– Кто еще остался? – спрашивает Лорен, пробегая мутным взглядом по лицам присутствующих, пока не останавливается на моем. – А, неофит из Альтруизма с именем-цифрой Тобиас, верно?
– Ага, – говорю я.
– Сухарь? – нечленораздельно бормочет парень, удобно устроившийся рядом с Амаром, и таращится на меня.
У него фляжка, поэтому он бросает следующий вызов. За сегодняшний вечер я успел посмотреть, как люди забирались на небоскребы, прыгали в темные дыры и бродили в пустых домах, чтобы достать вентиль или стул. Смотрел, как они голышом носились по переулкам и прокалывали иголками мочки ушей без обезболивающего. Если бы меня попросили придумать вызов, мне бы ничего не пришло в голову. Хорошо, что я последний.
Я чувствую дрожь в груди и мускулах. Что он скажет мне сделать?
– Сухари всегда жутко нервные. – Парень преподносит это как общеизвестный факт. – Давай докажи, что теперь ты действительно лихач… я бросаю тебе вызов – ты должен сделать татуировку.
Я вижу их татуировки, обвивающие запястья, руки, плечи, шеи. В ушах, губах и бровях лихачей поблескивают металлические штанги. А моя нетронутая кожа не соответствует мне и моему новому образу – я должен быть в шрамах, отмеченный, как и они. Но мои отметины должны напоминать о боли, а рубцы – о том, что мне пришлось пережить. Я пожимаю плечами.
– Я принимаю вызов.
Он бросает мне фляжку, и я осушаю ее, не обращая внимания на то, что горький, как яд, алкоголь жалит мое горло. Мы направляемся к «Спайру».
* * *
Дверь открывает Тори. На ней – мужское белье и футболка, волосы закрывают левую часть лица. Она удивленно моргает. Очевидно, мы разбудили ее, но она не кажется раздраженной – только слегка ворчливой.
– Пожалуйста, – просит Амар. – Мы играем в Вызов.
– Ты уверен, что хочешь, чтобы уставшая женщина делала тебе татуировку, Тобиас? Она не смоется, – бурчит Тори.
– Я тебе доверяю, – отвечаю я.
Я не собираюсь отказываться от вызова, особенно после того, как все остальные выполнили свои задания.
– Хорошо. – Тори зевает. – Чего только не сделаешь ради своей фракции. Сейчас вернусь, мне надо надеть штаны. – Она закрывает разделяющую нас дверь.
По дороге сюда я голову сломал, пытаясь понять, какую татуировку я хочу и в каком месте. Я не мог решить – мысли путались. И сейчас не лучше. Спустя несколько секунд Тори возвращается уже в штанах, но еще босиком.
– Если у меня будут неприятности из-за того, что я включила свет в ночное время, я буду утверждать, что ко мне вломились вандалы. И я назову их имена.
– Понял, – киваю я.
– Здесь есть черный ход. Проходите за мной, – говорит Тори, подзывая нас.
Я следую за ней в темноте через прибранную гостиную. На кофейном столике валяются листки бумаги, испещренные рисунками. Некоторые сделаны небрежно и просто, как большинство татуировок, которые я когда-либо видел, а другие – сложнее, со множеством деталей. По-видимому, Тори – лихое воплощение художника. Я торможу у стола. На одной из страниц изображены символы всех фракций, но без колец, которые обычно их соединяют. Снизу – дерево Товарищества, из его корней появляется глаз Эрудиции и весы Правдолюбия. Над ними – руки Альтруизма, они словно баюкают пламя Лихачества. Кажется, что символы произрастают друг из друга.
Остальные лихачи прошли мимо меня. Я поторапливаюсь, чтобы догнать их. Кухня Тори тоже выглядит безупречно, несмотря на устаревшую технику, ржавый кран и холодильник, дверцу которого придерживает большой зажим.
Открытая задняя дверь кухни ведет в узкий сырой коридор. Я бреду по нему и попадаю прямиком в тату-салон. Я бывал здесь раньше, но никогда не переступал его порог, будучи уверенным, что у меня нет причин, чтобы протыкать собственное тело иголкой. Зато теперь, я думаю, у меня есть одна причина. После того как я сделаю татуировку, не только лихачи, но и я сам буду видеть нового себя каждый раз, глядя на свое отражение в зеркале.
Комната завешана рисунками. Стена у двери полностью посвящена символам Лихачества, некоторые – угольно-черные, некоторые – цветные и едва узнаваемые. Тори включает свет над одним из кресел и складывает инструменты на поднос рядом. Лихачи садятся на скамейки и стулья вокруг нас, как будто собираются смотреть представление. Мое лицо горит.
– Основные законы татуажа, – начинает Тори, – чем меньше твоя жировая прослойка или чем ты костлявее в месте нанесения татуировки, тем больнее тебе будет. Первую картинку стоит набивать… я даже не знаю, на руке или…
– Или на заду, – предлагает Зик, фыркнув от смеха.
Тори хмурится.
– Обычно первую татуировку там не делают. Да и последнюю тоже.
Я кошусь на парня, который бросил мне вызов. У него – непроницаемое лицо. Я понимаю, чего он ждет и на что надеются они все – что я набью что-нибудь маленькое на плече или на ноге, – то, что легко спрятать. Я бросаю взгляд на стену с символами. Один из них меня особенно привлекает – искусное изображение пламени.
– Вот эту, – заявляю я, указывая на рисунок.
– Понятно, – отвечает Тори. – Уже придумал, где?
У меня на колене – глубокий шрам, полученный еще в детстве от падения на тротуаре. Мне всегда казалось глупым, что та боль, которую я испытал, не оставила на мне видимых отметин. Иногда, не имея доказательств, я начинал сомневаться, что действительно прошел через это, – спустя время воспоминания становились смутными. Мне хочется иметь своего рода знак, свидетельствующий о том, что хотя раны и заживают, они не исчезают. Они – всегда и везде со мной, таков порядок вещей. Вот чем будет для меня первая татуировка – шрамом. И меня вполне устраивает подобный расклад. Тату должна запечатлеть самое худшее воспоминание, связанное с физической болью, которое у меня есть. Я кладу руку на грудную клетку, думая о синяках, которые были там, и о страхе за свою жизнь, который я чувствовал в те давние моменты. У моего отца была череда плохих ночей сразу после смерти матери.
– Ты уверен? – спрашивает Тори. – Возможно, ты выбрал самое болезненное место на теле.
– Ну и хорошо, – отвечаю я и сажусь в кресло.
Толпа лихачей улюлюкает и передает по кругу уже другую фляжку – бронзовую, крупнее предыдущей.
– Значит, сегодня у нас здесь мазохист. Отлично. – Тори садится на стул и надевает резиновые перчатки.
Я пододвигаюсь вперед и задираю рубашку. Тори протирает мои ребра ватой со спиртом. Она почти закончила, но внезапно морщит лоб и касается моей кожи кончиком пальца. Спирт щиплет мою не зажившую рану, и я вздрагиваю.
– Откуда все это, Тобиас? – спрашивает Тори.
Я поднимаю глаза и замечаю, что Амар очень мрачен.
– Он у нас неофит, – поясняет он. – Они вечно ходят в порезах и синяках. Ты пока не видела, как они хромают. Грустное зрелище.
– У меня на колене гигантский синяк, – вступает Зик. – Отвратительного синего цвета…
Зик закатывает штанину, чтобы продемонстрировать присутствующим свой синяк, и неофиты тут же начинают показывать свои ссадины и шрамы.
– Этот я получил, когда меня скинули с зиплайна[1].
– А ты в меня ножом попал, когда у тебя рука дрогнула во время метания ножей, и теперь мы в расчете.
Тори пристально смотрит на меня пару секунд, и я уверен, что она не поверила Амару, но решила не поднимать щекотливую тему. Вместо этого она включает жужжащую иглу. Амар вручает мне флягу. Алкоголь до сих пор жжет мне горло, а игла касается моих ребер. Я опять вздрагиваю, но почему-то боль меня не пугает.
Я ею наслаждаюсь.
* * *
На следующий день, когда я просыпаюсь, у меня все болит. Особенно голова. О Господи, моя голова!
Эрик устраивается на краю матраса моей кровати и завязывает шнурки. Кожа вокруг кольца на его губе красная – наверное, он проколол ее недавно. А я даже не обращал внимания на его пирсинг.
Он пялится на меня:
– Выглядишь паршиво.
Я сажусь, и от быстрого движения в черепе стучит еще сильнее.
– Надеюсь, когда ты проиграешь, ты не будешь оправдываться своим похмельем, – говорит Эрик немного насмешливо. – Потому что я в любом случае тебя сделаю.
Он поднимается, потягивается и выходит из спальни. Сперва я не шевелюсь, обхватив голову руками, а затем встаю, чтобы принять душ. Из-за татуировки на боку мне приходится мыть только половину тела. Лихачи просидели со мной несколько часов, ожидая, пока мне доделают тату, и к тому моменту, когда мы ушли, все фляжки были пусты. Тори одобрительно подняла вверх большой палец, когда я поковылял из салона, а Зик положил руку мне на плечо и сказал:
– Я думаю, теперь ты настоящий лихач.
Вчера вечером я расслабился. Сейчас я хочу, чтобы мой разум снова стал сосредоточенным. Я жажду вернуть свою решительность, хочу, чтобы крохотные человечки с молотками исчезли из моего мозга. Я долго стою под прохладной водой, потом смотрю на часы на стене в ванной. Десять минут до боя. Я опоздаю. И проиграю. Как и сказал Эрик.
Я давлю рукой на лоб, пока бегу в тренажерный зал, буквально выпрыгивая из ботинок. Когда я влетаю туда, неофиты, перешедшие из других фракций, и неофиты-лихачи уже стоят по краям зала. Амар занял место в центре ринга. Он сверяется с наручными часами и критически вздергивает брови.
– Как мило, что ты все-таки к нам присоединился, – говорит он. По выражению его лица я понимаю, что вчерашнее панибратство закончилось на пороге тренажерного зала. Он показывает на мою обувь. – Зашнуруй ботинки и не трать мое время.
Эрик на другой стороне ринга тщательно разминает пальцы, один за другим, и буравит меня взглядом. Я в спешке завязываю шнурки и засовываю их в ботинки, чтобы не мешались.
Когда я смотрю на Эрика, я чувствую только биение своего сердца, пульсацию в висках и жжение в боку. Амар отходит. Эрик несется вперед и ударяет меня прямо в челюсть. Я спотыкаюсь и отклоняюсь назад, держась за лицо. Вся боль сосредоточилась у меня в голове. Я вскидываю руки, чтобы блокировать следующий удар. В теле пульсирует кровь, и я замечаю, что Эрик поднял ногу. Я пытаюсь увернуться, но он сильно бьет меня по ребрам. Чувство такое, будто по мне проходит электрический разряд.
– Это проще, чем я думал, – констатирует Эрик.
Меня бросает в жар от стыда, но я улучаю возможность врезать ему в живот. Он бьет меня в ухо, отчего в нем начинает звенеть, я теряю равновесие и пальцами касаюсь пола.
– Знаешь, – тихо произносит Эрик, – по-моему, я вычислил твое настоящее имя.
У меня затуманивается зрение. Это слишком мучительно. Я даже не представлял, что боль бывает настолько разная. Меня слово облили кислотой или подожгли. Я на миг скорчиваюсь от невыносимой, резкой, а потом – тупой, ноющей боли. Эрик ударяет меня снова, на сей раз целясь мне в лицо, но попадает в мою ключицу. Он опять замахивается и насмешливо спрашивает:
– Мне сообщить им? Открыть твой секрет?
Он цедит мою фамилию сквозь зубы, а это куда более опасное оружие по сравнению с его мускулами, локтями или кулаками. Во фракции Альтруизма поговаривают, что проблема эрудитов заключается в их эгоизме, но я считаю, что дело в их высокомерии, в той гордости, которую они испытывают, когда знают недоступное остальным. В этот момент, оцепенев от страха, я понимаю, в чем кроется слабость Эрика. Он не верит, что я не могу причинить ему такую же сильную боль, какую он причиняет мне. Он считает, что я – все тот же парень, какой и был в самом начале – скромный, самоотверженный и пассивный. Я чувствую, как моя паника улетучивается, меня охватывает ярость, и я вцепляюсь в запястье Эрика, чтобы он не мог сдвинуться с места, и бью его изо всей силы снова и снова. Я даже не вижу, куда именно приходятся мои удары, я не чувствую, не слышу ничего. Я пуст, одинок, я – ничто.
Наконец я различаю его крики – он закрывает свое лицо обеими ладонями. По его зубам и подбородку стекает кровь. Он хочет вырваться, но я не отпускаю его. Я хорошенько пинаю его в бок, и он падает. Из-под его сжатых рук я вижу его глаза. У него стеклянный, расфокусированный взгляд, а кровь кажется очень яркой по сравнению с бледной кожей. Ко мне приходит осознание, что это сделал я, и меня снова охватывает страх, но уже другого рода. Я начинаю бояться себя и того, каким я становлюсь. Мои костяшки зудят. Я выхожу с ринга, хотя меня еще никто не отпускал.
* * *
Лагерь Лихачества – это тихое и полное тайн место, которое идеально подходит для восстановления сил. Я нахожу коридор рядом с Ямой и прислоняюсь к стене, позволяя прохладе проникнуть в меня. У меня опять заболела голова, как и все остальные части тела, которые горели во время боя, но я почти не замечаю недомогания. Мои костяшки липкие от крови Эрика. Я пытаюсь стереть ее, но она успела высохнуть. Я выиграл бой, значит, пока я в безопасности среди лихачей – нужно радоваться, а не бояться. Я должен быть счастлив – ведь я наконец нашел убежище и окружающие меня не избегают. Они встречаются с моим взглядом за обеденным столом и здороваются со мной. Но я знаю, что у всего есть цена. Но что же я должен заплатить, чтобы быть лихачом?
– Привет.
Я поднимаю голову. Передо мной стоит Шона, которая стучит по каменной стене, будто это дверь. Она улыбается.
– А где же тот танец победителя, который я ожидала увидеть?
– Я не танцую, – отвечаю я.
– Да, мне надо было догадаться, – соглашается она.
Шона садится напротив меня, облокотившись на противоположную стену, подтягивает колени к груди и обхватывает их руками. Наши ноги находятся в нескольких дюймах друг от друга. Не знаю, почему я это заметил. Ну ладно, все ясно – она же девушка. Я теряюсь. Как мне общаться с девушками, особенно если они из Лихачества? Что-то подсказывает мне, что нельзя никогда знать наверняка, что можно ожидать от лихой девчонки.
– Эрик в больнице, – беспечно говорит Шона. – Возможно, ты сломал ему нос. И ты точно выбил ему зуб.
Я опускаю глаза. Я выбил кому-то зуб?
– Кстати, не мог бы ты мне помочь? – произносит она, подталкивая мою ногу носом своего ботинка.
Точно – девушки из Лихачества непредсказуемы.
– Помочь в чем?
– Научить меня драться. У меня плохо получается. Я вечно позорюсь на ринге. – Она качает головой. – Через два дня у меня состоится бой. Девицу зовут Эшли, но она просит, чтобы все называли ее Эш. – Шона закатывает глаза. – Ну, ты понимаешь, пламя Лихачества, пепел[2] и все такое. В общем, она одна из самых сильных в нашей группе, и я боюсь, что она меня убьет. По-настоящему убьет.
– Почему ты хочешь, чтобы тебе помог именно я? – спрашиваю я, внезапно что-то заподозрив. – Потому что я Сухарь, а Сухари помогают людям?
– Что?.. Нет, разумеется, не поэтому, – отвечает Шона, в замешательстве морща брови. – Мне нужна твоя поддержка, потому что ты лучший в своей группе.
Я смеюсь.
– Ладно тебе!
– Вы с Эриком были единственными, кто не проиграл ни одного боя. Но ты только что его победил. Теперь ты – самый лучший. Слушай, если не хочешь связываться со мной, то просто…
– Я помогу, – заявляю я. – Только не знаю, как.
– Разберемся, – говорит она. – Встретимся завтра днем на ринге.
Я киваю. Она усмехается, встает и собирается уходить, но, не пройдя и пары шагов, оборачивается и, пятясь, бросает мне:
– Хватит хандрить, Тобиас. Ты нас всех впечатлил. Пойми это.
Я наблюдаю, как она поворачивает за угол в конце коридора. Бой меня так сильно взволновал, что я даже не думал о том, что значила победа над Эриком. А теперь я первый среди неофитов в своей группе. Хоть я и выбрал Лихачество в качестве убежища, но я не просто выживаю здесь, а превосхожу многих. Я смотрю на кровь Эрика, которая запеклась на моих костяшках, и невольно улыбаюсь.
* * *
На следующее утро я решаю рискнуть – сажусь за завтраком рядом с Зиком и Шоной.
Шона в основном набрасывается на еду и отвечает на вопросы, что-то похрюкивая. А Зик зевает, попивая кофе. Он показывает мне свою семью – младшего брата Юрайю, сидящего за соседним столом с Линн, сестрой Шоны. Его мама Хана до сих пор стоит в очереди. Она – самая спокойная среди всех лихачей, каких я когда-либо видел, поэтому ее фракцию можно определить только по цвету одежды.
– Ты скучаешь по дому? – спрашиваю я у Зика.
Я заметил, что лихачи любят выпечку. На ужин на столе всегда два вида торта, а на завтрак – гора маффинов. Когда я пришел сюда, все вкусные маффины уже разобрали, поэтому мне достался последний – с отрубями.
– Не особо, – отвечает Зик. – Я имею в виду, что мои родители здесь. Неофитам-лихачам не положено разговаривать с семьей до Дня посещений, но я знаю, что, если мне действительно что-нибудь понадобится, родители мне помогут.
Я киваю. Сидящая рядом Шона закрыла глаза и уснула, положив руку под подбородок.
– А ты? – интересуется Зик. – Сам-то ты скучаешь по дому?
Я собираюсь ответить «нет», но внезапно подбородок Шоны соскальзывает вниз, и она падает лицом прямо в шоколадный маффин. Зик смеется до слез, а я не могу не улыбнуться, допивая сок.
* * *
Позже я встречаюсь с Шоной в тренажерном зале. Ее короткие волосы убраны назад, а ботинки, шнурки на которых она обычно не завязывает, отчего хлябают при ходьбе, сегодня туго зашнурованы. Она бьется с невидимым противником, останавливаясь после каждого удара, чтобы скорректировать свою позу. Сперва я просто смотрю на нее, не представляя, с чего начать. Я сам совсем недавно узнал, как правильно наносить удар, и моих знаний явно недостаточно, чтобы тренировать ее. Но пока я наблюдаю за ней, я начинаю фиксировать ее ошибки.
Шона стоит, сведя колени, и не держит перед собой руку, чтобы закрыть от удара челюсть. И еще она бьет с локтя вместо того, чтобы вкладывать в каждый удар вес всего тела. Она делает передышки, вытирая лоб тыльной стороной ладони. Увидев меня, она резко подпрыгивает, словно коснулась оголенного провода.
– Как нужно себя вести. Урок первый, – говорит она. – Дай понять, что ты находишься в комнате, если человек не видел, как ты вошел.
– Извини, – отвечаю я. – Я понял, в чем твоя слабина.
– Ага. – Она закусывает внутреннюю сторону щеки. – И в чем же?
Я рассказываю ей все, что подметил, а потом мы устраиваем бой на ринге. Мы деремся медленно, оттягивая каждый удар, чтобы не причинить друг другу боль. Мне приходится постукивать по ее локтю кулаком – и лишь тогда она не забывает держать руку перед лицом. Спустя полчаса Шона, по крайней мере, начинает двигаться лучше, чем раньше.
– Что касается той девушки, с которой ты завтра будешь биться, – заявляю я. – Знаешь, я бы врезал ей прямо в челюсть. – Я дотрагиваюсь до своего подбородка. – Ты можешь сделать это с помощью хорошего апперкота[3]. Надо еще потренироваться.
Она готова драться, и я с удовлетворением вижу, что теперь ее колени согнуты, а в ее позе появилась упругость, которой раньше не было и в помине. Мы кружимся по рингу несколько секунд, а потом она ударяет меня, убирая при этом левую руку от лица. Я блокирую удар и начинаю атаковать Шону с левой же стороны, которую она оставила без защиты. В последнюю секунду я останавливаю кулак в воздухе и пристально смотрю на Шону.
– Слушай, может, если бы ты действительно мне врезал, я бы усвоила урок, – говорит Шона, выпрямляясь. Ее кожа покраснела от напряжения, пот блестит у линии роста волос. Взгляд ясный и требовательный. Меня в первый раз посещает мысль о том, что она красива. Но не в моем обычном понимании – она не мягкая, не нежная – ее привлекательность сильная, изысканная.
– Я бы лучше не стал, – отвечаю я.
– Ты мыслишь древними рыцарскими стерео– типами, типичными для альтруистов. Что в некоторой степени даже оскорбительно, – возражает она. – Я могу о себе позаботиться. И запросто стерплю немного боли.
– Нет, – парирую я. – Дело не в том, что ты девушка. Я вообще-то… не сторонник того, чтобы применять силу без причины.
– Опять заморочки Сухарей, да?
– Не совсем. Сухари не любят насилие. И точка. Если Сухарь попадет к лихачам, он просто позволит им себя избить. – Я стараюсь выдавить улыбку. Я не привык к сленгу лихачей, но мне нравится считать его своим родным и позволить себе расслабиться. – Но для меня это не игрушки, вот и все.
Я впервые озвучил кому-то свои мысли. Не знаю, но почему-то для меня бой на ринге не является игрой. Возможно, потому, что долгое время побои были моей реальностью. Я просыпался и засыпал в страхе. Здесь я усвоил приемы самозащиты, стал более ловким, но одному я не научился – наслаждаться, причиняя кому-то боль. Я не собираюсь это делать – никогда. Если меня примут в лихачи, то я буду жить по своим правилам, даже если это будет означать, что частично я навсегда останусь Сухарем.
– Ладно, – соглашается Шона. – Давай еще раз.
Мы боксируем, пока она не осваивает апперкот, и чуть не пропускаем ужин. Когда мы уходим, она благодарит меня и мимоходом обнимает. Это всего лишь мимолетный жест, но она смеется над тем, как сильно я от него напрягаюсь.
– Как быть лихачом: вводная лекция, – изрекает Шона. – Урок первый: обнимать друзей – совершенно нормально.
– А мы друзья? – спрашиваю я, только наполовину шутя.
– Ой, хватит тебе! – отмахивается она и убегает по коридору в женскую спальню.
* * *
На следующее утро самые незрелые, «не перешедшие» неофиты следуют за Амаром, проходя мимо тренажерного зала в мрачный коридор с тяжелой дверью в самом конце. Амар говорит нам оставаться здесь и стремительно исчезает за дверью. Я смотрю на часы. Бой Шоны может начаться в любую минуту – урожденным лихачам требуется больше времени для прохождения первого этапа посвящения, чем нам, поскольку их много.
Эрик занимает место подальше от меня, что меня радует. Вечером после того, как я избил его, я понял одну важную вещь. Он мог рассказать всем, что я сын Маркуса Итона, просто чтобы отомстить мне за собственное поражение. Однако он не проболтался. Интересно, он выжидает подходящего случая или молчит по другой причине? Тем не менее мне стоит держаться от него на расстоянии – столько, сколько получится.
– Как вы думаете, что там? – осведомляется Миа, девушка из Товарищества. Она нервничает.
Ей никто не отвечает. А я почему-то спокоен. За дверью нет ничего такого, что заставило бы меня страдать. Поэтому когда Амар возвращается в коридор и называет мое имя первым, я не бросаю отчаянные, горестные взгляды на других неофитов. Я решительно переступаю порог комнаты.
Здесь сумрачно и грязно. Мебели маловато – лишь два стула и компьютер. Спинка стула откинута назад, как и тогда, когда я проходил индивидуальное испытание. Монитор светится. В компьютере запущена программа – четкие строки текста темнеют на белом фоне. Когда я был младше, еще в школе я всегда вызывался подежурить в компьютерный класс. Иногда я даже чинил технику, когда она выдавала ошибки. Я работал под руководством женщины-эрудита, которую звали Кэтрин, и она научила меня гораздо большему, чем ей следовало. Она с удовольствием делилась знаниями с кем-то, кто был готов ее слушать. Поэтому, глядя на этот код, я в принципе понимаю, с чем мне придется столкнуться, хотя я никогда и не работал с подобной программой.
– Симуляция? – спрашиваю я Амара.
– Меньше знаешь – крепче спишь, – усмехается он. – Прошу!
Я сажусь, откидываясь на спинку и положив руки на подлокотники. Амар приготавливает шприц, тщательно проверяя, что ампула зафиксирована в нужном месте. Он без предупреждения протыкает иглой мою шею и давит на поршень. Я вздрагиваю.
– Посмотрим, какой из четырех твоих страхов будет первым, – говорит он. – Знаешь, они мне уже порядком наскучили. Можешь попытаться и показать мне что-нибудь новенькое.
– Постараюсь, – отвечаю я.
* * *
Я погружаюсь в симуляцию. Я сижу на твердой деревянной скамейке за кухонным столом во фракции Альтруизма, передо мной – пустая тарелка. Все шторы на окнах задернуты, единственным источником света является лампа, висящая над столом и мерцающая оранжевым. Я смотрю на темную ткань, которая покрывает мое колено. Почему я в черном, а не в сером?
Когда я поднимаю голову, он – Маркус – стоит напротив меня. На долю секунды он кажется мне таким же, каким я видел его в зале на Церемонии выбора – голубые, как у меня, глаза, рот, скривившийся от недовольства.
– Я в черном, потому что я теперь лихач, – напоминаю я себе.
Тогда почему я очутился рядом с отцом – в доме альтруиста?
Очертания лампочки отражаются в моей пустой тарелке. Должно быть, я в симуляции, думаю я. Затем электричество мигает, и Маркус превращается в того, которого я всегда вижу в пейзаже страха, – он становится перекошенным чудовищем с впадинами вместо глаз и громадным пустым ртом. Он бросается через стол, вытянув обе руки, а вместо ногтей у него – бритвенные лезвия, встроенные прямо в кончики пальцев.
Он бьет меня изо всей силы, я шатаюсь и падаю со скамейки. Я ползу по полу, пытаясь восстановить равновесие, и убегаю в гостиную. Там находится другой Маркус, который тянется ко мне из стены. Я ищу входную дверь, но она заставлена шлакоблоками, я в ловушке. Задыхаясь, бегу по лестнице, но наверху спотыкаюсь и растягиваюсь на деревянном полу в коридоре. Один Маркус изнутри открывает дверь шкафа, второй появляется из спальни родителей, третий скребет кафель в ванной. Я вдавливаюсь в стену. В доме темно. Окон нет.
Вдруг один из Маркусов оказывается прямо передо мной и прижимает меня к стене, крепко обхватив за горло. Другой Маркус царапает когтями мое плечо, вызывая жгучую боль, от которой у меня на глазах наворачиваются слезы. Меня охватывает паника, я не могу пошевелиться. Я глотаю воздух. Я не могу закричать. Меня пронзает новый приступ боли. Я слышу биение своего сердца, отчаянно пинаюсь, но не могу издать ни звука. Маркус по-прежнему держит меня за горло, потом поднимает меня, и пальцы моих ног волочатся по полу. Мои конечности безвольно болтаются, как у тряпичной куклы. Я не способен пошевелить ни единым мускулом.
Он повсюду. Я понимаю, что все это не по-настоящему. Я в симуляции. Ощущения – почти такие же, как в пейзаже страха. Теперь меня окружает гораздо больше Маркусов, они ждут, вытянув руки, и я смотрю на море лезвий. Они хватают меня за ноги, режут меня, и я чувствую горячий след внизу шеи, когда Маркус принимается душить меня еще сильнее.
– Я в симуляции, – вновь напоминаю я себе.
Я пытаюсь вернуть к жизни свои конечности, представляя, что по моим жилам бежит горячая кровь. Я шарю рукой по стене в поисках оружия. Какой-то Маркус поднимается, и его пальцы оказываются перед моими глазами. Я кричу и начинаю молотить руками, когда лезвия вонзаются в мои веки. Я не нахожу оружия, зато нащупываю дверную ручку. Я резко поворачиваю ее и падаю в шкаф. Маркусы остались снаружи. В моем убежище есть широкое окно, в которое я могу вылезти. Пока они ищут меня в темноте, я ударяю стекло плечом, и оно разбивается. Мои легкие заполняет свежий воздух.
Я выпрямляюсь в кресле, судорожно дыша. Я ощупываю горло, плечи, колени, ища раны, которых теперь нет. Я до сих пор чувствую боль от порезов и кровь, выливающуюся из моих вен, но моя кожа не повреждена. Мое дыхание постепенно замедляется, а вместе с ним успокаиваются мои мысли. Амар сидит у компьютера, подключенный к симуляции, и пристально смотрит на меня.
– Что? – тихо спрашиваю я.
– Ты пробыл там пять минут, – говорит он.
– Это много?
– Нет. – Он хмурится. – Совсем немного. На самом деле у тебя – хорошие результаты.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 34 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |