– Гм. – Я наклоняюсь к ней ближе, делая вид, что рассматриваю ее, но потом это уже перестает быть шуткой. Наши лица почти соприкасаются, и я чувствую ее дыхание.
– Нет, Трис, – говорю я наконец. – Ты выглядишь… – я медлю и вставляю выражение лихачей: – Просто железной.
Она слегка улыбается.
Я улыбаюсь в ответ.
* * *
– Эй, – сонно говорит Зик, опираясь на локоть. – Не хочешь меня подменить? Скоро мне действительно придется приклеивать веки, чтобы глаза не закрывались.
– Извини, – говорю я. – Мне просто нужен компьютер. Ты же знаешь, что еще только девять?
Зик зевает.
– Я устаю, когда мне до смерти скучно. Кроме того, моя смена почти закончилась.
Я люблю дежурить в диспетчерской по ночам. Сейчас здесь только три лихача, которые просматривают записи, поэтому в помещении тихо, не считая гула компьютеров. Из окна виден светлый кусочек луны, в Городе царит темнота. В лагере Лихачества сложно найти спокойное местечко, и диспетчерская – одно из них.
Зик приникает к своему экрану. Я сажусь за соседний компьютер и поворачиваю монитор в свою сторону. Затем вхожу в систему, используя подставную учетную запись, которую я создал пару месяцев назад, чтобы никто не смог меня вычислить.
Я моментально запускаю программу, которая открывает мне удаленный доступ к компьютеру Макса. На взлом уходит несколько секунд. Я как будто сижу в кабинете Макса за его собственным компьютером.
Я действую быстро и систематично. Вместо названий Макс присваивает своим папкам номера, поэтому я не знаю, что лежит в каждой из них. Большинство из них содержит безобидную информацию – списки членов Лихачества или календарь событий. Я методично просматриваю их.
Наконец я нахожу что-то странное. Список запасов, но в нем нет ни еды, ни одежды, ни чего-либо другого, что необходимо для функционирования фракции Лихачества. Но здесь есть оружие. Шприцы. И что-то еще с пометкой «Сыворотка D2». Могу предположить лишь одну причину, по которой лихачам понадобилось столько оружия. Нападение. Но на кого?
Я снова оглядываю диспетчерскую, стук сердца отдается у меня в голове. Зик играет в игру, которую сам же и разработал. Второй оператор откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза. Третий лениво помешивает соломинкой воду в стакане. На меня никто не обращает внимания. Я открываю другие файлы. После нескольких неудачных попыток я нахожу карту. На ней в основном – буквы и цифры, и поначалу я не могу понять, что на ней изображено. Затем – для сравнения – я разворачиваю на экране карту Города и понимаю, какие именно улицы находятся в центре внимания Макса. Это сектор Альтруизма. Ясно. Атаковать будут именно альтруистов.
* * *
Разумеется, это очевидно. На кого еще могут напасть Макс и Джанин Мэтьюз? У них свои – давние – счета с Альтруизмом. Я должен был понять все гораздо раньше – еще в тот момент, когда Эрудиты опубликовали историю о Маркусе – чудовищном муже и изверге-отце. Похоже, то была единственная правдивая статья из всех, которые они успели написать за время своего существования.
Неожиданно Зик пинает мою ногу.
– Смена закончилась. Может, хватит? Спать пора.
– Нет, – говорю я. – Мне нужно выпить.
Он заметно оживляется. Не каждую ночь я решаюсь забыть про замкнутость Сухаря и пойти на поводу лихих желаний.
– Вот это по-нашему, – ухмыляется он.
Я закрываю программу, учетную запись и остальные файлы. Я постараюсь попридержать информацию о нападении на Альтруизм, пока не буду знать, что делать, но тревожные мысли преследуют меня всю дорогу до лифта, в холле и по дороге к Яме.
* * *
Я выхожу из симуляции с тяжелым ощущением внутри. Я отсоединяюсь от проводов и встаю. Трис не оправилась от симуляции, в которой почти утонула. Она судорожно вздыхает, ее руки трясутся. Я наблюдаю за ней некоторое время, отчаянно размышляя, как сказать ей то, что я должен.
– Что? – спрашивает она.
– Как ты это сделала?
– Что сделала?
– Разбила стекло.
– Я не знаю.
Я киваю и подаю ей руку. Она легко встает, но избегает смотреть мне в глаза. Я проверяю, не расставлены ли по углам камеры. Замечаю одну – как раз там, где я и предполагал, – прямо напротив нас. Я беру Трис под локоть и вывожу из комнаты. Теперь нас точно никто не засечет – мы находимся в «слепой» зоне межу двумя точками наблюдения.
– Что? – раздраженно произносит Трис.
– Ты дивергент, – отвечаю я.
Сегодня я был не очень любезен с ней. Вчера вечером я видел ее с друзьями возле пропасти. Тогда я все неверно понял, и в итоге я наклонился к ней чересчур близко и сказал ей, что она хорошо выглядит. Я переживал, поскольку зашел слишком далеко. Теперь я переживаю еще больше, но уже по другим причинам. Она разбила стекло. Она дивергент. Она в опасности. Она пристально смотрит на меня. Затем откидывается к стене, приняв почти небрежную позу.
– Какой еще дивергент?
– Не притворяйся идиоткой! – отрезаю я. – Я заподозрил это еще в прошлый раз, но сейчас сомнений нет. Ты управляла симуляцией. Ты дивергент. Я удалю запись, но если ты не хочешь лежать мертвой на дне пропасти, изволь придумать, как скрыть это во время симуляций! А теперь прошу меня извинить.
Я возвращаюсь в комнату симуляций и закрываю за собой дверь. Запись удалить легко – пара-тройка нажатий клавиш, и все чисто. Я перепроверяю ее файл, убеждаясь, что там остались лишь данные с ее первой симуляции. Мне надо придумать, как объяснить исчезновение данных с сессии Трис. Какое-то логичное объяснение, которому Эрик и Макс сразу безоговорочно поверят. Я поспешно достаю перочинный ножик и втискиваю лезвие между панелями, закрывающими материнскую плату компьютера. Я отделяю их друг от друга, выхожу в коридор к питьевому фонтану и набираю в рот воды. Вернувшись обратно, я выплевываю воду в щель между панелями, убираю ножик в карман и жду. Через минуту или чуть позже экран темнеет. Штаб-квартира Лихачества – это одна большая протекающая пещера – от воды здесь часто что-нибудь ломается.
* * *
Я в отчаянии.
Я отправил послание через того же мужчину-изгоя, которого я использовал в качестве посыльного в прошлый раз, когда хотел связаться с мамой. Мы договорились встретиться в последнем вагоне поезда, отходящего в десять пятнадцать из штаб-квартиры Лихачества. Думаю, она поймет, как меня найти.
Я сижу у стены, обхватив рукой колени, и смотрю, как мимо меня проплывает город. Ночные поезда ездят медленнее, чем дневные, поэтому гораздо легче наблюдать за тем, как меняются дома, когда состав приближается к центру. Здания устремляются вверх и, словно стеклянные колонны, выстраиваются рядом со своими старыми и маленькими соседями. Как будто один город слоем лежит поверх другого.
Когда мы подъезжаем в северную часть, я замечаю, что кто-то бежит рядом с путями. Я встаю, держась за перила, закрепленные у стены. Эвелин, споткнувшись, забирается в вагон. На ней – ботинки Товарищества, платье Эрудиции и куртка Лихачества. Ее волосы убраны назад, отчего ее и без того суровое лицо выглядит еще жестче.
– Здравствуй, – говорит она.
– Привет.
– Каждый раз, когда я тебя вижу, ты кажешься мне все больше и больше, – произносит Эвелин. – Похоже, нет смысла волноваться, что ты плохо ешь.
– Я мог бы сказать про тебя то же самое. Но по другим причинам.
Я знаю, что она недоедает. Она изгой, а в последнее время альтруисты не снабжают их достаточным количеством еды. Как обычно, сказалось давление эрудитов. Я тянусь назад и достаю рюкзак, набитый консервами, который я взял из хранилища Лихачества.
– Здесь только суп-пюре и овощи, но это лучше, чем ничего, – объясняю я, протягивая Эвелин рюкзак.
– Кто сказал, что мне нужна твоя помощь? – осторожно спрашивает она. – У меня, кстати, все хорошо.
– Знаю, но запасы – не для тебя, а для твоих тощих друзей. На твоем месте я бы не стал отказываться.
– Я и не отказываюсь, – заявляет она, забирая рюкзак. – Я просто не привыкла к тому, что ты обо мне заботишься. Это немного обескураживает.
– Мне знакомо такое чувство, – холодно замечаю я. – Сколько времени прошло, прежде чем ты решила поинтересоваться моей жизнью? Семь лет?
Эвелин вздыхает:
– Если ты попросил прийти меня сюда только для того, чтобы снова вернуться к старому разговору, то, боюсь, я не задержусь здесь надолго.
– Послушай, я попросил тебя прийти по другой причине, – выпаливаю я.
Вообще-то я не хотел с ней связываться, но я сразу понял, что не могу поделиться ни с кем из лихачей информацией, выуженной из компьютера Макса.
Готовится нападение на Альтруизм – я даже не представляю, насколько лихачи верны фракции и ее принципам. Но мне нельзя молчать. В последний раз, когда я виделся с Эвелин, мне показалось, что она знает о городе что-то очень важное, какую-то тайну. Я решил, что она поможет мне, пока еще не слишком поздно. Ситуация рискованная, но я все-таки попробую к ней обратиться.
– Я следил за Максом, – начинаю я. – Ты говорила, что эрудиты связаны с лихачами, и была права. Они что-то планируют вместе – Макс, Джанин и неизвестно, кто еще.
И я сообщаю эвелин о данных в компьютере Макса – о списках оружия и о картах. Я рассказываю ей, что заметил отношение Эрудиции к Альтруизму в их статьях. Я обнаружил, как они отравляют умы лихачей, настраивая их против нашей бывшей фракции.
Когда я замолкаю, Эвелин не выглядит удивленной или хотя бы серьезной. На самом деле, я понятия не имею, что написано у нее на лице. Она слегка хмурится, а потом спрашивает:
– Там были какие-нибудь конкретные даты?
– Нет, – отвечаю я.
– А сколько человек примут участие в нападении? Какие силы собираются задействовать лихачи и эрудиты? Откуда они возьмут сторонников?
– Понятия не имею, – расстроенно бормочу я. – Не важно… Сколько бы призывников они ни набрали, им достаточно будет пяти секунд, чтобы стереть фракцию альтруистов с лица земли. Альтруистов ведь не учат защищаться. Да они бы и не стали так поступать, ты же понимаешь, что они не способны вести себя по-другому!
– Я догадывалась, что назревает бунт, – тихо произносит Эвелин. – Теперь в штаб-квартире Эрудиции всегда горит свет. Значит, они уже не боятся неприятностей с главами совета, что свидетельствует… об их растущем несогласии.
– Да, – соглашаюсь я. – Но как нам их предупредить?
– Кого предупредить?
– Альтруистов! – горячо восклицаю я. – Как нам предупредить членов фракции о том, что их собираются убить, и как предупредить лихачей о том, что их лидеры устраивают заговор против совета… как… – Я осекаюсь и опять умолкаю.
Эвелин замирает, опустив руки вдоль тела. Она выглядит расслабленной и безразличной. «Наш город меняется, Тобиас», – вот что сказала она, когда мы впервые увиделись. «Уже совсем скоро каждому придется выбирать, на чьей он стороне, и я знаю, какую сторону тебе лучше принять».
– Тебе уже тогда все было известно, – отчеканиваю я, желая добиться правды. – Ты была в курсе того, что они давно планируют восстание. Ты этого и ждешь. Рассчитываешь на их победу.
– У меня нет привязанности к моей бывшей фракции. Я не хочу, чтобы она или любая другая фракция контролировали город и его жителей, – парирует Эвелин. – Если кто-то хочет уничтожить моих врагов, я не буду мешать.
– Поверить не могу! Не все люди из Альтруизма такие, как Маркус. Они беззащитны.
– Думаешь, они невинные жертвы? – возражает она. – Ты глубоко ошибаешься, Тобиас. Я видела, какие они на самом деле. – Ее голос звучит низко и хрипло. – Как, по-твоему, отцу удавалось врать обо мне в течение долгих лет? Считаешь, другие лидеры Альтруизма не помогали ему, подкрепляя его ложь? Они знали, что я не была беременна! Никто не вызывал доктора и не было никакого трупа! Но они постоянно твердили тебе, что я умерла!
Раньше я не задумывался об этом. Моя мать жива. Никто не умер, но в то ужасное утро, а потом и вечером все эти мужчины и женщины сидели в доме моего отца и делали вид, что скорбят по Эвелин. Они притворялись из-за меня и остальных членов Альтруизма. Я до сих пор слышу их шепот: «Никто никогда не покинет нас по своей воле». Незачем было удивляться, что во фракции альтруистов собрались одни лжецы! Получается, что я в какой-то степени еще немного наивный, как ребенок. Ладно, теперь этому пришел конец.
– Подумай хорошенько, – подытоживает Эвелин. – Действительно ли ты хочешь помогать людям, которые скажут ребенку, что его мать умерла, только чтобы сохранить свою репутацию? Или ты хочешь помочь отстранить их от власти?
Я решил, что знаю ответ. Надо спасти невинных членов Альтруизма с их постоянной службой и покорным киванием головами. Но разве стоит спасать лицемеров, которые заставили меня горевать, которые оставили меня наедине с человеком, причиняющим мне боль? Я не могу посмотреть на мать, не могу ей ответить. Я жду, когда поезд подъедет к платформе, и спрыгиваю вниз, не оглядываясь.
* * *
– Не обижайся, но выглядишь ты ужасно. – заявляет Шона.
Она плюхается на соседний стул и водружает на стол свой поднос. Вчерашний разговор с матерью был похож на внезапный раскат грома, после которого все остальное звучит приглушенно. Я всегда знал, что отец жестокий человек. Но я думал, что другие альтруисты ни в чем не виноваты. В глубине души я всегда считал себя слабым – потому что я сбежал от них. Я повел себя как предатель… Теперь кажется, что бы я ни решил, я все равно кого-нибудь предам. Если я предупрежу альтруистов о предстоящем нападении, то предам лихачей. Не предупрежу их – предам мою бывшую фракцию, и уже по-настоящему. Мне нужно сделать выбор, но от этой мысли меня просто тошнит.
Сегодняшний день я провел так: проснулся и пошел на работу. Разместил рейтинг неофитов, который стал причиной раздора: я выступал за улучшение показателей, а Эрик – за последовательность обучения. Потом я побрел в столовую. Я будто бы двигался только благодаря мышечной памяти.
– Ты будешь что-нибудь есть? – спрашивает она, кивая в сторону моей полной тарелки.
Я пожимаю плечами:
– Возможно.
Я догадываюсь, что сейчас она спросит у меня, в чем дело, поэтому меняю тему:
– Как дела у Линн?
– Тебе лучше знать, – отвечает она. – Ведь ты наблюдаешь за ее страхами и все такое.
Я отрезаю кусок мяса.
– Каково это? – с любопытством спрашивает Шона, поднимая бровь. – Видеть чужие кошмары?
– Я не могу обсуждать с тобой страхи Линн, ты же в курсе.
– Ты сам придумываешь правила?
– Какая разница?
Шона вздыхает:
– Просто иногда мне кажется, что я ее совсем не знаю.
Мы доедаем молча. Вот что мне больше всего нравится в Шоне – ей не обязательно заполнять тишину болтовней. Закончив есть, мы вместе покидаем столовую. С другого конца Ямы нас зовет Зик.
– Привет! – здоровается он, оборачивая палец скотчем. – Не хотите размять кулаки?
– Давай. – Мы с Шоной отвечаем в унисон.
Мы идем к тренажерному залу. Шона рассказывает Зику свежие новости о том, как прошла ее неделя у границы.
– Два дня назад придурок, с которым мы патрулировали, окончательно спятил. Он клялся, будто что-то увидел… а это был обычный поли– этиленовый пакет, – выпаливает Шона. Зик проводит рукой по ее плечам.
Я ощупываю свои костяшки и стараюсь им не мешать. Когда мы добираемся до зала, до меня доносятся чьи-то голоса. Нахмурившись, я открываю дверь ногой. Внутри находятся Линн, Юрайя, Марлен и… Трис. Такое столкновение разных людей меня даже удивляет.
– Мне показалось, я слышал здесь что-то странное, – бормочу я.
Юрайя стреляет по мишени из пистолета с пластиковыми пульками, которые шутки ради лежат повсюду в лагере Лихачества. Я уверен, что пистолет не его – он принадлежит Зику. Марлен что-то жует. Она улыбается мне и приветственно машет рукой.
– А вот и мой братец-дурачок! – восклицает Зик. – Вам нельзя находиться здесь после отбоя. Осторожнее, а то Тобиас доложит обо всем Эрику, и вам несдобровать.
Юрайя засовывает пистолет за пояс, не поставив его на предохранитель. В конце концов, он выстрелит прямо у него в штанах, оставив шрам на его заду. Я помалкиваю. Я держу дверь открытой, чтобы выпроводить их отсюда. Поравнявшись со мной, Линн заявляет:
– Ты бы не рассказал Эрику.
– Нет, не рассказал бы, – соглашаюсь я.
Когда мимо меня проходит Трис, я выставляю руку вперед, и она попадает ей между лопатками. Я не могу понять, специально ли я так поступил или нет. Меня мало это волнует.
Остальные болтают в коридоре, и наш первоначальный план провести время в тренажерном зале оказывается напрочь забыт. Юрайя и Зик начинают пререкаться, а Шона с Марлен доедают маффин.
– Подожди секунду, – прошу я.
Она поворачивается ко мне. Она выглядит взволнованной. Я с трудом пытаюсь улыбнуться, но у меня ничего не получается. Ранее, когда я вывесил рейтинги неофитов, я заметил напряжение в тренажерном зале – подсчитывая баллы, я никогда не задумывался о том, чтобы занизить ей оценки для ее же блага. Это было бы оскорблением по отношению к ее навыкам, но, возможно, она бы лучше стерпела оскорбление, чем конфликт, назревающий между ней и неофитами. Она – бледная и вымотанная, возле ее ногтей небольшие порезы, а во взгляде сквозит нерешительность, но я уверен, что дело не в баллах и ссорах с новичками. Она – не из тех, кто станет отсиживаться в безопасности.
– Твое место здесь, верно ведь? – спрашиваю я. – Рядом с нами. Скоро все закончится, и… ты просто держись, хорошо? – Я чувствую, как моя шея горит, и я царапаю ее ногтями, не в состоянии посмотреть в глаза Трис, хотя она смотрит на меня в упор, пока тянется бесконечное молчание.
Затем она скользит своими пальцами по моим, и я с удивлением таращусь на нее. Я слегка сжимаю ее ладонь. Меня охватывают смятение и усталость, но я понимаю, что, несмотря на то что я тысячу раз неловко касался ее и каждый раз совершал оплошность, я только сейчас получил от нее отдачу. Трис отворачивается и убегает, чтобы догнать своих друзей.
А я стою в коридоре в одиночестве и улыбаюсь как идиот.
* * *
Я тщетно пытаюсь уснуть, ворочаясь под одеялом, стараясь удобно устроиться. Но ощущение такое, будто у меня вместо матраса – мешок, набитый камнями. Наверное, я слишком поглощен мыслями. В итоге я сдаюсь, обуваюсь, надеваю куртку и направляюсь к «Спайру» – я всегда хожу туда, когда меня мучает бессонница. Я о многом размышляю. Может, снова включить программу пейзажа страха, думаю я. Но ведь днем я не позаботился о том, чтобы пополнить запас сыворотки для симуляции, значит, теперь это будет непросто. Поэтому я иду в диспетчерскую, где Гас встречает меня ворчанием, а два других оператора вообще не замечают.
Я уже не пытаюсь получить доступ к файлам Макса – мне кажется, что я получил достаточно информации. Грядет нечто очень плохое, а я понятия не имею, буду ли пытаться это остановить. Мне нужно рассказать о планах Макса и Джанин хоть кому-нибудь, кто поймет меня и посоветует, что делать. Но мне некому довериться. Мои друзья родились и выросли во фракции Лихачества. Я и не представляю, насколько сильно они доверяют своим лидерам. Сейчас я ни в чем не уверен.
Почему-то в голове возникает образ Трис – искренне, но в то же время сурово она жмет мою руку в коридоре. Я просматриваю записи, изучая городские улицы, а затем переключаюсь на лагерь Лихачества. В основном в коридорах настолько темно, что я бы не смог ничего увидеть, если бы случайно там оказался. В наушниках звучит шум воды в пропасти или свист ветра в переулках. Я вздыхаю, опираюсь на локоть и наблюдаю за тем, как на мониторе сменяются изображения. Постепенно на меня нападает дремота.
– Ступай спать, Тобиас, – говорит Гас с другого конца комнаты.
Я просыпаюсь, дернувшись, и киваю. Если я не слежу за записями, то мне лучше не сидеть в диспетчерской. Я выхожу из своей учетной записи и тащусь к лифту, часто моргая, чтобы не уснуть.
В холле я слышу вопль, доносящийся снизу, из Ямы. Не добродушный рев кого-нибудь из лихачей, не возглас испуганного, но довольного неофита, нет, это крик с вполне определенным оттенком – оттенком страха. Острые камушки рассыпаются позади меня, когда я сбегаю к самому дну Ямы. Я дышу часто и тяжело, но ровно. Трое людей в черном стоят неподалеку от перил. Они окружили кого-то еще, и этот человек гораздо меньше ростом. И хотя я не могу их разглядеть, я сразу понимаю, что назревает поединок. Хотя слово «поединок» здесь совсем не подходит, потому силы явно не равны. Один из нападавших резко оборачивается, замечает меня и улепетывает в противоположном направлении. Подобравшись ближе, я натыкаюсь на мужчину, который уже поднял жертву над пропастью.
– Эй! – вырывается у меня.
Я вижу ее светлые пряди, которые тотчас блекнут во тьме. Я вступаю в драку с противником – по рыже-красному цвету его волос я узнаю Дрю – и ударяю его о заграждение вокруг пропасти. Один, два, три раза я бью его по лицу, и он падает на землю. Я пинаю его, не задумываясь, ни о чем не задумываясь.
– Тобиас, – произносит она тихим и измученным голосом, и это единственное, что заставляет меня остановиться.
Она свисает с перил, болтаясь над пропастью, как кусочек приманки на рыболовном крючке. Последний нападавший улизнул. Я бегу к ней, хватаю ее под плечи, вытаскиваю через перила и прижимаю к себе. Она утыкается лицом мне в плечо, обвивая мое тело под рубашкой.
Сокрушенный Дрю не шевелится. Я слышу, как он стонет, когда уношу Трис подальше отсюда – но не в больницу, где Трис будут искать ее недоброжелатели, а к себе домой. Я шагаю по сумрачному коридору. Я толкаю дверь и кладу ее на кровать. Провожу пальцами по ее носу и щекам, проверяя, нет ли переломов, затем щупаю пульс и наклоняюсь ближе, чтобы послушать дыхание. Похоже, она в порядке. Даже место удара на ее затылке – опухшее и поцарапанное, – но, кажется, несерьезное. Она не сильно ранена. А вот Дрю, возможно, повезло меньше.
Когда я ее отпускаю, у меня трясутся руки. Я даже не знаю, сколько раз я ударил Дрю, прежде чем Трис наконец позвала меня и заставила меня опомниться. Мое тело начинает трястись, я проверяю, что у нее под головой лежит подушка, и выхожу из квартиры, направляясь в сторону дороги рядом с Ямой.
По пути я пытаюсь восстановить в памяти последние минуты. Я хочу понять, куда, когда и как сильно я его бил, но все теряется на фоне головокружительного гнева. Я вспоминаю дикий, безумный взгляд Маркуса – он появлялся у него каждый раз, когда он злился, а я задумываюсь над тем, чувствовал ли он то же самое?
Я добираюсь до путей. Дрю еще там, лежит в неестественной скрюченной позе на земле. Я кладу его руку на свое плечо и наполовину поднимаю, наполовину тащу его в больницу.
* * *
Вернувшись домой, я быстро иду в ванную, чтобы смыть кровь – несколько костяшек разбиты от ударов о лицо Дрю. Значит, Дрю – один из нападавших, а второй, конечно, Питер. Но кто же третий? Точно не Молли – она не настолько высокая и физически развитая. На самом деле есть лишь неофит с похожей фигурой. Эл.
Я смотрю на свое отражение, словно боюсь увидеть в зеркале Маркуса, который таращится на меня. В уголке моего рта – порез. Неужели в какой-то момент Дрю врезал мне в челюсть? Не важно. Провал в памяти? Что ж, ну и пусть… Важно то, что Трис дышит. Я держу ладони под холодной водой, пока она не становится прозрачной, затем вытираю их полотенцем и направляюсь к холодильнику за льдом. Поднеся ей лед, я понимаю, что Трис очнулась.
– Твои руки, – замечает она.
Нелепо и глупо переживать о моих ссадинах, когда сама она болталась над пропастью, подвешенная за горло.
– Мои руки, – с раздражением говорю я, – не твоя забота.
Я наклоняюсь над ней, проводя упаковкой льда под головой, где я недавно нащупал синяк. А она умудряется слегка коснуться моего рта кончиками своих пальцев. Никогда не думал, что можно почувствовать прикосновение как прилив энергии. Ее пальцы – мягкие, изящные.
– Трис, со мной все в порядке.
– Как ты там оказался?
– Возвращался из диспетчерской. Услышал крик.
– Что ты с ними сделал?
– Полчаса назад сдал Дрю в лазарет. Питер и Ал убежали. Дрю заявил, что они просто хотели тебя напугать. По крайней мере, мне кажется, что он пытался сказать именно это.
– Ему сильно досталось?
– Жить будет. Но в каком состоянии – судить не берусь, – отвечаю я и сплевываю.
Мне не стоило показывать ей эту сторону, которая получает дикое удовольствие от боли Дрю. У меня вообще не должно было быть такой стороны. Трис тянется ко мне и сжимает мою ладонь.
– Хорошо, – шепчет она.
Я пристально смотрю на нее. У нее тоже есть темная сторона, по крайней мере, должна быть. Когда она победила Молли, у нее был беспощадно-яростный вид, и я предположил, что она способна продолжить бой с любым противником – даже если тот будет валяться без сознания. Возможно, мы с ней одинаковые.
Ее лицо искажается, морщится, и она тихо всхлипывает. Обычно, если при мне кто-нибудь плачет, я чувствую себя неловко, мне хочется убраться восвояси и свободно вдохнуть. Но с ней я ощущаю себя по-другому. С ней я не переживаю, что она слишком многого от меня ожидает или что ей вообще от меня что-то нужно.
Я сажусь на пол, чтобы мы были на одной высоте, и внимательно за ней наблюдаю. Затем я осторожно дотрагиваюсь до ее щеки, стараясь не давить на формирующиеся синяки. Провожу большим пальцем по ее скуле. У нее теплая кожа.
Я не могу подобрать правильное слово, чтобы описать, как она выглядит, но даже сейчас, когда ее лицо частично опухло и побледнело, в ней есть нечто необыкновенное, то, чего я раньше никогда не встречал. В этот момент я готов принять неизбежность своего чувства, хотя и не с радостью. Мне необходимо с кем-то поговорить. Кому-то довериться. И по непонятной причине я знаю, что это будет Трис. Для начала нужно сказать ей свое имя.
* * *
Я подхожу к Эрику в очереди за завтраком и стою позади него с подносом, пока он длинной ложкой накладывает на тарелку яичницу.
– Если бы я признался тебе, что на одного из неофитов напали трое других неофитов, ты будешь переживать? – спрашиваю я.
Он сдвигает яичницу на одну сторону своей тарелки и поднимает плечо.
– Меня будет волновать, что их инструктор не в состоянии контролировать своих подопечных, – отрезает Эрик, пока я кладу в свою тарелку кашу.
Он смотрит на мои разбитые костяшки.
– Меня будет беспокоить, что данное гипотетическое нападение является вторым нападением под надзором этого инструктора… в то время как у урожденных лихачей нет подобных проблем, – продолжает он.
– Естественно, что напряжение между перешедшими из других фракций сильнее – они не знают ни друг друга, ни Лихачество. Кроме того, они выросли в совершенно разных условиях, – возражаю я. – А ты их лидер, разве они не должны быть «под твоим контролем»?
Эрик берет щипцами кусок хлеба и кладет его рядом с яичницей. Затем наклоняется к моему уху и шепчет:
– Ты стоишь на тонком льду, Тобиас. Ты споришь со мной при всех, «теряешь» данные симуляций, симпатизируешь более слабым неофитам. Теперь даже Макс со мной согласен. Если и было совершено какое-то нападение, то не думаю, что он был доволен твоими действиями. Возможно, Макс будет не против того, что скоро я предложу снять тебя с твоей должности.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 37 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |