Но в этот раз Том, желающий помириться с женихом, решил устроить в честь его шестнадцатилетия грандиозный прием. Для этого в садах, принадлежащих клану Софитов, были развернуты парящие террасы, украшенные цветами и лентами, а столы с угощениями были устроены так, что каждый мог подойти и взять понравившееся ему блюдо и есть прямо в беседке или спуститься на землю, где под широкими яркими тентами были расставлены столы и стулья. Дамы были одеты в тонкие, практически ничего не скрывающие и переливающиеся в свете лун платья с широкими поясами, завязанными сзади в большие пышные банты. Мужчины же, наоборот, были одеты строго: в белые рубашки и черные прямые брюки. Большинство Сурмов в этот день были облачены в простые, голубых тонов, костюмы и светлые рубашки, вороты которых были украшены легкими рюшами и крупными пуговицами.
Билл совершенно не хотел идти: он понимал, что придется улыбаться и делать вид, будто все в порядке, и это претило ему. Однако при всем желании юноша не мог отказаться: он уже совершенно поправился и слишком давно не выходил в свет. Так что ему пришлось наряжаться в синий костюм, терпеть парикмахера и ехать в карете за город, чтобы принимать гостей вместе с Томом.
Его Билл ненавидел всем сердцем, он не желал притворяться, будто ему угоден этот брак, но выхода не было: отец пригрозил, что если он будет и дальше упрямиться и вести себя неподобающим образом, то придется принять меры. Об этих мерах Билл не мог думать без тошноты.
Штефан убеждал Сурма подчиниться ради них и их будущего, ведь если свадьба не состоится, это поставит под удар весь их план. В каждом письме он клялся в любви и вечной верности и убеждал, что любое счастье надо выстрадать, и Билл просто расплачивается за безоблачное и радостное будущее.
Билл сам не знал, боится ли он отцовских мер или думает о Штефане, но ему хотелось посмотреть в глаза человеку, из-за которого его избили так жестоко, и послушать, что на этот раз скажет ему его правильный и безупречный жених. Неужели после этого он может думать, будто между ними может что-то быть? Неужели он верит, что Билл стерпит эти боль и унижение и позволит, чтобы с ним обращались так и дальше? Сам Билл даже с Ио так не обходился, хотя упрямое животное порой доводило его до белого каления.
Юноша не хотел для себя серой убогой жизни: его, в отличие от отца-Сурма, совсем не прельщала роль бледной вечно беременной тени. Он не хотел ждать прихода мужа, потом девять месяцев вынашивать маленькое неблагодарное создание, а потом опять ждать, когда же супругу придет в голову вновь обрюхатить его. Билл был уверен, что Штефан никогда не позволит ему опуститься до такого. Он рассчитывал на преклонение и понимание, мечтал, что его будут ценить и уважать – хотел, чтобы окружающие, наконец, признали за ним право жить, любить и быть любимым.
Том видел, что Билл все еще злится на него, и даже попытался извиниться, обещая загладить свою вину и постараться больше не повышать голос. Но в глазах своего жениха он увидел лишь презрение и равнодушие, которые больно ранили его. Том думал, что сможет объясниться с Биллом, и все разногласия между ними будут решены, если только тот согласиться его увидеть и выслушать, но ничего не получалось. Молодой мужчина был согласен даже на скандал и упреки вместо ледяного молчания, которым одаривал его Билл. Сам Том был отходчивым и не мог долго злиться, ему и сейчас казалось, что он вспылил тогда, и правда, зря, что не нужно было портить жениху настроение, ведь он выиграл и был таким забавным и открытым.
Билл на пикнике впервые разговаривал и шутил в его присутствии, возможно, стоило забыть о своей гордости и позволить мальчишке веселиться? Тому уже казалось, что он был слишком требователен и скучен. Ведь он должен бы развлекать жениха, а вместо этого только и делает, что читает ему нотации.
Молодой мужчина старался, как мог, устраивая этот праздник: кроме разнообразных увеселений и закусок, в специально отведенном шатре было устроено вручение подарков. Билла завалили сладостями, лентами и всевозможными украшениями для дома. Том же подарил Сурму прекрасное, выполненное из мягкой и тонкой кожи седло для мантикора, которое сделали на заказ, но и это не растопило лед в глазах его будущего супруга. Билл просто стоял в сторонке, принимая поздравления и подарки, мило улыбаясь и игнорируя попытки жениха помириться с ним.
Том был настолько расстроен пренебрежением со стороны Билла, что в какой-то момент, не в силах больше держать лицо перед гостями, скрылся в покоях хозяйского дома. Георг, наблюдающий все эти мытарства друга со стороны, вздохнул и решил попробовать пристыдить юного упрямца.
- Чудесный праздник, - подойдя к Биллу и подавая ему запотевший бокал с освежающим напитком, начал он.
- Благодарю вас, - любезно кивнул в ответ Сурм.
- Мне кажется, что тебе следовало бы быть полюбезнее со своим женихом, он так старался сделать тебе приятное: устроил праздник, пригласил много людей, - мягко продолжал Георг.
- Мне казалось, что сегодня я ничем не нарушил нормы приличий, которые так важны в этом доме? – таким же тоном ответил ему Билл.
- Не думаю, что соблюдение приличий – это все, чего ожидает от тебя жених, - улыбаясь, проговорил сероглазый мужчина.
- Чего же он хочет еще? – выгнув ровную черную бровь, спросил юноша.
- Возможно внимания и теплоты, которые может подарить близкий человек? – тепло улыбнулся Георг.
- Близкий? Мы никогда не были особенно близки, а прошлый опыт совместных увеселений оказался крайне неудачным. Неужели Том не рассказал тебе, как решил научить меня уму-разуму? – Билл сощурил лихорадочно блестящие глаза.
- Но ведь это нормально, что твой жених беспокоится за тебя и хочет обезопасить от опрометчивых шагов в будущем? – вкрадчиво проговорил Георг.
Это было уже слишком, Билл не хотел показывать свои эмоции, но все же разозлился. Гнев охватывал его все сильнее, и он уже не мог сдержаться, желая выплеснуть накопившуюся обиду на всю ту несправедливость, с которой он сталкивался каждый день, начиная со своего рождения:
- Беспокоится? И как я еще не умер от его заботы?! Когда я неделю не мог встать с кровати, что-то он не сильно волновался! Так что, извините, боюсь, я не могу позволять себе неприличных выходок! Не хочу давать лишний повод своему отцу распускать руки! – поджав губы, зло проговорил Сурм, разворачивая, чтобы уйти и где-нибудь в тишине прийти в себя.
- Ты хочешь сказать, что тебя били? – схватив Билла за руку и разворачивая к себе лицом, странно, с нотками недоверия спросил Георг.
- А что, твой верный друг не рассказал тебе, как жаловался на меня папочке, чтобы тот меня лучше воспитывал? – прошипел Билл, изливая на собеседника боль бессилия и безнадежности, преследующие его уже целый месяц.
- Подожди, Билл, ты сейчас сказал, что тебя ударил отец? – переспросил Георг, не в состоянии поверить, что сановник Хэч позволяет себе такое обращение.
- Ударил? – ехидно и очень неприятно ухмыльнувшись, переспросил Билл. – Я не мог подняться с кровати!
Георг, не сказав больше ни слова, развернулся и направился в дом, откуда спустя четверть часа появился вместе с Томом, прямиком направившимся к Биллу.
- Мне нужно поговорить с тобой, - твердо, даже как-то жестко произнес мужчина и, сжав его запястье, поволок Сурма в дом, попутно улыбаясь гостям и намереваясь как следует отчитать взбалмошного мальчишку, не брезгующего очернить имя собственного отца и распускающего позорные слухи про собственную семью. В малой гостиной дома Том грубо швырнул жениха на диван.
Он уже набрал в грудь побольше воздуха для гневной отповеди, когда увидел, что Билл сжался в комок, а в его широко распахнутых глазах не было ничего, кроме ужаса – так смотрят животные, которым прививали послушание многочисленными побоями и тычками, которые огрызаются только от отчаяния, но на самом деле знают, что ничто не спасет их от очередного удара.
- Ты не соврал, - выдохнув и сам себе не веря, проговорил Том. Весь его запал испарился, едва он осознал, что его жених совсем не лжет, и что, возможно, рассказал далеко не все, что приключилось с ним за этот месяц. Сурм только поглубже забился в угол дивана, обнимая колени, но все же независимо вскидывая подбородок.
- Билл, когда это случилось? – присаживаясь рядом на обитый бархатной тканью диван, мягко спросил Том.
- В последний раз? Ты знаешь, ты же сам попросил его заняться моим воспитанием! – горько проговорил Сурм.
- Ты хочешь сказать, что тебя бьют постоянно?
- Когда я не слушаюсь, - тихо, одними губами проговорил юноша.
- Билл, посмотри на меня, - сжав своими ладонями тонкие белые пальчики, Том ждал, пока Сурм поднимет на него взгляд. – Я совсем не одобряю таких методов и уж точно не просил твоего отца бить тебя! С тобой этого больше не случится, я не позволю, чтобы это произошло еще раз! Ты веришь мне? – разделяя слова, четко говорил Том.
Билл не был уверен, может ли доверять своему жениху, но внутри было такое желание положиться на кого-то, а Том говорил так уверено, что внутри вдруг появилась надежда, а ожесточенность, вызванная несправедливостью и унижением, стала покидать его сердце. Он вцепился в мужчину и разрыдался, некрасиво морща нос и портя стрелки под глазами, а Том просто прижимал его к себе и ждал, пока пройдет истерика. Это был первый раз, когда его жених был настолько близко, позволяя обнимать себя и гладить по худенькой спине. У Тома сжималось сердце при мысли, что кто-то поднял на него руку, а его мальчик терпел и не мог сопротивляться.
Его переполняла любовь, нежность и боль за Билла, но он твердо знал, что он никому не позволит обижать хрупкое и необыкновенное создание, подаренное ему судьбой.
Том привез Сурма в дом клана Хэч глубокой ночью, поэтому отец Билла очень удивился желанию Софита переговорить с ним в столь поздний час.
Но Том был настроен решительно и настоятельно просил разговора с глазу на глаз.
- Билл рассказал мне, почему не мог принимать гостей весь этот месяц, – глядя прямо в глаза главе клана, заявил Том. – Я должен сказать, что не намерен терпеть подобное!
- А вам не кажется, что воспитание моего сына – это мое лично дело, и ваше вмешательство в данный вопрос неуместно? – насмешливо, ничего не отрицая и не воспринимая слов молодого Софита всерьез, спросил Хэч.
- Нет, мне так не кажется, – покачал головой Том. – Если благодаря вашему «воспитанию» он утратит способность рожать детей, мой брак окажется бесплодным. Я думаю, что ни вы, ни я не хотим скандала, который неизбежно разразится, если мне придется аннулировать бездетный брак.
Когда через полчаса вполне удовлетворенный разговором Том покидал дом семейства Хэч, глава этого семейства крушил собственный кабинет в приступе бессильной ярости на отчитавшего его мальчишку Софита.
Но с этого дня Билла не трогали: отец не разговаривал с ним, обозвав предателем, а братья хихикали ему в след исключительно из мужской солидарности. Все родственники ждали дня свадьбы, чтобы поскорее сбыть непослушного ребенка с рук.
Глава 6
Сбежавший жених
On the street where you live girls talk about their social lives
They're made of lipstick, plastic and paint, a touch of sable in their eyes
All your life all you've asked
When's your Daddy gonna talk to you
You were living in another world tryin' to get your message through
No one heard a single word you said,
They should have seen it in your eyes
What was going around your head
(Bon Jovi, Runaway)*
Время летело незаметно, месяц сменялся месяцем, весна – летом, лето – осенью, бал – маскарадом: близилось время свадьбы, намеченной на самый конец сезона. Все это время Билл выходил в свет в сопровождении своего жениха. Со дня разговора в доме Софита между ними установились какие-то странные отношения: Билл чувствовал, что между ними наладилось какое-то внутреннее взаимопонимание, им, определенно, стало лучше друг с другом. Том больше не казался ему таким скучным и глупым, его общество перестало быть обременительным, а просьбы сделать что-то – унизительными.
Сурм понял, что его жених умеет быть милым и обходительным, умеет заразительно смеяться над глупостями, а иногда даже и над шуточками Георга. Пожалуй теперь, когда до свадьбы оставалось меньше недели, Билл с уверенностью мог сказать, что его жених – хороший и умный человек. Юноша знал, что любит Штефана и должен сделать все, чтобы остаться с ним, тем более, что и сбежать от Софита было полностью идеей Сурма. Но теперь, спустя полгода заботы и внимания со стороны Тома и, как порой казалось, даже понимания и поддержки, бросить его сразу после свадьбы представлялось крайне жестоким и безответственным. Это двоякое чувство любви к Штефану и симпатии к Тому рождало в Билле сомнения.
Он стал колебаться, не зная, правильно ли поступает, обманывая жениха. Раньше, когда отец бил его, заставляя подчиняться, Билл без разбору сопротивлялся всему, что ему навязали – тогда выбирать было легко из-за отсутствия выбора. Однако сейчас, когда забота о нем была фактически полностью передана молодому Софиту, который из кожи вон лез, чтобы угодить ему и порадовать, сделать его жизнь более комфортной и разнообразной, Сурм стал понимать, что перед женихом у него есть некоторые обязательства. Он осознавал это подспудно, скорее чувствуя сердцем, чем головой, и от этого ощущал себя все неувереннее и глупее.
Он пытался обсудить сложившуюся ситуацию со Штефаном, но тот горячо убеждал Билла, что ни один здравомыслящий человек, о свадьбе которого объявлено во всеуслышание, от нее не откажется, а стоит только Сурму намекнуть на свое нежелание выйти замуж, как Том превратится в типичного представителя их сословия, не гнушающегося ничем, чтобы получить свое. Юноша искренне верил, что его возлюбленный прав, что Том никогда не отпустит его добровольно и будет добр с ним, только пока он делает то, что ему говорят.
Штефан в конце концов поставил ему ультиматум: либо он бежит с ним, либо, если считает, что должен Тому больше, чем ему, то может оставаться с нелюбимым мужем и разделить с ним первую брачную ночь, а затем наслаждаться ролью вечно беременного и бесправного супруга.
Он напомнил Биллу, что путь к любви и счастью всегда лежит через потери и страдания, и это знает любой, кто прочитал хоть один роман, и юноша сдался. Он решил, что необходимо рискнуть и обрести счастье, а Том найдет себе того, кому по душе существование в четырех стенах.
Билл должен был исчезнуть прямо в первую брачную ночь, когда у его семьи уже не будет оснований броситься за ним в погоню, а брак еще не будет осуществлен до конца, и у Софитов будет возможность признать его недействительным.
Том же, на которого легла вся ответственность за подготовку к торжеству, последний месяц был сам не свой. Мечтая, чтобы в сутках было побольше времени, он вставал ни свет ни заря, определялся с приглашениями для гостей, их распределением и размещением, с помещениями для проведения торжества, думал об их убранстве и украшении, о меню, порядке смены блюд и рассадки гостей за столами.
По ночам ему снилось, как он выбирает скатерти и рисунок на тарелках, ругается с музыкантами и, в конечном итоге, опаздывает на церемонию.
Но вот пришел день свадьбы, и Тому не оставалось ничего другого, как смириться с тем, что получилось, и наслаждаться днем, которого он ждал с таким нетерпением.
День начался с традиционного свадебного завтрака, на котором обычно присутствовали только родственники, входящие в семьи брачующихся, но из-за того, что Том и Билл принадлежали к многочисленным и знатным кланам, гостей в доме семейства Хэч, где, собственно, и проходил завтрак, было огромное количество. Люди сновали туда-сюда с тарелками и приторными улыбками – для многих это было всего лишь начало долгого и изнуряющего дня. По сути, всем присутствующим было все равно, кто женится и будут ли они счастливы – присутствие на подобного рода завтраках было всего лишь данью уважения своему клану.
Длинная очередь гостей с тарелками в руках шла мимо Тома и Билла, стоящих во главе огромного стола, и, как было положено, каждый одобрял их выбор. У женихов не было и минуты, чтобы перекинуться хоть парой слов друг с другом. Обоим казалось, что они лишь куклы, поставленные для красоты, вынужденные улыбаться и кивать на поздравления.
После завтрака Билл и Том направились в свои покои, чтобы подготовиться к свадебному обеду, после которого проводилась основная церемония, а затем уже самими новобрачными открывалось пышное вечернее торжество.
Обед прошел так же спокойно, как и завтрак, а после него Билл с растущим волнением и ужасом надевал уже третий наряд – на церемонию, проходившую в открытом храме Богов в самом центре столицы. У храма с самого утра собирались зеваки, торговцы и прочий люд, чтобы посмотреть на пышную и богатую свадьбу. Люди веселились и занимали лучшие места.
Зрелище действительно было впечатляющим: жених забирал Сурма из дома его семьи и усаживал в открытую, украшенную лентами коляску, которая в окружении охраны, сидящей верхом на черных породистых ящерах, двигалась по направлению к храму.
Коляска будущих супругов подъезжала к самому спуску в храм, где в низине гор находился алтарь, от верхней квадратной площадки к нему из каждого угла поднимались огромные острые лепестки, обеспечивающие необходимую тень, а вниз кругом спускалась лестница. На ступенях этой лестницы разместились родственники брачующихся и приглашенные гости, остальные могли наблюдать церемонию лишь сверху.
Женихи спустились вниз к алтарю по выстланной лепестками цветов дорожке под пение Санил*. Как только они достигли середины лестницы, Вратники** начали обряд, опуская и поднимая руки, касаясь воды, наполняющей огромную чащу, стоящую в центре алтаря.
Том и Билл, спустившиеся в самый низ, тут же были разделены Вратниками и закружены в танце обряда. Самый ответственный и долгожданный момент наступил, когда руки брачующихся опустили в чашу: Боги могли благословить брак, отметив их знаком воды, который отчетливо проступал на руках и оставался на всю жизнь. Все ждали этого с замиранием сердца, ведь Боги снисходили отнюдь не до каждой пары. Поэтому в подсобном помещении храма всегда находился специальный служащий, рисующий красками, надолго въедающимися в кожу, необходимые знаки. Но каждый желал получить одобрение свыше.
И Тому показалось, что его сердце выскочит из груди, когда, обожженный божественным прикосновением, Билл тихо вскрикнул и выдернул руку из-под воды, а по ней, переливаясь серебристо-голубым, петляя и причудливо собираясь, бежала вода, оставляя за собой темно-синий след. Нежность, любовь и гордость тесно сплелись в груди Тома, он не отрываясь смотрел на благословление, подаренное Богами, совсем не замечая, что его рука, опущенная в чашу, также покрывается замысловатой вязью.
Он так долго ждал этого момента, так мечтал о нем, что сейчас ему казалось, что все его мечты сбылись, когда он сжал в своей руке руку своего уже мужа и потянул его к выходу из храма. Им предстояли еще долгие вечерние увеселения.
Прием был устроен в городском доме Софитов, весь дом, сад и прилегающие земли были освещены фонарными сгустками, заставлены скамейками и столами. То веселыми, то нежными трелями в воздухе разливалась музыка, которую играли музыканты, расположившиеся на многочисленных площадках для танцев.
Основное торжество проходило на центральной площадке. Том смеялся, танцевал и веселился без остановки, не забывая, конечно, уделять внимание своему молодому супругу, который с приближением проводов на брачное ложе становился все тише и потеряннее.
Том списывал такое поведение обычно дерзкого и смешливого жениха на страх перед первой близостью; ему и в голову не приходило, что Сурм уже спланировал побег и что в брачных покоях его будет ждать совсем не то, чего он желал с таким трепетом в сердце, а всего лишь два сложенных вдвое листа бумаги, содержание которых разобьет все его мечты и надежды.
Как вы уже догадываетесь, Билла не оказалось в постели, и если из первой записки Том понял, что его муж влюблен в другого мужчину и сбежал с ним, то из второй, подброшенной Гертрудой, он узнал, что избранником Сурма является никто иной, как Штефан Санко, брат изгнанного за чрезмерные долги, разврат и пьянство Оле Санко. Последний просил за тихое и незаметное возвращение Билла довольно большую денежную сумму, которую, впрочем, молодой Софит мог достать без труда, и пакт о снятии всех обвинений и запрета на въезд в столицу.
Чтобы не допустить скандала, который заляпает позором всю его семью, Тому, скрепя сердце, пришлось обратиться за пактом к отцу, предварительно рассказав ему о произошедшем. Такого невыносимого унижения молодой мужчина еще никогда не испытывал. Эта ночь и следующий день были, несомненно, самыми ужасными в его жизни.
Для Билла эта ночь тоже оказалась ночью откровений: когда вместо того, чтобы срочно покинуть Сартру, он и Штефан направились в один из самых неблагополучных и грязных районов столицы, а Ио заперли в подвале какого-то обшарпанного строения, у Сурма возникли вполне закономерные вопросы, на которые никто не собирался отвечать. Его возлюбленный превратился в жесткого и грубого человека, приказывающего ему, как собаке. Когда Билл понял, что все ждут лишь приезда Тома, которому его собираются вручить за плату, он заплакал, умоляя Штефана объяснить, за что он так поступает с ним, ведь они любят друг друга и должны быть вместе. В конце концов, Санко надоели все эти причитания и мольбы, и он зло прошипел:
- Послушай, ты, маленькая, избалованная дрянь! Неужели ты думаешь, что подобные тебе могут заинтересовать хоть кого-то? Лучше заткнись и тихо молись, чтобы твой муженек счел необходимым выкупить тебя, потому что если что-то пойдет не так, тебя найдут в ближайшей сточной канаве!
Билл был настолько поражен преображением своего возлюбленного, что, отказываясь поверить очевидному, бросился обнимать его и просить прекратить такую жестокую шутку, за что получил увесистую оплеуху, после которой, оглушенный и испуганный, отполз в угол и тихонько плакал.
Выкуп, если так можно было назвать передачу растерянного и перепуганного Сурма и настороженно озирающегося мантикора назад Тому, прошел гладко.
По дороге в столичный дом своего жениха Билл не мог ничего говорить, поскольку его душила истерика, он весь дрожал, задыхаясь от всхлипов. Он отказывался понимать, что Штефан просто использовал его для достижения своих целей, не верил, что едет в одной карете с молчаливым Софитом, который даже не смотрит в его сторону.
В полном молчании они поднялись в хозяйские покои с двумя комнатами, и Том, открыв одну из дверей, прошел в украшенную белыми цветами спальню, волоча за собой Билла:
- Это твоя, - молодой мужчина усмехнулся и направился к креслу, стоящему у окна. Он сел и долго сидел, закрыв лицо руками, и наконец с горечью проговорил. – Я идиот! Я почему-то решил, что внешняя красота является отражением внутренней… - Том покачал головой, и поднял взгляд на Сурма. - Значит, ты любишь Штефана Санко? Что ж ты молчал? Надо было раньше сказать мне, что я ничтожество, недостойное твоего внимания и любви.
Билл смотрел на горько усмехающегося мужа, и понимание того, что он натворил, все сильнее охватывало его.
- Если ты не уважаешь свою семью, если ты не уважаешь меня, я понимаю! – Том закивал, глядя безумными глазами на Билла. – Возможно, мы все чем-то провинились перед тобой, возможно, мы не дали того, что ты хотел, возможно, мы плохо обращались с тобой… Тогда, конечно, ты презираешь нас! – мужчина вдруг встал с кресла и подошел вплотную к кровати. - Но скажи мне, почему ты предал сам себя? Ведь еще не прошло и дня, как ты дал слово быть мне верным и хорошим мужем, ставить мои желания выше своих. И пусть ты не любишь меня, пусть я тебе противен, но слово-то твое! – под конец Том сорвался на крик, но затем продолжил совсем тихо. – Вы с твоим возлюбленным стоите друг друга – оба бесчестные, лживые лицемеры, способные лишь пользоваться чужими богатствами. Вы оба одинаково противны мне.
Тому было больно, он вдруг понял, что был влюблен в мечту и не хотел замечать, что его жених избалованная, пустая кукла без стыда и совести. И надо же было ему так обмануться… Но узы брака уже связали их, а Том не мог поступить так безответственно и глупо, как Билл недавно.
- Мы уезжаем утром, возьми все необходимое, – это было последнее, что сказал Том перед тем, как удалиться в свою спальню.
Билл, впрочем, с трудом осознавал, что говорил ему муж, он никак не мог поверить, что день, которого он ждал с таким нетерпением, день, когда он должен был воссоединиться с возлюбленным, оказался самым ужасным днем в его жизни.
*Санила – женщины, воспитанницы храма, поют высокими нежными голосами.
**Вратники – служители культа, взывают к Богам и проводят священные обряды.
Глава 7
Медовый месяц
Ранним утром птицы, ободренные свежим ветром, заливались на разные голоса – природа, еще только готовящаяся к пробуждению, была прекрасна на рассвете: красная луна поднимала свой лик над горизонтом, знаменуя начало нового дня, бутоны цветов набухали, чтобы распуститься и наполнить воздух своими дурманящими ароматами, шарики воды кружились над травой, чтобы позже собраться вместе и упасть на темную землю.
В этот час собирались в путешествие, изначально запланированное, как свадебное, наши герои. Ни один из них не спал этой ночью, и у обоих было ужасное настроение.
Расстроенный, с темными кругами под глазами Том волок за собой уставшего и опухшего от многочасовых рыданий Билла. Мужчина не хотел выпускать его из вида, со злостью думая, что маленькая дрянь, на которой его угораздило жениться, может еще что-нибудь вытворить. Он совсем не понимал, что Биллу, в общем-то, некуда от него деваться: его семья общалась с ним только из приличия, друзей в столице, как, впрочем, и где-либо еще, у него не было.
Билл был совсем один и хотел просто умереть. Ему казалось, что все ненавидят его, и он почти мечтал, чтобы Том поскорее сделал ему ребенка и отправил в провинцию, где он сможет побыть один, где не надо будет никуда идти, ни с кем разговаривать, ни во что верить.
Том предпочитал не замечать, что его обычно беспокойный, желающий все узнать и все увидеть муж низко опустил голову и плетется за ним, совершенно не реагируя на грубые рывки. Так они добрались до тобло*, где уже был оседлан ящер для Тома. Ио тоже был здесь – он скакал по загону, не подпуская к себе слуг, а увидев Билла, бросился к нему и принялся тереться и лизаться. Юноша вцепился в него, вспомнив, наконец, что на этом свете есть существо, которое полностью от него зависит. Мантикор был теплым и ласковым, он тыкался мокрым носом и мурчал, пока Билл, что-то шепча ему и поглаживая, аккуратно пристегивал, подаренное мужем седло.
Том с презрением смотрел на то, как Ио ластится к изменнику и предателю: раньше он был убежден, что мантикоры обходят таких за версту. Теперь он не был уверен уже ни в чем. Он не знал, что ему делать, ведь раньше мир казался простым и понятным: он отделится от семьи, женится, заведет детей… Потом отец станет постепенно передавать ему дела, пока он не займет его место в Анклаве. Но сейчас молодой мужчина чувствовал себя потерянным и одиноким. Он так мечтал о семье, и что из этого вышло? Он женат на мальчишке, который влюблен в другого и никогда не воспринимал их отношения всерьез.
Том отвернулся от Билла, чтобы прикрепить вещи к спине еще одного летающего ящера – зная, как его юный муж не любит обозов и пышных караванов, еще до свадьбы он решил, что они возьмут лишь одно вьючное животное и направятся в дом на парящей скале – его тайное убежище, где он хотел провести первое время своего брака. Том не собирался ничего менять сейчас – в любом случае, он был не в состоянии появляться где-то и держать лицо. Ему, как и Биллу, нужна была тишина и уединение, чтобы подумать и решить, что делать дальше.
Самым первым и очевидным было желание сразу после медового месяца отправить Сурма в загородное имение и забыть о его существовании, пока ему не потребуется наследник. Это казалось удобным и разумным решением. Но Тому хотелось и отомстить: он все придумывал, как запрет мужа в четырех стенах и ограничит его во всем. На смену отчаянию пришли злоба и ненависть, разъедающие молодого мужчину изнутри, выкручивающие внутренности и заставляющие сотрясаться от бессильной ярости. Невеселые и злобные планы мести донимали Тома все время, пока они, покинув столицу, двигались к западным плодородным землям.
Эти места сильно отличались от засушливых, нуждающихся в постоянном уходе восточных и южных земель. Над ними скапливалось огромное количество парящих скал, и вода, стекающая с них, питала и насыщала благодарную почву. Тут росли вкуснейшие фрукты и диковинные орхидеи, поражающие своей воздушной красотой. Все это великолепие можно было увидеть только здесь или на столах знати.
Некоторые особенно большие скалы кочевали только над западной долиной, богатые семьи строили дома прямо на них, так как внизу было влажно и, казалось, постоянно шел дождь. На одну из таких скал и держали путь наши путешественники.
Перелет был долгим, но они останавливались лишь два раза, чтобы поесть и покормить животных, и едва ли во время привалов перебросились хоть парой слов.
Ио во время остановок баловал своего хозяина лаской и, разминая крылья, специально распахивал их так, чтобы лучи красной луны не могли обжечь белой кожи Сурма. Билл был рад проявлению такой любви, кормил мантикора с рук и с наслаждением слушал его мерное мурчание. Юноше хотелось плакать от жалости к себе, но глядя на хмурого и явно сильно расстроенного мужа, он старался сдерживаться. Единственное, что он испытывал сейчас – это мучительный стыд перед Томом, хотя его душа должна была страдать от разбитой любви и потерянных надежд. Слова Тома вчера больно задели его. Билл то и дело смотрел на свои руки, отмеченные печатью Богов, и не понимал, как мог согласиться сбежать после свадьбы, будучи уже связанным с другим мужчиной, уже пообещав принадлежать одному ему. Билл вовсе не относился к клятвам так легко, как считал его муж, но во время церемонии был настолько охвачен планами предстоящего побега, машинально делая, что просили, не отдавая себе отчета, что отдает свою жизнь Тому, клянется любить и уважать его.
Дата добавления: 2015-09-30; просмотров: 31 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |