http://ficbook.net/readfic/2362927 4 страница

Автор очень-очень рад видеть отзывы читателей. Ему бесконечно приятно, что эта работа нравится, и он бы с радостью отвечал на комментарии, но сейчас у него слишком много работы, и времени хватает только на то, чтобы вычитать главу и ее опубликовать тт_тт

Глава 8. Мама

Сердце, казалось, остановилось, на лбу выступил холодный пот.

— Не весь, — решил уточнить Тао, — кусочек.

— Какого хрена? — горло сдавило спазмом, глотать больно. Во рту пересохло.

— Это была идея Чанёля.

— Сучка.

— Какого хрена? — повторил Сехун. Ему было плевать, чья это идея.

— Мы послушали немного и ушли. Совсем чуть-чуть, — оправдывался Чанёль. Тао глядел виноватым щенком.

— Я... блять, вы издеваетесь? — Сехун не мог в это поверить. Так спалиться. Черт, Кай его убьет.

— Прости, — огромные глаза Чанёля блестели как две мокрые маслины. Сехун видел — он на самом деле сожалеет. Правда, легче от этого не стало.

— Мы поняли только то, что вы не можете встретиться и звонит парень. Все.

— И из этого вы сделали вывод, что я — гей?

— Бро, если бы ты видел себя со стороны, то подумал бы так же.

Сехун бросил на Тао гневный взгляд. Цзытао отшатнулся; на губах мелькнула неловкая улыбка.

— Ты говорил с ним так, словно готов дать ему прямо здесь и сейчас, — проговорил Чанёль, на что Тао согласно кивнул.

— Чанёль так же говорит о Драконе.

— Неправда! — Чанёль ударил Тао в плечо. Тот ойкнул и обиженно засопел.

Сехун застонал и повалился на спину. Идиоты тут же замолкли.

— Прости, — сказал Тао.

— Ты же знаешь, мы всегда поддерживаем гейские начинания друзей, — добавил Ёль. Сехун рассмеялся.

— Это как? Помогаешь подержать?

— Если попросят.

— Да неужели?

— Чему ты удивляешься, Цзытао?

— Ты — президент школьного клуба девственников, Пак Чанёль, и при виде члена падаешь в обморок.

— Нифига я не падаю!

— А с первым ты согласен?

— Иди нахрен.

— Я обычно в активе.

— А бывает и необычно?! — Сехун приподнялся на локтях.

Тао покраснел.

— У Бэка бывает плохое настроение, — вместо него ответил Ёль.

— Я больше ничего тебе не расскажу! — прошипел Тао, глядя на Чанёля со смесью обиды и злости.

— Сочувствую, — Сехун с трудом сдержал улыбку. Попытался представить эту картину, но фантазия выбросила белый флаг.

— Это не то, что ты подумал...

— Это именно то, что ты подумал, — Чанёль закивал с видом знатока.

— Ненавижу тебя...

— Расслабься: я не вижу в этом ничего плохого, — Сехун сел, взял альбом и, открыв его посредине, сунул снимок в свободную ячейку.

— Так кто он? Кто-то из школы? — Чанёль вернулся к прежней теме. Сехун посмотрел на него и честно ответил:

— Нет.

— Из университета?

— Нет. — Ему так казалось. Если он прав и на снимке Кай, тогда он старше.

— У него жена и двое детей?!

— Надеюсь, нет.

— Мы его знаем?

— Сомневаюсь.

— Познакомишь нас?

— Никогда.

Чанёль с Тао переглянулись и понимающе хмыкнули: они бы тоже не стали этого делать.

Когда друзья ушли и нервы успокоились, Сехун вернулся на задний двор и, покряхтев, выудил из-под вазона письмо. Оно лежало в пластиковом конверте, и дождь его не намочил.

Сехун долго не решался его распечатать. Крутил в руках, рассматривал на свету, нюхал. Пах он сыростью и прелой землей. Древностью. Страхом. Запах будоражил, пробуждал животную память. Сехун никогда не чувствовал подобного и не мог решить, нравится ему это или нет.

Он медлил нарочно. Письмо отвлекало от мыслей о предстоящей встрече и занимало время, которое ползло со скоростью поезда, едущего по асфальтированной дороге. Но стоило надорвать конверт и развернуть письмо, как мысли, от которых он бежал, хлынули штормовой волной. Два предыдущих послания были отпечатаны на компьютере, это же — написано от руки. На корейском. Буквы пузатые, пританцовывают, смеются…

Сехун провел по ним пальцем. Потрясающее ощущение. Пара слов — и миллион эмоций. Хотя хватило бы и трех букв, чтобы остановить его сердце: К.А.Й.

Сехун поднял глаза к потолку, но тот смотрел на него с серым безразличием. Погладил уголки листа. Теплые. С шумом втянул воздух: в библиотеке пахло осенью. В его душе опадали листья.

Сехун впервые чувствовал себя таким разбитым. Одиночество сделалось слишком явным. Оно воплотилось в стены, выступило из-за книжных полок, свернулось у ног потертым ковром. Сехун разваливался на две неровные половины и понимал, что не хочет их склеивать. Одна его часть принадлежала семье, вторая — Каю. Когда это произошло? Должно быть, в тот миг, когда он услышал его смех...

Сехун снова открыл письмо. Он давно разучился понимать по-корейски, но в груди растекалось приятное тепло, когда он видел его причудливую вязь.

Вместе с неразберихой Кай принес в его жизнь и много положительного. Сехун вспомнил, что значит чувствовать, улыбаться и хотеть чего-то только для себя. И хотел он Кая. Безоговорочно. Всего. Навсегда.

Он встал, потянулся и побрел к полкам: искать англо-корейский словарь. Следующие полчаса переводил. В точности результата сомневался, но спросить было не у кого.

Сехун покрутил в руках карандаш и подчеркнул предложение.

«Сердце весны в руках Пастуха и Царя».

Червячок памяти зашевелился. Казалось, он знает ответ. Должно быть, читал. Давно. В прошлой жизни. Но читал. Пастух и Царь. Звезды? Или нет?

Сехун оглядел библиотеку. Все в ней выглядело чужим. И он в ней был чужой. Словно призрак, вернувшийся к жизни, осматривал места, которые некогда называл своими, и понимал, что те давно его забыли.

Дождь не прекращался. Лил и лил на сиреневую землю, шуршал листьями черемухи, стеклянными колючками впивался в лужи.

Сехун переоделся, взял зонт и спустился в холл. Встретил мать.

— Куда? — спросила она.

Сехун ничего не ответил и вышел на крыльцо. Мать за ним не пошла. Уже у калитки, оглянувшись, он увидел ее размытый силуэт в окне гостиной.

Он бродил по городу, оставлял позади знакомые места и находил те, где прежде не был. Там задерживался на десять-пятнадцать минут, осматривался, фотографировал и шел дальше.

К четырем часам дождь притих; парило.

Сехун стащил куртку, сложил зонт и, добредя до центрального парка, уселся на лавку. Джинсы промокли и липли к ногам, но холода он не чувствовал.

Хотелось есть, но денег он с собой не взял. Когда сидеть надоело, прошел дальше по парковой аллее и оказался у баскетбольной площадки. Залитая водой, она выглядела жалким подобием себя самой. Сехун обогнул ее с севера и устроился под деревьями. Земля сухая, каменистая. Узловатые корни торчат из нее словно щупальца марсианского спрута. Красные, с грубыми наростами и бледным мхом.

Сехун привалился к шершавому стволу спиной и закрыл глаза. Тихо, спокойно, хорошо. Гнетущее чувство, что преследовало его дома, отступило. Стены не давили, не смотрели с укором, не грозили корявым пальцем. Голос вины затих.

В отдалении послышался гудок машины; из подлеска вылетела серая птичка и, нырнув в мокрый воздух, исчезла.

Сехун позволил себе ни о чем не думать, но в итоге поймал себя на мысли о Кае. Улыбнулся. Думать о Кае было приятно. Становилось легче, возвращались уверенность в себе и подзабытая радость. Радость от того, что он живет.

Он пробыл в парке до начала седьмого. Отсюда до старой часовни — сорок минут ходу: торопиться некуда.

Позвонила мать. Сехун ответил.

— Ты думаешь возвращаться домой? — бесится. Сехун ее понимал, но находиться рядом не хотел. Перепады ее настроения могли довести кого угодно.

— Еще нет.

— Где ты?

— Гуляю.

— С кем?

— Один.

— Один?! Ты с ума сошел?!

— Боже, мам, — застонал, — ничего со мной не случится.

— Сехун, немедленно возвращайся.

— Я на другом конце города, — он врал, но матери об этом знать не стоило.

— У тебя есть час, чтобы добраться домой.

— А иначе что? Мам, мне надоело сидеть взаперти. Расследование зашло в тупик, похититель играет с нами в шарады, смысла в которых — ноль. Я не верю в то, что он вернет Ник, даже если вы выполните все требования.

— Прекрасно. И что ты предлагаешь делать? Жить так, словно ничего не случилось? Забыть о Веронике?

— Нет. Но вы должны понять, что его цель — не я. Я не хочу сидеть на поводке и дожидаться, когда кто-нибудь за него дернет. Так я ничем не помогу.

— Зато мне будет спокойней.

— Именно. Тебе.

— Обвиняешь меня в эгоизме?

— Да.

— Замечательно. Ну что ж, ты не далеко ушел.

— Ха? Я? Эгоист? Позволь напомнить, мама, что последние пять лет я был кем угодно, но не эгоистом. Я был нянькой и воспитателем, братом, родителями и Сантой! Я, блять, был всем для Вероники, и ты называешь меня — меня?! — эгоистом?

— Ты слишком много на себя берешь, Сехунни.

— Нет, это ты слишком много на меня взвалила. Я не просил сестру, и уж тем более — ребенка.

— Но ты не был против, если я верно помню.

— Потому что не знал, чем это обернется.

— И чем же это обернулось?

— Этим.

— Чем?

— Этим.

— Сехун, я не умею читать мысли.

— Твои проблемы.

— Не груби матери.

— А ты ей когда-нибудь была?

Молчание. Сехун жалел, что сказал это. Как бы там ни было, но она — его мать. Не образцовая, но она у него есть. Чего не скажешь о Ник. Только речь шла не о ней, и говорить подобное было жестоко.

— Прости...

Мать молчала.

— Я буду дома в десять.

Гудки отбоя.

Так паршиво Сехун себя давно не чувствовал.

Глава 9. Я не влюбляюсь

Площадку продувало со всех сторон. За спиной возвышался выбеленный монстр — заброшенная часовня. Ворота натужно скрипели, стонали, молили забытого всеми Бога черт его знает о чем.

Сехун порядком продрог. Погода испортилась, с низких облаков сыпал мокрый порох. Апрель, черт бы его побрал!

Сехун плотнее запахнул куртку и огляделся по сторонам. Ни души. Кай точно знал, где назначить тайную встречу.

На часах — без двух восемь. Сехун понадеялся на пунктуальность Кая, иначе воспаление легких ему обеспечено.

Когда минутная стрелка завершила второй круг, мир потемнел. Так стремительно, что Сехун не успел испугаться. Он вздрогнул и замер, не смея вдохнуть.

Мягкое и теплое опустилось на глаза; натянулось; горячие губы коснулись шеи. По коже побежали мурашки.

— Ты весь промок, — шепнул Кай. — Что мне с тобой делать?

Сехун со свистом выдохнул. Собрался было повернуться, но Кай обнял его за талию, и он потерял ориентацию в пространстве. Колени сделались сахарными и растаяли под дождем.

Кай прижался к нему со спины и — о, боже! — был такой теплый, что Сехун едва не застонал в голос. Приятно. Очень, очень приятно.

— Придется тебя отогревать, — промурлыкал на ухо, и Сехун, таки, застонал. Гормоны завладели подростковым телом: оно было готово греться прямо здесь и сейчас.

Кай тихо рассмеялся, взял его за руку и потянул за собой. Сехун сделал два шага и споткнулся. Выругался. Кай рассмеялся громче.

— Не лети, — сильнее сжал руку. Ладонь горячая и сухая. Сквозь аромат листьев и студеной воды пробивался терпкий, волнующий запах Кая. Он преследовал Сехуна со вчерашнего вечера, но, в отличие от воспоминаний, был ярче, насыщеннее, кружил голову порядком сильнее.

— Не боишься, что кто-то нас заметит?

— Нет.

Сехун мог поклясться, что Кай смотрит на него и улыбается. Идти это ему не мешало. Сехун семенил следом. Больше он не спотыкался.

— Почему?

— Это не страшно. Мы выглядим как влюбленная парочка: ничего подозрительного. Ты не сопротивляешься, не кричишь, а у меня за спиной не припрятан окровавленный топор.

— Логично. — Сехун тяжело сглотнул. После слов «влюбленная парочка» он на несколько секунд выпал из реальности. Пришлось вспомнить о пресловутом самоконтроле, чтобы не превратиться в дебильно гыгыкающее желе.

— Далеко еще?

— Пара шагов.

Не обманул. Через метр остановились. Кликнула сигнализация.

Кай помог Сехуну сесть, застегнул ремень безопасности.

В салоне было тепло и до одури пахло Каем. Сехун растаял и позабыл о мокрой одежде и повязке на глазах. Вторая его особо и не стесняла. Стоило признать: в какой-то мере это заводило. Нравилось, что Кай его контролирует, держит уверенно, властно.

Они ехали минут десять. Кай включил радио. Сехун не узнал мелодию, но она была приятная, и он полностью расслабился. Кай водил отлично, и он не замечал, как машина движется.

— Включить печку?

Сехун покачал головой:

— Мне не холодно.

Кай не спорил. Сехун был за это благодарен. Он не выносил, когда навязываются с заботой.

— Она перебесится.

Сехун вздрогнул и повернул голову в сторону Кай. Он не мог его видеть, но чувствовать — да.

— Откуда ты знаешь?

— Секрет.

— Я когда-нибудь его узнаю?

— Да.

— Когда?

— Скоро. Очень скоро, — Кай улыбнулся. Боже, ему улыбнулся, а он ничерта не видит!

Кай накрыл его ладонь своей, погладил. Успокоил. Практически: сердце билось неровно, то ускоряясь, то замедляясь.

— Приехали.

Машина остановилась.

Кай помог Сехуну выбраться из салона и повел в неизвестность. Она была ветреной и пахла жженой резиной.

Сехун замерз, и дом показался адской топкой. Кровь прилила к щекам, пальцы приятно покалывало.

Кай помог ему разуться и снять куртку. Вокруг царила дождливая тишина, но стоило им пройти в соседнюю комнату, и все изменилось.

— Оппа!!!

Ураган налетел внезапно и едва не сбил с ног.

— Фу, ты мокрый! — отлетел назад.

— Там дождь, — заметил Сехун.

— А зонт тебе зачем?

— Для красоты, — ответил Кай.

— Накажи его! — потребовал ураганище, засопел.

— Непременно.

Сехун вздрогнул и зажмурился: повязка исчезла так же внезапно, как и возникла.

— Вероника, шагом марш на кухню — посмотри, все ли готово, а я проведу Сехуна в ванную, — раздал команды Кай.

Сехун открыл глаза. Поморгал. Васильковый свет струился по стенам маленькой гостиной. Два кресла, стол, телевизор, шкафчик с книгами и сувенирами, детский уголок. Вероника с наглой ухмылкой на щекастом лице. Кай.

— Ох, фак.

— Сехун!

Сехун ничего не слышал. Не моргал и не дышал. Сердце вот-вот выскочит из груди. В ушах шумит, во рту — солончак.

— Вероника, на кухню.

— Что такое «фак»?

— Потом объясню.

Вероника насупилась, сложила руки на груди и грозной тучей уплыла на кухню. Хлопнула дверь.

— Фак. — Повторил Сехун. Других слов он найти не мог. Он не ошибся: на старом снимке был Кай, но — охбожемой — с реальностью ему не сравниться.

Кай улыбнулся немного смущенно.

Сехун умер.

В любом случае, он решил, что смерть выглядит именно так.

— У меня сейчас сердце остановится.

— Такого комплимента мне еще не делали.

Воздух не искрился от напряжения лишь потому, что его катастрофически не хватало.

Сехун боялся моргнуть, пошевелиться, открыть рот.

Пам-пам-пам — сердце сочинило собственный марш.

Если раньше Сехун сомневался, что влюбился, то сейчас был в этом уверен.

Возможно, Кай покопался в его голове, возможно — прочел по глазам, но стоило подумать об этом, и он спросил:

— Ты всегда так быстро влюбляешься?

Сехун побледнел.

— Я не влюбляюсь, — выдохнул хрипло. Облизал губы и скомкал край рубашки.

— Ох, вот как...

— Я не так выразился. Я не влюблялся. Раньше.

Сехун не чувствовал ног. В животе разлился липкий холодок.

Кай приблизился. Снова улыбнулся.

Сехун моргнул. Наваждение не пропало. Кай настоящий, и все, что происходит, — настоящее. Мокрая одежда липла к коже.

— Пошли, ванную покажу, а то околеешь.

Сехун опомниться не успел, а Кай уже утащил его в коридор. Ванная оказалась за последней дверью справа.

На пороге Кай остановился и посмотрел на Сехуна.

— И это все? — спросил тот. — Ты ничего не скажешь?

— Чистые полотенца на вешалке. И, надеюсь, ты не побрезгуешь моей одеждой?

— Не это.

Кай вопросительно вскинул бровь.

— Я надеялся на что-то вроде «я тоже люблю тебя, Сехун».

— Я тоже люблю тебя, Сехун.

— Это было так сложно сказать?

— Нет, — Кай пожал плечами. — Я думал, это и так ясно.

Сехун подавился воздухом. Горлу стало больно. Он вошел в ванную. Кай — за ним. Закрыл дверь. Они оказались заперты в крохотной комнатке без окон, с дешевой сантехникой и детскими вещами на бельевой веревке.

— Если ты меня не поцелуешь...

Кай поцеловал.

Следующие пять минут Сехун глухо стонал и пытался выпутаться из одежды. Кай мешал ему, бил по рукам и так сильно вжимал в себя, что Сехун не мог шевельнуться.

— Если ты, — Кай наконец отпрянул; губы припухли, сквозь смуглую кожу проступил румянец, глаза потемнели, — разденешься сейчас, я не уйду. Если я не уйду — Вероника спалит кухню.

Весомый довод.

Сехун прикрыл глаза и досчитал до десяти. Перевел дух.

— Моя спальня прямо напротив: выберешь что-нибудь из одежды. Мы ждем на кухне. Это сразу за гостиной.

Сехун кивнул. Кай отступил к двери, ощупью ее открыл, развернулся и быстро ушел. Сехун проводил его потерянным взглядом. Впервые в жизни он пожалел, что у него есть сестра.

Глава 10. Не идеальный

Кай застонал и повалился лицом в ковер. Вероника, самодовольно улыбаясь, сгребала шелестящий цветастыми обертками выигрыш. Сехун был занят ее волосами.

Кай проигрывал седьмой раз подряд. Детская игра, сути которой Сехун понять не смог, была рассчитана на вундеркиндов.

— Как? Как ты это делаешь? — в сотый раз спросил Кай. В любом случае, на сорок седьмом Сехун считать перестал. Это было полчаса назад.

— Секрет, — пропела мелкая и начала запихивать конфеты в рот. Одну пожаловала Сехуну. Тот, окончательно запутавшийся в густых кудрях, взял ее зубами.

— А мне? — Кай смотрел на Веронику полными надежды глазами.

— Не заслужил, — жестко отрезала она и сунула за щеку последнюю конфету.

— Жестокие вы, — Кай принялся собирать с пола похожие на М&M's фишки. Выглядел он забытым под дождем щенком. Сердце Сехуна дрогнуло. Он улучил момент, когда Ник потянется за мешочком для пластиковых бриллиантов, и поманил Кая пальцем. Тот приблизился, и спустя миг конфета перекочевала к нему в рот. Ничего эротичнее Сехун в жизни не делал.

Вероника ничего не заметила. Она была слишком эгоцентрична, чтобы видеть кого-то, кроме себя. Сехун не имел ничего против. Не сегодня, так точно. Вряд ли бы она поняла, что происходит, но вопросы посыпались бы как горох из дырявого мешка. Отвечать на них Сехун не хотел, да и не мог. Он толком не определился, что, собственно, происходит? Кто он для Кая и кто для него Кай? Можно ли думать об отношениях? Все же, Кай похитил Веронику, его разыскивают полиция и федералы.

Стоило подумать об этом, и настроение ухудшилось.

— Ты опять дергаешь! — заныла Вероника и зыркнула на Сехуна. Тот виновато улыбнулся и взял расческу. Шоколадная прядка, щекоча, опутала запястье. По спине, дразня, побежал холодный ручеек предчувствия. Вспышка. Как удар под дых — прозрение.

— Это Волосы Вероники. — Поднял глаза на Кая. — Ответ на последнюю загадку. Царь — это Лев, Пастух — Волопас. Две предыдущие загадки связаны с третьей. Денебола — «хвост Льва», Арктур — ярчайшая звезда Волопаса. Между ними лежит созвездие Волосы Вероники. Лучше всего его видно в апреле. Это — сердце весны.

Кай улыбнулся, протянул руку и погладил Сехуна по щеке.

— Умница.

— Дурак он! — обиделась Ник. Сложила руки на груди и выпятила нижнюю губу.

— Кто-то ревнует? — Кай посмотрел на мелкую. — Ты же знаешь, мое сердце принадлежит тебе.

— Ха? — Сехун скопировал жест сестры.

— Тебе принадлежит все остальное.

— Я бы не отказался от сердца.

— Какой ты кровожадный.

— Что есть, то есть.

— Буду знать.

Кай смотрел Сехуну в глаза. Взгляд темный, пронзительный. У зрачков, словно золотые рыбки, плескались бледные огоньки. Завораживающее зрелище. Сехун поддался его гипнотическому воздействию и успокоился. На Кая было сложно злиться. В его улыбке, в морщинках у глаз, в смехе было нечто подкупающе-детское, невинное. Он смущался и краснел, когда Сехун смотрел на него слишком долго или делал комплименты; в каждом слове, взгляде и жесте скрывалось так много тепла, что его хватило бы, чтобы зажечь небольшую звезду.

— Вы странные, — поморщилась Вероника.

Сехун рассмеялся; Кай — улыбнулся.

Она была права.

Уложить Веронику спать было непросто. Она требовала то горячего молока, то сказку, то позволить щенкам лечь с ней. Кай согласился со всем, кроме последнего. Вероника обиделась. Кай пошел на попятное, но с условием, что Вероника сама их выгуляет.

Сехун следил за ними и понимал, что это не просто внешнее сходство. Было нечто неуловимо одинаковое в их характерах, и это пугало. Он боялся спросить себя, кем Вероника приходится Каю? Они были родными больше, чем Вероника с Сехуном. Завидовал ли он? Возможно. Хотел ли узнать правду? Вряд ли.

Щенки усыпили Веронику, тревожные мысли — Сехуна. Кай тронул его за плечо и вырвал из дрёмы.

— Устал? — спросил тихо, когда они вышли в коридор.

— Немного.

— Отвезти тебя домой?

Сехун посмотрел на него прямо.

— Нет.

— Твоя мать поднимет на уши полицию штата, если ты не вернешься.

— Я сказал, что буду поздно.

— Растяжимое понятие.

— Именно.

Сехун взял Кая за руку и повел в спальню. Решимость, овладевшая им, испарилась, когда дверь была заперта, а он полностью обнажился. Выразиться красноречивее он не смог бы.

Они не проронили ни слова, пока Кай его подготавливал. Сехун смотрел ему в лицо, как зачарованный, а Кай, прикусив губу, сосредоточился на том, чтобы не сделать ему больно. У него получилось. Сехун расслабился и не думал о боли до тех пор, пока Кай не оказался в нем. Но и это было не так, как он представлял. Время сжалось слева под ребрами и ровно пульсировало, незримой пуповиной связывая его с таким же сгусток в груди Кая.

Сехун закрыл глаза. Он чувствовал стальную хватку на бедрах и сильные толчки внутри. Удовольствие накатывало волнами, чередуясь с терпким покалыванием в мышцах и легкой болью под копчиком. В ушах звенело. Сехун закусил губу, и та онемела. Он не мог решить, плакать ему или кричать от восторга, и молчал. Он не догадывался, что превратить его в безвольное существо так просто.

Кая было сложно назвать идеальным любовником. Он был несдержанным, но вместе с тем — и надломлено-осторожным. Единственное, в чем он оказался безоговорочным профи, была уверенность: он знал, что делает и чего хочет. В первую очередь — для Сехуна. Тот был за это благодарен. Всем сердцем и — о боже, как хорошо! — телом.

Но каким бы ни было происходящее, оно было, и было, без обиняков, незабываемым. Как бы часто вдоль позвоночника не пробегал болезненный холодок, Сехун знал — он будет просить еще и еще, пока Кай не перестанет его хотеть. Он уткнулся ему в шею носом, дышал через раз и шептал умопомрачительное «Сехун», толкаясь все глубже и глубже.

Это длилось долго. Мучительно. Сехун не хотел, чтобы это заканчивалось, и Кай исполнил его желание. Он двигался плавно, целовал то в шею, то в щеку, убирал с лица волосы. Улыбался. В такие мгновения Сехун дрожал сильнее, прогибался в спине, и Кай подхватывал его под бедра и входил так глубоко, что забирало дыхание. Сехун беспомощно хватал ртом воздух и забывался. Если бы не шорох дождя за окном и улыбки Кая, растекающиеся между ключицами, он бы потерял сознание.

И если поначалу все было не слажено, неловко, то ближе к концу — в самый раз. Кай прочел его тело до конца, понял, чего он хочет, и делал все, чтобы ему было хорошо. Так хорошо, что Сехун не выдержал и кончил.

Кай прижался к его рту ртом и спросил:

— Можно?

Сехун кивнул. Он не знал, о чем спрашивает Кай, пока тот, толкнувшись особенно сильно, не кончил в него. Пожалуй, он ответил бы «да» еще сотню раз, если бы знал, о чем его просят...

Кай дрожал минут пять. Сехун не знал, что можно так долго отходить от оргазма. Он гладил Кая по волосам и понимал, что это открытие нравится ему не меньше, чем сам секс.

— Ты так дрожишь… — тяжело сглотнул. — Это очень сексуально.

Кай криво улыбнулся. Он никак не мог отдышаться.

Сехун губами водил по его виску — снимал капельки пота. Кай поцеловал его в плечо. Что-то сказал, но Сехун не разобрал слов. Должно быть — по-корейски. Должно быть, что-то нежное, потому что сердце поняло и забилось быстрее.

Молчали. Сехун хотел спать, но упрямо держал глаза открытыми. Знал, что будет, если уснет. Мать поднимет на ноги не только штат — до начальника Пентагона доберется.

— Не хочу домой, — пожаловался он. Кай кивнул. Поймал его руку, сплел пальцы вместе. Красивый узор: темная и светлая кожа.

— В следующий раз украду тебя на всю ночь, — пообещал он. — Правда. — Губами прижался к запястью Сехуна.

— Не боишься?

— Кого?

— Моей матери? Блюмквиста? Меня, на худой конец?

— Нет.

— Зря.

— А тебя нужно бояться? — улыбка.

— Думаю, да.

— М-м?

— У меня ужасный характер.

Кай откинулся на подушку и рассмеялся.

— Эй, я не шучу!

Кай повернул голову; в морщинках у глаз затаились смешинки.

— Я без ума от твоего характера.

— Любишь проблемы?

— Обожаю.

Сехун кончиком пальца провел по его губам. Горячие. От его поцелуев — горячие.

— Сколько тебе лет? — давно хотел спросить. Не то чтобы это имело значение: обычный интерес.

— Двадцать четыре. Тебя это смущает?

Сехун покачал головой.

— Спроси, — потребовал Кай.

Сехун недоуменно улыбнулся:

— О чем?

— Смущает ли меня, что тебе семнадцать.

— Я вижу, что не особо.

— Ты же знаешь: я бы не стал…

— Знаю. Спасибо.

Кай провел по его лбу ладонью, убрал мокрую челку. От его прикосновений бросало в жар.

Сехун прикрыл глаза, перевел дыхание. Воздух всколыхнулся. Сделалось невыносимо жарко. Губы приоткрылись, и Кай тут же принял приглашение. Он целовал лениво, поверхностно, не давая перенять инициативу.

Дата добавления: 2015-10-21