Но теперь, на Черном совете был поднят вопрос о лояльности Аддама. Сир Ульф Белый и Хью Молот перешли на сторону врага...но были ли они единственными предателями? Что насчет Аддам из Халла и девушки Крапивы? Они ведь также родились бастардами. Можно ли им доверять?
Лорд Селтигар считал, что нет.
– Бастарды предатели по своей натуре. Это у них в крови, – говорил он. Лорд призвал ее Величество схватить незаконнорожденных всадников раньше, чем те смогли бы присоединиться к врагу со своими драконами. Остальные поддержали мнение Селтигара. Среди них были: сэр Лютор Ларджент – командир городского дозора, сэр Лорент Марбранд – лорд-командующий Королевской гвардии. Даже двое мужчин из Белой Гавани, грозный рыцарь сэр Медрик Мандерли и его умный, тучный брат Сер Торрхен, призвали королеву к недоверию.
– Лучше не давать никаких шансов. Если враг получит больше двух драконов, мы пропадем, – сказал Торрхен.
Только лорд Корлис говорил в их защиту, заявив, что сэр Аддам и его брат Алин «Истинные Веларионы» и достойные наследники Дрифтмарка. Что касается девушки, хотя она может быть грязная и некрасивая, но она храбро сражалась в битве при Глотке.
– Так же, как и два предателя, – возразил лорд Селтигар.
Однако страстные протесты Десницы были напрасны. Все страхи Королевы всплыли наружу. Ее так часто предавали, что она начала быстро верить в худшее. Поэтому предательство больше не удивляло ее. Она даже ожидала это от того, кого любит больше всего.
Королева Рейнира приказала сэру Лютору Лардженту взять с собой двадцать золотых плащей в Драконью Яму для ареста Аддама Велариона. И, таким образом, предательство еще большим предательством, что вело к гибели Королевы. Как только сэр Лютор Ларджент подошел к горе Рейнис, двери распахнулись и оттуда вылетел Морской Дым, широко размахивая крыльями. Сэр Аддам Веларион был вовремя предупрежден, чтобы успеть совершить побег. Злой сэр Лютор вернулся в Красный Замок и ворвался в башню Десницы. Он арестовал лорда Корлиса и обвинил его в предательстве. Старик не отрицал этого. Даже будучи связанным и избитым он не сказал ни слова. Его бросили в подземелье, в черную клетку – в ожидании суда и казни.
Все это время по городу расползались слухи о бойне в Тамблтоне… и вместе с ними страх. «Следующей будет Королевская Гавань», говорили друг другу люди. Дракон будет биться с драконом, и на этот раз город наверняка заполыхает. Страшась наступающего врага, горожане сотнями стремились покинуть столицу, но золотые плащи отгоняли их от ворот. Кто-то из жителей столицы, запертых в кольце городских стен, сооружал себе укрытия в погребах, чтобы пересидеть там грядущий огненный шторм; другие обратились к молитвам, вину и тем удовольствиям, которые можно найти промеж женских бедер. К сумеркам городские таверны, бордели и септы полнились мужчинами и женщинами, которые искали там успокоения или забытья и делились страшными слухами друг с другом.
Хаос царил и в Тамблтоне, шестьюдесятью лигами к юго-западу, но хаос другого рода. Если Королевская Гавань трепетала в ужасе перед врагом, который, как считали в столице, вот-вот двинется на город, сторонники короля Эйгона остались без вождя, и их терзали разногласия, споры и сомнения. Ормунд Хайтауэор был мертв, как и его кузен сир Бриндон, первейший рыцарь Староместа. Его сыновья остались в Высокой Башне в тысяче лиг позади, да и были они зелеными мальчишками. И хотя лорд Ормунд и назвал Дейрона Таргариена «Дейроном Отважным» и хвалил его отвагу в битве, принц тоже был всего лишь мальчишкой – то был младший из сыновей короля Эйгона, выросший в тени своих старших братьев и скорее привыкший подчиняться приказам, чем отдавать их. Старшим членом дома Хайтауэров, оставшимся при войске, оказался сир Хоберт, еще один кузен лорда Ормунда, которому доселе доверяли лишь командовать обозом. Человек «столь же упорный, сколь и тугой на ум», Хоберт Хайтауэр прожил на свете шестьдесят лет, ничем себя не отличив, но теперь он должен был принять на себя командование армией в силу своего родства с королевой Алисентой.
Немного найдется городов в истории Семи Королевств, которые подверглись бы такому долгому, жестокому и бесчеловечному разграблению, как Тамблтон после Измен. Принц Дейрон преисполнился отвращением после всего того, что увидел, и повелел сиру Хоберту Хайтауэру прекратить погром, но от всех усилий Хайтауэра было не больше толку, чем от него самого.
Наихудшие преступления совершили Два Предателя – низкородные наездники на драконах, Хью Молот и Ульф Белый. Сир Ульф всецело предался пьянству, утопив себя в вине и женских ласках, а тех, кто не мог его удовлетворить, скармливал своему дракону. Рыцарское звание, которым его наградила королева Рейнира, Ульфа не устраивало; не удовлетворил его и титул лорда Горького Моста, врученный принцем Деймоном. У Белого была на уме награда посолиднее: он желал себе не больше и не меньше чем Хайгарден, заявив, что Тиреллы устранились от Танца, а посему должны считаться изменниками.
Но честолюбие сира Ульфа блекло по сравнению с притязаниями его товарища по предательству – Хью Молота. Молот, сын простого кузнеца, был человеком огромного роста, и руки у него были такие сильные, что он, говорят, мог связать себе ожерелье из железных прутьев. Хотя Молот никогда не учился владеть мечом, рост и сила делали его грозным противником; его излюбленным оружием был боевой молот, которым сир Хью на поле боя раздавал сокрушительные, смертоносные удары. В бой он летал на Вермиторе, который когда-то возил на себе самого Старого Короля; из всех драконов Вестероса только Вхагар была старше и больше. Лорд Молот, как он теперь себя величал, начал грезить о короне. «Зачем быть лордом, если можно стать королем?», говорил он людям, что начали собираться вокруг него.
Ни один, ни другой из Двоих Предателей не спешил помочь принцу Дейрону в атаке на Королевскую Гавань. На стороне зеленых было мощное войско и к тому же три дракона, но и у королевы было три дракона, насколько было известно собравшимся в Тамблтоне, а с возвращением принца Деймона и Крапивы стало бы пять. Лорд Пик предлагал отложить всякое наступление до того времени, пока к ним от Штормового Предела не подтянется лорд Баратеон со своим войском, тогда как Хоберт Хайтауэр и вовсе желал отступить назад в Простор, дабы пополнить быстро тающие припасы. Никого, казалось, не заботило, что сама их армия тает с каждым днем, испаряется, как утренняя роса – все больше и больше солдат дезертировало, возвращаясь к родным очагам и несобранному урожаю с той добычей, что они могли унести с собой.
Во многих лигах к северу от них, в замке, выходящем на Крабий залив, еще один лорд нежданно для себя оказался на острие меча. Из Королевской Гавани прибыл ворон с посланием королевы к лорду Манфриду Мутону, правителю Девичьего Пруда: ему было велено доставить королеве голову девочки-бастарда Крапивы, которая, как говорили, сделалась любовницей принца Деймона и которую королева обвинила в государственной измене. «Не чините никакого вреда моему лорду-мужу, принцу Деймону из дома Таргариенов, – повелевала королева. – Когда дело будет сделано, отправьте назад ко мне, ибо он нам нужен».
Мейстер Норрен, хранитель летописей Девичьего Пруда, поведал, что прочитав письмо королевы, его лорд был так потрясен, что потерял дар речи, и не обрел его снова, пока не испил три чаши вина. Тогда лорд Мутон отправил за капитаном стражи, своим братом и сиром Флорианом Грейстилом, своим сторонником. Мейстеру он тоже приказал остаться. Когда все собрались, он зачитал письмо и испросил их совета.
– Это легко совершить, – сказал капитан стражи. – Принц спит рядом с ней, но он состарился. Троих вполне хватит, чтобы остановить его, вздумай он вмешаться, хотя я бы взял шестерых, дабы быть уверенным. Желает ли милорд, чтобы это было сделано сегодня?
– Шестеро или шестьдесят, он все еще Деймон Таргариен, – возразил брат лорда Мутона. – Мудрее будет подлить ему в вечернее вино сонного зелья. Пусть найдет ее мертвой, когда проснется.
– Эта девочка почти ребенок, сколь мерзки бы не были ее грехи, – заявил сир Флориан, постаревший, седой, суровый рыцарь. – Старый Король никогда не попросил бы о таком, ни от одного человека чести.
– Мы живем в мерзкие времена, – сказал лорд Мутон, – и мерзкий выбор велит мне сделать королева. Эта девочка – гость у моего очага. Если я повинуюсь, Девичий Пруд будет проклят вовеки. А если откажусь, наш род будет обесчещен и уничтожен.
И на это его брат ответил:
– И какой бы выбор мы не сделали, мы будем уничтожены в итоге. Принц любит это смуглое дитя, и дракон его поблизости. Умнее было бы убить их обоих, иначе принц во гневе сожжет Девичий Пруд.
– Королева запретила причинять ему вред, – напомнил лорд Мутон. – И убийство двух гостей в их постелях вдвойне подлее убийства одного. И я буду проклят дважды, – и тогда он вздохнул и сказал. – Хотел бы я никогда не читать это письмо.
И тогда заговорил мейстер Норрен, сказав:
– А возможно, вы и не читали.
Что было сказано после этого – неизвестно. Все, что мы знаем, так это то, что мейстер, молодой человек двадцати и двух лет, нашел тем вечером принца Деймона и девицу Крапиву за ужином и показал им письмо королевы. Прочитав письмо, принц Деймон сказал:
– Слово королевы, дело шлюхи, – и он обнажил свой меч и спросил, ждут ли люди лорда Мутона за дверью, чтобы схватить их. Узнав, что мейстер пришел один и втайне, принц опустил меч в ножны, сказав:
– Плохой вы мейстер, но хороший человек.
И он велел ему уйти, приказав не говорить ни слова лорду до самого утра.
Не осталось в летописях, как принц и его девица-бастард провели последнюю ночь под крышей дома лорда Мутона, но на заре они вместе оказались во дворе, и принц в последний раз помог Крапиве оседлать Овечьего Вора. В ее привычке было кормить его каждый день перед полетом, драконы были терпимей к всадникам, когда были сыты. В то утро она скормила ему черного барана, самого большого в Девичьем Пруду, самолично перерезав зверю горло. Ее кожаная одежда для полетов была обагрена кровью, когда она взошла на своего дракона, записал мейстер Норрен, «и щеки ее были залиты слезами». Ни слова прощания не прозвучало между мужчиной и девицей, но когда Похититель Овец забил коричневыми крыльями и воспарил в светлеющее небо, Караксес поднял голову и издал такой вскрик, что раскололось каждое окно в Башне Джонкиль. Высоко над городом Крапива повернула дракона к Заливу Крабов и исчезла в утреннем тумане, чтобы больше никогда не возвращаться.
Деймон Таргариен вернулся в замок только затем, чтобы позавтракать с лордом Мутоном.
– В последний раз вы видите меня, – сказал он лорду. – Благодарю за ваше гостеприимство. Дайте знать всем в ваших землях, что я лечу в Харренхолл. И если мой племянник Эймонд осмелится встретить меня, то он найдет меня там, одного.
И принц Деймон навсегда покинул Девичий Пруд. Когда он уехал, мейстер Норрен пришел к лорду, чтобы сказать:
– Снимите цепь с моей шеи и свяжите ей мои руки. Вам следует отправить меня к королеве. Предупредив изменницу и дав ей сбежать, я сам совершил измену.
Но лорд Мутон отказался:
– Оставь себе свою цепь, – сказал лорд. – Мы все здесь изменники.
И в ту же ночь опустились развевающиеся над вратами Девичьего Пруда расчетверенные флаги королевы Рейниры, и золотые драконы знамен короля Эйгона Второго вознеслись вместо них.
Над обуглившимися башнями и изломанными крепостями Харренхолла не было знамен, когда принц Деймон спустился к нему с неба, чтобы захватить его в одиночку. Только несколько овцеводов нашли убежище в подвалах и подхемельях замка, но хлопанье крыльев Караксеса прогнало их прочь. И когда последний из них покинул замок, принц Деймон остался один в похожих на пещеры залах твердыни Харрена, с одним лишь драконом в его компании. Каждый вечер на закате он оставлял зарубку на сердце-древе богорощи, чтобы обозначить еще один прошедший день. Тринадцать отметин все еще можно узреть на том чардреве, старые раны, глубокие и темные, но всякий лорд, что правил Харренхоллом со времен Деймона, утверждал, что каждой весной они снова кровоточат.
На четырнадцатый день бдения принца над замком пронеслась тень чернее любого мимолетного облака. Все птицы в богороще поднялись в воздух, потревоженные, и горячий ветер погнал упавшие листья через двор. Вхагар наконец явилась, и на спине её сидел одноглазый принц Эймонд Таргариен в полночно-черной броне, гравированной золотом.
Он был не один. Алис Риверс прилетела с ним, её длинные волосы чернотой развевались позади неё, а живот округлился. Принц Эймонд описал два круга над башнями Харренхола и приземлился во внешнем дворе, в сотне ярдов от Караксеса. Драконы злобно взглянули друг на друга, и Караксес с шипением расправил крылья, пламя заплясало между его зубов.
Принц помог своей женщине спуститься с драконьей спины и повернулся к своему дяде.
– Дядя, я слышал, что ты искал нас.
– Только тебя, – отозвался Деймон. – Кто подсказал тебе, где найти меня?
– Моя леди, – ответил Эймонд. – Она видела тебя в грозовой туче, в горном пруду на закате, в огне, который мы разожгли, чтобы приготовить ужин. Она много чего видит, моя Алис. Ты дурак, раз пришел один.
– Не будь я один, не пришел бы ты, – произнес Деймон.
– Но ты один, и вот я здесь. Ты прожил слишком долго, дядя.
– В этом мы единодушны, – ответил Деймон. Старый принц приказал Караксесу склонить шею и неуклюже взобрался на его спину, тогда как Эймонд поцеловал свою женщину и легко вскочил на спину Вхагар, не забыв застегнуть четыре короткие цепи, соединявшие пояс и седло. Деймон же оставил свои цепи болтающимися. Караксес зашипел вновь, наполнив воздух пламенем, Вхагар ответила рыком. Как один, драконы ринулись в воздух.
Принц Деймон стремительно направил Караксеса ввысь, подгоняя того кнутом со стальным наконечником до тех пор, пока они не скрылись среди облаков. Вхагар, будучи старше и крупнее, также была медленнее. Собственный размер сделал её неповоротливой, и потому она поднималась более плавно, всё расширяющимися кругами вознося своего всадника над водами Божьего Ока. Час был поздний, и солнце клонилось к закату, в его лучах поверхность озера мерцала будто лист чеканной меди. Всё выше и выше взмывала Вхагар, ища Караксеса, а Алис Риверс наблюдала это с вершины башни Королевского Огня Харренхола.
Атака была внезапной, как удар молнии. Караксес ринулся на Вхагар с пронзительным воплем, услышанным в дюжине миль от того места, напав со слепой стороны Эймонда, скрытый сиянием заходящего солнца. Кровавый Змий врезался в старшего дракона с ужасной силой. Отзвуки их рева раскатывались над Божьим Оком, пока чудовища боролись и рвали друг друга, чернея на фоне кроваво-красного неба. Их огни сияли так ярко, что рыбаки внизу боялись, что загорелись сами облака. Сцепившиеся драконы падали к озеру. Челюсти Кровавого Змия сомкнулись на шее Вхагар, его черные зубы погружались всё глубже в плоть громадной драконихи. Даже когда когти Вхагар стали раздирать его брюхо, а зубы оторвали крыло, Караксес лишь вгрызался сильнее, терзая её рану – а озеро с ужасающей скоростью неслось навстречу им.
И в тот самый миг, повествуют нам рассказы, принц Деймон Таргариен перекинул ногу через седло и прыгнул с одного дракона на другого. В его руке была Тёмная Сестра, меч королевы Висеньи. Пока Эймонд Одноглазый в ужасе взирал на него, пытаясь нашарить цепи, приковавшие его к седлу, Деймон сорвал шлем племянника и всадил меч в его пустую глазницу с такой силой, что острие вышло из задней части глотки молодого принца. Половиной мгновения позже драконы рухнули в озеро, подняв настолько громадную волну брызг, что говорят, будто она была выше башни Королевского Огня.
Ни человек, ни дракон не могли пережить подобный удар, свидетельствуют видевшие это рыбаки. И ни дракон, ни человек не выжили. Караксес сумел протянуть достаточно долго, чтобы выползти на сушу. Выпотрошенный, лишившийся одного крыла, окутанный испаряющейся от его жара водой, Кровавый Змий нашел в себе силы выбраться на берег озера и скончался под стенами Харренхола. Туша Вхагар опустилась на дно озера, горячая кровь из её раны превратила воду в месте её упокоения в кипяток. Когда она была найдена несколькими годами позже, по завершении Танца Драконов, одетый в броню скелет принца Эймонда оставался прицеплен к седлу, а Тёмная Сестра была по рукоять вонзена в его глазницу.
Невозможно сомневаться в гибели принца Деймона. Его останки так и не были найдены, но в том озере есть весьма прихотливые течения, и предостаточно голодной рыбы. Певцы рассказывают, что старый принц пережил падение и после вернулся к девице Крапиве, чтобы провести остаток дней с ней. Такие истории хороши для очаровательных песен, но плохи для хроник.
В двадцать седьмой день пятой луны 130 года В.Э. драконы сгинули в танце над Божьим Оком. Деймону Таргариену было сорок девять лет в момент смерти, принцу Эймонду едва исполнилось двадцать. Вхагар, величайшая из драконов со дня смерти Балериона Черного Ужаса, насчитывала уже сто восемьдесят один год. Так испустило дух последнее живое существо, заставшее времена Завоевания Эйгона, когда сумерки и тьма поглотили проклятую твердыню Харрена Черного. И все же, лишь столь немногие стали свидетелями последней битвы принца Деймона, что прошло немало времени, прежде чем распространились вести о ней.
В Королевской Гавани королева Рейнира становилась все более одинока с каждым очередным предательством. Аддам Веларион, заподозренный в измене, сбежал прежде чем его успели доставить на допрос. Приказав арестовать Аддама Велариона, королева потеряла не только дракона и наездника, но и Десницу Королевы... Большая часть армии, отплывшей с Драконьего Камня на захват Железного Трона состояла из людей, присягнувших Дому Валерионов. Как только стало известно, что лорд Корлис томится в темнице под Красным Замком, они начали сотнями покидать сторону королевы. Некоторые уходили к Сапожной Площади, к собравшимся там толпам, иные же проникали сквозь боковые ворота или перебирались через стены, намереваясь вернуться на Дрифтмарк. И никому из тех, кто оставался, нельзя было доверять.
В тот же день, вскоре после заката, двор королевы постигло еще одно несчастье. Хелейна Таргариен, сестра, жена и королева Эйгона Второго, мать его детей, выбросилась из окна Крепости Мейгора и погибла, упав на железные пики, которыми был унизан ров под ней. Ей был всего двадцать один год.
К ночи на улицам и переулкам Королевской Гавани, в тавернах, борделях и кабаках, даже в священных септах рассказывали историю пострашнее. Королеву Хелейну убили, слышались шепотки, как ее сыновей до нее. Принц Дейрон и его драконы скоро будут у ворот, и вместе с ними придет конец владычеству Рейниры. В своем отчаянном нежелании того, чтобы ее сводная младшая сестра насладилась ее поражением, королева отправила сира Лютора Ларгента схватить Хелейну своими огромными грубыми ручищами и вышвырнуть ее в окно на пики внизу.
Вскорости слухи об «убийстве» королевы Хелейны были на устах половины Королевской Гавани. То, как скоро в это поверили, показывает, как быстро город обернулся против когда-то возлюбленной королевы. Рейниру ненавидели; Хелейну любили. Обитатели столицы не забыли жестокое убийство принца Джейхейриса, совершенное Кровью и Сыром. Конец Хелейны был милосердно быстрым: одна из пик пронзила ее горло, и она погибла, не издав и звука. В момент ее смерти, на другом конце города, на Холме Рейнис, ее дракониха Пламенная Мечта вскинулась и издала рев, сотрясший Драконье Логово, разорвав две цепи из тех, что удерживали ее. Королева Алисанта, узнав о смерти дочери, разодрала одежды и призвала ужасные проклятья на голову Рейниры.
В ту ночь Королевская Гавань разразилась кровавым бунтом.
Волнения зародились в закоулках Блошиного Конца, где мужчины и женщины сотнями стекались из каждого кабака, каждого винного погребка, каждой крысиной ямы, злые, пьяные и перепуганные. Отсюда бунтари разбежались по всему городу, крича об отмщении мертвых принцев и их убитой матери. Они переворачивали телеги и повозки, грабили магазины и дома и поджигали их. Золотых плащей, пытавшихся остановить беспорядки, жестоко избивали. Никто не был в безопасности, ни знать, ни простолюдины. Лордов забрасывали нечистотами, рыцарей стаскивали с седла. Давоса, брата леди Дарлы Деддингс, закололи ударом в глаз, когда он попытался защитить сестру от трёх пьяных конюхов, пытавшихся надругаться над ней. Моряки, которые не могли вернуться на свои корабли, напали на Речные ворота и вступили в яростную схватку с Городским Дозором. Чтобы рассеять их, потребовалась вся сила сира Лютора Ларгента и четырехсот копий. Ворота были уже наполовину разбиты, когда схватка окончилась. В ней пало сто человек – одна четверть носила золотые плащи.
На Сапожной Площади со всех сторон был слышен шум восстания. Городской Дозор выступил в полную силу, пятьсот человек, одетые в черную кольчугу, стальные шлемы и золотые плащи, вооруженные мечами, копьями и обитыми железом дубинами. Они наступали с южной стороны площади, стеной из щитов и копий. Во главе них на закованном в доспехи боевом коне шел сир Лютор Ларгент, потрясая длинным мечом. Один лишь вид его обратил в бегство сотни, рассыпавшихся по улочкам, переулками и закоулкам. Еще сотни побежали, когда сир Лютор повел стражников в наступление.
Но десятки тысяч оставались. Толпа стояла так плотно, что даже те, кто были бы рад бежать, не имели возможности сдвинуться с места. Люди давили, толкали, пихали друг друга. Некоторые двинулись вперед, взявшись за руки, и принялись кричать и сыпать проклятьями, когда под медленный бой барабана на них пошли копья.
– Уйдите, проклятые дураки! – взревел сир Лютор. – Расходитесь по домам! Вам не причинят вреда! По домам!
Некоторые говорят, что первым погибшим был пекарь, который лишь удивленно хрюкнул, когда острие копья пронзило его плоть, и он увидел, как фартук его стремительно краснеет от крови. Другие утверждают, что то была маленькая девочка, которую сир Лютор растоптал своим боевым конем. В ответ из толпы полетел камень, рассекший одному из копейщиков бровь. Раздались выкрики и проклятия, палки, камни и ночные горшки дождем обрушились с крыш, а на другой стороне площади лучник начал пускать стрелы. В одного из стражников ткнули факелом, и его золотой плащ сразу оказался охвачен пламенем.
Золотые плащи были крупными мужчинами, молодыми, сильными, дисциплинированными, хорошо вооруженными и облаченными в доспехи. Двадцать ярдов, или немного больше, выставленная ими стена щитов держалась, и они прорубили кровавый путь сквозь толпу, оставляя повсюду вокруг себя мертвых и умирающих. Но их было лишь пять сотен, а бунтовщиков собрались десятки тысяч. Сначала упал один стражник, затем – другой. Внезапно чернь проскользнула сквозь бреши в строю щитов, нанося удары ножами и камнями, вцепляясь зубами, подобно рою окружив Городскую Стражу, обходя ее фланги, атакуя сзади, бросая вниз плитку с крыш и балконов.
Схватка превратилась в мятеж, а он перешел в резню. Окруженные со всех сторон, золотые плащи оказались зажаты и сметены, уже не имея даже достаточного пространства для того, чтобы пускать в ход оружие. Многие умерли от собственных же мечей. Прочие были разорваны в клочья, забиты ногами до смерти, раздавлены, разрублены на части тяпками и мясницкими тесаками. Даже грозный сир Лютор Ларджент не смог спастись от расправы. Меч вырвали из его руки, Ларджента стащили с седла, пронзили живот, и забили до смерти булыжником. Его шлем и голова были настолько разбиты, что только благодаря размерам тела и удалось опознать его труп, когда на следующий день прибыли повозки для вывоза мертвецов.
В течение этой долгой ночи хаос охватил половину города, в то время как неизвестно откуда взявшиеся «лорды» и беззаконные «короли» устроили свару в оставшейся его части. Межевой рыцарь по имени сир Перкин Блоха короновал собственного оруженосца Тристана, юношу шестнадцати лет, объявив его родным сыном покойного короля Визериса. Любой рыцарь может произвести другого человека в рыцари, и сир Перкин начал посвящать в рыцарское звание всякого наемника, вора или помощника мясника, который соглашался встать под рваное знамя Тристана. И мужчины и мальчишки сотнями присоединялись к нему.
К рассвету пожары полыхали тут и там по всему городу. Сапожная Площадь была завалена мертвыми телами, и банды преступников, появившиеся из Блошиного Конца, вламывались в лавки и жилища; и ни один честный человек, оказавшийся на их пути, не мог уйти от жестоких рук. Выжившие золотые плащи вернулись в казармы, а на улицах царили «рыцари» из трущоб, скоморошьи «короли» и безумные пророки. Подобно тараканам, худшие из них разбежались перед рассветом, забившись в самые темные щели и подвалы, чтобы проспаться после безудержного пьянства, поделить награбленное и смыть кровь со своих рук. Золотые плащи, стоявшие на постах у Старых Ворот и Драконьих Врат, под командованием своих капитанов, сир Бейлона Бирча и сира Гарта по прозвищу Заячья губа, совершили внезапную вылазку в город, и к полудню восстановили некое подобие порядка на улицах к северу и востоку от Холма Висеньи. Сир Медрик Мандерли, во главе сотни человек из Белой Гавани, сделал то же самое к северо-востоку от Холма Эйгона, до самых Железных Врат.
Прочая часть Королевской Гавани пребывала в хаосе. Когда сир Торрхен Мандерли повел своих северян по улице Крюка вниз, он увидел что Площадь Рыботорговцев и Речная Улица переполнены трущобными рыцарями сира Перкина. У Речных ворот над стенными зубцами полоскалось по ветру изодранное знамя «Короля» Тристана, а на самих воротах были повешены капитан Городской Стражи и трое его сержантов. Остатки стоявшего у Грязных ворот гарнизона перешли к сиру Перкину. Сир Торрхен потерял четверть своих людей, с боем прорываясь назад к Красному Замку… и легко отделался по сравнению с сиром Лорентом Марбрандом, который повел сотню рыцарей и тяжеловооруженных всадников в Блошиный Конец. Живыми вернулось шестнадцать. Сира Лорента, Лорда-командующего Королевской Гвардией Королевы, среди них не было.
К вечеру Рейнира Таргариен поняла, что она в беде со всех сторон, а все ее правление обернулось крахом. Королева пришла в ярость, когда поняла, что Девичий Пруд перешел к врагу, девушка по прозвищу Крапива бежала, и что даже ее возлюбленный консорт изменил ей. Дрожь охватила Королеву, когда леди Мисария предупредила ее, что грядущая ночь, тени которой уже опускались на землю, будет еще страшнее прошедшей. На рассвете в ее тронном зале было около сотни человек, но один за одним, они ускользали прочь.
Ее Величество переходила от ярости к отчаянью, а затем впадала в ярость вновь, и так отчаянно хваталась за Железный трон, что к закату обе ее руки оказались окровавлены. Она передала командование золотыми плащами сиру Бейлону Бирчу, капитану стражи Железных ворот, послала воронов с просьбами о помощи в Винтерфелл и Орлиное Гнездо, приказал подготовить указ об объявлении вне закона и лишении всех прав дома Мутонов из Девичьего Пруда, и объявила юного сира Глендона Гуда Лордом-командующим ее Королевской Гвардией. Хотя ему было лишь двадцать, и он стал одним из Белых Мечей не более месяца назад, в тот день Гуд отлично проявил себя во время схватки в Блошином Конце. Именно он доставил назад тело сира Лорента, не дав мятежникам возможности поглумиться над ним.
Эйгон Младший был постоянно рядом с матерью, даже изредка что-то говорил. Тринадцатилетний принц Джоффри надел доспехи оруженосца и умолял королеву, чтобы та разрешила ему поскакать к Драконьему Логову и оседлать Тираксеса.
– Мать, я хочу сражаться за тебя, подобно моим братьям. Позволь мне доказать, что я так же храбр, как они.
Однако его слова лишь укрепили Рейниру в её решении.
– Они оба были храбрые, а теперь оба мертвые. Милые мои мальчики.
И светлейшая государыня в очередной раз запретила принцу покидать замок.
С заходом солнца весь сброд Королевской Гавани опять вылез из своих крысиных нор, щелей и подвалов. Их было даже больше, чем прошлой ночью.
У Речных Ворот сир Перкин угостил своих трущобных рыцарей захваченной едой и повел их к набережной – грабить причалы, склады и все корабли, не сумевшие уйти в море. Хоть Королевская Гавань и славилась массивными стенами и крепкими башнями, созданы они были для отражения атак из-за, а не изнутри городских стен. Особенно слаб был гарнизон Божьих Ворот, ведь командир и треть людей погибли с сиром Лютором Ларгентом на Площади Башмачников. Среди оставшихся многие были ранены, что облегчило задачу орд сира Перкина.
Не прошло часа, как распахнулись еще и Королевские ворота, и Львиные. От одних золотые плащи бежали, а у других «львы» смешались с толпой. Три из семи ворот Королевской Гавани открылись перед врагами Рейниры.
Однако самая страшная угроза власти королевы оказалась в самом городе. С приходом сумерек на Площади Башмачников собралась еще одна толпа, вдвое больше и втрое напуганней вчерашней. Подобно столь презираемой ею королеве, чернь боязливо смотрела в небо и страшилась, как бы до конца ночи не появились драконы короля Эйгона, а с ними и армия. Они больше не верили, что королева сможет их защитить.
Когда безумный однорукий пророк, прозываемый Пастырем, начал проповедовать против драконов – не только могущих напасть на них, а против любых драконов – толпа, сама полубезумная, внимала.
- Когда явятся драконы, – визжал он, – ваша плоть загорится, запузырится и превратится в пепел. Жены ваши запляшут в огненных платьях, и будут визжать, пока горят, похотливые и обнаженные. И увидите вы, как детишки ваши будут плакать и плакать, пока глаза их не расплавятся и студнем не потекут по лицам, а их розовое мясо почернеет и захрустит на костях. Неведомый грядет, грядет он, грядет, карать нас за грехи наши. И мольбами его гнева не остановить, как не потушить слезами пламя драконов. Только кровь на это способна. Твоя кровь, моя, их кровь.
Дата добавления: 2015-09-30; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |