- Снейп… - назвать это существо профессором не поворачивался язык. – Снейп, я - Гарри Поттер, я пришел сюда по просьбе Невилла Лонгботтома. Я снял цепь и не собираюсь вас бить.
Он немного повернул голову. Из-под завесы нерасчесанных волос на меня смотрел один огромный черный блестящий глаз. И почему я раньше не замечал, какие у него большие глаза? Или они такими стали на окончательно исхудавшем лице?
- Мама?
Этот вопрос меня добил. Я прислонился к стене, переводя дыхание. Это слово, произнесенное его глубоким, давно не детским голосом, с какой-то дурацкой надеждой... Я вспомнил печальное лицо бледной женщины из его воспоминаний. У меня не было и таких. Мой собственный голос прозвучал хрипло.
- Я же сказал: я - Гарри Поттер.
Он, опасливо глядя на меня, сел на постели, действительно еще сильнее похудевший, но с таким странным выражением лица… Безумие сделало его мягче, никаких теней от недосыпания под глазами, никаких угрюмых мимических морщин. Нет, он не стал выглядеть моложе, просто казался каким-то нереально беззаботным, и он даже робко мне улыбнулся. Тогда я впервые подумал, что в безумии есть своя прелесть, и на секунду мне тоже захотелось вот так же сидеть избитому и голодному на кровати и тихо радоваться непонятно чему.
- Гарри, - повторил он, словно пробуя мое имя на вкус. – Гарри, Гарри, Гарри… - он его распробовал, и имя перестало быть ему интересным. Вместо этого он задрал подол своей ночной рубашки и стал стирать синяк на запястье, словно грязное пятно. Долго тер, а потом расстроенно на меня взглянул: – Помыть надо, не оттирается. Нужно что-то мокрое. Мама будет ругаться. Я весь такой грязный. Она не любит, когда я пачкаюсь, – он снова стал сосредоточенно тереть синяки.
Ну и что я должен был сказать? Нужно было забрать его отсюда, найти новую сиделку. Что я знал об умалишенных? Да ничего. А о боли, той, что терзала меня сейчас? Увы, еще меньше.
- Давай ты помоешься в другом месте? Нам нужно уйти отсюда.
Он выглядел заинтересованным.
- А куда?
И правда, куда?
- Сначала ко мне домой.
- А у тебя есть кофе? Я хочу кофе. Очень.
- Кофе нет, но есть чай и подружка, которая сначала на меня наорет, а потом подскажет, как лучше поступить.
Он презрительно скривился, неожиданно напомнив мне прежнего Снейпа, а потом замурлыкал себе под нос какую-то песенку. Я спустился вниз, чтобы забрать его вещи, наверняка Невилл покупал ему приличную одежду. Мне было тошно и грустно. Я думал, как жаль, что увидел его таким, и начинал понимать Невилла. Этого Снейпа невозможно было ненавидеть. Может, я и смог бы, если бы попытался, но мне не хотелось этого делать.
* * *
12.00
- Я дочитал, – отрываю взгляд от монитора, только допечатав абзац. Сейчас ему мой такт без надобности. Смотрю на его равнодушное лицо и понимаю: лжет. У него просто разболелась голова от чтения без очков, да и книжка дерьмовая. Полагаю, он выбрал ее только потому, что читал когда-то и надеялся, что это поможет ему запомнить события. Он вообще старается как-то бороться со своим безумием. Думает, что я не замечаю, как он раскладывает вещи в одном заведенном порядке, чтобы всегда потом помнить, где и что взять. Как тщательно он просматривает газеты, пытаясь запомнить, что происходит в мире, пока он болен. Однажды я подсмотрел, как он заучивал наизусть какую-то статью о конференции алхимиков. Потом он ее, конечно, забыл, и я купил ему дневник, чтобы он мог записывать в него все, что нужно вспомнить, когда выздоровеет. Он огрызнулся: «То, что вы кретин, Поттер, я и так вряд ли забуду», - но дневник забрал и попытался настоять, чтобы я отвез его в банк и он смог со мной расплатиться. Я сказал, что сумасшедшим запрещено пользоваться их средствами без согласия попечителей. Он спросил: «В чем проблема? Отдайте мне мои деньги и верните меня в клинику». Я сказал, что об этом пусть договаривается с Невиллом, когда тот вернется: не я забирал - не мне возвращать. Я же не мог сказать, что его там чуть не трахнули? Тем более что здесь его все же трахнули, но себя я как-то уже не слишком склонен был винить. Тот разговор нам так и не удалось закончить: у него случился приступ, и минуту спустя он уже сидел на моих коленях, поглаживая меня по груди, и очень хотел, чтобы я его тоже обнял. Конечно, подобные споры возникали часто, но ни к чему не приводили. Он всегда оставался, а я не мог остановиться...
- Хотите есть? Если не очень, я предпочел бы еще часок поработать.
- Я сам могу приготовить обед, - в последнее время он старается быть вежливым. Я вижу, что старается, ему это не всегда удается, ну да ничего - я тоже не ангел. - Но сейчас я не голоден. Вы позволите позаимствовать книгу из вашей библиотеки?
- Да.
Он подходит к стеллажам и выбирает что-то толстое с заумным названием, подаренное мне Гермионой.
- Я буду наверху.
- Конечно. Если вам что-то понадобится…
- Я, разумеется, не премину воспользоваться возможностью использовать вас в качестве домашнего эльфа.
Ну и черт с ним. Я бы сказал, как именно он чаще всего уговаривает меня им воспользоваться, но мы ведь не говорим о сексе вслух. Этого же не происходит. И я даже не смогу сказать какую-нибудь гадость про то, что, конечно, лучше меня позвать, чтобы я мог утереть ему слезы и сопли. Для меня это слишком подло.
- Разумеется.
Он даже не хмыкнул напоследок, тихо закрывая дверь. Я уже давно понял, что мое равнодушие к его насмешкам - лучшее средство заставить его от них удержаться.
Не знаю, как долго мне удалось поработать, но главу я так и не закончил. На этот раз он с шумом врывается в мой кабинет и тихо замирает. Я слышу, как взволнованно он дышит, ему всегда в таком состоянии неловко мне мешать, но остановиться он уже не может. Я покорно снимаю очки и сохраняю файл, в ближайший час-полтора мне все равно не дадут работать. Повожу немного затекшими плечами, разминая мышцы. Что поделать, люблю жесткие стулья с высокой спинкой. Он тут же откликается на это движение, его ладони ложатся мне на плечи, приятно массируя. Они сильные, но нежные, от них так и веет покоем, которого ни мне, ни ему в обычном нашем мире и состоянии никогда не достигнуть.
- Так лучше?..
- Гарри, - напоминаю я, предполагая, что он снова забыл мое имя. Оборачиваюсь, он мне улыбается. Его улыбка - единственное, к чему я так до конца и не могу привыкнуть. Я легко переношу его усмешки, но не улыбку. Она чудесная и одновременно невозможная, такая хрупкая, такая открытая. Из-за нее вокруг его глаз медленно появляются крохотные морщинки - как теплые лучики. Раньше их не было.
- Конечно, Гарри, - да, он действительно помнит. – Идем, я должен тебе кое-что показать.
Он тянет меня за руку, его взгляд так переполнен мольбой и одновременно энергией, что я сдаюсь. Вместе мы поднимаемся в его комнату на втором этаже. Я знаю, что она выглядит странно, так, словно в ней одновременно живут мальчик и мужчина, причем каждый отчаянно пытается уничтожить следы другого, но все время не успевает. А зомби? Зомби вообще все равно, и я иногда боюсь, что в итоге этого странного противостояния именно он и победит. Признаться, порою очень боюсь. А потом вспоминаю, что мне должно быть все равно, но не выходит быть равнодушным. Сейчас на постели все еще валяется книжка, рядом лежит его дневник. Он раскрыт, но я никогда в него не загляну. Это еще одно табу, и он об этом знает. На полу лежит детский набор для приготовления зелий - игрушечный котел, разные безопасные порошки всевозможных цветов. Я купил его, когда однажды заметил, как он смешивает зубную пасту с шампунем. На следующий день нормальный Снейп его попросту выкинул, ненормальный - через час расплакался, и я забил этими наборами всю кладовку. Теперь это происходит постоянно: я утром кладу на полку новый, и кто первый успевает до него добраться... Последнее время эта борьба как-то поблекла, и набор почти все время на месте.
Снейп садится на грязный, заляпанный следами его опытов ковер и гордо демонстрирует мне игрушечный флакон.
- Вот.
Я вынужден признать, что это дерьмо цвета грязи выглядит точь-в-точь как оборотное зелье. Может, это его подсознание так защищается, пытаясь сохранить какие-то навыки? Все эти растворы красок очень похожи на настоящие зелья.
- Молодец. Ты правильно мешал? – уверен, такого зелья не было в прилагающейся к набору книжке рецептов для детей, но он кивает. – Поставим его на полку к остальным?
- Да, - он вскакивает с места, с торжественным видом идет к полочке, повешенной специально для игрушечных флаконов, и терпеливо ждет. Мне пришлось защитить ее заклинаниями, чтобы «тот» Снейп не уничтожил ее. Он, конечно, злился, но что его проклятья в сравнении со слезами этого? Я убираю чары, он ставит флакон на выбранное по каким-то своим критериям место и с гордостью оглядывает остальные. Пока он делает это, я уничтожаю с помощью магии следы на ковре, аккуратно помещаю в книгу закладку, надписывая на ней дату и время, и убираю его дневник в прикроватную тумбочку на отведенное ему место.
– Гарри...
Я оборачиваюсь.
- Что?
Он выглядит довольным и одновременно растерянным.
- Я, правда, хороший?
К таким разговорам можно было бы уже привыкнуть, но я никак не могу. Что сказать? «Нет, ты дерьмо, раскаявшееся, пострадавшее, но от этого никак не меньшее?». Но это как избивать ребенка - грубо и бессмысленно. Я иногда задумывался, почему он именно так свихнулся? Это способ его души найти путь к свободе? Ему не хватало наивности, раскованности и секса? Или это его кошмар? Слабость, необходимость в чьем-то присутствии, открытость? Я не Мунго и даже не Фрейд, мне не понять, а значит, незачем тратить время на размышления.
- Сейчас - да.
Он удовлетворенно кивает и, подойдя к кровати, просто падает на нее, хотя нет, не просто. У него всегда была завидная пластика, вспомнить хотя бы эти извечные проходы по коридорам Хогвартса. Раньше она так не бросалась в глаза, ну, или я не присматривался. Теперь замечаю все. И как пружинит матрас под локтями, и как удачно вписывается в чашечку, сложенную из ладоней, подбородок, и как немного оттопырена обтянутая мягким трикотажем задница.
- Я хороший, – он повторяет это так, словно ему очень нравится само слово. – Хороший... Ты меня хвалишь.
Я заставляю себя улыбнуться. Или думаю, что заставляю.
- Конечно.
Он отнимает одну ладонь от скулы и похлопывает ею рядом с собой, опуская голову на другую руку.
- Иди сюда, пожалуйста.
Я сажусь рядом. Это не приведет ни к чему хорошему? К хорошему, ну, или, по крайней мере, к приятному это как раз и приведет, просто потом будет сложно. Трудно заставлять себя думать, что этого нет. Что у меня не будет необходимости вспоминать, как его волосы рассыпались по серому в серебристые розочки покрывалу. Оно ему нравится всегда, с этим трудно спорить, если учесть, что оно пока безжалостно не уничтожено. Я тот, кто сейчас совершает действие. Я тот, кто ласково проводит рукой по его спине. Он довольно щурится, и я понимаю, что это единственное, что спасает мою потрепанную совесть. Я не трахаю «ребенка», не трахаю своего врага, я не уступаю капризам сумасшедшего, я просто обнимаю странное непостоянное существо, которое в эту секунду отчаянно этого жаждет. Это больная мысль? Да, я чокнулся, как и предсказывала Джинни, чокнулся в первый раз, как сделал это с ним, а отнюдь не по вине Волдеморта. Сходить с ума порой приятно, иначе откуда все эти мысли о его анусе и смазке с запахом малины? Безумие? Нет. Да. Странное, теплое сумасшествие. Потом я уже просто не мог остановиться и не пытался себя понять. Не ходил к мудрому колдомедику, что, проанализировав мои сомнения, объяснил бы мне причины и следствия и прописал нужные зелья. Я просто предпочел привыкнуть к тому, что порою мне хочется его убить, а иногда - целовать. И одно из этих желаний я регулярно исполняю. Даже сейчас, хотя губы касаются лишь щеки. В нем в эту минуту больше смелости, непосредственности и безрассудства. Он переворачивается на спину, обвивая руками мою шею.
- Гарри...
Да, я знаю, это нечестно, он возбуждается очень легко, практически от любого физического контакта со мной и не всегда в состоянии правильно оценить его значение. Снейп, который нерасчетлив? Неважно, пусть нерасчетлива только эта маленькая безумная частичка, которую я иногда зову Северусом. Эту частичку невозможно нарочно обидеть. Моих сил, по крайней мере, недостаточно. Особенно сейчас, когда он тянется в поцелуе к моим губам, а его рука уже скользит к молнии на джинсах, что стали мне чертовски узки, и расстегнуть которую очень нужно.
* * *
- Гарри, это... – она замолкает, глядя на робко изучающую нашу гостиную фигуру за моей спиной, и ее улыбка гаснет. Она хотела оправдаться. На диване рядом с ней сидит очередной смазливый сокурсник из академии авроров, я знаю, что ничего не было, и они просто занимались или зашли выпить пива. Просто она немного кокетлива, а я, как давно выяснилось, чертовски, до одури, ревнив. Такова истина. Я не жаден, просто у меня в жизни очень поздно появились вещи, которые могли мне нравиться. Поэтому в детстве я придавал особое значение даже тем сломанным Дадли игрушкам, что изредка доставались мне. Выуженные из мусорного бака, они хранились, как величайшая ценность, под матрасом, на котором я плохо высыпался, как та чертова принцесса, что не хочет расстаться со своей горошиной. Они были отвратительны, герои комиксов и видеоигр с облупившейся краской, оторванными головами и открученными конечностями, но они были моими! На них в любой момент могли посягнуть и снова отправить в мусорный бак, а меня запереть, чтобы я не успел стащить их до приезда машины с уборщиками. Это ощущение - что я - жалкая побирушка, вынужденная бороться за свои убогие сокровища, - медленно выветривалось и бледнело, но никогда не исчезало насовсем. Но я стал ревнив и, наверное, всегда таким буду. Ей не понять, она всегда была в состоянии принять во мне многое, но не это. Она играла на моей ревности достаточно умело, и это провоцировало меня на эмоции, вот только один и тот же прием от частоты использования перестал работать... Я знал, что она меня любит, знал, что не изменяет, но из-за всех этих Джеков, Морисов и Эйзенвильдов в нашем доме у меня начинало появляться чувство, что я все еще имею дело с чужой, а не своей куклой...
Так было с уткой в детском центре, в который меня однажды водили с Дадли, когда миссис Фигг болела, у приходящей няни был экзамен, а тетя Петунья просто мечтала пойти на прием в честь новой сделки дяди Вернона и проверить, не замаячила ли на горизонте какая-нибудь симпатичная сотрудница. А то дядя Вернон и прием в фирме - это было как-то... Неважно, в том детском центре был манеж для совсем малышей - самое дешевое времяпрепровождение, и меня туда, конечно, загнали на все четыре оплаченных часа, пока Дадли играл на автоматах и качался на качелях. Среди шариков и прочей ерунды мне случайно попалась совершенно потрясающая резиновая утка. Почти как настоящая птица, с бутылочно-зеленой шейкой и красиво окрашенными перышками. Я вцепился в нее, как в самое необходимое. Полюбил с первого взгляда - как служащий в галерее картину, которую вот-вот должен вынести на торг, но не может оторвать от нее взгляда, понимая, что именно для него она создана. Когда за мной и Дадли пришли, я все еще прижимал к груди эту чертову утку. Менеджер в форме клоуна, заметив это, обратился к тете Петунье:
- Игрушки нельзя выносить из центра, но вы можете ее оплатить, - он сверился с прайсом. Я не помню цену, которую он назвал. Какая-то мелочь за бесценную для меня утку.
Тетя уже собиралась что-то резко ответить и отобрать игрушку, когда молодая женщина, стоявшая за ее спиной с мальчиком на год старше меня, решила вмешаться:
- Если у вас нет мелочи... – она высыпала на стойку у выхода несколько монеток. – Я знаю, что такое, когда детям что-то очень нравится.
Тетя оглядела незнакомку, оценила ее дорогой брючный костюм и прическу и заставила себя кисло улыбнуться.
- Что вы, у нас, конечно же, есть деньги, и мы купим мальчику утку. Вернон, заплати.
Едва мы вышли из центра, игрушка была вырвана из моих рук и полетела под колеса проезжавшего мимо автомобиля.
- Больше не смей ставить нас в глупое положение! – орал дядя.
- Не смей ничего так постыдно клянчить! – добавила тетя.
Дадли просто смеялся надо мной, чтобы угодить взрослым. Я смотрел на утку с лопнувшей шеей и раздавленной головой, смотрел и заставлял себя не плакать. А еще обещал себе, что когда-нибудь то, что по-настоящему будет моим, я никогда и никому не отдам.
И именно потому, что я считал Джинни своей, я испытывал ревность. Мне не нравилось это чувство, я ненавидел то, что она меня на него провоцирует. Намеренно или нет? Намеренно. Моя боль - ее игры. Нет, она ничего не знала об этой боли. Я не мог ее признать, а она - понять без слов. Я знал, что это много, вот так быть понятым... Но от своего единственного в мире человека ждал именно такого понимания, а не Джеков, Морисов и Эйзенвильдов, чтобы как-то освежить чувства.
- Ну, так ты познакомишь меня с...
Парень встал с дивана и спокойно протянул мне руку. Как я и предполагал, никакой интимности тут не было, только приятельские отношения. Мужчины всегда с некоторой настороженностью смотрят в глаза тому, чью женщину уводят. Я это знал и еще помнил, сам так смотрел на Дина.
- Девин.
Я кивнул.
- Очень приятно. Джинни, нам нужно поговорить. Если ты ненадолго прервешься...
Она уже справилась с удивлением.
- Девин, прости нас, пожалуйста. Давай повторим все эти заклинания завтра с утра перед лекцией.
Он улыбнулся.
- Конечно. Могу я воспользоваться камином?
Джинни кивнула.
- Разумеется, – едва он исчез в языках пламени, она посмотрела на меня. Ее взгляд был тяжелым и разочарованным. Снейпа за моей спиной она предпочитала не замечать вовсе. – Гарри...
Она села на диван, обхватив колени.
- Джинни, давай я все объясню. Это всего на день, максимум - два, пока я не найду ему нормальную сиделку. Та, что Невилл довольно спешно нашел, не подходит, – мне всегда было проще рассуждать о чужих недостатках, чем о своих собственных.
Она хмыкнула.
- Ты, конечно, можешь все объяснить, и твои доводы мне понравятся, просто потому, что ты сам мне нравишься, и мы в очередной раз пойдем по какой-то новой дороге, - она зарывается пальцами в волосы и небрежно их ерошит. – Гарри, знаешь, что самое ужасное? Мне даже не хочется сейчас устраивать сцену и скандалить. Раньше хотелось. Когда ты вдруг решил, что карьера аврора, о которой ты так мечтал, - не то, что тебе нужно. Бог с ним, я покричала и смирилась. Ты два года ничем не занимался, только сам почти вручную отстраивал этот дом, я снова с этим смирилась, жила с тобой в палатке, благо, со всеми удобствами, но я бы вынесла и просто шалаш. Я носила тебе сэндвичи и была рядом, когда ты вообще не спал по несколько дней, а потом срывался на своих друзьях, которые о тебе беспокоились. Я все твердила себе, что не каждый человек пережил то, что довелось перенести тебе, и любила, как могла. Я люблю тебя до сих пор, но, пожалуй, перестаю понимать. Может, в этом вся проблема? В непонимании? К чему ты стремишься? Оглянись по сторонам. Мы всего достигли! У нас есть мир, в котором куда меньше боли, чем раньше. У нас есть дом, который ты хотел, и есть будущее. Гарри, оно есть! Протяни руку и возьми. Не создавай искусственных препятствий.
- Я не...
Она встала с дивана и укоризненно на меня посмотрела.
- Нет, Гарри, ты создаешь. К чему он здесь? Ты притащил в наш дом человека, которого ненавидишь.
- С ним плохо обращались.
Он хмыкнула.
- Ты сам себе веришь? Ты его проклинал, говорил, что тебе плевать, что он заслуживает ада! Что изменилось? Ты ведь нашел его не в аду. Нет?
Я признал:
- Нет.
Она кивнула.
- Мне жаль нас. Думаю, тебе нужно дать время подумать о том, что ты творишь, а мне - осознать, ради чего я все это терпела.
Я тогда так рассчитывал на ее понимание...
- Джинни...
Она смягчилась и, шагнув навстречу, обняла меня. Или я ее обнял - не так уж важно.
- Гарри, ты снова усложнил наши отношения. Но в этот раз сам неси за это ответственность. Я вернусь, когда ты избавишь этот дом от человека, что сейчас обрывает бахрому с моих любимых штор. Я хочу, чтобы это был наш дом и наш мир, но без тебя у меня ничего не выйдет. Мне жаль его, и я не злюсь на тебя. Просто, Гарри, давай ты, наконец, сам для себя решишь, что нас двое, и предпринимать какие-то действия, что затрагивают и меня, мы можем только вместе. Я пока поживу в Норе.
- Но что скажут твои родители и Рон...
Она хмыкнула, а потом разрыдалась. Я попытался ее обнять, но Джинни вырвалась.
- Ты хоть понимаешь, что не возражаешь против этого? Гарри, почему? Тебя волнует только мнение близких нам людей?
- Нет, но...
- Правда, «но», Гарри. Очень много «но».
* * *
13.00
Его прохладные пальцы на моем горячем члене - чарующее сочетание. Я опускаюсь на кровать рядом с ним и уже сам притягиваю его в долгий поцелуй, он лежит на мне, легкий, но такой угловатый, что не ощущать его тело невозможно. Снейп отстраняется первым, задирает мою майку и медленно цепочкой поцелуев спускается вниз. Когда его язык кружит вокруг моего пупка и чертовски хочется просто довольно зажмуриться, я вспоминаю о необходимости придать этому процессу оттенок взаимного удовольствия.
- Давай снимем одежду.
Он кивает. Его манера раздеваться отличается некоторым разнообразием. Иногда он встает и педантично складывает вещи на стул, а порою расшвыривает их по всей комнате. Второй вариант мне нравится больше, в нем присутствует какое-то горячее сумасбродство. Сегодня мне повезло. Оседлав мои бедра, он поспешно срывает с себя майку и закидывает за спину. Это действие не напоказ, он просто хочет меня, горячо, искренне. И от этого краски становятся ярче. С улыбкой спихиваю его с себя и сам торопливо снимаю майку и джинсы вместе с трусами, на пол следом за ними летят носки... Это как соревнование - кто быстрее, но он всегда побеждает, у него есть какое-то странное свойство - словно выскальзывать из одежды. Уже обнаженный, он ждет меня, лежа на боку и поглаживая собственный член. Это на самом деле прекрасно - то, как он бесстыден в своем стремлении получить удовольствие. Я научился у него этому, все мои комплексы, с которыми я сталкивался раньше, куда-то испарились. Красота тела в сексе стала для меня вторична. Тело - всего лишь сосуд, и то, чем именно он наполнен, - куда важнее его формы. К черту наши с ним шрамы, к черту его худые колени и мои длинные темные волоски на груди, которые я, живя с Джинни, постоянно удалял заклинанием, отчего кожа вокруг сосков вечно чесалась. Все это мусор. Партнера нужно принимать таким, каков он есть, со всеми достоинствами и недостатками, только тогда удовольствие будет полным.
Ложусь рядом, головой к его паху, нежно поглаживаю бедро, ощущая ответный поцелуй в живот. Он берет мой член в руку, я переношу свои поглаживания на его ягодицы. Он заглушает свой собственный стон, целуя мою головку. Он сосет хорошо, так хорошо, что первые несколько раз, когда он делал мне минет, я кончал, стоило моему члену оказаться в его узком влажном горле. Потом я привык вести себя более стоически.
- Северус...
Он знает, чего я хочу, и, не выпуская мой член изо рта, шарит рукой по прикроватной тумбочке, кидая мне баночку со смазкой. Отвинчиваю крышку. Обожаю запах малины, гелеобразная субстанция приятно холодит пальцы. Я сосу его член менее умело. Мой опыт в этом вопросе ограничивается всего месяцем практики. Мне просто как-то захотелось попробовать, до этого меня интересовали только его рот и задница. Но однажды, отсосав мне, он потянулся за поцелуем, я не успел отстраниться и с удивлением понял, что я приятный на вкус, солоновато-сладкий. Тогда мне захотелось узнать, каков он. Как позже выяснилось - слегка вяжущий, с пикантной горчинкой, но узнать это получилось отнюдь не с первого раза. Впрочем, с ним было трудно стесняться неудач, для этого он сам был слишком бесстыден. Этот Северус вдохновлял на дальнейшие совершенствования.
Его длинный, не слишком толстый член с гладкой бархатистой головкой невольно отвлекал меня от собственных потрясающих ощущений. Слегка оттянув кожу, я стал щекотать языком крохотное отверстие, он застонал переполненным ртом, я, воодушевленный его реакцией, погрузил головку в рот полностью и стал ритмично посасывать. Он приподнял ногу, мой скользкий от смазки палец тут же нашел его отверстие и скользнул внутрь, двигаясь в такт моих движений ртом. Снейп был таким гладким, эластичным и горячим внутри, что ощущение проникновения в его тело меня невероятно заводило. Наши ежедневные постельные игры привели к тому, что его хорошо растянутая плоть легко поддавалась вторжению, но он прекрасно владел своим телом, и то, как его анус сжал мой палец... Я бы кончил, не сдави он предусмотрительно мои яички. Чертов талантливый садист. Я погрузил в него второй палец и нащупал волшебную кнопку моего отмщения, принимая его член в свой рот максимально глубоко, как только мог. Он вцепился руками в мои ягодицы и снова застонал, но мы оба хотели большего. Мы всегда хотели большего. Он выпустил изо рта мой член и занялся мошонкой, вылизывал, посасывал, массировал, я проводил языком по каждой вене, разводя внутри него пальцы, пока не сошел с ума от желания заменить их своим членом. Его задница всегда действовала на меня подобным магическим образом. Своего рода сладкое Империо.
- Северус, - глупо звать иначе того, кого намерен трахнуть. Я вытащил из него пальцы, он тут же покорно отстранился, вставая на колени и вцепившись руками в изголовье кровати. Его худые бедра были широко расставлены, бледная задница призывно приподнята. Он мог свести с ума кого угодно. Не своей красотой, нет, я еще не настолько ослеп. В нем была какая-то голодная и одновременно томная, очень гибкая в позвоночнике сексуальность. Зовущая... Манящая... Дрожащей от вожделения, переполнившего мое тело, рукой я торопливо нанес смазку на собственный член. Красноватый и пахнущий малиной, он выглядел отнюдь не так привлекательно, как ждущее его отверстие, похожее на крохотный бутон, застывший на грани и готовый вот-вот распуститься. О, да, мы распустились уже дальше некуда. Все очень давно слишком распущенно.
Заняв место между его ног, я не отказал себе в удовольствии развести его ягодицы в стороны, и немного поиграть пальцами с отверстием, которое делало меня гребаным фетишистом.
- Гарри, - какие повелительные интонации. Иногда он был чертовки настойчив, причем именно тогда, когда я меньше всего склонен был с ним спорить. Приставив свой член к его анусу, я медленно толкнулся внутрь. – Гарри... О, Гарри. – Он впустил меня, беспрепятственно подаваясь навстречу, беззастенчиво подмахивая. Я бы ласково прошептал: «Маленькая шлюшка», - но глупо говорить такие слова человеку чуть ли не вдвое тебя старше. Даже если он болен, даже если сейчас он действительно маленькая и очень откровенная в своих желаниях... Нет, ему все равно не подходили такие вот термины, даже произнесенные ласково. Не липли они к нему, в отличие от черных волос, змеями скользящих по влажной от пота спине. Я не мог вешать на него подобные ярлыки, потому что иначе сам оказался бы всего лишь похотливым придурком, которому все равно, какую задницу трахать. А ведь мой стыд сдох именно в ту секунду, когда я понял, что мне не все равно. Мне всегда нравился анальный секс, а Джинни - нет, ей было больно и противно. Я мирился, и когда впервые не удержался и переспал с ним... То, как хорошо это было... Мне казалось, это всего лишь вопрос предпочтений. Я нашел самую желанную форму удовлетворения для себя. Я хочу трахать задницы, такое вот банальное откровение. Мне было все равно, педик я или гетеросексуал, это был всего лишь вопрос самоопределения, и, задумавшись о нем, я пошел в маггловский гей-клуб, довольно легко снял за деньги смазливого парня, а потом за еще меньшие деньги - гостиничный номер. Но у меня не встало. И вопрос был даже не в эрекции, ее он ртом все же добился. Не было обжигающего искушения и желания ему поддаться. На следующий день я снял уже женщину, заранее обговорив детали, но результат был тот же. Чего-то не хватало, должно быть, узкого лица и костлявых коленок. Или иного - доверчивости, странной нежной теплоты и какого-то безумия. Это как-то меня утешило, усугубило проблему, но утешило. Я делал это с ним, потому что хотел, в своем желании я был искренен. Он не был заменой кому-то или чему-то, не был игрушкой, я его желал. Ужасная правда, но куда менее подлая, чем остальные. С ней было довольно просто свыкнуться. Я занимался сексом с иллюзией. С милым, нежным и открытым Северусом Снейпом. Такого не существовало в реальности, а значит, ничего и не было. Разве имел я право на разочарование при мысли, что он стыдится до сих пор, просто потому, что для него это реально, и ему, должно быть, все равно, с кем. Ревность с моей стороны? К его гипотетическим любовникам? Да, просто потому, что в этот момент он был моим, просто потому, что никому больше не нужен. Потом, когда я от него избавлюсь, это, наверно, пройдет. А пока, под аккомпанемент наших стонов, я наваливаюсь сверху и трахаю его со всей страстью, на какую только способен. Мои губы посасывают мочку его уха, пальцы левой руки терзают сосок, слегка царапая, так, как ему больше всего нравится, правая рука ласкает его член в такт толчкам, скорость которых все нарастает. Его тело такое чувственное, что я всякий раз схожу с ума вместе с ним. Мне становится понятно, зачем он прятался годами под всеми этими слоями черных тряпок. Я ведь сам его под ними от себя прячу, потому что с постоянной эрекцией чертовски неудобно жить. Будучи таким подвластным законам похоти, нужно очень избирательно относиться к тем, кто может на тебя позариться. Снейп, опасающийся собственной необузданной сексуальности? Все может быть. Я вообще знаю о нем слишком много и одновременно слишком мало. Не хотел бы вообще ничего знать, но так уж вышло, и теперь мне охренительно не все равно. По крайней мере, когда мы в одной постели. Это потом возникают битые чашки, сожженные занавески и круглые очки, заброшенные куда подальше.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |