— Ущипните меня кто-нибудь, — буркнул едва слышно и сам же выполнил свою просьбу. Больно.
В парке у мэрии — ни души. Даже вездесущие голуби — и те попрятались. Вечер выбрался из изумрудной тени вязов и расселся по лавочкам.
Чанёль примостил зад на мраморном выступе фонтана. Жалкая струйка, не достигающая в высоту и метра, фыркала ему в спину. Крис встал рядом, а Сехун — напротив.
— Я хочу знать, что происходит, — Чанёль немного оттаял.
— Я тоже, — Сехун облизал губы; во рту пересохло.
— На самом деле, это идея Бэка. А Крис помог ее осуществить.
— Почему вы решили, что это он?
— Потому что ты не выглядел убитым горем, даже напуганным не казался.
— И что? Ты прекрасно знаешь, что меня не так-то просто...
— Я тоже так думал. До тех пор, пока ты едва не вырубился, узнав, что мы подслушали ваш разговор. Я сразу смекнул, чего ты испугался. Вы говорили о Веронике?
Сехун прикрыл глаза.
— Значит, да.
— Он не сделал ничего плохого...
— Я этого не говорил. Если бы сделал, ты бы его не защищал. Просто хочу знать, зачем все это.
— Не знаю...
— Уверен?
— Да.
— Точно?
— Точно, твою мать! Я знаю столько же, сколько и вы! Блять! — прижал дрожащие пальцы к глазам. Те, казалось, вот-вот вытекут.
— Вы дурачите полицию и федералов. Это не игрушки, Сехунни. Ты понимаешь, что можешь сесть как соучастник?
— Да. Да, я прекрасно это понимаю, но...
—...но кто-то на кого-то запал и теперь прикрывает его задницу?
— Да. Полегчало?
— Нет.
Журчал фонтан. Крис шаркал ногой, гоняя туда-сюда слюдяной камушек. Чанёль смотрел на здание мэрии, Сехун — на рябую от солнечных лучей воду.
— Итак, с чего начнем?
Они дружно дернулись и посмотрели на незаметно подошедшего Джонина. Тот выглядел бесконечно уставшим.
Сехун открыл рот, но не смог ничего сказать. Ветер стал холодным. Пробрался под одежду, нырнул под кожу, остудил кровь. Сехун задрожал.
Крис матернулся на китайском, Чанёль уставился на Джонина как на сошедшего с небес Мессию.
— Если есть вопросы, задавайте их мне. Сехун ничего не знает.
— Джонин...
— Ничего страшного, я предвидел это.
— И ничего не сделал?
— Я не имею права.
Чанёль смотрел на них с подозрительностью. Глаза горели странным светом. Вдруг рот его сложился буквой «о», и он шумно вздохнул. Понял.
Крис посмотрел на него вопрошающе, но он не обратил внимания.
— Зачем тебе Вероника? — спросил прямо.
— Последняя воля отца.
— Кто она тебе?
— Сестра.
Сехун даже не удивился. Он знал, глубоко внутри, но знал. Они слишком похожи.
— А Сехун?
— Он мне не родственник. В любом случае, не кровный.
— Зачем ты втянул его в это?
— Я люблю его.
Сехун отвернулся. Солнце стало ледяным, сковало кожу и вонзилось в глаза острыми иголками.
— Что ты собираешься делать?
— Этого я не могу сказать.
— Ты же понимаешь, что я могу пойти к детективу и все ему рассказать?
— Ты не пойдешь.
— С чего такая уверенность?
— Ты тоже любишь Сехуна.
— Что?! — Крис, наконец, ожил.
— Как брата, — процедил Чанёль. Крис смотрел с недоверием.
Джонин улыбнулся. Взгляд прикован к китайцу. Сехун сразу понял, что он делает.
— Кажется, вчера он более чем доходчиво дал понять, что это именно так.
Крис пошел пятнами. Чанёль обернулся к Джонину; глаза испуганно расширились.
— Откуда?..
— Секрет.
Сехун поджал губы, чтобы спрятать улыбку.
— Кому ты рассказал?! — ушастый двинул к Дракона. Тот попятился.
— Клянусь, никому.
— Он говорит правду.
— А ты, Логан*, молчи!
— Ёлли, ты чего? — Крис терялся под натиском Чанёля.
— Ничего. Хорошего. Для тебя! — ткнул его в грудь пальцем.
— Ёлли?..
— Извините, что вмешиваюсь, но... я могу идти?
— Стоять!
— Ок. — Джонин прижал ко рту кулак и быстро посмотрел на Сехуна. Тот поймал его взгляд. Джонин покачал головой: «Не нужно».
Сехун хотел извиниться перед ним, обнять. Спрятать лицо на его груди и забыть обо всем на свете. Поверить, что этого дня не было.
Чанёль и Крис продолжили выяснять отношения. Ушастый разошелся не на шутку: лицо пылало, дыхание сбилось, он махал руками и зажимал Криса в угол. Тому оставалось лишь выпрыгнуть из собственной шкуры, чтобы доказать — он говорит правду.
Джонин приблизился, тронул Сехуна за руку. Тот погладил его пальцы, сжал их.
— Теплый, — шепнул Джонин. Сехун видел двух Сехунчиков помельче в идеально круглых плошках зрачков.
Джонин сорвался через пять минут непрекращающихся упреков и неумелых оправданий.
— Эй, долго еще шуметь будете? Меня дома ребенок ждет.
Чанёль запнулся на полуслове и посмотрел на Джонина.
— Мы пойдем с тобой.
Джонин пожал плечами:
— Хорошо. Я на машине.
Сехун дернул головой в его сторону; рот приоткрылся. Так просто?!
— Я им доверяю.
— Зато я — нет!
— Положись на мое чутье.
— Джонин!
— Так, Сехунни, не спорь со старшими, — вмешался Чанёль. Крис ему поддакнул. Тряпка.
Сехун шумно выдохнул, но спорить не стал. Джонин сжал его ладонь сильнее и потянул прочь от фонтана. Чанёль похлопал себя по бедру, и Крис послушным щеночком потрусил за ним.
Комментарий к части
*Тоби Логан — парамедик из телесериала «Читающий мысли», обладающий способностью читать мысли людей.
Глава 14. Секрет
Чанёль обошел весь дом, заглянул в каждый угол и даже в унитаз. Джонин следил за ним с легкой улыбкой, а Сехун кусал губы и украдкой поглядывал на Джонина. Он не мог понять, как тот остается спокойным в такой ситуации.
Крис показался в дверях кухни. Вероника висела на нем, как детеныш коалы. Она сразу поняла, что из «большого страшного дяди» можно вить веревки, и мигом этим занялась. За то время, что Ёль обыскивал дом, Крис побывал лошадкой, кухаркой, пациентом и гостем на традиционном китайском чаепитии. Откуда Вероника узнала о последнем, оставалось только гадать. Крис не переставал улыбаться.
Чанёль это заметил и насупился.
«Прекрасно, он ревнует его к пятилетним девочкам», — покачал головой Сехун.
Джонин коротко хохотнул.
Чанёль посмотрел на них. Если бы взглядом убивали, они бы уже корчились в предсмертных муках.
— Слушай, давай ты скажешь, что ищешь? Я покажу, где оно лежит, и сэкономлю нам время, — предложил Джонин. Чанёль сделал вид, что не слышит. Джонин пожал плечами и ушел на кухню. Крис юркнул следом. Сехун минуту помялся на пороге, махнул рукой и пошел за ними.
Готовил Крис прекрасно. Даже Вероника вылизала тарелку и, протянув ее Крису, скомандовала: «Еще». Китаец церемониально поклонился и отправился выполнять приказ.
Чанёль вошел бесшумно. Сехун и не заметил бы его, если бы Крис не замер в нелепой позе, взглядом приклеившись к дверному проему.
— Я все равно не могу понять, — бросил Ёль, глядя на Джонина, — зачем? Почему нельзя было сделать это цивилизованным путем? Поговорить с госпожой О, к примеру.
— И что бы я ей сказал? Помните, вы изменяли мужу с моим отцом, родили от него ребенка, и мы хотим, чтобы она воспитывалась в семье Кимов? Ах, и да, Сехуна мы тоже заберем?
Сехун медленно дожевал. Взгляд прикован к лицу Джонина. Он хотел подробностей. Сейчас же. Отложив вилку и нож в сторону, скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула.
— Отлично, — Джонин проделал то же самое, но без вызова.
— Рассказывай. Все.
— Сехунни, не веди себя как сучка, — попросил Чанёль. Прошел к столу и уселся на свободный стул. Крис поставил перед ним полную тарелку.
Сехун скосил на него глаза. Он надеялся, что его лицо ничего не выражает. Не хотел, чтобы друзья знали, какая буря бушует внутри него.
— Отец работал у Ли, когда они жили в Корее. Там познакомился с твоей матерью. Она еще не была замужем. Завязался романчик: ничего серьезного. Затем она познакомилась в твоим отцом и… Вы перебрались в Штаты. За вами — Ли. Мы поехали с ними. Тем летом все повторилось. Мама знала, но молчала. Сестра училась в Нью-Йорке, а мне было шестнадцать: я ничего не замечал.
— Кроме маленьких мальчиков, — буркнул Чанёль, за что схлопотал затрещину. — Ай!
— Помолчи, пожалуйста.
Чанёль бросил на Сехуна долгий взгляд и набил рот рисом.
— На этот раз связь не оборвалась. Мама умерла, и отца ничего не держало. Но когда появилась Вероника, все изменилось. Твоя мать не хотела бросать семью, мой отец — понимать, почему она не хочет. Я понимаю обоих. Твоя мать поступила правильно. В определенном смысле. Правда, я не сразу понял, почему она отдала Веронику на воспитание тебе. А когда понял... но я не хочу об этом говорить, — взгляд Джонина блуждал по кухне.
Камень, который еще секунду назад был сердцем, сдавил грудь. Сехун прижал к ней ладонь, но не полегчало. Он смотрел на Джонина и понимал, что не хочет знать о мотивах матери.
— Почему ты похитил Никки? — спросил Чанёль.
Крис смотрел в стол, поглаживая розовую ладошку Вероники. Та притихла. Казалось, она чувствовала то, что чувствовал Джонин.
— Последняя воля отца. Мы с сестрой долго спорили, но... В Веронике есть то, чему только я могу помочь раскрыться.
— О чем речь? — Крис вскинул голову. Все посмотрели на него. — Я не понимаю. Кто-нибудь скажет, что происходит?
— Вероника, — позвал Джонин, — покажи Крису фокус, которому я тебя научил.
— Не хочу, — набычилась. В синем кардигане и с надутыми щеками она напоминала упитанную грозовую тучку.
— Я дам тебе мороженое.
— Два.
Сехун прыснул. Нервное.
— Два. Банановых, — согласился Джонин.
— С шоколадом.
— У тебя на него аллергия, — к Джонину присоединился и Сехун. Переглянулись. Вероника окинула их уничтожающим взглядом. Чанёль заржал. Она перевела взгляд на него. Он прикусил язык и извинился. Шрам на пальце служил отличным напоминанием: шутить с Вероникой не стоит.
— Два мороженых и колу.
— Хорошо.
Вероника заерзала на коленях Криса. Нахмурилась. Взгляд суровый, не детский, сосредоточен на перечнице.
Чанёль и Сехун подались вперед.
Предупреждающий крик Джонина опоздал на секунду.
Перечница взмыла в воздух, завертелась юлой, дернулась в бок и с противным звуком впечаталась в лицо Сехуна. Тот матернулся и повалился на пол, закрывая рот рукой.
— Твою мать!
Кровь просочилась сквозь пальцы и потекла по тыльной стороне ладони.
— Оппа, я не хотела! — завопила Вероника. Крис прижимал ее к себе.
Джонин бросился к Сехуну, помог подняться.
Кровь горячая, неприятно-горькая. Много. Во рту и на подбородке, капает на грудь и стекает за манжету рубашки.
В ванной Джонин с трудом, но отнял руку Сехуна от его лица, помог умыться и осмотрел рот.
— Рана неглубокая. Губа, конечно, распухнет. Надо лед приложить.
— Прекрасно, — буркнул Сехун. Рот не открывался.
Джонин вытер его лицо полотенцем. Сехун смотрел ему в глаза. В них он видел себя и нежность, нежность немыслимую, невыносимую, нескончаемую.
Он обнял Джонина за талию, прижался к нему и замер. Джонин уткнулся носом в его висок, поцеловал. Сухая ладонь легла на шею. В том месте, где кончики пальцев соприкоснулись с кожей, растеклось успокаивающее тепло.
— Не злись на нее, — голос мягкий, шафрановый. Говорит не о Веронике.
Сехун кивнул.
— Она его любила?
— Да.
— А отца?
— И его. Любит. Правда.
— Он знает?
— Думаю, да.
— И про Ник?
— Да. Она на него не похожа.
— Да уж.
— Злишься на меня?
— За что?
— За то, что молчал.
— Нет. Я привык.
Джонин едва ощутимо улыбнулся, провел губами по скуле, поцеловал уголок глаза. Сехун зажмурился.
— Ты не собираешься ее отдавать?
— Нет.
— Это будет больно...
— Знаю, но... Ты же видел, что она делает? Я должен быть рядом.
— Иначе она кого-нибудь покалечит?
— Или убьет. Мало ли, чем она решит покидаться в следующий раз.
— Это страшно.
— С этим можно жить.
— Не с ее характером.
— Ей пять, ее характер формируется, — погладил Сехуна по голове. — Нужно лед приложить. Пойдем.
— Еще секундочку.
Джонин обнял его крепче. Сехун затих. Дышал через раз и слушал, как бьется сердце Джонина. Его ритм завораживал. Словно кельтский обряд: неровный ряд слогов, растянутых в гулком песнопении. Долгий, короткий, короткий, долгий. Пауза. Короткий. Сехун заслушался. Успокоился. Боль притихла. Сладко.
Когда они уже были в коридоре, он спросил:
— Почему ты доверяешь Чанёлю?
— Потому что у него есть Крис.
Сехун склонил голову на бок. Он не понимал.
Джонин встал перед ним.
— У меня с ним есть кое-что общее.
— Что?
— Секрет.
— Засранец.
Джонин довольно улыбнулся.
Сехун качнулся вперед и губами провел по его губам. Скривился.
— Не дури, — Джонин покачал головой и тронул уголок рта кончиком языка.
Сехун замер на вдохе. Нечестно.
— Лед. В холодильнике. А я пойду искать банановое мороженое.
— Трус.
Джонин криво усмехнулся и отступил на шаг. Еще один, и еще. Пошел на выход. У двери обернулся. Сехун покраснел и опустил глаза. Щелкнул замок; по полу протянулась широкая полоса света.
Сехун поднял голову, но дверь уже закрылась. Поежился, потер плечи и ушел на кухню. Без Джонина он замерзал.
Глава 15. Бэкхён
Голова гудела, мысли путались. Дыхание не поспевало за ногами. Боль свила себе гнездышко в левом боку.
Улица залита дождем. Топот тяжелых ботинок и шлепки кед по грязным лужам.
Сехун никогда не бегал так быстро.
Сердце грозилось остановиться в любую секунду; отчаяние подгоняло. Толчками в спину, хлещущими ударами по голеням. Ладони разрезали воздух, как молочный пудинг.
За поворотом поворот. Кто-то неудачно подвернулся под руку. Сехун толкнул и побежал дальше; вдогонку полетели проклятья.
От пеших преследователей он отделался на детской площадке, а вот патрульные оказались смекалистей — поджидали у выхода.
Он едва не попал под колеса «Тойоты»: она остановилась в метре от него. Новая порция проклятий и рев клаксонов захлестнули со всех сторон.
Коп заорал, чтобы он остановился. Сехун пригнул голову и нырнул в подворотню. Он не думал, что будут стрелять, но мало ли?
Он был напуган, ничерта не соображал. Инстинкты — единственное, что вело вперед. Память. Он должен оторваться, увести их в другую сторону, дать Джонину фору.
Джонин.
Сехун зажмурился, налетел на стену, ударился ладонями о щербатый камень. Содрал кожу. Боль отрезвила.
Сердце вот-вот выскочит из груди. Воздух подернут цветастым туманом. Звуки искажены. Хрип, рвущийся из груди, напоминает предсмертный. Внутри что-то умирает. Неотвратимо. Прошлое.
Они думают, что это Сехун. Мать, отец, Блюмквист. Даже непробиваемый идиот-Спенсер — и тот считает, что похищение Вероники — его рук дело.
Ловушка захлопнулась. Они не поверили ни единому слову, и у них были на то основания.
Во многом они сплоховали, но Сехун об этом умолчал. Об остальном, к слову, тоже. Они швыряли ему в лицо обвинения, на столе лежал ордер на арест. Сехун краем глаза выхватил свое имя и вздохнул с облегчением. Осталось добраться до Чанёля и Криса и сделать так, чтобы они забыли о вчерашнем дне.
— Проклятье! — Глухая стена.
В спину дышала опасность. Еще минута — и его найдут. Еще минута — и все кончено.
Сехун рванул к сваленным в углу бакам. Тяжелые.
От грохота заложило уши. Два сломанных ногтя и выбитый палец — не в счет.
Злость, отчаяние и уверенность в том, что выбранный путь — верный — вели вперед.
Сехун ударил бак ногой; тот грохнул о стену, пошатнулся, но устоял. Завыла сирена. Совсем близко. Сехун вскочил на бак и уцепился за край стены. Подтянулся. Он больше не чувствовал боли. Она теряет власть над телом, когда им завладевает другое чувство.
Сехун приземлился на корточки; вонючая вода забрызгала лицо. Он вытер ее ладонью, поднялся и, вдохнув хрипло, побежал. Срезая путь, перебираясь через стены и заборы, обходя стороной оживленные улочки, добрался до дома Чанёля. Двух парней в черном увидел раньше, чем они его. Развернулся и бросился прочь. В голове одна мысль: «Куда?».
Бэкхён.
Впервые в жизни Сехун обрадовался, что знаком с этой стервой. О нем не знали родители, а значит — и полиция. Если только Тао не разболтал, что вряд ли.
Сехун дал себе пять минут, чтобы отдышаться.
Ноги тряслись, правая рука горела огнем. Ногти почернели от застывшей под ними крови. Сехун обмотал пальцы краем футболки, подержал так. В ладони пульсировало. Он сосредоточился на этом. Привалился к холодной стене спиной, запрокинул голову и, сглотнув запекшуюся слюну, закрыл глаза.
— Услышь меня, услышь, — одними губами. В небо, как молитву. Не к Богу — к Джонину. — Уходи, пожалуйста. Слышишь? Уходи... — затылком об стену. Стон.
Стиснул зубы и спеленатые пальцы. Передернуло.
Гудели машины, высоко над головой пролетел самолет. Кто-то кричал. Детский смех.
Сехун открыл глаза. Огляделся по сторонам, оттолкнулся от стены и, пошатываясь, побрел по узкой дорожке к серебреным полднем высоткам.
Бэк открыл дверь, окинул Сехуна быстрым взглядом, схватил за грудки и втащил в квартиру. Заперся на все замки и щеколды, снял трубку со стационарного телефона и бросил ее на тумбочку. Так же молча затолкал Сехуна в ванную и заставил умыться. Осмотрел его руку, быстро промыл раны, обработал. Не церемонясь, дернул выбитый палец, и Сехун едва не выблевал.
— Господи, Бэк, — выдохнул он и лбом уткнулся в кафельную стену.
— Не за что, — Бэк натянуто улыбнулся и принялся бинтовать руку.
— Теперь — на кухню.
Сехун отлепился от стены и поплелся куда сказали.
Бэк заварил кофе и слепил бутерброды.
— Ешь.
Сехун повиновался. Спорить с Бёном Бэкхёном было чревато.
— Поел? Молодец. А теперь рассказывай, — Бэк убрал тарелки, налил еще кофе, сел. За напускным спокойствием читалась тревога. Судя по всему, кое-что он уже знал.
Сехун оглядел кухню. Он бывал у Бэка лишь единожды и то — поздней ночью. Тогда он обратил внимание только на холодильник, сейчас же отметил, что... ничего не упустил: кухня была убогой.
— Время, Сехунни, время, — Бэк постучал по запястью. Сехун устроил забинтованную руку на столе, вздохнул.
— Федералы думают, что я похитил Веронику.
— Но это не ты?
— Нет.
— Но знаешь, кто?
— Да.
— И не собираешься его сдавать?
— Да.
— Хочешь сесть за чужое преступление?
— Недостаточно улик. Они надеялись, что я признаюсь.
— Но ты не признался?
Сехун покачал головой.
— Что дальше?
— Не знаю.
— Ты понимаешь, если они не найдут Веронику, то решат, что ты ее...
— С ней все в порядке.
— Ты можешь это доказать?
— Нет. Но ты знаешь закон: нет тела — нет дела.
— Повезет, если так.
— Именно так, — Сехун смотрел на Бэка прямо. — Ей не причинят вреда.
— Ты доверяешь этому человеку?
— Больше, чем себе.
Бэк постучал пальцами по столу.
— Рассказывай. Я не собираюсь прикрывать бог знает чью задницу.
— Я не могу рассказать все.
— Рассказывай, что можешь. Только подробней.
— Я постараюсь.
И Сехун рассказал. Долго и обстоятельно, выпуская лишь те части истории, которые Бэку знать было не обязательно.
— Понятно. Мало что, но, в общем, — понятно, — Бэк прочистил горло, хлебнул кофе, пожевал губы. — А теперь с того места, когда явились Спенсер и Блюмквист и предъявили ордер. Как родители-то себя повели?
Сехун провел языком по зубам.
— М-м... никак. Наверное, знали. А может, это их идея. Мать с первого дня меня подозревала.
— Как они объяснили телефонные звонки?
— Никак. Они давили на меня. Наверное, хотели, чтобы я сам это объяснил. Но… знаешь, это вполне мог быть я. Каждый раз, когда звонили, меня рядом не было.
— А телефон?
— Считают, что у меня был второй. Перевернули комнату вверх дном.
Бэк хмыкнул, кивнул и вдруг взвился на ноги.
— А как они объяснили пропажу Вероники?! Ты же с Крисом был!
— Говорят, я сделал это раньше, а потом вернулся в парк и разыграл комедию.
— Откуда ты мог знать, что появится кто-то из знакомых и подтвердит алиби?
— Действительно?
Бэк обошел стол, налил в чайник воды, загремел чашками.
— Ты уже проголодался? — Сехун подбородком указал на хлеб, который Бэк доставал из холодильника.
— Я всегда хочу жрать, когда нервничаю. Или после секса, — пожал плечами.
Сехун припомнил, что Бэк всегда что-то жевал, когда он встречал его в компании Тао. Хмыкнул.
Бытовой момент позволил напряжению спасть. Дышать стало легче. Рука, безвольно лежащая на столе, казалась чужой, громоздкой, несуразно-большой.
— Будешь аспирин? — Бэк проследил за его взглядом.
— Да, — Сехун откинулся на спинку стула и прикрыл глаза.
— Одним словом, — уже в дверях сказал Бэк, — им выдали ордер на основании догадок. Можешь им подтереться, — и ушел.
Сехун усмехнулся и опустил голову. Закрыл глаза. Мысленно позвал Джонина. Он надеялся на его способности, надеялся, что он почувствует опасность и уйдет. Убежит. Уедет. В другой штат, в Мексику или Канаду, или свалит к чертовой матери на Ямайку. Вернется в Корею. Что угодно, лишь бы подальше от Блюмквиста и ФБР, подальше от Уголовного кодекса штата, статья 212.1 которого сулит ему пожизненное заключение.
— Господи, пускай он уедет, пускай уедет, — Сехун прижал здоровую руку ко рту и зажмурился до рези в глазах. Грудью навалился на стол. Сердце билось так сильно, что болел желудок. Во рту — горечь.
Сехун выпил кофе, но не помогло. Знобило.
Он с трудом встал, прошелся по кухне. Вернулся Бэк и споил ему две таблетки аспирина, после чего отправил в спальню. Пришел через пять минут с новой порцией бутербродов и горячим шоколадом. Сехун от еды отказался. Укутался в одеяло и пытался не стучать зубами. Стена, обклеенная серыми обоями, холодила щеку.
— Можешь оставаться у меня, сколько захочешь. Но если нагрянут федералы, я ничего не знаю.
— Хорошо, — закрыл глаза. Заледеневшее нутро не спешило оттаивать. Разболелся живот. Хотелось плакать. Бежать, куда глаза глядят. Ловить ветер. Искать счастье: кареглазое, золотокожее…
Сехун прижал ладонь к щеке, скривился. Ото рта к скуле тянулся синяк — близкое знакомство с перечницей. Поморгал, но сон запутался в ресницах и оттягивал веки книзу. Судя по ноющей боли в затылке, он им хорошенько приложился, но где и когда, не помнил. Все, что было после пробуждения, казалось игрой разума, садистской галлюцинацией. Если бы он знал, что так случится, никогда бы не возвращался. Возник вопрос: «А знал ли Джонин?». Догадывался, что ждет его дома? Хотелось верить, что нет.
Сехун лег на бок, зарылся лицом в подушку.
Бэк похлопал его по ноге, примостился рядом и включил телевизор. Шло реалити-шоу: прекрасное снотворное.
— Я разбужу тебя к обеду, — пообещал Бэк. Подушка пропиталась его голосом, засахарилась. Сехун потерся об нее щекой и провалился в идеально-белое беспамятство.
Глава 16. Волосы Вероники
Бэкхён чертыхнулся. Эхо его голоса разнеслось по лестничной площадке.
Сехун потер заспанные глаза, огляделся. Стрелки часов приросли к пыльной четверке.
Вечерело. Вместо туч по небу расползлась золоченая синь. В форточку врывалась дурманящая смесь свежести, жасмина и улыбок.
Сехун плечом привалился к дверному косяку и смотрел, как Бэк, корячась, спиной входит в квартиру. В руках — картонная коробка.
— Дверь закрой, — скомандовал он и завалился на кухню.
Сехун, зевая, приказ выполнил и пошел следом.
— Ни штемпелей, ни обратного адреса. Думаю, это тебе, — Бэк повертел коробку и подтолкнул ее к Сехуну.
Тот замер посреди комнаты и не решался приблизиться. Ладони вспотели, виски сдавило, уши — паум-паум-паум — заполнили укуренные биты.
Бэк смотрел на него. Глаза прищурены, нижняя челюсть двигается из стороны в сторону.
— Только не говори, что там бомба?
— Там не бомба.
— Тогда что?
— Не знаю, — протяжный вздох. Здоровая рука неприятно дрожит. Пошевелил пальцами, покрутил запястьем. Не помогло. Шагнул вперед.
Обычная коробка. Обычная. Коричневая. Коробка.
Сердце отказывалось биться.
Сехун закрыл глаза. Досчитал до пяти, выдохнул.
Провел ладонью по крышке. Края схвачены клейкой лентой. Ровненько, без единой морщинки. Заворачивали не торопясь.
Сехун облегченно вздохнул, потер лицо и попросил нож. Бэк, не сводя с него глаз, вынул один из подставки и протянул ему.
Левой рукой было неудобно, да и волнение порядком мешало, но Сехун срезал ленту и открыл коробку. Оберточная бумага — хрустящая, полупрозрачная, как сахарная глазурь — сложена конвертом. В ней — пакет. Сехун поколебался, но все же взял его в руки. Пощупал. Мягкий. Осторожно развернул, заглянул внутрь и... Отвернулся. Опустил руку, ладонью прижимая пакет к столу.
— Что там? — Бэк обкусывал нижнюю губу. — Пальцы? Сердце? Почки?
— Волосы.
— Волосы?!
— Волосы, — кивнул. — Волосы Вероники.
Отодвинул ногой стул, сел. Пальцы невольно мяли пакет. Джонин прислал ему волосы Вероники. Сехун никогда его не понимал и теперь убедился в этом окончательно. Это было такое клише. Но... Джонин говорил с ним. На своем языке. О чем-то важном, но Сехун не разбирал слов. Знакомый голос наполнял сердце, плескался в нем, клокотал, как клокочет вода в стремнине, но оставался лишь голосом.
— Посмотри, может, записка есть?
Сехун нырнул в коробок. На дне, сливаясь с бумагой, лежала флешка.
— Планшет в комнате, — предвидя вопрос, сказал Бэк.
Сехун сорвался с места и спустя минуту уже запускал проигрыватель.
В кадре — гостиная. Круглая тень. Вероника. Камера отдаляется. На мелкой — джинсы и фланелевая рубашка в зеленую клетку, красные ботинки. Коротко остриженные волосы торчат во все стороны. Губы кажутся непомерно крупными, подбородок — тяжелым. Выглядит она как мальчик и...
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |