредственно соотносятся с областью наибольшей чувствительности слухового анализатора, которая в основном и покрывает диапазон речевых звуков. Оценивая разрешающую способность слухового анализатора по частоте, Дж. Фланаган отмечает интересную закономерность, что «пороговая чувствительность слуха к изменениям частоты формант на порядок выше, чем к изменениям ширины формант, а к изменениям основного тона, в свою очередь, на порядок выше, чем к изменениям форматной частоты» [23. С. 280]. Так, если по частоте основного тона порог составляет 0,3—0,5% от исходной частоты, а для частоты формант — 3—5%, то для ширины формантной полосы пороговая величина составляет 20—40%. Акустический анализ частотной характеристики произносимого речевого сигнала показывает, что частоты формант разных гласных звуков

находятся друг от друга на очень близком расстоянии, оценка которого все-таки выше порога слуха. То же относится и к ширине формантной полосы. Произвольно задаваемые изменения частоты основного тона также не превышают пороговой величины слуха по этому параметру)1.

Таким образом, очевидно, что интерфункциональное взаимодействие слушания и говорения обусловливается полным соответствием характеристик разрешающих способностей речедвигательного и слухового анализаторов по всем основным параметрам речевого сигнала. При этом по каждому параметру отмечается тенденция большей дифференциальной чувствительности слухового анализатора по сравнению с дифференциальной чувствительностью речедвигательного2.

Но, если знание языка, тождественность сенсорного кодирования и соответствие характеристик разрешающих способностей двух анализаторов являются необходимым условием самой реализации интерфункционального взаимодействия, то эффективность этого взаимодействия, как уже отмечалось выше, в основном, определяется соответствием интерпретационных возможностей слушающего и говорящего. Наше определение интерпретации и интерпретационных возможностей человека как процесса установления всей иерархии смысловых связей, включающих связь высказанного и имплицированного, нового и известного, предполагает глобальность этого интеллектуального процесса, происходящего во время смысловыражения и во время смыслового восприятия речевого сообщения. Соответственно в наше толкование интерпретации включается и его определение как «... приписывания значений отдельным словам» и как комбинирование этих значений в грамматически правильных предложениях» [17. С. 249], и то, что Дж. Миллер называет пониманием, то есть осмыслением внелингвистической информации. В плане предлагаемой трактовки этого понятия можно сказать, что слушающий понимает или не понимает коммуникативный смысл высказывания, то есть его предметное содержание и коммуникативное намерение говорящего.

Таким образом, интерпретация как глобальная мыслительная деятельность, результирующаяся в понимании или непонимании в процессе слушания или в возможности или невозможности формирования и формулирования мысли в процессе говорения, входит в саму характеристику этих видов речевой деятельности. Естественно, что интерпретационные возможности человека основываются на таких характеристиках его мнемической и мыслительной деятельности, как объем памяти, точность и быстрота актуализации и установления ассоциативных связей между всеми, относящимися к основному предмету высказывания «образами» предметов, явлений и т. д. Умение актуализировать все, относящееся к данному предмету высказывания, соотнести известное и новое, выделить главное и найти оптимальную для данного коммуникативного намерения и данной ситуации общения форму выражений мысли и своего отношения к высказыванию определяет интерпретационные возможности как говорящего, так и слушающего.

Соответствие интерпретационных возможностей слушателя и говорящего, таким образом, предполагает близость характеристик мыслительной и мнемической деятельности обоих партнеров общения. При этом соответствие интерпретационных возможностей может устанавливаться для каждой данной ситуации или характеризовать вообще соответствие двух людей. Известно, например, что чувство юмора у говорящего предполагает наличие этого чувства у слушающего, ибо в противном случае форма выражения мысли, да и само ее предметное содержание не будет понято в силу того, что оно не могло быть интерпретировано. Показательно, что невозможность интерпретирования в процессе слушания выражается именно в признании того, что человек не понимает высказывания. В качестве примера непонимания слушающим высказывания говорящего в результате невозможности интерпретировать это сообщение в данной ситуации общения приведем три отрывка (выделено мною).

Отрывок первый1.

«— Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? — сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза.

— Нет, — отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал».

«— Простите меня, — сказал князь Андрей, — но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя».

Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов, но не понимала».

Отрывок второй1.

«Она молчала, смотря в лицо Лонгрену так непонятно, что он быстро спросил:

— Ты больна?

Она не сразу ответила. Когда смысл вопроса коснулся, наконец, ее духовного слуха, Ассоль встрепенулась...».

Отрывок третий2.

«— Гм... то-то... — пробормотал Раскольников. — А то знаешь... мне подумалось... мне все кажется... что это может быть и фантазия.

— Да ты про что? Я тебя не совсем хорошо понимаю».

Во всех приведенных примерах слушавшие (Наташа, Ассоль, Разумихин) не могут проинтерпретировать, то есть связать, соотнести все, что говорящий (князь Андрей, Лонгрен, Раскольников) эксплицитно и имплицитно выражают в своих высказываниях, и эта ситуация результируется в непонимании, а в предельном случае и в нарушении общения. Примером же полного интерпретационного соответствия может служить ставшая уже хрестоматийной ситуация объяснения Кити и Левина только начальными буквами. Подобная ситуация выявляет, естественно, не только интерпретационное соответствие, вызванное данным моментом общения, но и предполагает высшую духовную близость общающихся людей.

Рассмотрение основных направлений психологической обусловленности интерфункционального взаимодействия слушания и говорения в плане как психофизического, так и интерпретационного соответствия позволяет еще раз отметить внутреннюю однородность этих видов речевой деятельности, осуществляемых единой вербально-коммуникативной функцией ВКФ.

Ссылки на литературу к VII.3

1. Артемов А. А. Восприятие и понимание речи // Уч. зап. МГПИИЯ. — М., 1954. — Т. 8.

2. Артемов В. А. Курс лекций по психологии. — Харьков: ХГУ, 1958.

3. Архипов Г. Б. О влиянии темпа речи на аудирование // Уч. зап. МГПИИЯ. — М., 1968. — Т. 44.

4. Белозерова Л. Б., Джапаридзе З. Н., Зимняя И. А. Об относительном весе признаков супрасегментных единиц // II Межвузовская научно-метод. конференция «Преподавание иностранных языков». Тезисы докладов. — Минск, 1971.

5. Винников Я. В., Титова Л. К. Кортиев орган. — М. — Л., АН СССР, 1961.

6. Витт Н. В. Выражение эмоциональных состояний в интонации. Автореф. канд. дисс. — М., 1965.

7. Вулдридж В. Механизмы мозга. — М., 1965.

8. Галунов В. И. Психофизические шкалы // Распознавание слуховых образов. — Новосибирск, 1966.

9. Гарбузов Н. А. Зонная природа звуковысотного слуха. Изд. АН СССР. — М. — Л., 1948.

10. Жинкин Н. И. Механизмы речи. — М.: Изд-во АПН РСФСР, 1958.

11. Зимняя И. А. К вопросу о зонной природе восприятия изолированных звуков // Докл. АПН РСФСР. — 1961. — № 2.

12. Ильина В. И. К вопросу об изучении вариантов речи // Вопросы психологии. — 1965. — № 6.

13. Каспарова М. Г. Восприятие паузы. Автореф. канд. дисс. — М., 1964.

14. Лурия А. Р. Высшие корковые функции человека. — М., 1969.

15. Люблинская В. В. Воспроизведение простых контуров изменения частоты основного тона звуков // Анализ речевых сигналов человеком. — Л., 1971.

16. Лях Г. С. Роль мимического и звукового подражания в восприятии звуков речи детьми первого года жизни // Уч. зап. МГПИИЯ. — М., 1971. — Т. 60.

17. Миллер Дж. Психолингвисты // Сб.: Теория речевой деятельности. — М., 1968.

18. Рубинштейн С. Л. Введение к книге Н. А. Гарбузова «Зонная природа звуковысотного слуха». Изд. АН СССР. — М. — Л., 1948.

19. Сапожков М. А. Речевой сигнал в кибернетике и связи. — М., 1963.

20. Селезнева И. С. Восприятие словесного ударения // Уч. зап. МГПИИЯ. М.: МГУ, 1960. — Т. XVIII.

21. Соловьева А. И. Основы психологии слуха. — Л.: ЛГУ, 1972.

22. Тонкова-Ямпольская Р. В. Становление физиологических механизмов речи // Уч. зап. МГПИИЯ. — М., 1971. — Т. 60.

23. Фланаган Дж. Анализ, синтез и восприятие речи. — М., 1968.

24. Чистович Л. А. Временные характеристики слуха. Автореф. докт. дисс. — Л., 1958.

25. Чистович Л. А., Кожевников В. А. Восприятие речи // Вопросы теории и методов исследования восприятия речевых сигналов. Инф. материалы. — Л., 1969. — Вып. 22.

26. Fletcher H. Speech and Hearing in Communication. — N.-Y., 1953.

27. Ladefoged P., McKiney N. P. Loudness, Sound Pressure and Subglottal Pressure in Speech // Journal of Acoustic Society of America. — V. 35. — 1963. — № 4.

28. Lennenberg E. I. Biological Foundations of Language / N.-Y. — London — Sidney, 1967.

VII.4. Интер-интрафункциональное

взаимодействие слушания и говорения

в коммуникативном акте1

Как было показано выше, вербальное общение как основная форма проявления и существования коммуникативно-общественной деятельности представляет собой, согласно определению, взаимодействие людей при помощи вербальных средств. Но уже этимологически понятие «взаимодействие» предполагает активный двусторонний характер этого процесса, который в своей полной форме должен осуществляться следующим образом: воздействие первого субъекта A/ говорение первого партнера общения (Г1) на B/ слушание второго партнера общения (С2) и ответное воздействие субъекта B/ говорение второго партнера общения (Г2) на A/ слушание первого партнера общения (С2)2. Представленная в более лаконичной записи, например Г1→С2→Г2→С1, схема взаимодействия наглядно иллюстрирует то положение, что слушание является только необходимым условием, предпосылкой говорения двух участников общения3. И, следовательно, в самом общем виде схема вербального общения может быть представлена как взаимодействие двух процессов говорения Г1 и Г2, то есть Г1↔Г24. Но взаимодействие процессов

предполагает взаимодействие людей (A и B), каждый из которых попеременно находится в роли субъекта говорения и у каждого из которых возникают дополнительные к основному процессу Г1↔Г2 взаимоотношения слушания и говорения. Так, если представить вербальное общение между А и В как систему внутренних и внешних взаимодействий слушания и говорения, то сразу же выявляются две подобные по компонентам, но разнонаправленные и психологически различные схемы взаимодействия слушания и говорения, внутри глобальной схемы вербального общения Г1↔Г2, как единичного его цикла.

Так, схема Г1→С2 (и Г2→С1) представляет собой интерпсихологическое, межсистемное взаимодействие, если под системой понимать личность A или B. Схема С2→Г2 (или С1→Г1) отражает внутрисистемное, интрапсихологическое взаимодействие слушания и говорения. Причем цель этого внутрисистемного взаимодействия С1.2→Г1.2 заключается в понимании вербального воздействия для ответного действия. Но внутрисистемное взаимодействие слушания и говорения может осуществляться и по другой схеме, а именно, Г1.2С1.2, то есть от говорения к собственному слушанию и обратно с целью контроля и корригирования собственно речевого действия по слуховому эффекту, и по схеме С1.2Г1.2, то есть от собственного слушания к моторной встречной активности в случае затруднения слухового приема1.

В этом случае, когда говорение осуществляется одновременно с собственным слушанием, эту схему внутрисистемного, интрапсихологического взамодействия удобнее

представить в вертикальной плоскости, то есть. Таким образом, очевидно, что в процессе вербального общения реализуются по меньшей мере три схемы взаимодействия слушания и говорения, первая из которых Г1→С2 (или Г2→С1) представляет собой схему межсистемного взаимодействия, является схемой коммуникативного акта — элементарной единицы вербального общения1. Две других: С1.2→Г1.2 и могут рассматриваться как схемы взаимодействия слушания и говорения, находящегося внутри основной схемы коммуникативного акта Г1→С2, ибо каждое говорение предполагает слуховую обратную связь и каждое слушание в процессе коммуникативного акта предполагает готовность говорения или потенциальную моторную активность. Следовательно, в полной форме схема коммуникативного акта как единицы общения может быть представлена следующим образом:

Хотя теоретически и неправомерно, но вполне естественно, что большинство теорий общения и коммуникативных теорий сводят процесс общения, осуществляемый по схеме Г1↔Г2 к коммуникативному акту Г1→С2, потому что в коммуникативном акте как единице анализа, которая, согласно Л. С. Выготскому «обладает всеми основными свойствами, присущими целому и которые являются далее неразложимыми живыми частями этого

процесса» [5. С. 9], находят отражение основные особенности процесса вербального общения.

Наше исследование также в основном ограничено рамками коммуникативного акта, но рассмотрение последнего проводится в контексте вербального общения, осуществляемого по схеме Г1↔Г2. Таким образом, не сводя понятие коммуникативного акта к понятию коммуникации или вербального общения, мы интерпретируем первое как единичный цикл второго. При этом важно отметить, что осуществление такого звена коммуникативного акта Г1→С2, как С2→Г2, является необходимой предпосылкой осуществления следующего коммуникативного акта Г2→С1, выполняя роль звена, связующего между собой отдельные коммуникативные акты в общем процессе вербального общения.

В то же время нельзя не отметить, что недостаточно четкая дифференциация всех схем взаимодействия слушания и говорения не только приводит к замещению понятия коммуникации или речевого общения понятием коммуникативного акта, но и к тому, что под коммуникацией или коммуникативной системой в смысле коммуникативного акта понимается то схема интерпсихологического, то интрапсихологического взаимодействия слушания и говорения1. В результате этого одни авторы, интерпретирующие, как правило, процесс вербального общения с позиций теории коммуникации, под коммуникативной системой или единицей коммуникации имеют в виду интрапсихологическое взаимодействие слушания и говорения внутри одной системы, хотя под коммуникативным процессом имеют в виду коммуникативный акт. Так, Ч. Осгуд и Т. Сибеок во введении к психолингвистике прямо отмечают, что... «человеческая коммуникация самым непосредственным образом соотносится с процессами декодирования и кодирования» [22. С. 4] и, приводя схему коммуникативной единицы, по существу, демонстрируют,

что имеют в виду интрапсихологическое взаимодействие этих процессов.

Схема коммуникативной единицы

по Ч. Осгуду и Т. Сибеоку

communicative unit

коммуникативная единица

input

receiver

destination

sourse

transmitter

output

вход→

приемник→

назначение→

источник→

передатчик→

выход→

decoding

encoding

←декодирование→

←кодирование→

Это мнение еще более подтверждается, когда авторы испытывают необходимость интерпретировать эту схему в психологической терминологии: «при переводе на язык традиционной психологии вход становится эквивалентом «стимула», приемник — эквивалентен «восприятию», назначение и источник является «пониманием» (значением и другими высшими понятиями), передатчик становится «организацией моторной последовательности», а выход — это реакция» [22. P. 17]. Совершенно очевидно, что в данном случае объектом рассмотрения авторов является внутрисистемная, интрапсихологическая схема взаимодействия слушания и говорения С2→Г2, являющаяся лишь звеном всей схемы коммуникативного акта. На основании высказывания Д. Бродбента, что «нервная система действует в определенном отношении как единый коммуникативный канал» [16], и всей логики построения его экспериментальных исследований можно предположить, что Д. Бродбент также имеет предметом рассмотрения интрапсихологическую схему.

Интересно отметить, что общее представление этой схемы было дано И. А. Бодуэном де Куртенэ в его анализе процесса говорения по трем направлениям: фонации — центральном направлении, аудиции — центростремительном направлении и в языковом центре — церебрации. Согласно И. А. Бодуэну до Куртенэ, «первое явление, фонация, состоит в говорении, в произношении слов, второе, аудиция, — это слушание и восприятие сказанного и, наконец, третье, самое важное для продолжения существования языка, — церебрация — есть закрепление всего того, что относится к языку, сохранение и обработка всех языковых представлений в языковой сокровищнице души, есть языковое мышление» [4. С. 263] И. А. Бодуэн де

Куртенэ в духе передовых традиций русской материалистической мысли подчеркивает важность основного звена этой схемы — звена «центрально-языковой различительной способности», звена, как мы бы сказали теперь, смысловой переработки сообщения, являющегося основным внутренним содержанием схемы С→Г в отличие от так называемой традиционной, а по сути бихевиористической концепции стимул — реакция, которая находит отражение и в психологической интерпретации этой схемы Ч. Осгудом и Т. Сибеоком.

Таким образом, общая схема интрапсихологического, внутрисистемного взаимодействия С1.2→Г1.2 может быть представлена следующим звеньями:

слуховое восприятие →

смысловая переработка воспринятого для организации ответного высказывания

→ произнесение,

где основное внимание должно быть уделено среднему звену, являющемуся составной частью как слушания, так и говорения. Интрапсихологическая схема С2→Г2 коммуникативного процесса является частным случаем общей схемы интерпсихологического взаимодействия Г1↔С2, которое в настоящее время рассматривается несколько с механистических позиций, нашедших выражение в формуле Х. Лассвелла [20], согласно которой процесс коммуникации только отвечает на вопрос: кто и что передал, по какому каналу, кому, с каким эффектом1. Эта формула и вообще весь подход к вербальному общению как обычному каналу связи, обусловленные проникновением в психологию теории коммуникации, естественно, не вскрывают деятельностной сущности процессов говорения и слушания, специфики вербальных средств выражения мысли, взаимодействия слушания и говорения в процессе вербального общения. Так, по наиболее распространенному определению этого понятия, предлагаемому Дж. Миллером (1951), «коммуникация означает, что информация передается из одного места в другое» [21. P. 6]. Так же, как Ч. Осгуд, Т. Сибеок и другие представители этого направления, Дж. А. Миллер считает, что коммуникативная система состоит из пяти элементов: источника (source), передатчика (transmitter), канала связи (channel), receiver (приемника) и destination (назначения). Причем по общей схеме вербальная коммуникация не отличается

от других видов связи, и «в самом общем смысле мы имеем коммуникацию, когда одна система, источник, влияет на другую систему — назначение манипулированием альтернативных сигналов, которые могут быть переданы по каналу, связывающему эти системы»1.

Таким образом, в основе коммуникативного подхода лежит тенденция определения элементов коммуникативной цели: отправителя (источника), канала связи, самого сообщения и получателя (приемника) и выявление закономерностей передачи информации по этому каналу связи. При этом, предметное содержание мысли, язык или речь в рамках данного подхода не рассматривается2, хотя уже в работах Н. С. Трубецкого отмечалось, что «речь предполагает наличие говорящего («отправителя»), слушателя («получателя») и предмета, о котором идет речь... необходимо, чтобы они владели одним и тем же языком» [12. С. 7]. Эта же мысль в очень близкой формулировке подчеркивается и А. Гардинером, также предполагающим обязательность основных четырех элементов коммуникативного акта: «Поэтому говорящее лицо, слушатель, а также предметы, о которых идет речь, — это три основных фактора нормальной речи. Необходимо добавить к ним еще высказанные слова» [18. С. 26]. В формулировке Н. С. Трубецкого, как мы видели, более четко сформулирована обязательность общего для партнеров языка.

Дата добавления: 2015-10-21