- Скачем-поскачем, - приговаривал он, подкидывая восхищенного Джемми вверх и вниз. - Этот проклятый конь! Скачем-поскачем. К черту его и в огонь!
Но не эта очаровательная сценка, когда две рыжеволосые головы весело хихикали, довольные друг другом, пришла ей на ум, а свет очага, мерцающий на чистой нежной коже ее сына, яркое серебро паутины шрамов на спине отца, и темно-красная рана на его руке. Время сейчас было опасное для мужчин.
Она не могла уберечь Джемми от вреда, она знала это. Но мысль о нем - или Роджере - заболевших или травмированных, заставила ее желудок сжаться, и холодный пот выступил на ее лице.
- Как твой палец? - она повернулась к удивленному Роджеру, который совершенно забыл о нем.
- Что? - он озадаченно взглянул на нее. - Ах-да, хорошо.
Она взяла его руку и поцеловала уколотый палец.
- Будь осторожен, - сказала она яростно.
Он рассмеялся немного удивленно под ее пристальным взглядом.
- Хорошо, - сказал он и кивнул на ружье в ее руках. - Не волнуйся, хотя я не стрелял из такого ружья, я немного знаю о них, и я не отстрелю себе пальцы. Как ты думаешь, вот это место подойдет для небольшой практики?
Они вышли на свободное пространство, высокогорный луг, покрытый травой и рододендронами. На его дальней стороне росли осины, трепещущие остатками золотых и темно-красных листьев на фоне синего неба. Где-то булькал невидимый ручей, и краснохвостый ястреб кружился вверху. Солнце поднялось уже довольно высоко, согревая теплом его плечи.
- Подходит, - сказала она и спустила ружье с плеча.
Это было красивое оружие больше пяти футов длиной, но так отлично сбалансированное, что из него можно стрелять, положив дуло на вытянутую руку, и оно не дрогнет, что Брианна и продемонстрировала.
- Видишь? - сказала она, одним плавным движением вскидывая ружье. - Кладешь левую руку так, правую на курок, приклад упираешь в плечо. Аккуратно, помни об отдаче.
Она слегка ударила ореховым прикладом в свое плечо для иллюстрации, потом вручила ружье Роджеру, выказав при этом больше нежности, чем тогда, когда вручала ему дитя, с насмешкой отметил он. С другой стороны, насколько он мог сказать, Джемми был более крепким, чем ружье.
Она показала ему порядок действий. Он, закусив губу, тщательно имитировал ее движения - откусить зубами бумажную закрутку на пуле, забить ее в дуло, утрамбовать и проверить - раздраженный своей неловкостью, и в тайне очарованный - и более того возбужденный - естественной, свирепой грацией ее движений.
Ее руки были почти такой же длины, как и его собственные, хотя с более тонкими костями, и она обращалась с огромным ружьем с такой же легкостью, как другие женщины с иглой или метлой. На ней были полотняные бриджи, и ее длинные мускулы вырисовались под ними, когда она присела возле него на корточки, роясь в кожаной сумке.
- Что? Ты взяла с собой обед? - пошутил он. - Я думал, мы кого-нибудь пристрелим и приготовим обед из него.
Она, проигнорировав шутку, вытащила рваный белый платок, чтобы использовать его в качестве мишени, и встряхнула, критически рассматривая. Когда-то он считал, что она пахнет жасмином и травой, теперь же она пахла порохом, кожей и потом. Он вдохнул запах, поглаживая деревянный приклад.
- Готов? - спросила она, глядя на него с улыбкой.
- О, да, - ответил он.
- Проверь кремень и запал, - сказала она, поднимаясь, - а я приколю мишень.
Со спины, с рыжими тесно перевязанными волосами, одетая в свободную охотничью рубаху из оленьей кожи, которая достигала ее бедер, она потрясающе походила на своего отца. Хотя перепутать их невозможно, подумал он. В брюках или нет у Джейми Фрейзера никогда в жизни не было такой задницы. Он наблюдал, как она шла, и поздравлял себя с выбором учителя.
Его тесть мог охотно дать ему урок стрельбы. Джейми был прекрасным стрелком и терпеливым учителем. Роджер видел, как он выводил после ужина мальчиков Чизхолмов и учил их стрелять в горах и в чистом поле. Но одна вещь понимать, что Джейми знает о неопытности Роджера в стрельбе, другая - переносить унижение под бесстрастным синим взглядом.
Кроме вопроса гордости, у него был скрытый мотив, чтобы просить Брианну пойти с ним пострелять. Хотя вряд ли его можно назвать скрытым. Услышав про их намерение, Клэр поглядела на него и на дочь с таким знающим видом, что Брианна нахмурилась и сказала с упреком: "Мама!"
После кратких часов их брачной ночи во время сбора, сегодня был первый раз, когда Брианна, свободная от ненасытных требований своего потомства, полностью принадлежала ему.
Он уловил солнечный зайчик, когда она опустила руку. С глубоким чувством удовлетворения он понял, что она носила его браслет. Он подарил его Брианне, когда просил ее выйти за него замуж, давно - целую жизнь назад - в холодных туманах зимней ночи в Инвернессе. Это был простой серебряный обруч с выгравированными на нем фразами на французском языке. Je t'aime. Я тебя люблю. Un peu, beaucoup, passionnément, pas du tout. Немного, очень, страстно, нисколько.
- Страстно, - пробормотал он, воображая ее без всякой одежды, только браслет и обручальное кольцо.
"Но прежде всего дело", - сказал он себе и взял новый патрон. В конце концов у них есть время.
Удовлетворенная тем, что зарядка ружья хорошо освоена, хотя движения и не достаточно быстры, Брианна позволила ему прицеливаться, а потом и стрелять.
Он сделал почти дюжину попыток прежде, чем смог поразить белый квадрат. Чувство ликования, которое он испытал, когда на краю платка внезапно появилось черное пятно, заставило его потянуться за новым патроном прежде, чем рассеялся дым от выстрела. Чувство возбуждения не отпускало его еще дюжину выстрелов, он едва замечал что-нибудь кроме толчка ружья, грома выстрела и вспышки пороха, прерывая дыхание всякий раз, когда случайный выстрел попадал в цель.
Платок теперь превратился в лохмотья, и облачка дыма плавали по лугу. Ястреб снялся и улетел с первым выстрелом, так же как и все находящиеся поблизости птицы, хотя звон в его ушах напоминал ему гомон синиц.
Он опустил ружье и посмотрел на Брианну, ухмыляясь, и она рассмеялась в ответ.
- Ты похож на негра из менестрель-шоу(1), - сказала она, и кончик ее носа порозовел от смеха. - Вот вытрись, и мы продолжим дальше.
Она взяла ружье и вручила ему взамен чистый носовой платок. Он вытер сажу с лица, наблюдая, как она прочистила дуло шомполом и перезарядила ружье. Потом она выпрямилась и, услышав что-то, вскинула голову, не спуская глаз с дуба на другом краю луга.
Из-за шума в заложенных ушах Роджер ничего не услышал. Но тем не менее он развернулся и уловил быстрое движение, темно-серая белка перелетела на ветку сосны, по крайней мере, в тридцати футах над землей.
Без малейших колебаний Брианна подняла ружье, прижала приклад к плечу и выстрелила, проделав все это одним плавным движением. Ветка под белкой взорвалась облаком щепок, и сбитый зверек полетел на землю, подпрыгивая на пружинящих вечнозеленых ветвях.
Роджер бросился к дереву, но спешить не было необходимости, белка была мертва и лежала неподвижно, как кусочек меха.
- Хороший выстрел, - сказал он одобрительно, протягивая трупик Брианне, когда она подошла. - Но на ней нет раны, ты, должно быть, испугала ее до смерти.
Брианна кинула на него взгляд из-под бровей.
- Если бы я хотела попасть в нее, то я бы попала, - сказала она с легким раздражением. - И если бы я это сделала, ты бы сейчас держал горстку месива, а не белку. Ты не целишься прямо в существо такого маленького размера, ты целишься ниже, чтобы сбить его. Это называется драть кору, - объяснила она, как терпеливый воспитатель детского сада медленно соображающему ребенку.
- О, да? - он подавил небольшое чувство раздражения. - Это тебя научил отец?
Прежде чем ответить, она кинула на него странный взгляд.
- Нет, Иэн.
Он издал неразборчивый звук. Иэн был трудным вопросом в семье. Кузена Брианны очень сильно любили, и он знал, что все в семье скучали по нему, но из чувства деликатности никогда не говорили про него при Роджере.
Это не вина Роджера, что Иэн Мюррей остался у могавков, но, без сомнения, он был замешан в этом. Если бы он не убил индейца...
Не в первый раз он отодвинул прочь воспоминания о той ночи в Шейктауне, но физическая память о ней ожила в нем - быстрое, как ртуть, чувство страха в животе и короткая дрожь в мускулах предплечья, когда он со всей силы ткнул концом сломанного шеста в тень, которая вдруг возникла перед ним. Очень плотная тень.
Брианна вернулась назад и сделала другую мишень, три чурбачка разных размеров на большом пне. Не говоря ничего, он вытер вспотевшие руки и стал готовить выстрел, но Иэн Мюррей не оставлял его. Он мало видел его, но хорошо помнил едва вошедшего в мужской возраст юношу, высокого и неуклюжего, с простым, но привлекательным лицом.
Он помнил лицо Мюррея так, как видел его в последний раз, покрытое корочкой от сделанной только что татуировки, которая в виде линии из точек образовывала узоры на его щеках и переносице. Его лицо было коричневым от загара, но кожа на его только что побритой голове была удивительно розовой, как попка у ребенка, и была покрыта красными пятнами раздражения от бритья.
- В чем дело?
Голос Брианны заставил его вздрогнуть, и ствол дернулся, когда он сделал выстрел и промахнулся. Ему не удалось попасть в чурки ни разу из дюжины выстрелов.
Он опустил ружье и повернулся к ней. Она хмурилась, но не выглядела сердитой, скорее озадаченной и заинтересованной.
- Что случилось? - снова спросила она.
Он глубоко вздохнул и провел рукавом по лицу, размазывая копоть.
- Твой кузен, - сказал он внезапно, - я сожалею о нем, Бри.
Ее лицо немного смягчилось, и хмурый беспокойный взгляд немного просветлел.
- О, - сказала она и, взяв его за руку, подошла к нему так близко, что он чувствовал тепло ее тела. Она вздохнула и прижалась лбом к его плечу.
- Хорошо, - сказала она, наконец, - я сожалею тоже. Но это не твоя вина, не больше чем моя или папы, - она фыркнула, что можно было принять за смешок. - Если это чья-то вина, то Лиззи... но ее никто не обвиняет.
Он улыбнулся несколько кривовато.
- Да, понятно, - ответил он и обхватил ладонью ее прохладную гладкую косу. - Ты права. И все же я убил человека, Бри.
Она не вздрогнула, не отстранилась, но замерла совершенно неподвижно. Он также замер, это была последняя вещь, которую он хотел бы сказать ей.
- Ты никогда не говорил мне об этом, - сказала она, наконец, поднимая голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Она выглядела неуверенной, не зная, стоит ли продолжать этот разговор. Ветерок бросил прядь волос на ее лицо, но она не стала убирать их.
- Я... сказать по правде, я не думал об этом.
Он опустил руку, и оцепенение прошло. Она встряхнулась и отступила от него.
- Это кажется ужасным, не так ли? Но... - он трудом искал слова. Он не хотел говорить об этом, но теперь, когда он начал, ему казалось необходимым рассказать все.
- Это было ночью, во время битвы в деревне. Я убежал... у меня был обломок шеста в руке, когда кто-то внезапно выпрыгнул на меня из темноты, я...
Его плечи внезапно поникли, потому что он понял, что нет слов, чтобы объяснить это. Никаких. Он смотрел вниз на ружье, которое держал в руках.
- Я не знал, что убил его, - сказал он тихо, не сводя глаз с кремня. - Я даже не видел его лица. Я все еще не знаю, кто это был... хотя это, должен быть, кто-то, кого я знал. Шейктаун был маленькой деревней, я знал всех ne rononkwe.
Да, ведь действительно, он никогда не пытался выяснить, кого он убил. Совершенно очевидно, он не спрашивал, потому что не хотел знать.
- Ne rononkwe? - повторила она вопросительно.
- Мужчины... воины... храбрецы. Они так называют себя, Kahnyen'kehaka.
Слова индейцев могавков звучали странно для него, чуждые и в тоже время знакомые. Он увидел на ее лице настороженность и понял, что его говор звучит странно для нее - не так, когда кто-нибудь неловко использует иностранное слово, а так, как иногда делает ее отец, небрежно смешивая гэльские и шотландские языки в поисках нужного слова.
Роджер глядел вниз на ружье, как если бы не видел его прежде. Он не смотрел на нее, но чувствовал, что она подошла ближе, все еще нерешительная, но готовая понять его.
- Ты... жалеешь об этом?
- Нет, - сказал он и посмотрел на нее. - То есть, я сожалею, что так получилось. Но не жалею, что сделал это, нет.
Он заговорил, не останавливаясь в поисках слов, и был удивлен и почувствовал облегчение от того, как верны они были. Он сожалел, как и сказал ей, но его сожаление не имело никого отношения к смерти. Он был рабом в Шейктауне и не испытывал большой любви к могавкам, хотя среди них были и порядочные люди. Он не собирался убивать, он только защищался. Он сделал бы это снова при тех же обстоятельствах.
Все же язвочка вины жила в нем - понимание того, как легко он забыл про эту смерть. Kahnyen'kehaka пели и рассказывали истории о своих мертвых и, сидя вокруг огня в большом доме, вспоминали предков в нескольких поколениях, перечисляя их деяния. Внезапно он подумал о Джейми Фрейзере, когда с лицом, освещенным светом большого костра сбора, он перечислял людей по имени и месту их происхождения. "Стань рядом со мной, Роджер, певец, сын Джеремии МакКензи". Так что, может быть, Иэну Мюррею жизнь среди могавков не показалась совершенно чуждой.
И все же он смутно чувствовал, будто лишил неизвестного мертвеца не только жизни, но и имени, стремясь погрузить его в забвение, притворяясь, что убийства никогда не было, спасая себя от этого знания. "И вот это, - подумал он, - неправильно".
Ее лицо было спокойным, но не застывшим, ее глаза смотрели на него с состраданием. Однако он отвел взгляд на ружье, ствол которого он держал, и увидел, что его грязные пальцы оставили черные жирные пятна на металле. Она потянулась и забрала ружье, протерев пятна подолом рубашки.
Он позволил забрать его и теперь стоял, вытирая грязные пальцы о свои бриджи.
- Просто... не кажется ли тебе, что если ты должен убить человека, то это должно быть сделано с какой-то целью? Намеренно?
Она не ответила, но ее губы сжались на мгновение.
- Если ты застрелишь кого-нибудь из этого ружья - на это будет причина, - сказала она спокойно и поглядела на него внимательными синими глазами, и он увидел, что выражение, которое он принял за сострадание, было фактически яростным спокойствием, как маленькие язычки голубого пламени на прогоревших поленьях.
- И если ты должен застрелить кого-то, Роджер, я хочу, чтобы ты сделал это осознано.
Сделав две дюжины выстрелов, он смог попасть в деревянные чурбачки, по крайней мере, дважды. Он продолжал бы упорно стрелять, но она видела, что руки его стали дрожать, когда он прицеливался. От усталости он начал чаще промахиваться, и это было плохо для него.
Или для нее. Ее груди начали болеть, переполнившись молоком. Она должна что-то с этим сделать.
- Пойдем, поедим, - сказала она с улыбкой, забрав у него мушкет. - Я голодна.
Стрельба, перезарядка, установка мишеней не давали им замерзнуть, но была почти зима, и воздух был холодный. "Слишком холодный, - подумала она с сожалением, - чтобы можно было голыми лечь в папоротники". Но солнце еще грело, и она предусмотрительно упаковала в рюкзак вместе с обедом два старых одеяла.
Он молчал, но это было уютное молчание. Она наблюдала, как он нарезал ломтики твердого сыра, опустив темные ресницы, и восхищалась его длинноногой фигурой, быстрыми ловкими пальцами, нежным ртом, немного поджатым, когда он сконцентрировался на своей работе. Пот скатывался по его загорелой скуле.
Она не знала, как реагировать на то, что он рассказал. Однако она понимала, что он должен был рассказать ей об этом, даже если ей не нравилось слышать или даже думать о времени, которое он провел с могавками. Это были тягостные времена для нее - одинокой, беременной, неуверенной, что снова увидит его или своих родителей - и также для него. Она потянулась и взяла кусочек сыра, коснувшись его пальцев, потом наклонилась вперед, подставляя губы для поцелуя.
Он поцеловал их, потом сел прямо, его глаза прояснились и сияли мягким чистым светом; тени, преследующие его, исчезли из них.
- Пицца, - сказал он.
Она моргнула и рассмеялась. Это была одна из их игр, когда они по очереди вспоминали о вещах, которых им не хватало, вещах из того времени - прошлого или будущего, как посмотреть.
- Кока-кола, - сказала она быстро. - Я думаю, я могу сделать пиццу, но что хорошего в пицце без колы.
- Пицца с пивом вполне пойдет, - уверил он ее. - И у нас может быть хорошее пиво, хотя самодельное варево Лиззи - далеко не пара Лагеру МакЭвана(2). Но ты действительно можешь сделать пиццу?
- Не вижу, почему нет, - она откусила сыр, сморщившись. - Этот не подойдет, - она потрясла желтым кусочком и отправила его в рот. - Слишком резкий вкус. Но думаю...
Она сделала паузу, прожевывая и глотая сыр, потом запила большим глотком сидра.
- Сидр, думаю, хорошо пойдет с пиццей, - она опустила кожаную фляжку и слизнула сладкую каплю с губы. - Но сыр нужен другой, может быть, овечий. Па привозил такой из Салема, когда ездил туда в последний раз. Я попрошу его привезти еще этого сыра и посмотрю, как он тает.
Она раздумывала, прищурившись от яркого солнца.
- У мамы много сушенных помидоров и тонны чеснока. Я знаю у нее есть базилик - не знаю насчет орегано, но думаю, могу обойтись без него. А лепешка, - она махнула освободившейся рукой. - Мука, вода и жир, больше ничего.
Он рассмеялся и вручил ей булочку с пикули и ветчиной.
- И таким образом пицца появилась в Колониях, - произнес он и поднял фляжку с сидром в знак приветствия. - Людям всегда интересно откуда появляются большие изобретения, теперь мы знаем!
Он говорил легко, но его голосе звучал странно, и он не сводил с нее взгляда.
- Возможно, мы действительно знаем, - спустя мгновение мягко сказала она. - Ты когда-нибудь думал об этом - почему мы здесь?
- Конечно, - его зеленые глаза потемнели, но все еще были ясными. - Ты тоже?
Она кивнула и откусила булочку с ветчиной, маринад оставил во рту острый привкус лука. Конечно, они думали об этом. Она, Роджер и ее мать. Конечно, этот проход сквозь камни был не зря. Должен. И все же... хотя ее родители редко говорили о войне и сражениях, но из того немногого, что они говорили - и больше из того, что она читала - она знала, как случайно и бессмысленно иногда происходят события. Иногда тени встают, и в них прячется безымянная смерть.
Роджер раскрошил пальцами последний кусочек хлеба и бросил крошки в сторону. С дерева слетела синица и стала клевать их, через несколько секунд к ней присоединилась целая стая, подчищая крошки, словно пылесосом, и весело щебеча. Он потянулся, вздыхая, и лег на одеяло.
- Хорошо, - сказал он, - если ты поймешь, ты скажешь мне, не так ли?
Ее сердце стучало о грудину, маленькие разряды электричества щипали соски. Она не смела думать о Джемми, даже самый маленький намек на него, и молоко полилось бы потоком.
Не позволяя себе думать об этом слишком много, она через голову сняла рубашку.
Роджер смотрел на нее мягкими блестящими глазами, похожими на мох под деревьями. Она развязала льняную полосу на груди и ощутила холодное прикосновение воздуха. Взяв груди в ладони, она почувствовала, как они тяжелеют и покалывают, наливаясь молоком.
- Иди сюда, - сказал она мягко. - Скорее. Ты мне нужен.
Они лежали полуодетые, запутавшись в порванном одеяле, сонные и липкие от подсохшего молока, и тепло окружало их соединенных тела.
Солнечные лучи, проникающее через переплетения голых ветвей, создавали красно-черную рябь под ее прикрытыми веками, как если бы она смотрела вниз сквозь кровавую воду, видя движение черного вулканического песка на дне у ее ног.
Он спит? Она не повернулась и не открыла глаза, чтобы посмотреть, но попыталась послать ему безмолвное сообщение, вопрос, медленным биением пульса передающийся от крови к крови. "Ты здесь?" - спросила она молчаливо. Она почувствовала, как вопрос двинулся от ее сердца к руке. Она вообразила бледную кожу на внутренней стороне руки и голубую вену вдоль нее, и словно увидела некий импульс, который двинулся по кровотоку вниз по ее руке к ладони и слабо толкнулся в кончики пальцев.
Ничего не случилось. Она могла слышать его дыхание, медленное и регулярное, вторящее шороху ветерка в траве и деревьях, словно прибой, набегающий на песчаный берег.
Она вообразила, что они медузы. Она ясно видела два прозрачных тела, светлых, как луна. Усики бахромы покачивалась в гипнотическом ритме, влекомые потоком друг к другу. И, наконец, очень медленно они соприкоснулись.
Его палец коснулся ее ладони легко, словно пером.
"Я здесь, - сказало это касание. - А ты?"
Ее ладонь сомкнулась на его пальце, и он повернулся к ней.
В конце осени свет угасал рано. До зимнего солнцестояния оставалось еще около месяца, но к полудню солнце почти касалось склона Черной горы, и их тени неимоверно вытянулись, когда они направились на восток к дому.
Ружье несла она, обучение на этот день закончилось, и хотя они не охотились, она не хотела упустить возможность, если им попадется какая-нибудь дичь. Белка, которую она убила ранее, была выпотрошена и засунута в ее рюкзак, но это было только приправой к гарниру. "Хорошо бы еще несколько белок. Или опоссума", - думала она мечтательно.
Она не знала привычек опоссумов, но возможно зимой они впадали в спячку, и в таком случае они уже спали. Медведи все еще были активны, она видела полувысохший помет и свежие царапины на сосне, все еще исходящие смолой. Медведь был хорошей добычей, но она не рискнула бы стрелять в него, если только он не напал бы на них первым - что было мало вероятно. "Оставь медведя в покое, и он тебя не тронет", - говорили ей оба ее отца, и она считала это хорошим советом.
Выводок куропаток вылетел из ближайшего кустарника, как шрапнель, и она испуганно дернулась.
- Они хороши, как еда, не так ли? - Роджер кивнул на последнюю исчезающую серо-белую каплю. Он также вздрогнул, но не испугался в отличие от нее, заметила она с раздражением.
- Да, - сказала она, сердясь, что была поймана врасплох. - Но в них не стреляют из мушкета, если не нужны перья для подушки. Для них используются ружья с мелкой дробью. Такие как дробовик.
- Я знаю, - сказал он коротко.
Ей не хотелось говорить и нарушать их мирное настроение. Ее груди разбухли и снова стали болеть. Пришло время идти домой к Джемми.
Она невольно ускорила шаги, хотя все еще была свежа память об остром запахе сухого папоротника, о жаре солнечного света на голых загорелых плечах Роджера над ней, о шипение молока, ударяющего в его грудь и оседающего на коже прекрасными капельками, теплыми и потом холодными между их трущимися телами.
Она глубоко вздохнула и услышала, как он издал низкий смешок.
- Ммм? - она повернула к нему голову, и он указал на землю перед ними. Они шли рядом, не замечая, как некая сила, сродни гравитации, притягивала их друг другу. Теперь их тени почти слились в плечах, так что перед ними шагало странное паукообразное существо с головами, склоненными одна к другой.
Он обнял ее за талию, и одна голова на тени наклонилась, слившись с другой в одно округлое пятно.
- Это был хороший день, - сказал он мягко.
- Да, - согласилась она и улыбнулась. Она, возможно, сказала бы что-нибудь еще, но над ними раздался треск ветвей, и она резко отстранилась от него.
- Что... - начал он, но она приложила палец к губам, чтобы он молчал, и позвала жестом за собой к зарослям красного дуба.
Это была стая индюков, которые дружно рылись в земле под большим красным дубом, выискивая личинки под слоем опавших листьев и желудей. Последние солнечные лучи ложились косо, заставляя темно-серые перья на их грудках переливаться маленькими вспышками радуги.
Ружье было заряжено, но запал не был вставлен. Она нащупала пороховницу на поясе и насыпала порох на полку, не спуская глаз с птиц. Роджер присел рядом с ней, напряженный и внимательный, как гончая, взявшая след. Она подтолкнула его и протянула ему ружье, приподняв одну бровь. Индюки были не больше, чем на расстоянии в двадцать ярдов, и даже самый маленький из них, был размером с футбольный мяч.
Он колебался, но она видела в его глазах желание попробовать. Она решительно сунула ружье ему в руки и кивнула на промежуток в кустарнике.
Он осторожно сместился, ища лучший угол зрения. Она не учила стрелять его с колена, и он мудро решил не пытаться, вместо этого он встал прямо, хотя это означало, что стрелять нужно будет вниз. Он колебался, длинный ствол ружья слегка дрожал, когда он переводил мушку от одной птицы к другой, пытаясь найти лучшую цель для выстрела. Ее пальцы инстинктивно сжимались, пытаясь исправить его прицел и нажать на курок.
Она почувствовала, как он вдохнул и задержал дыхание. Потом три вещи произошли так быстро друг за другом, что казались одновременными. Оружие выстрелило с громким бумом, фонтан высохших дубовых листьев поднялся с земли, и пятнадцать индюков в панике бросились прямо на них, истерично кулдыкая.
Индюки добежали до кустарника, увидели Роджера и взлетели в воздух, отчаянно хлопая крыльями. Роджер нырнул, чтобы избежать столкновения с индюком, пролетевшим в дюйме над его головой, и столкнулся грудью с другим. Он отклонился назад, и индюк, воспользовавшись ситуацией, ловко взобрался на его плечо, цепляясь за рубашку, и взлетел, расцарапав его шею когтями.
Ружье взлетело в воздух, Брианна поймала его на лету, выдернула патрон из коробки на ее поясе и стала заряжать ружье. А в это время на них мчался последний индюк, увидев Роджера, он бросился в другую сторону, чуть не налетев на Брианну, снова сменил направление и бросился между ними, взлетев с паническим кулдыканьем.
Она развернулась, увидела его взлет, поймала черную каплю на фоне светлого неба и выстрелила. Индюк свалился с неба, как мешок с углем, и упал в сорока ярдах от них с ощутимым стуком.
Она стояла мгновение, потом медленно опустила ружье. Роджер, прижимая рубашку к кровавым царапинам на шее, уставился на нее с открытым ртом. Она слабо улыбнулась ему, чувствуя свои потные руки на деревянном прикладе и бешенный запоздалый стук сердца.
- Святой Боже, - сказал потрясенный Роджер. - Это ведь не просто удача, не так ли?
- Ну... до некоторой степени, - сказала она, изображая скромность, но потерпела неудачу и почувствовала, как ее губы расползаются в улыбке. - Возможно половина.
Роджер пошел подобрать добычу, пока она снова заряжала ружье, и вернулся с десятифунтовой птицей, из ее прострелянной шеи текла кровь, как из проколотого бурдюка.
- Вот это да, - сказал он, держа ее на вытянутой руке, чтобы дать стечь крови, восхищаясь ярко-красным цветом головы и свисающей бороды. - Я не думаю, что мне приходилось раньше видеть индейку, кроме как в жареном виде на блюде с каштанами и картошкой.
Он с большим уважением перевел взгляд с индюка на нее и кивнул на ружье.
- Прекрасный выстрел, Бри.
Она почувствовала, что ее щеки вспыхнули от удовольствия, и подавила сильное желание сказать "А, это ерунда", и вместо этого ограничилась простым "спасибо".
Они снова повернули к дому, Роджер нес мертвую птицу, держа ее на отлете.
- И ты ведь не так долго стреляешь, - проговорил Роджер, все еще находясь под впечатлением. - Около шести месяцев, не так ли?
Ей не хотелось понижать его оценку своего мастерства, но она рассмеялась и все-таки сказала правду.
- Скорее шесть лет, точнее больше десяти.
- А?
- Па - Фрэнк - учил меня стрелять с одиннадцати или двенадцати лет. Он дал мне ружье двадцать второго калибра, когда мне было тринадцать, а когда мне было пятнадцать он брал меня стрелять голубей и перепелов по уикендам.
Роджер поглядел на нее с интересом.
- Я думал, тебя учил Джейми, я понятия не имел, что Фрэнк Рэндалл был спортивным человеком.
- Ну, - медленно проговорила она. - Я не думаю, что он был спортивным.
Черная бровь вопросительно приподнялась.
- О, он умел стрелять, - уверила она его. - Он был в армии во время Второй мировой войны. Но он никогда не стрелял сам, он показывал мне, а потом наблюдал за моей стрельбой. Фактически у него даже не было ружья.
- Это странно
- Да? - она пододвинулась к нему ближе, подталкивая его плечом, так что тени их снова слились, и они теперь они походили на двухголового людоеда, который нес на плече ружье, а в руке держал третью голову. - Я тоже думала об этом, - сказала она с нарочитой легкостью. - После того, как ты рассказал мне на сборе о его письме.
Он кинул на нее быстрый взгляд.
- О чем?
Она глубоко вздохнула, почувствовав, как льняная полоса врезается в ее грудь.
- Я думала о том, почему человек, который сам не ездил верхом и не увлекался охотой, тратил столько сил, чтобы научить свою дочь ездить на коне и стрелять. Обычно девочек этому не учат, - она попыталась рассмеяться. - Не в Бостоне, по крайней мере.
Некоторое время не было слышно ничего, кроме шуршания сухих листьев под их ногами.
- Христос, - наконец, тихо выдохнул Роджер. - Он искал Джейми Фрейзера. Он написал об этом в письме.
Дата добавления: 2015-09-30; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |