- Да ладно тебе. Какая разница, мне просто приятно думать, что я рассталась с парнем, потому что ему нравятся парни. Тогда в этом как бы нет моей вины.
- Ее и так нет.
- Ну, не знаю.
Я обнимаю ее за плечи, и она не отстраняется. Мне не впервые хорошо быть с нею, но еще никогда не было так просто.
- Давай этот разговор пока останется между нами?
Она кивает.
- Давай, если ты мне признаешься, кто счастливчик. Только не говори, что это Невилл, хотя нет, говори, будет здорово.
- Что?! – я ору это громче, чем мне бы хотелось. В моей голове словно взорвали бомбу. – Невилл? При чем тут...
Она удивленно на меня смотрит.
- Гарри, только не делай вид, что ты не знал. Не то чтобы он давал объявление в газетах, но это очевидно. У него никогда не было девушки, и вообще... Я пыталась свести его с Луной, у них такие хорошие отношения, но Гермиона сказала, что у меня ничего не выйдет, потому что Невилл - гей.
- А откуда она знает?
- Он сам ей сказал. Она как-то спросила напрямую, и он сказал.
Мне странно холодно и...
- А почему я не знал?
- Гарри, но это его личное дело. Скажем так, если он не считал нужным это афишировать... – она раздраженно пожимает плечами. – Ты-то чего так злишься?
Я злюсь? О, нет, я в гребаном бешенстве. Я чувствую себя так, словно меня обманули. Я доверял ему, я верил ему больше, чем себе. Я позволил Снейпу уйти с ним. Я не придал значения своим сомнениям, я... Ну да, ревнив, причем охренительно. При одной мысли, что на коленях у Лонгботтома сейчас сидит кто-то, кому очень нужно услышать, что он хороший, мне хочется убить или умереть.
Вскакиваю с кровати.
- Джинни, мне надо идти... Я...
Она недоумевает, а потом ее губы вздрагивают.
- Гарри, это же не... – не знаю, какой ответ Джинни читает на моем лице, но ее губы дрожат, а глаза полны огромной жалости, хотя она, как ни странно, смешана с пониманием. – Это невозможно.
Я смотрю в пол, потому что должен, потому что иначе странная обида порвет мои жилы. Но я смогу победить даже ревность, я знаю, что смогу, если не стану отрицать.
- Да, Джинни.
Надеюсь, ей этого хватит. Наверное, хватает, потому что она как-то странно и обреченно кивает.
- Знаешь, я, наверное, интуитивно что-то такое предчувствовала. Из масла и уксуса, огня и динамита и многих других вещей, так же славно «гармонирующих» друг с другом, при смешивании всегда происходит только одно – взрыв. Вы всегда, сходясь, творили хаос, может, поэтому мне так не хотелось жить с вами. Опасно находиться так близко к источнику.
- Разрушения?
- Не всегда, Гарри. Магглы считают, что подобное явление в космосе сотворило вселенную. Не знаю, правы они или нет, но удачи тебе. Ее понадобится ой как много.
Я поцеловал Джинни в лоб и аппарировал, зная, что в этот раз мы поговорили так, как нужно, и эту странную теплоту между нами, наконец, невозможно испоганить. Она не обидится, что я так спешу не к ней, больше нет. А я... Я наконец-то люблю ее именно так, как должен - без тревог и сомнений. Как друга, чье плечо всегда было надежно.
* * *
- Джинни...
- Гарри, это все еще камин. А я отказалась так обсуждать что бы то ни было.
Она все еще в бешенстве, но оно уже какое-то вялое. А я виноват, я виноват так, что даже не в состоянии сформулировать всю степень вины.
- Прости, я не смог на сегодня договориться с сиделкой. Знаю, что сам пригласил тебя на ужин, но... Давай завтра? Я прошу тебя, Джинни.
Она пожимает плечами.
- Я не знаю, у меня практика до вечера.
Я почти умоляю. Мне это очень нужно.
- В любое время. Анна завтра сможет остаться даже на ночь. Мы обо всем поговорим.
Ей хочется меня послать, но она все же кивает.
- Хорошо, Гарри, я свяжусь с тобой, когда вернусь.
Я в состоянии сказать только одно:
- Спасибо.
Дверь за моей спиной скрипит, и я только надеюсь, что это не тот Снейп, который стал мне так до горечи понятен. Известен так, как я никогда не жаждал быть о нем осведомленным. Узкий, открытый, горячий. И судьба меня не подводит.
- Поттер, я могу выбрать книгу?
- Простите, у меня личный разговор. Вы не могли бы заглянуть через минуту?
- Здравствуйте, профессор, - говорит Джинни, просто чтобы что-то сказать. Хлопок двери служит ей ответом. Его манеры всегда были своеобразными. Ей все равно, она только пожимает плечами, а я чувствую себя до странности обиженным. Он ничего не помнит, ему плевать, а вот мне - нет. Мне не плевать, потому что я еще в поиске свой мантры, что поможет примириться с происходящим. Потому что мне нужно ее срочно найти, потому что я, на свою беду, помню все. Я осознаю, что теряю то, что долгие годы было настоящим, идя на поводу у прогорклой иллюзии. Я должен бороться, даже если не знаю, за что и как.
И я делаю! Что именно - уже нюансы. Я должен понять себя, и это как-то связано с тем, что на следующий день я полтора часа выбираю рубашку, привлекая к этому процессу даже улыбчивую Анну, которая учится на колдомедика и, на наше со Снейпом счастье, закончила Дурмштранг, а потому знает о нас благословенно мало. Не понимаю, откуда во мне такое усердие. Точнее, догадываюсь, и меня душит не непривычный галстук, а именно это. Это не ради Джинни. Это моя игра в нормального Гарри Поттера, потому что этой ночью я снова закрыл дверь и не спал ни секунды. Терзался, воевал с подушкой, пытался добиться покоя и к рассвету, вроде, даже получил его подобие. Бессонница и следующая за ней апатия в состоянии притупить многое, даже боль и очень неправильные чувства.
- Гарью пахнет, - Анна перестает расправлять узел странного аркана на моей шее и бежит к двери.
Удивительно, что я не чувствую запаха. Я вообще в последние дни чувствую либо слишком много, либо как-то сразу очень мало.
Едва следом за ней я вбегаю в гостиную, зрелище меня поражает. Это отвратительно, но это красиво. Занавески пылают, чудно и ярко, а виновник всего этого сидит на полу и посмеивается чему-то...
Нет, я не знаю, что на меня находит. Просто моя странная тяга вечно воевать... Это мой дом, тот, в котором я был рожден и был бы счастлив, если бы не он. Это мой мир, который я хотел бы сохранить, но он мешает. Он так чертовски мешает мне жить... Сейчас это прорывается даже через нежную улыбку, с которой он на меня смотрит. Это не человек и не безумец, это лукавый бес, который пьет меня по капле, уничтожает размеренно и намеренно. Я делаю шаг вперед и бью его по лицу. Удар такой сильный, что костяшки пальцев горят не хуже штор. Он падает на ковер странной изломанной куклой, его глаза так пусты, что мне кажется, это я сам впервые щелкнул его внутренним тумблером и породил покорное нечто, удобное мне самому. Но это иллюзия, как многие, его руки сжаты в кулаки, его губы складываются в странную гримасу отвращения.
- Что вы делаете? – Анна машет палочкой, гася пожар. И почему она выбирает для этого чары, от которых ведра воды льются нам на головы? Я мокр и жалок, Снейп избит, она сама нас не понимает. Просто становится ясно, что никто никуда не пойдет. Побег из этого ада нереален. Я протягиваю руку, он отползает в сторону по мокрому ковру. Теперь его зрачки живые, в них паника, ужас и все еще отвращение.
- Ты плохой.
И он тоже. Я знаю это всегда, а он - только несколько часов в сутки.
- Северус...
Мне не должно быть стыдно, но это происходит. Я не хочу извиняться, я не должен и не могу. Он все уничтожает, только это он в жизни и может. Он встает и бросается прочь из комнаты. Я не должен его жалеть. Не должен извиняться перед Джинни в сотый раз, но я перед ней извиняюсь, хотя она даже не выглядит удивленной. Я извиняюсь и перед немногословной, но очень неодобрительной Анной, только перед Снейпом не могу. Вместо этого я в мокрой рубашке почти всю ночь сижу на полу под его впервые запертой дверью. Слушаю его крики, все эти бесчисленные «Папочка, не надо!», и в три часа, понимая, что раскаянье скоро сведет меня с ума, просто открываю дверь взмахом палочки. Он не был хорошим, никогда, но ведь и я, наверное, тоже? Потому что мне плевать на то, что он отбивается и боится. Я сам не в состоянии успокоиться, пока, наконец, с силой не прижимаю его к груди и не вдыхаю запах его волос. Он дрожит от ужаса, я - от гнева, но во мне в эту секунду живет странное непреодолимое понимание, что нам все же лучше сейчас дрожать вместе. Тем более что я уже, наверное, смирился. Я попробовал вкусить другое утешение, я попробовал трахнуть кого-то ради чего-то... Но мне не было хорошо тогда и не будет сейчас, просто важно, что и успокаиваемся мы тоже вместе. И надо с этим смириться. Купить смазку, новые шторы и перестать себя изводить. Нельзя страдать по несуществующему. Моя мантра найдена.
* * *
19.00
Важно не то, что ты сходишь с ума, а то, как именно ты это делаешь.
- Гарри?
Невилл выглядит удивленным. Я сухо констатирую, что выражение лица ему идет. Этакое добрейшее существо в джинсах и клетчатой рубашке, все еще полное и немного нелепое, но кто знает, может, его лишние килограммы и простодушие - такая же неважная вещь, как моя редкая растительность на груди и прогрессирующие безумие.
- Не помешаю?
Он хмурится.
- Не то чтобы, я просто ищу выход, а он никак не находится. Папа непременно хочет бобы со свининой, а мама - сырную запеканку, и это притом, что я вообще не умею готовить, помощница отпросилась на пару часов, а в холодильнике только яйца, - Невилл пропускает меня в дом. – Но ты не стой на пороге. Входи, может, подскажешь телефон хорошего ресторана, где все это приготовят за полчаса, иначе они, наверное, меня самого съедят.
- А чего хочет Снейп?
Я это спросил? Да, шпион из меня, наверное, вышел бы хреновый. Невилл озадачен. Ненавижу эту его озадаченность, словно ему вообще впервые пришло в голову задуматься об этом. Но ведь это он, а не я начал. Хотя мне сейчас жаль, что не я. Очень. Я ведь думал о Снейпе куда больше! Не стоит вспоминать, что именно, но ведь думал!
- Не знаю, Гарри, - знает. Я смотрю на него и понимаю, что он знает все, ну, или догадывается. Причем не о кулинарных пристрастиях Снейпа, а о том, почему я здесь. – Так, может, ты все же зайдешь?
- Ты с ним спал?
Я говорю не то и не так. Его взгляд полон странного насмешливого тепла. Насмешливый Невилл?
- Нет, Гарри, – камень, что сейчас слетает с моей души... Он огромен. Мне хочется привалиться спиной к косяку и до слез смеяться. Боже, как мне хорошо. Как до одури чарующе прекрасно.
- Значит, я могу его забрать?
- Он что, кукла? Неодушевленное существо, которым ты вправе распоряжаться? – Невилл смотрит на меня как-то странно, и легионы сомнений атакуют меня снова. Мне тошно оттого, что я понимаю, что именно Невилл хотел сказать, лучше него самого. Снейп - не моя гребаная утка. Я это знаю, но... Мне нужно, мне чертовски необходимо его увидеть, и еще флакончик с быстродействующим ядом. Если я хочу умереть гордецом, то принять прямо перед встречей, если униженным и растоптанным - то сразу после, но я не могу не видеть его, пока книжица с одним огромным смыслом оттягивает карман. Принять можно что угодно и кого угодно, нужно просто время, желание, хорошие нервы и, наверное, сила. У меня нет ни первого, ни третьего, ни четвертого, только одно огромное второе. Я соткал свою ложь из одного желания, и теперь другому стремлению все это расхлебывать.
- Невилл...
Он смотрит на меня довольно холодно. Он, который всегда был понятным и теплым.
- Да, Гарри?
- Я его люблю.
Слова срываются с языка так легко... И все, наконец, становится на свои места. Я люблю его. Это то самое, чему я все время искал название...
- Кого его? Или, правильнее спросить, какого?
И почему Лонгботтому все нужно сломать? Он с детства такой неуклюжий, ему нельзя ничего даже на время дать в руки, особенно свое сердце. И правда, какого Снейпа? Я не знаю. Ведь этого человека, по сути, не существует, ничего нет и... Я не могу закончить эту мысль. Отчего-то вспоминается не это его «я хороший?», не феерический секс и даже не ночные кошмары. Я вижу перед собой узкие ладони, закрывающие лицо, красивые буквы, в которых столько смысла, и это его «Ну и черт с тобой»... Я думаю о непонятно чьих пальцах в моих волосах, и мне не тяжело, скорее, прекрасно, больно, сложно, горько, но очень нужно.
- Кого? – и снова я хриплю, как ветка, потрескивающая в пламени костра. Я и есть эта ветка, я горю. – Северуса Снейпа.
Мир мне этого не простит, меня никто не поймет, но мне не нужно ни понимание, ни прощение, меня не тревожит ничего, кроме пьяной истинности собственных чувств.
Невилл кивает. Его глаза отчего-то удивительно грустные, но в них столько смирения. И я не могу не спросить.
- А ты?
Он улыбается.
- Не Снейпа. Я, Гарри, люблю тебя.
Мне странно. Мне почти стыдно. Все эти годы, его доброта, его понимание, его доверие. Я даже не задумывался, чем все это заслужил. Мне вообще не приходило в голову думать о чувствах окружающих. Я все время на чем-то зацикливался. То на своей борьбе, то на своей боли и тоске. Если так пойдет дальше, то перед сколькими еще людьми мне придется извиняться?
- Прости.
Он пожимает плечами.
- Не стоит. Львы и ягнята плохо сосуществуют вместе. Кому-то непременно в итоге будет больно. Либо агнец будет съеден, либо лев подавится в процессе поглощения. У меня и так много проблем, Гарри, чтобы создавать себе еще одну, мучаясь собственным влечением к такому человеку, как ты. Я люблю тебя, Гарри, но ничего не хочу по этому поводу предпринимать, никогда не хотел. Просто подумал, что ты должен знать, чтобы перестать меня подозревать во всякой ерунде. Я этого не заслуживаю.
- Невилл, - я понимаю, что обидел его. И, наверное, странная легкость нашего общения навсегда потеряна, но ему не жаль этой утраты. И правильно, я не был достаточно хорош, чтобы обо мне сожалели. – Прости.
- Он в Аргентине. Когда мы вернулись сюда, Снейп с пристрастием допросил меня обо всех изученных методиках. Я рассказал о них и о том, что людям на его стадии они достаточно хорошо помогают. Шансы высокие. Существует, конечно, некоторый риск, что произойдет ухудшение, но он незначителен. Снейп пожелал рискнуть. Он вернется сегодня или завтра, в зависимости от того, какие чары ему назначат. Но ты можешь не ждать, а отправиться в Святого Мунго, там попросишь Джулию проводить тебя к нашему действующему портключу связи с их клиникой. Не знаю, будет ли он рад тебя увидеть, но это уже не мне решать.
Я схватил его руку и сжал.
- Невилл, спасибо тебе. За все.
Он улыбнулся.
- Гарри, я не знаю, будешь ли ты счастлив, но мне бы этого хотелось. Любимым людям не желают зла. Можешь воспользоваться моим камином.
И все же он дурак и мазохист, но такой милый, этот Невилл. Сам я так не могу, и, наверное, хорошо, что не могу. Мои чувства нелогичны, но они истинные. Я не стану равнодушно смотреть, как Снейп уходит с кем-то другим. Я найду способ заставить его вернуться в мою жизнь.
* * *
- Поттер, я не хочу оставаться в вашем доме. Это идиотизм какой-то.
Я знаю. Мы оба это знаем.
- А вам есть куда пойти?
- В клинику.
У него очередной приступ истерики, во мне она почему-то всегда будит апатию.
- Я уже говорил - решать Невиллу.
- Поттер, только не делайте вид, что вам приятно мое общество.
- Нет, но я смирился.
Он в бешенстве.
- Смирение, Поттер, это не то, на основании чего принимают на себя обязательства заботиться о человеке. Ненависть и безразличие - плохие декорации для совместного быта, а поскольку лучших у нас нет, я настаиваю на возвращении в больницу. Меня, в отличие от вас, беспокоит собственное психическое здоровье, мне не нужны новые потрясения.
Я не хочу с ним спорить и обсуждать что-либо. Все равно это разговор на пару часов. Потом он забудет и будет всем доволен. Позже, наверное, снова будет потрясен сложившейся действительностью, и это уже закономерность. Мне плевать на его чувства, когда он такой. Ему не хватает целостности? Не мои проблемы. Это эгоизм? Может быть. Я уже привык к трем постояльцам. Искать индивидуальный подход к каждому? Увольте, между «плохо», «хорошо» и «никак» никогда не будет синтеза. И я не пытаюсь в своем сознании все это объединить. Он пытается? Я уже сказал, это его проблемы.
* * *
20.00
Холл клиники в Буэнос-Айресе встретил меня стерильной чистотой и тишиной. За стойкой скучал какой-то долговязый смуглый парень, при моем появлении приветливо улыбнувшийся и отложивший в сторону журнал по колдомедицине.
- Здравствуйте, вы говорите по-английски?
- Конечно, - его акцент был ощутимым, но я все же легко мог его понять. – Вы новый пациент из Святого Мунго или американец из клиники Святой Карбонии? Я не могу различить по выговору.
- Нет, что вы, я не пациент.
Парень скептически пожал плечами.
- Все сначала так говорят, – он улыбнулся, увидев мою озадаченность. – Это такая шутка. Мы ведь единственная клиника магов, всецело специализирующаяся на повреждении психики. Здоровые колдуны - для нас редкость.
Я кивнул.
- Понимаю. Я из Англии, мне нужно увидеться с одним из ваших пациентов. Он должен был прибыть пару часов назад по рекомендации Невилла Лонгботтома. Его фамилия Снейп.
Лицо парня как-то странно помрачнело.
- Вы родственник?
- Нет, но... - он скорбно вздохнул, и я осекся. – Что с ним?
Парень выглядел так, словно хотел оказаться где угодно, только не здесь и не сейчас.
- Мне так жаль, колдомедик Ливандос как раз пошел связаться с мистером Лонгботтомом. Такое случается очень редко, вы же понимаете, у магов, практикующих окклюменцию, повышенная восприимчивость к чарам, корректирующим сознание. Мы предупредили пациента об опасности, но он настоял на немедленном лечении... Боже, мне так жаль.
Мой мозг отказывался его понимать.
- Вы ничего не смогли сделать? Его состояние ухудшилось?
- Как вас зовут? – поинтересовался парень.
- Гарри.
- Гарри, вам, наверное, лучше поговорить с колдомедиком Ливандосом.
- Если вы мне немедленно не скажете, что случилось...
- Он умер. Это, конечно, очень редкий исход подобной терапии, но...
Он еще что-то говорил, но я уже не мог слушать. Словно кто-то набил ватой уши. Я все время по пути сюда пытался подобрать слова и мечтал, чтобы они попросту оказались не нужны, и вот кто-то говорит мне, что так и случилось. Но я мечтал совсем о другом. О том, что он увидит меня, удивится, но все поймет и примет. Конечно, надежда была глупой, но такой огромной... А может, я верил, что он будет так обдолбан целебными зельями, что просто не заметит, как я привычно устроюсь на краешке его постели и обниму. Потом он, конечно, придет в себя, но будет уже поздно, я сумею как-то странно срастись с ним каждой клеточкой, и эта связь станет неразрывной, и, может, он тоже захочет, чтобы она длилась. Я совсем ничего не понимаю, кроме того, что мне теперь действительно не нужно говорить. Ничего нет. Ни улыбки, ни сарказма, даже гребаная точка - и та где-то потерялась. Мне больно, я не могу дышать, мое тупое упрямое сердце лопается от огромной любви, что таким странным способом прорывается к свободе. Теперь уже навсегда неразделенной. Я хочу кричать, но не знаю, о чем. Верните мне его! Истерзанного, сумасшедшего или злого, просто верните мне его. Ну, пожалуйста, мне, правда, очень нужно. Нужно... Я верю, что он не утка, он много большее, за него я бы бросился под колеса той машины, и даже если бы не успел, я бы его склеил. Нет, правда, послал весь мир на хрен, склеил и поместил на самое важное место в своей душе. Я что теперь - даже этого не могу? Мое существование - одна огромная агония из рук, губ и брезгливых взглядов, из «хорошего мальчика» и малиновой смазки, из странной зачарованной пустоты. В моем сердце он сейчас охренительно цел. Ну вот. Вот! Боже, видишь, я смог, я люблю, все это не понимаю, не до конца уважаю, но и не боюсь. Ни его, ни себя, ни горечи. Все правильно, сложно, и дальше, наверное, будет еще сложнее, но все ведь действительно правильно, потому что с самого начало было не прихотью, но необходимостью. Вот видишь, я признал. Стою тут и готов принять что угодно, но только не то, что этот человек говорит мне. Он ведь ошибается? Ты не можешь так с нами. Мы мало вынесли? И речь сейчас даже не обо мне. Давай поговорим о нем и его методах, что я так презирал. Он ведь не мог иначе, понимаешь? Нет, я сам не понимал, но сейчас просто верю. Его отец, Мародеры, Волдеморт, Альбус и даже я... Мы все сделали его таким, а потом поняли, что сотворенное нам не нравится. Мы виноваты, а не он, слышишь! Он хотел быть хорошим! Он выбирал? А что был выбор? Кто-то из нас хоть раз думал, как это больно - расти, вынося постоянные издевательства. Каково это - понять, что вместо возможного побега ты набрел на очередной эшафот. Боже, ну кто бы одумался? А он смог. Поздно и скверно, но ведь сделал же... Легко ли каждый день платить по счетам? Бороться за победу, в которую не веришь, спасать того, кого презираешь? А ведь он спасал меня, не раз и не два, а я так удобно и быстро забывал об этом. Что испытывает человек, убивая того, в ком сам искал спасения? Мне нужно это оценить? Нет, я не могу, я не знаю такой боли, у меня была другая, и тут я тебе не советчик. Что до моих родителей... Я хочу попросить объяснения и хочу, чтобы однажды он откровенно рассказал мне о своей жизни, о том, как все это с ним, нет, теперь уже с нами, вышло. Потому что я тоже расскажу ему о своей судьбе. Даже если этот разговор будет омрачен гневом, мы успокоимся и через неделю его повторим. Пусть не все поймем и не все простим, но нам будет с чем ежедневно бороться. И мы победим, непременно, в день, когда однажды я просто пойму, что куда важнее не взаимные обиды, а то, что он рядом, те мгновения счастья, что мы еще успеем прожить, а он не усмехнется в ответ, когда я расскажу ему об этом понимании, а просто меня обнимет. Я не адвокат дьявола, вовсе нет. Потому что он - не зло. Он вообще не поддается идентификации. Он Северус Снейп, целый человек, которого я люблю. Боже, верни его, не меняй ничего, мне даже этого не надо, просто отдай. Можно он снова закроет лицо руками? Можно он скажет: «На пару дней не нужно», - а я спустя часы буду надеяться на то, что он все же хотел бы остаться, вот только навсегда. Боже...
Эта странная сумбурная молитва лишает меня последних сил, и я падаю на колени на каменный пол. В нашем мире чудо – обыденность, и ничего невероятного давно не происходит. Но как мне понять, как принять все это и не сдохнуть от отчаянья? Я не могу, не хочу и не умею. Мне не нужен мир без моего единственного человека, я знаю, каким чужим он может быть, каким порождением горечи стану для тех, кому дорог. Я не хочу так больше жить. Мне нужно дышать и двигаться, не упрекая себя каждую секунду за то, что мне утром далась та чашка. За то, что я не признал странную очевидность того, как он мне дорог, много дней назад. За то, что он, а не я, поджег те чертовы занавески, пока я ненавидел, цепляясь за прошлое. Нельзя целовать одни губы и думать, что стоит вернуть в свою жизнь другие. Это подло, я ничего не знаю о его ревности и его утках, но это поганое поведение даже с моей точки зрения. Так отчего я решил, что ему не должно быть больно? Что он щелкнет своим тумблером и непременно меня простит? За то, что, трахая его, я думал, что этого не происходит, и не пытался, ни разу не пытался понять, о чем думает он. За то, что сегодня я так боялся слушать то, что он мне говорит. Потому что не верил, что его слова могут быть такими честными и прямыми, а когда узнал, не понимал, что с этим делать. И это чертово исцеление... Спешил бы он так с ним, если бы я заставил себя все принять и обсудить? Мы бы вместе все по десять раз перепроверили, обсудили бы все нюансы, и я был бы рядом с ним. Я не отдал бы то, что мое, даже смерти.
Резкая пощечина - это просто удар, просто боль, и она не способна привести меня в чувство.
- Боже, Мигель, что ты ему наговорил? – надо мной склоняется смуглый мужчина с выгоревшими на солнце волосами. Он безжалостно меня трясет. – Вам плохо? Где Мария? Мигель, ну как ты опять из палаты выбрался?
Я не понимаю, что происходит, просто у этого мужчины красивое открытое лицо и до странности добрый взгляд. Такие люди не рождаются, чтобы быть вестниками чего-то плохого.
Парень за его спиной пожимает плечами.
- Люди совсем разучились ценить друг друга. Я просто помогаю.
Сознание начинает проясняться.
- Северус Снейп...
Мужчина кивает.
- Друг Невилла, да? С ним все нормально, – он помогает мне подняться. – Простите, ради бога. Мигель - один из наших старейших пациентов, и ему нравится считать, что это делает его одним из нас. А еще у него странные представления о добре и зле, все время сбегает и пугает родных наших больных.
- Все нормально?.. – я все еще не могу поверить, нельзя так чередовать чувства - от отчаяния к надежде. - Мне нужно к нему... – Правда, очень нужно. Увидеть его, прикоснуться и, возможно, тогда я обрадуюсь так, как никогда не мог, и возблагодарю бога за то, что он счел мои доводы убедительными.
- Конечно, - мужчина кивает. – Ну конечно, я вас провожу, - он дружески обнимает меня за плечи и орет, кажется, на всю небольшую больницу: – Мария, твою мать! Как вас зовут? – его голос молниеносно меняет интонации с гневных на ласковые.
- Гарри. Мне нужно...
- Все хорошо, Гарри, все нормально. Нам пришлось применить минимум заклинаний. Мистер Снейп и так проделал над собой огромную работу, я редко встречаю больных с подобными расстройствами, до такой степени осознающих необходимость исцелиться. Обычно подобные состояния многих затягивают, с некоторыми порождениями безумия бороться совсем не хочется, но ваш... А кто он вам?
Друг? Подопечный? Любовник?
- Я люблю его.
Мужчина тепло улыбается.
- Ваш любимый - молодец. Все прошло отлично. Конечно, ему надо будет в течение года время от времени обследоваться во избежание рецидива, но это уже мелочи. Мы даже через полчаса намерены отпустить его домой.
Домой? А у Снейпа есть дом? Мне остается надеяться... Нет, я еще не могу. Мысль, что он жив, мешает мне думать. Я просто... Ну, о чем рассуждает этот тип? Мне нужно... Увидеть, потрогать, поверить. Он, кажется, меня понимает, потому что снова кричит:
– Мария!
Из одного из коридоров, покачивая бедрами, выходит красивая девушка с яркими чертами лица.
- Да, Родриго?
Высокий мужчина все еще удерживает меня за плечи.
- Сколько раз говорить, чтобы ты не отлучалась из холла, не позвав кого-то на замену? Еще раз такое произойдет - я тебя уволю. Мигель, немедленно иди в палату.
Решительный тип. Его голос такой властный, что с ним даже сумасшедшие не спорят. Что уж тут говорить о вмиг побледневшей красотке.
- Но я...
Ему уже нет дела до ее оправданий.
- Гарри, пойдемте, – он, наконец, выпускает мое плечо и стремительным шагом следует вглубь больницы. Я спешу так, что даже опережаю его, и несколько раз он вынужден меня окликнуть, когда я пропускаю нужный поворот. Наконец мы подходим к похожей на многие другие двери. Этот Родриго решительно стучит один раз и открывает ее. – Мистер Снейп, к вам посетитель.
Я смотрю и просто не могу насмотреться. Снейп сидит в кресле у окна и что-то читает. Он выглядит неважно, бледный и кажется осунувшимся больше, чем обычно, но вот на это мне уже плевать. Он жив! Я не знаю, что происходит быстрее: Северус поворачивается и видит меня или я пролетаю на своих странных потрепанных крыльях через всю крошечную палату, и вот уже его лицо в моих ладонях, и я, наплевав на свидетеля данной сцены, целую все, что подвернется. Нос, губы, веки, лоб...
- Поттер...
Я затыкаю ему рот новым поцелуем, глажу его плечи, зарываюсь пальцами в волосы. Мне нужно его трогать, осязать руками, ловить дыхание губами, мне так прекрасно снова быть с ним. Я пьян от этой радости. Мне ничего не нужно понимать, только касаться его.
- Ты жив...
Я немного отстраняюсь и смотрю ему в глаза. Они странные, озадаченные и, наверное, немного шокированные, но никак не злые. Снейп уже хочет меня оттолкнуть и что-то спросить, но Родриго опережает его своим объяснением.
- Мистер Снейп, у нас тут произошло одно ужасное недоразумение. Вашему другу сообщили, что вы умерли. Я могу только принести свои глубочайшие извинения и, наверное, оставить вас наедине. Как только почувствуете себя лучше, зайдите ко мне. Я пока оформлю все бумаги.
Он деликатно закрывает за собой дверь. Я все еще держу лицо Снейпа в ладонях и, как ни странно, не могу налюбоваться на его такую близкую и родную некрасивость. Мне даже не больно, когда он отталкивает мои руки и встает, делая несколько шагов по палате. Не хочется даже спорить с этим, мое состояние счастья сейчас ничем не омрачить. Я сажусь на его место и обнимаю себя, пытаясь унять эту безудержную страстную активность. Мне так много всего нужно сделать, я так хочу это сделать.
- Северус...
Он смотрит на меня сверху вниз, его взгляд такой пустой и равнодушный, что холод невольно снова сочится в мое сердце.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |