Российская академия образования 17 страница

величину коэффициента вариации на первых четырех символах слова презрения.

Проведенный эксперимент показал также, что выдвижение смысловой гипотезы, являясь выражением смысловой связи, реализуется в определенных синтаксических связях — управление, примыкание и т. д. — и в других формах связи слов — атрибутивной, дополнительной, обстоятельственной и т. д. И если наиболее вероятная связь не угадывается (в данном случае дополнительная), испытуемые идут путем случайного или поалфавитного перебора символов. Подтверждением этому служит максимальное количество попыток для всех символов слова лишь (ср. 12,2 — 4,8 — 10,5 — 8,6).

Эксперименты, проведенные методикой заполнения фразового пробела, также подтвердили правомерность выдвинутой гипотезы. Действительно, в I серии испытуемые реализовали в среднем 1,0 смысловых связей или типов смысловых гипотез на одну фразу при максимуме 6. Из намеченных теоретически десяти возможных типов смысловых гипотез реализовались только 80% (вероятность актуализации каждой из них не оценивалась). Например, во фразе: Девочка... пробежала через двор могут быть теоретически намечены 10 смысловых гипотез, отвечающих на вопросы: «Какая девочка? Кто? Откуда? Почему? С какой целью? Как? Когда? С кем? В результате чего? Что сделала?» Максимально в эксперименте реализованы были только 8. Количество вербальных гипотез в среднем на одну фразу составило 5 при максимуме 14, причем каждая вербальная гипотеза могла реализоваться одним словом (например, быстро на вопрос «как?»; с собакой на вопрос «с кем?» и т. д.), словосочетанием и целым предложением (например, девочка из соседнего дома, в красном сарафане, быстро, напевая, с куклой в руках... пробежала через двор).

Как показал эксперимент второй серии, максимально реализовались, как и в первой серии, только 81% типов (и разновидностей) смысловых гипотез. Среднее количество смысловых гипотез на фразу составило три (σ=1,3, ν=0,4) при максимуме 6(!). Среднее количество вербальных гипотез равно 6,8 (σ=2,5, υ=0,36) при максимальном количестве 14 (!). Обращает на себя внимание совпадение максимумов смысловых и вербальных гипотез в

обеих сериях эксперимента. Возникает вопрос: не является ли функция их произведения (или другая форма их отношения) мерой (пределом) смыслового прогнозирования?

Полученные данные позволяют говорить о двух уровнях прогнозирования при восприятии речи и, судя по частоте актуализации определенных типов смысловых гипотез и их вербального выражения, о вероятностной природе этого прогнозирования на обоих уровнях.

Исходя из общеметодологической концепции опережающего отражения, вероятностное прогнозирование может быть интерпретировано как результат контекстуально обусловленной «готовности организма к воздействию того или иного раздражителя или готовности психических и физических сил индивида к определенной деятельности, или установки» [5. С. 10].

Рассмотренные особенности смыслового восприятия — вероятностное прогнозирование и упреждающий синтез в производстве речи — являются, таким образом, выражением одного и того же закона опережающего отражения, который, регулируя все поведение, определяет и его частный вид — речевое поведение.

Ссылки на литературу к IV.2

1. Анохин П. К. Биология и нейрофизиология рефлекса. — М., 1968.

2. Арана Л. Восприятие как вероятностный процесс // Вопросы психологии. — 1961.

3. Бернштейн Н. А. О построении движений. — М., 1947.

4. Бернштейн Н. А. Очерки по физиологии движений и физиологии активности. — М., 1966.

5. Бжалава И. Т. Восприятие и установка. — Тбилиси, 1965.

6. Брудный А. А. К проблеме семантических состояний // Сознание и действительность. — Фрунзе, 1964.

7. Василевич А. П. Субъективные оценки частот элементов текста (в связи с проблемами вероятностного прогнозирования речевого поведения). // Автореф. канд. дисс. — М., 1968.

8. Жинкин Н. И. Механизмы речи. — М., 1958.

9. Леонтьев А. Н., Кринчик Е. П. Применение теории информации в психологических исследованиях // Вопросы психологии. — 1961. — № 5.

10. Лурия А. Р. Высшие корковые процессы человека. — М., 1968.

11. Миллер Дж. Психолингвисты // Сб.: Теория речевой деятельности. — 1968.

12. Миллер Дж., Галантер Ю., Прибрам К. Планы и структуры поведения. — М., 1965.

13. Слама-Казаку Т., Рочерик А. Статистика фонем и значение «опыта предсказания» // Revue de Linguistique. — V. IV. — 1959. — № 2. Ed. Acad. R. P. R.

14. Соколов Е. Н. Вероятностная модель восприятия // Вопросы психологии. — 1962. — № 3.

15. Фрумкина Р. М. Субъективные оценки частот элементов текста и вероятностное прогнозирование речевого поведения // Вопросы психологии. — 1970. — № 3.

16. Фрумкина Р. М., Василевич А. П. Вероятность слова и восприятие речи // Сб.: Вопросы порождения речи и обучение языку. — М., 1967.

17. Jonson R. C., Thompson C. W., Frincke H. Word Values, Word Frequency and Visual Duration. Thresholds // Psychological Revue. — Vol. 67. — 1960. — № 5.

18. Shannon C. E. Prediction and Entropy of Printed English // The Bell System Technical Journal. — V. XXX, I. — 1951.

IV.2.1. Вероятностное прогнозирование

в смысловом восприятии речи1

1. Исходя из общеметодологической концепции опережающего отражения действительности (П. К. Анохин), вероятностное прогнозирование может быть интерпретировано как результат контекстуально обусловленной готовности организма к воздействию того или иного раздражителя или, точнее, «готовности психических и физических сил индивида к определенной деятельности, или установки» (И. Т. Бжалава).

2. В такой интерпретации вероятностное прогнозирование рассматривается как определенный механизм, при функционировании которого процесс смыслового восприятия речи содержит выдвижение смысловых гипотез. Длина шага гипотезы детерминируется контекстом, текстом и т. д. Наименьший шаг смысловой гипотезы определяется сочетанием двух слов. Можно сказать, что вероятностная ценность гипотез обусловливается всем прошлым опытом индивидуума (то есть является выражением апперцепции в общепсихологическом плане), тогда как само прогнозирование соотносится с антиципирующей деятельностью мозга на фоне готовности индивидуума к процессу отражения окружающей его действительности. Вероятностное прогнозирование, таким образом, является тем понятием, которое фокусирует в себе основные категории, отражающие обусловленность восприятия деятельностью и состоянием самого субъекта и индивидуальной значимостью объекта восприятия.

3. Вероятностное прогнозирование наряду с выдвижением гипотез характеризуется также и механизмом соотнесения выдвинутой гипотезы с реально действующим стимулом. В процессе поступления слухового (при слушании) или зрительного (при чтении) вербального стимула в действие вступает механизм подтверждения (или отклонения) выдвинутой гипотезы с последующим выдвижением более частного ее вида. Подтверждение гипотезы происходит на основе сличения входящего сигнала с одной из возможных вербальных реализаций смысловой гипотезы. Сличение происходит по критическим точкам (Е. Н. Соколов) (применительно к слову и словосочетанию — по тем элементам, которые меняют меру неопределенности, являясь наиболее информативными элементами ансамбля (Т. Слама-Казаку, Е. И. Исенина).

4. В исследованиях вероятностного характера восприятия (А. Н. Леонтьев, Е. П. Кринчик, Л. Арана, Е. Н. Соколов) и вероятностного прогнозирования, в частности (И. М. Фенгенберг, В. П. Критская и др.), отмечается характер образа, полученного в результате, и характер самого процесса. Так, например, Л. Арана отмечает: «Восприятие принимает форму вероятностного процесса, сопровождаемого изменением априорных вероятностей гипотез по мере ознакомления с отдельными элементами воспринимаемого изображения». Нас же в первую очередь интересует характер самой гипотезы, которую можно вслед за Н. И. Жинкиным рассматривать в аспекте понятия смысла, и, во-вторых, механизм реализации вероятностного прогнозирования в процессе смыслового восприятия, который может быть представлен механизмом подтверждения.

Действие такого механизма в процессе смыслового восприятия может объяснить возможность совершения нескольких параллельных действий.

5. Экспериментальным подтверждением вышеприведенным теоретическим положениям служат результаты трех серий экспериментов. Первая серия показала, что при восприятии спектрально искаженных слов, словосочетаний, фраз контекстуальная и лингвистическая вероятность (Л. Р. Зиндер) определяет восприятие больше, чем физические параметры стимула. Это свидетельствует о том, что в процессе смыслового восприятия механизм подтверждения выдвинутой мозгом гипотезы срабатывает

раньше механизма последовательного поэлементного сличения физических характеристик стимула с релевантными им признаками эталонного образа.

Вторая серия эксперимента проведена по методике Шеннона, но с таким построением фраз, которое предполагало неожиданное для испытуемых изменение наиболее вероятной гипотезы.

Так, например, испытуемому дается фраза «Зубная... больше нас волнует, чем всякая иная боль». Наиболее вероятным завершением словосочетания «зубная...» будет слово «боль». По выдвинутому выше механизму подтверждения испытуемому достаточно услышать первый символ «б», чтобы утвердиться в правильности выдвинутой гипотезы и переключить механизм сличения на определение следующего смыслового единства и его подтверждение. Эксперимент показал, что все испытуемые выдвигают именно эту гипотезу и в соответствии с методикой дают вместо символа «ш» — «пробел». Не получив подтверждения правильности своего решения от экспериментатора, некоторое время они не могут работать дальше. Это показывает, что в процессе посимвольного отгадывания имеет место явно выраженное вероятностное прогнозирование и явная реализация механизма подтверждения.

Третья серия эксперимента была проведена на материале синхронного перевода (см. тезисы доклада: И. А. Зимняя, Г. В. Чернов «О роли вероятностного прогнозирования в процессе синхронного перевода», на Всесоюзной конференции по вопросам теории и методики преподавания перевода. — М., 1970). Данные этого эксперимента с достаточной убедительностью подтверждают правомерность теоретических посылок.

6. Все, рассмотренное выше, позволяет говорить о вероятностном прогнозировании как об одной из основных характеристик смыслового восприятия речи.

IV.2.2. О двух планах вероятностного прогнозирования

в восприятии речи (на материале фраз)1

1. Вероятностное прогнозирование (ВП) в процессе восприятия речи рассматривается нами как выдвижение смысловых гипотез, априорная вероятность которых контекстуально

детерминирована. Последующее подтверждение или отклонение этих гипотез (при сличении прогнозируемого и реально действующего) происходит по критическим точкам (Е. Н. Соколов, Е. И. Исенина).

2. Было предложено, что при восприятии фраз осуществляются два плана прогнозирования — прогнозирование смысловых связей и их вербальной реализации. Умозрительно можно было предположить наличие четырех типов взаимоотношения этих планов прогнозирования: 1) мало разновидностей смысловых связей — много вербальных гипотез; 2) мало разновидностей смысловых связей — мало вербальных гипотез; 3) много разновидностей смысловых связей — много вербальных гипотез; 4) много разновидностей смысловых связей — мало вербальных гипотез.

3. Эксперимент проводился на материале пяти предъявляемых в письменном виде фраз, типа «Девочка... пробежала через двор». В каждой фразе в течение одной минуты нужно было заполнить пропуск как можно большим количеством слов, подходящих по смыслу. Испытуемые — 90 человек, родной язык — русский, возраст — 18—20 лет. Эксперимент показал, что в данных условиях испытуемые дают в среднем 1,6 разновидности смысловых связей на одну фразу при максимуме 6. Интересно отметить, что максимально реализуются только 80% возможных разновидностей. Среднее количество гипотез в условиях данного эксперимента равно 5 при максимуме 14 актуализированных гипотез. Обращает на себя внимание неоднозначность выражения гипотез — одно слово, словосочетание или предложение.

4. Анализ данных выявил разную частоту встречаемости различных видов смысловых связей, что в значительной мере определяет и ВП их в процессе восприятия. Из намеченных четырех типов соотношений наиболее ярко были представлены первый и второй, третий тип практически отсутствовал.

5. Проведенное исследование позволяет говорить о двуплановом ВП в процессе речевого восприятия, осуществляемом по логике мысли и системе языка.

V. Порождение речевого сообщения

V.1. Схема речепорождения

(к проблеме разработки)1

Целый ряд исследователей (Л. С. Выготский [4], Н. И. Жинкин [6], В. Ингве [17], А. А. Леонтьев [9], Т. В. Рябова [14], В. Пенфильд [12], Л. А. Чистович [16] и др.) выдвинули различные схемы производства или порождения речевого высказывания.

Основная цель построения подобных схем заключается в попытке проникнуть путем моделирования в интимный механизм творческой деятельности мозга по созданию речевого высказывания. Еще Л. С. Выготский наметил и теоретически обосновал три основных уровня2 производства речевого высказывания, первый из которых определен им как мысль или синтаксис словесных значений, второй — как словесный синтаксис и грамматика слов, а третий — как фазическая звучащая речь. Первые два уровня объединяются Л. С. Выготским в план внутренней речи, тогда как третий определяется как внешняя речь. В схемах порождения речи, предложенных другими авторами — Н. И. Жинкиным, В. Ингве Л. А. Чистович, А. А. Леонтьевым, Т. В. Рябовой, В. Пенфильдом и др., в общем прослеживается, а у некоторых авторов и просто сохраняется та же трехэтапная структура построения речевого высказывания.

Все авторы отмечают специфичность первого этапа, его психологическую сущность, связанную в основном с понятийно-смысловым планом содержания мысли. Второй этап — этап словесно-грамматического оформления высказывания во внутренней речи — также рассматривается

всеми указанными авторами с большей или меньшей степенью подробности, с тем или иным акцентом на словесно-звуковое или грамматическое оформление. Третий этап — этап условий реализации фазической речи — особенно детально рассмотрен в работах Н. И. Жинкина, В. Ингве, Л. А. Чистович и Т. В. Рябовой. В моделях этих авторов рассматриваются факторы, которые непосредственно реализуют внешнюю речь — артикуляционные команды (Л. А. Чистович), артикулятор и слогоделитель (Н. И. Жинкин), двигательный механизм (Р. Пенфильд), послоговая двигательная программа и выбор артикулем по кинестетическим признакам (Т. В. Рябова). Но как известно, речевая деятельность характеризуется не только фактом реализации, но и степенью совершенства последней, то есть степенью ее автоматизма. Другими словами, предполагается, что речевое произнесение — результат действия сложного речевого механизма, все составляющие части которого должны быть специально, целенаправленно отработаны, особенно в условиях овладения речевой деятельностью на неродном языке.

В целях определения места и роли этого механизма в процессе порождения речевого высказывания необходимо дать более унифицированное общепсихологическое представление этого процесса. Соотносительный анализ имеющихся моделей порождения речи позволяет построить такую схему. Можно представить, что она складывается из четырех основных компонентов: побуждения (стимула) — общего смыслового образа — внутренней пространственной схемы лексико-грамматического оформления — внешней временной реализации.

Предполагается, что только первый компонент последовательно предваряет остальные, являясь как бы запусковым механизмом, три других реализуются почти одновременно. О реалистичности этого положения свидетельствует допущение, сделанное в модели В. Ингве — Л. А. Чистович, о синхронизации работы смыслового и формально-грамматического расшифровывающего блоков. Л. А. Чистович отмечает, что «блок смысловых указаний должен менять свое состояние, переходя от одной смысловой единицы к другой, причем эта смена состояний должна быть синхронизирована с работой механизма, описанного В. Ингве» [17. С. 83]. В то же время следует отметить, что внутри блока или компонента схемы все действия совершаются

последовательно. Следует отметить еще одно звено данной схемы — звено обратной афферентации, обратной связи или слухового контроля. Это звено, осуществляющее корректирующую и управляющую связь между эффектом реализации и программой. Раскрывая специфику формирования связи между двигательной программой и артикуляторными движениями как внешней реализацией, Н. И. Жинкин пишет: «Первоначально центральное управление двигательного анализатора не способно подать такой верный импульс на органы речи, который вызвал бы артикуляцию и звук, соответствующий нормам контролирующего слуха. Первые попытки управления речевыми органами будут неточными, грубыми, недифференцированными. Слуховой контроль будет их отклонять. Но управление речевыми органами никогда не наладится, если сами они не будут сообщать в управляющий центр, что ими делается, когда воспроизводится ошибочный, не принимаемый слухом звук. Такой обратный посыл импульсов от речевых органов и происходит. На основании их центральное управление может перестроить ошибочный посыл в более точный и принимаемый слуховым контролем» [6. С. 63].

Наличие и функционирование слухового контроля, несомненно, является одним из ведущих факторов, обусловливающих успешность речевой реализации. (Проблеме слухового контроля посвящено исследование К. А. Мичуриной.)

Перейдем к рассмотрению каждого из названных компонентов схемы, которую в общем виде можно представить так:

Первый компонент — побуждение соотносится с понятием мотива (Л. С. Выготский, А. Н. Леонтьев), внешнего раздражителя (В. Пенфильд) и интенции, но в то же время он отражает более широкое понятие, чем каждое из названных выше. Побуждение как понятие объединяет и мотив, который является только следствием (осознаваемым или неосознаваемым) какого-то воздействия, и внешний раздражитель, отражающий только влияние внешней среды, и интенцию как осознанную сферу мотивации.

Говоря о том, что «сама мысль рождается не из другой мысли, а из мотивирующей сферы нашего сознания, которая охватывает наше влечение, потребности, наши интересы и побуждения, наши аффекты и эмоции» [4. С. 314], Л. С. Выготский, с одной стороны, подчеркивал монолитность интеллектуально-эмоционально-волевой сферы, с другой стороны — ее связь с речью, которая проявляется в том, что мотивация — первый, начальный компонент речевого акта — в то же время рассматривается как «последний и самый утаенный внутренний план речевого мышления» [4. С. 415].

Несомненно, что мотив как объективированная действительность может быть вызван и внешним воздействием, и интеллектуальным стимулом. Термин «побуждение», как видно, предполагает более широкий план рассмотрения тех воздействий, которые вызывают к жизни речевой акт, особенно по сравнению с термином «интенция», который по своей понятийной сущности предполагает только внутреннее побуждение, причины возникновения которого не определяются. Важно также подчеркнуть обязательность рассмотрения побуждения как детерминирующего начала речевого производства.

Второй компонент рассматриваемой схемы — общий смысловой образ — соотносится с «опосредствованием мысли во внутреннем слове» (Л. С. Выготский), с «замыслом» (Н. И. Жинкин), с «программой» (А. А. Леонтьев), с «внутренне-речевой схемой высказывания» (Т. В. Рябова).

По образному определению Л. С. Выготского, это тот уровень, на котором «мысль можно было бы сравнить с нависшим облаком, которое проливается дождем слов» [4. С. 313].

Этот компонент как бы включает в себя два уровня модели механизма порождения речи Т. В. Рябовой — уровень

внутриречевой схемы высказывания и уровень выбора слова по значению, переход между которыми, на наш взгляд, очень условен. По мысли Т. В. Рябовой, «за созданием замысла высказывания, выраженного особым кодом внутренней речи, идет выбор слов, то есть осуществляется перевод кода внутренней речи на единицы определенного языка, представленные свернутыми опорными формами слов» [14. С. 88]. Но, во-первых, особый код внутренней речи это «алфавит смысловой связи», в котором смысл определяется как «способ высказывания — различие в вариантах отбора слов при единстве значения (денотата)» [5]. Во-вторых, значение (или в более широком плане понятие как наиболее общее значение) в свою очередь неразрывно соотнесено со словом в той его форме, в которой оно записано в сознании человека. Л. С. Выготский считал, что основной тезис его исследования и заключается в установлении, нахождении той единицы, того феномена, который объединяет в себе речь и мышление. «Значение слова представляет собой такое далее неразложимое единство обоих процессов, о котором нельзя сказать, что оно представляет собой: феномен речи или феномен мышления». И далее: «Оно есть феномен словесной мысли или осмысленного слова, оно есть единство мысли и слова» [4. С. 262]. Возникновение в результате побуждения общего смыслового образа как неоформленной, четко не осознаваемой связи определенного круга значений тем самым предполагает актуализацию слова. Возможно, это происходит на основе свернутых редуцированных его форм, о которых говорит Т. В. Рябова.

Можно считать второй компонент именно тем этапом процесса речевого производства, который заполняет семантическую пустоту в схеме В. Ингве [17]. С другой стороны, это, несомненно, тот компонент речевого производства, в котором в связи с актуализацией слова по алфавиту смыслов актуализируется и его моторный образ. Актуализированный в памяти речедвигательного анализатора образ слова уже сам по себе является программой для последовательности артикуляционных движений. Рассматривая модель В. Ингве, Л. А. Чистович делает предположение, что «группировка выходных символов автомата, синтезирующего предложения, необходимая для построения артикуляторной программы, не требует какого-то дополнительного механизма. Эта группировка

должна иметься уже на выходе самого автомата благодаря наличию смысловых циклов в его работе» [16. С. 8]. Эта гипотеза имплицитно содержит положение об одновременности возникновения словесного образа и двигательной программы его реализации. Кажется поэтому несколько излишним представление двух последних уровней в схеме Т. В. Рябовой.

Третий компонент речевой экстериоризации — это построение внутренней пространственной схемы высказывания. Этот компонент может быть уподоблен устройству, программирующему грамматическое оформление свернутых, опорных форм слов.

Построение, структурирование может быть определено как процесс создания пространственной схемы в том смысле, в котором пространственное представление противопоставляется временному, то есть в противопоставлении временной развертке. Предполагается (эта мысль высказывается И. Ю. Шехтером), что временны́е часы мозга, времено́й ход мыслительной деятельности несколько более убыстрен, чем времена́я размеренность внешнего проявления. Может быть, это достигается за счет механизмов редукции, сокращения внутренних операций, более экономичных средств перекодирования, но в результате можно говорить о «мгновенном», пространственном представлении схемы. Интересно, что в работах Д. Б. Богоявленской «Об эвристической функции модели проблемной ситуации» [3] отмечается, что создаваемая субъектом модель, процесс построения которой субъективно не осознается, рассматривается как «своеобразный зрительный коррелят гипотезы». Как видно, Д. Б. Богоявленской подчеркивается та же пространственная сущность построения внутреннего образа.

Этот компонент (или этап, уровень) наиболее полно рассматривается во всех схемах порождения, так как именно он отражает процесс языкового оформления общего смысла высказывания. Этот компонент, в котором реализуются «словесный синтаксис и грамматика слов» (Л. С. Выготский), «набор (фонем) и расположение согласно грамматическим правилам» (Н. И. Жинкин), «расшифровка по грамматическим правилам языка полученного единства» (Л. А. Чистович), «грамматическое и семантическое перекодирование» (А. А. Леонтьев) и т. д.

В любой из схем порождения речи подчеркивается важность грамматико-синтаксического оформления мысли. Именно поэтому модель самого грамматического порождения или оформления представляет интерес.

Из имеющихся моделей порождающей грамматики трансформационная модель Н. Хомского кажется наиболее приемлемой для целей последующего определения места и структуры речевого механизма. Основные положения этой модели имеют непосредственное значение для понимания специфики отработки речевого механизма. Так, первое из них заключается в допущении разложимости предложения на группы непосредственных составляющих, каждая из которых соотносится с группой подлежащего, сказуемого, дополнения и т. д. Вторым существенным положением трансформационной модели порождения является выявление основных, ядерных предложений языка, которые могут быть трансформированы в терминальные цепочки на основе правил уровня непосредственно составляющих и трансформационных правил. Третьим важным положением является то, что при построении модели трансформации «окажется, что ядро состоит из простых повествовательных активных предложений...» [15], в которых выражены простые грамматические отношения «подлежащее — сказуемое» и «глагол — дополнение». Это хорошо согласуется с нашим утверждением, что основным объектом обучения речи (точнее, речевой деятельности) на иностранном языке должна являться структура повествовательного предложения как базальная смысловая единица, выражающая определенное суждение.

Рассматриваемый компонент речевой экстериоризации связывается не только со структурированием (в модели Т. В. Рябовой это «грамматическое структурирование предложения, после чего становится возможным нахождение полных грамматически оформленных форм слов» [14. С. 88]), но и с функционированием определенного механизма. Так, в порождающей модели по непосредственным составляющим, рассматриваемой В. Ингве [17], намечены две ее стороны — грамматика как совокупность правил и механизм, состоящий из соотношения работы постоянной (долговременной) и быстродействующей (оперативной) памяти. Следует отметить, что механизм модели В. Ингве — это механизм построения предложения,

а не его реализации. Этот механизм в каком-то плане может быть соотнесен с общепсихологическим механизмом речи, определенным Н. И. Жинкиным. Основными операциями этой схемы, по Н. И. Жинкину, являются, как известно, выбор слов из словаря и составление сообщения по правилам языка [6. С. 352].

Четвертый компонент речевого производства — времена́я внешняя реализация — не рассматривается лингвистами вообще, хотя этот компонент имеет свои специфические черты и в значительной мере определяет действенность реализации речи. На специфику этого явления — внешней реализации речевого акта — указывал еще Л. С. Выготский: «Исследование показывает, что внутренняя, смысловая, семантическая сторона речи и внешняя, звучащая, фазическая сторона речи хотя и образуют подлинное единство, но имеют каждая свои особые законы движения» [4. С. 269]. Добавим к этому, что внешняя реализация характеризуется и своим механизмом, который подчиняется законам деятельности, сформулированным А. Н. Леонтьевым [10]. В силу того, что основным условием нормального речевого общения, как известно, является направленность внимания на смысловую сторону речи, внешняя реализация предполагает полную автоматизацию всех действий, обеспечивающих акт произнесения. Если в условиях научения родному языку эти действия успешно автоматизируются в результате многократных повторений и языковой среды, то в условиях изучения иностранного языка их необходимо отрабатывать специально.

Таким образом, намеченная схема речевого производства содержит четыре основных плана, последний из которых (применительно к задачам обучения речи на иностранном языке) и является предметом нашего рассмотрения.

Как было определено выше, внешняя временная реализация предложения определяется совершенством речевого механизма. Механизм представляет собой совокупность определенных автоматизмов, обеспечивающих времену́ю, внешнюю реализацию пространственных построений, то есть перевод с уровня языкового правила на уровень речевого действия в концепции В. А. Артемова [1].

Механизм реализации состоит из: 1) действий оформления — внешнего «оформления», то есть произношения,

Дата добавления: 2015-10-21