Я, как всегда, шепчу ему глупости. Успокаивающие, бездумные, сборчатые. Шепотом, на ухо, прижимая к себе, когда он меня обнимает. Черт. На самом деле, именно этого мне всегда не хватало. Простого человеческого тепла, которому можно довериться. Ряжом, с которым можно быть сильным и получать подпитку для этой силы. Иначе никак. Я на самом деле ведь много боюсь и много хочу. Я очень эгоистичный, слабый, жалкий… но стоит привязаться к человеку и ради него и пойду на все. Ты не знаешь, и, наверное, никогда не узнаешь, Ник, что ради тебя я и жизнь готов отдать. Ради тебя, дурачок мой любимый… и да, любимый. Я редко разбрасываюсь такого рода словами. Любимый, родной... даже если в мысля. Вслух я их еще ни разу не произносил – боялся ошибиться. А вот с тобой… интересно, побоюсь? Пока нет. пока я счастлив просто видеть тебя, дышать, находиться рядом и бежать, за тобой, пока ты, окрылённый очередной своей мыслью, идешь вперед. Пока я еще могу тебя догнать, пока я еще вижу твою спину… и да, я всерьез думаю о том, что что-то повредило твой рассудок. Как еще объяснить твой вопрос и то, что ты колупаешь стенку? Как еще объяснить то, что за зеркалом – на которой мне всегда было срать, пусть я им и не доверяю – надпись. Надпись, сука надпись!
И, разумеется, в первый момент я пугаюсь сглатываю, сжимаю кулаки, чтобы не показать дожи в пальцах, хотя внутри… внутри меня все сжимается в ком, на глаза наворачиваются слезы от перенапряжения и некоей паники, а сам я хочу лишь одного – успокоиться и узнать, что это всего лишь шутка… а он хватает меня и ведет уже куда-то. Я и не против. Наоборот. Прочь, прочь от этого чертового места, прочь из комнаты, прочь из помещения… в коридор, по лестнице и вниз. На улицу? Ник… я боюсь выходить. Не знаю почему, но просто трясет меня… но нет. не выходим. И разговор я слушаю уже в пол-уха. Вспоминаю историю о том, что некогда тут был приют и интернат, усмехаюсь, выдыхаю и уже более рационально смотрю на дело. Самоубеждение бьет ключом и я даже могу себя убедить, что окна открыл сквозняк, а надпись на зеркале – банальная детская ненависть к распорядку, да и отсутствие родителей. В принципе, то же что и я, только в более сильной степени. Вот и нашелся этот самый «ад» - ненавистная им школа. Ну а подписи разные – каждый сам подписывался. Скорее всего, это была группа ребят, которые хорошо ладили и хорошо ненавидели… все в порядке, не стоит так орать… а потому, прежде, чем фигура женщины скроется я еще успеваю проорать:
- Не надо сантехника! Там не все так страшно! – и поймав удивленный взгляд Ника, а потом и вахтерши, а только мило улыбаюсь, чтобы потом потянуть его обратно прочь в комнату – не хочу туда возвращаться, все равно. Вот не хочу! И мы сегодня идем в магазин. Точно – и уже по пути поясняю свою идею о детях и том, что это, скорее всего, обычные подростки с комплексами. Захожу в комнату, сажусь на кровать, да хлопаю по матрацу рядом с собой, приглашая есть и его. Обвожу взглядом комнату, уже собираюсь сказать еще кое-что, а потом просто замираю с широко открытым ртом, раскрытыми в ужасе глазами, а тихое:
- Блять, - срывается с губ. зеркало снова висело. Оно висело на ом самом месте, точно так, закрывая следы старости. А на полу не было ни намека на то, что Ник что-то счищал и стирал… но все равно, самым главным был факт самого наличие зеркала на месте. Я замер. Просто замер, глядя на это, вспоминаю, что никто из нас его не трогал, судорожно сглатываю и кошусь на Ника. А потом только качаю головой. Мне страшно вот теперь уже МНЕ реально страшно. Как вчера, блять, сука, ебанная, когда, блять, это, блять покрывало…
Вскакиваю. Вместо того, чтобы приобнять его и успокоить, буквально тяну прочь из комнаты, приложив палец к губам, словно уверен, что нас там кто-то подслушивает, подглядывает. Совно кто-то о нас знает… хотя да. оно… оно знает. И не говорите, что оно не существует. Оно есть. и уже сейчас я его ненавижу.
Тяну прочь. Из кампуса прочь с территории, за калитку и в город. Плюю на то, что обут в шлепки, на то, что мы в принципе выглядим странно. Главное, что кошелек и мобильный на месте. Их я всегда ношу с собой. А останавливаюсь я лишь подле небольшой подворотни. Понимаю, что все еще держу его за запястье и отпускаю. Оглядываюсь, не видит ли на кто, коротко его обнимаю и пытаюсь восстановить баланс внутренних сил. Я ж мужик? Мужик! И лишь выйдя и подворотни, начинаю говорить:
- Зеркало, Ник. Мы ведь его на место не повесили, верно? я же не идиот, да? никто не вешал, но оно висит… я не вернусь в ту комнату, слышишь? Не вернусь. Без соли и мела уж точно. И спим мы вместе, как хочешь. Швабра с нами. Надеюсь, она осиновая, - наверное, я похож на безумца. У меня взгляд безумный – знаю я себя в такие моменты – лицо то и дело перекашивается в гримасе, а сам я то и дело вытираю глаза. Эмоции, чтоб их… так часто бывает. Я не реву. Просто даю выход, но все равно стремно – рыдать на улице. Но посрать, веришь? Я лишь упрямо повторяю, - я туда не вернусь, - а потом, вздохнув и прикусив до боли губу, добавляю, - но кто это такие мы узнаем.
Не успеваю опомниться и стереть с лица выражения искреннего недовольства, как Адри рядом со мной вдруг приходит в себя, сопровождая это действо громким воплем, хватает меня за руку и волочет обратно, по дороге делясь со мной своими догадками. Если это и есть то разумное объяснение всего происходящего, которое он так чинно прокручивал в своей голове, сопровождая это гробовым молчанием, пока я силился наладить контакт с синим объектом шарообразной формы, то я вполне себе готов ему поверить, если бы он не выдавал информацию настолько лихорадочно и сумбурно, что даже адекватные вещи походили на бред сумасшедшего. Успокаивается и сбавляет скорость он лишь приземлившись на кровать, а затем приглашает меня сесть рядом. Немного топчусь на одном месте, переминаясь с ноги на ногу, а после все-таки занимаю любезно отведенное мне место, боязливо поглядывая: никогда ещё не видел его в таком состоянии, - да что уж там, я впервые вижу человека, чей эмоциональный диапазон может так шкалить. Через пару секунд пододвигаюсь ближе, уже хочу накрыть его ладонь своей, надеясь, что это успокоит его, и его взгляд перестанет так беспорядочно скользить по комнате. Но вдруг, словно услышав мои мысли, он замирает, но вовсе, как потом выясняется, не из-за спокойствия. Стоит мне повернуть голову и взглянуть в одном с ним направлении, как я слышу тихое ругательство, мгновенно выясняю причину и уже рвусь рассмотреть ближе, как меня снова хватают за запястье и тащат прочь.
Наверное, я никогда не перестану удивляться тому, какое ускорение придаёт его телу такой накал ситуации, что он буквально стартует с пятой скорости, что само по себе не возможно, и от чего я - человек без таких талантов - начинаю сразу же путаться в собственных ногах и рискую пропахать носом старый ковёр в коридоре, а заодно - и ступени до первого этажа. Из двери общежития я буквально выпрыгиваю, аки самый настоящий паркурщик, но через секунду хватаюсь рукой за колючий как на зло куст во избежание страстных поцелуев с матушкой-землей. Слава богам, моя маленькая остроплечая ракета вскоре сбавляет скорость, стоит за нами противно скрипнуть большой чёрной калитке, снует за угол, мимо киоска, и вот мы уже около леса, которым окружена вся территория колледжа, и который в тусклом свете фонарей совершенно не выглядит жутко, а скорее напоминает любой, ничем непримечательный лес со старой, выцветшей от времени картины.
Не свожу с него пристального взгляда, пальцами разминая плечевой сустав, который недавно пережил неплохую такую встряску: хоть внешне Адри и выглядел худым, даже немного хрупким, но хватался он намертво, так что тонкие пальцы мгновенно превращались в самые настоящие тиски. Наконец мы окончательно останавливаемся, и время замирает вместе с нами. Он поднимает на меня блестящие глаза, которые особенно выделяются теперь на его белоснежной коже, а внутри меня все нестерпимо сжимается так, что после коротких объятий я даже не могу выдохнуть, а лишь продолжаю смотреть на него. Слова доносятся до моих ушей откуда-то издалека, хотя я отчётливо все слышу и воспринимаю, но дело в другом: все моё внимание сосредоточено на его глазах, пока по кончикам пальцев рассыпается холод. Худшие опасения подтверждаются, когда я вижу, как он тыльной стороной ладони вытирает глаза, продолжая что-то говорить. Мои руки инстинктивно сжимаются в кулаки, я закусываю нижнюю губу, пытаясь побороть дрожь во всем теле и нарастающее ощущение дикой паники внутри. Кажется, ни одно приведение, призрак, зомби и прочая нечисть, явившаяся передо мною во всей красе, не способна внести в мою душу тот ледяной страх, который подарили его слёзы. Немалых усилий стоит разжать онемевшие пальцы и сделать несколько шагов ему навстречу, будто сопротивляясь сильному ветру, но мне это удаётся, и я непослушными руками прижимаю его, едва вздрагивающего, к себе и глажу по волосам, губами прижимаясь к его пульсирующему венкой виску.
Внутри меня все трепещет, бьется, так что становится трудно дышать, я закрываю глаза, позволяю себе на секунду поддаться боли - благо в таком положении он не видит моего лица - и сожмуриться, прижимаясь губами сильнее. Чего бы мне это не стоило, но он не должен видеть ни тени страха в моих глазах или движениях - я рискую совершить роковую ошибку - он должен быть уверен во мне и в тех словах, которые мне предстоит ему сказать, пусть и сам я не уверен в них ни капли. Не знаю, сколько я так уже стою, одновременно пытаясь успокоить себя, и его, как в один момент с силой наступаю на горло собственным ощущениям, выдыхаю, чуть размыкаю объятья и нахожу в себе силы посмотреть ему в глаза, правой рукой продолжая обнимать, а левой скольжу с волос к щекам, невесомыми движениями стираю слёзы, а затем, взяв за кончик подбородка, чуть наклоняюсь и припадаю к теплым губам. Все напряжение мгновенно пропадает, обнимаю уже мягче, медленно целуя солоноватые от слез губы, чуть сжимаю их своими, скольжу языком, пока в груди зарожадется неописуемая по своим масштабам нежность, которой я спешу с ним поделиться, а вкупе с нежностью растёт и уверенность в том, что я готов выжать из себя все силы, лишь бы он чувствовал себя рядом со мной защищенным.
- Все будет хорошо, - шепчу ему прямо в губы. - Сегодня переночуем в ближайшей гостинице или мотеле, а завтра расставим все по полкам. Уверен, этому есть какое-то объянение, и мы его обязательно найдём, вот увидишь. - Улыбаюсь кончиками губ и убираю с его лица непослушные пряди, прикидывая сколько денег у меня с собой, а затем ещё раз коротко целую и размыкаю объятья.
Приобняв его рукой, направляюсь по тротуару к центру города, держа наготове телефон, на случай если он откажется идти мимо леса и захочет вызвать такси. Почти всю дорогу мы молчим, лишь обмениваемся парой фраз, и я заставляю его надеть мою кофту, на что он все-таки соглашается ровно в тот момент, когда я уже готов нацепить ее на него силой. Как только появляются дома, я включаю навигатор, который, как ни странно, работает без особых перебоев, и нахожу небольшую гостиницу в пяти минутах хотьбы. Улыбнувшись Адри, направляюсь прямиком туда.
Нежность…мягкая, теплая родная нежность, что накрывает меня в головой, окутывает, согревает и успокаивает. Где-то на затворках сознания мелькает предательское «Люблю», я вздрагиваю, всем телом подаваясь к нему на встречу. К губам, к теплу. К чувствам…люблю тебя, идиот ты. Твой разум, твой страх, твою силу и твои слабости. Люблю, когда ты ревнуешь, люблю, когда обнимаешь. Когда согреваешь, когда успокаиваешь наплевав на собственный страх. Я же художник, Никки. Я вижу и сжатые кулаки, и дрожь, и напряжение…чувствую, знаю… называй как хочешь, но, черт, дурак ты! Мой дурак… самый лучший, самый сильный и самый желанный. Того и гляди, я под твоим теплом и натиском совсем растаю, решу, что все же тебе нужен, что нужен хоть кому-то… и тогда прости. Всю жизнь тебе загублю…
Я неохотно прерываю наш поцелуй, на который отвечал с ответной нежностью и не скрывая этого рвущегося на встречу «люблю», слабо улыбаюсь, стараясь не выдать своего сарказма к происходящему и к твоим словам в целом. Да, все будет хорошо…когда-нибудь и где-нибудь… желательно, чтобы с тобой. Ты сильный ив се выдержишь. И… я постараюсь все для этого сделать, мой хороший… родной, теплый… черт. Знаешь. Я бы, наверное, на месте бабы уж давно орал и рыдал в три ручья. Сейчас же наоборот. Все сопли-слезы высохли, и я лишь иду рядом, задыхаясь от банального: твоей близости, жара тела, твоей руки на своей талии… черт. Это ведь уже было, разве нет? и наши поцелуи и прикосновения… Но, блять, сейчас – и я правда не знаю почему – все это ощущается как сквозь розоватую дымку, бесконечную эйфорию, и, не скрою, желание. Присваивать и принадлежать, больших прикосновений и тепла, я хочу чувствовать твое тепло не через одежду, нет. и не только на талии и ладонях. Везде. Черт, ник, прости, во всем этом происходящем я только к одному могу прийти: я хочу тебя. До зубного скрежета, мокрых снов и сперматоксикоза. Смешно так, но что поделать? И, наверное, именно поэтому, не смотря на то, что мне не слишком то в кайф идти, через лес я стараюсь брести как можно медленнее, чтобы продлить этот момент счастья. Упрямлюсь, когда ты заставляешь меня надеть твою кофту – как будто в рубашке и футболке мне холодно... – и неужели, ты не понимаешь, что твоя кофта хранит ТВОЙ запах. Крышесносный, сладковатый, солнечный, смешанные с корицей и лаймом. Он лишь добавляет приятной тяжести во всем теле, что пока медленно, но спускается к паху, уводят в самые потаенные уголки сознания, к смелым желаниям. Фантазиям и мечтам. Я смотрю на твою светлую кожу, провожу пальцами по твоей щеке и понимаю, что ты бы невероятно сексуально выглядел обнажённым и на алых простынях. Желательно, шелковых. Чтобы холод ткани создавал контраст с жаром наших тел… черт, хватит!
И я трясу головой. Сдуваю непослушную челку, зачесываю ее пятерней и улыбаюсь. Неохотно отстраняюсь, сохраняя дистанцию, дабы не вызывать ненужных шепотков, а потом буквально выхватываю из твоих рук гаджет, прячу в свой карман и показываю язык:
- Отвлекись от электроники! – смеюсь. Звонко, громко, заливисто. Отбегаю на пару десятков сантиметров и поясняю, - зачем тебе все это? Навигаторы, интернет, информация…это ведь так скучно! – и губы дую. Удерживаю небольшую паузу, жду, пока ты приблизишься ко мне, чтобы улыбнуться, заглянуть в глаза да выдохнуть тихонько:
- Давай попробуем сами найти путь, а? это ведь веселее и лучше. Ну а если ты доведешь нас быстро и правильно, - вот тут я уже встаю на носочки, надеясь, что ты простишь мне эту шалость в людном месте,- получишь награду, - и говорю это таким многообещающим, в чем-то даже пошлым шепотом, что ты должен понять, должен подумать, о чем я намекаю. Ну а если не понял, то не переживай: я намекну. Отстранюсь и проведу языком по своим губам. Медленно, развратно, так, чтобы розоватая кожа блестела в неверном свете редких фонарей. Переступаю с пяток на носки, улыбаюсь широко, а оглядевшись и убедившись, что вокруг нет прохожих, довольно нагло провожу пальцами по твоего животу и вниз. Царапаю ногтями ремень брюк, слегка его оттягиваю и облизываюсь вновь. Прости, Ник. Ты сам виноват в том, что настроил меня на такую волну. Тем более, что мотель, нормальный номер, ванная, тепло и, да… я знаю! Тут должен быть номер с зеркалом на потолке!
И в предвкушении жаркой ночки я улыбаюсь да киваю головой, мол, веди. А сам носом да в воротник твоей кофты утыкаюсь, втягивая носом запаха, прикусывая губу, молясь чтобы не возбудиться раньше времени.
Странно, но не в столь поздний час улицы уже почти пусты, лишь откуда-то издалека ещё звучит детский смех, как-то пугающе звенящий в пустых переулках. Фонари отбрасывают тусклые облака света, вокруг посеревших от времени ламп кружатся мошки, в воздухе разлито что-то тяжёлое и мокрое. Будет дождь, возможно, с грозой, поэтому воздух уже буквально заряжен и давит на лёгкие. Сопротивляясь, втягиваю его полной грудью, от чего внутри начинает колоть, и бросаю взгляд на Адриана, который уже заметно оживился. Мои наблюдения подтверждаются за следующим переулком, когда в нем пробуждается ребячество и он хватает мой телефон, убирая его в свой карман. Хмурусь и чуть качаю головой - не люблю я, когда у меня отбирают мои вещи, особенно, если это мой телефон, но разозлиться мне не дают, закружив в бурном вихре, в котором окружить может только он. Делаю шаг навстречу, за что плачу равным выдохом и горячей, стальной пружиной внизу живота. Ещё совсем недавно он казался мне таким напуганным и беззащитным, а вот уже снова играет мной, заставляет думать не о том или, возможно, как раз о том. Немыслемо хочется схватить его за ворот собственной кофты, притянуть к себе, целовать до искусанных губ, стонать до хрипа в голосе, хватать до заломанных пальцев и желать до черноты в глазах. Во снова мне просыпается что-то звериное, дикое, что-то такое, от чего мне самому становится немного страшно, потому что оно бурлит внутри раскаленной лавой, грозясь обжечь и меня и его.
Нахожу в себе силы махнуть головой и стряхнуть себя наваждение, что жарким румянцем не отстает от моих щёк, зачем-то хватаюсь за ни в чем неповинный карман джинс и сжимаю ткань, силясь на ней возместить все, что творится в моей голове. Киваю ему и поворачиваю по чётко отпечатавшемуся в моей голове маршруту, сную по узким улочкам, изредка поглядывая на указатели, а вскоре сворачиваю на длинную улицу, вдоль которой тянутся маленькие пестрые магазинчики всех мастей, льющие на мостовую тёплый свет и украшенные цветочными горшками, что смотрится весьма мило и даже как-то по-кукольному. Среди таких магазинчиков я и нахожу нашу гостиницу, которая встречает на выцветшей от времени вывеской и уже покрывшейся по краям налетом витриной. Хотя внутри все вполне себе чисто и очень уютно, по-домашнему так, будто у бабушки или тети гостишь: на верх вьется резная винтовая лестница приятнового орехового дерева, рядом с ней стойка с фарфоровой вазой украшенной гжелью, а чуть поотдаль - два кожаных кресла с тряпичными подстилками. Все выглядит очень миниатюрным и аккуратным, так что я, не отпуская его руки, делаю уверенные шаги по направлению к стойке и спешу организовать нам номер.
Через пару минут за стойкой появляется худощавая рыжая девушка с тугим пучком и с улыбкой сообщает мне, что они не принимают карты. Я про себя матерью их сельскую красоту всеми известными способами, пытаясь уточнить местонахождение ближайшего терминала, но тут вмешивается Адриан со своим кошельком и заставляет меня кусать губы. Я взрослый человек, я работал все лето и я сам могу оплатить свои расходы, ну какого черта он так упрямится? Совершенно не поддаваясь ни на какие мои просьбы, уговоры и даже приказы, он извлекает из кошелька пару купюр и кладет их на стойку, пока я молча бешусь, рассматривая дурацкую ключницу в форме утки. Когда все манипуляции проведены и номер оплачен, девушка любезно приглашает нас наверх и потом ещё стоит в дверном приёме игнорируя все мои мысленные посылы испариться, а ещё лучше - выпрыгнуть в окно.
Шлюха… именно эта мысль скользит в моей больной головушке, пока Ник заказывает номер. Ну как заказывает и как Ник… все равно я его оттесняю, шепчу девушке свое пожелание и та усмехается, кивает, принимает неплохие чаевые – пусть и не за что – и даже решает нас сопроводить. Сука. Я от одной только мысли бешусь и представляю, как будет зол мой дорогой… не знаю, как его теперь и назвать-то. Короче, я поворачиваюсь, одариваю девушку полным презрения взглядом и усмехаюсь:
- Моя дорогая, Вам платят, зато, чтобы Вы пялились на постояльцев? Боюсь, что нет. иди и отрабатывайте свою зарплату и не ебите своим присутствием мою нервную систему. проблему я обеспечить смогу. Валите лучше, - ну а что? Я капризный избалованный ребенок, которого послали как можно дальше, чтобы не докучал. Но все требования исполнят по первому зову. Так что девушка только оскорбленно фыркает, да разворачивается на пятках сваливая. Ура! Не прошло и полугода!
Вот теперь я смотрю на время – дошли мы быстро, умница Никки – и довольно киваю головой. Пока еще не оглядываю номер – достаточно охеренно обустроенной небольшой прихожей, с толстой дверью, шкафом, золоченными ручками и выполненной в рыжеватых тонах. Я ведь[а1] самый лучший люкс снял… и с зеркалом на потолке. Ох. Как же я хочу эту жаркую ночку!
И сразу, пока ты не опомнился, я прижимаю тебя к двери. Целую. Похотливо, страстно, с желанием. Стону в поцелуй, проводя руками по торсу и шее. Глажу, жмурюсь довольно от одного только осознания и стягиваю с себя твою кофту и футболку, ежусь от прохлады комнаты, но теперь-то я могу прижаться к тебе поближе, покрепче, посильнее. Ощутить твои руки на своей коже, жар, силу… сукааа…
Носом утыкаюсь в шею. Целую ее и кусаю, оставляя отметины, втягивая запах твоего тела и медленно сходя с ума. Мыслей в голове давно нет. Все смешалось, спуталось, разбилось… и лишь полоса похоти. Алая дымка желания застилает глаза…
Наверное, именно поэтому я скольжу кончиками пальцев по твоей груди и животу, изучая и запоминая каждое прикосновение. Забираюсь холодными руками под майку, как последняя, течная сука трусь торсом о твое тело, стону и оглаживаю, ласкаю, изучаю уже под майкой. И хрипло тебе на ушко шепчу:
- Сними ее… и пойдем на кровать. Я дам тебе твою награду,- и языком да по самой кромке ушка, не скрывая сбивчивого дыхания и жара, - хочу тебя, Ник… дико хочу. И извини за такую прямолинейность.
Проблему спешит решить мой ненаглядный. Подскочив к худенькой девочке, аки голодная лица к курице, он со своей ядовитой ухмылкой начинает ей что-то объяснять, и с каждым новым словом эта полу-улыбка становится все кровожаднее, так что бедняжка, опешив, спешит скрыться за дверью. Но сейчас она волнует меня не больше, чем стоящий в углу комнаты торшер. Нужно отдать должное Адри - номер он снял просто шикарный: винтажные обои, дорогая мебель насыщенного ореха, милые тонкие занавески и тонкий запах сирени. Что-то мне подсказывает, что последнее останется в моей голове очень и очень надолго.
Стоит мне задуматься о вечном, как меня с силой сжимают в дверь напором и страстью мгновенно выбивая из лёгких весь воздух, так что я спешу впиться в дурманящие губы, чтобы отобрать такой нужный сейчас кислород обратно. Пальцами вплетаюсь в непослушную гладкость прядей, тяну на себя, закусывая губы и со свистом выдыхая воздух, пока по всему моему существу начинает рассыпаться точечными ударами вожделенная дрожь. Скользит к шее, а мое тело инстинктивно выгибается, и я упираюсь затылком в дверь, подставляясь под поцелуи хлеще грязной шлюхи. Ожидание лишь усиливает эффект. Тяну за волосы, жмурюсь, сжимаю зубы, но все же пропускаю собственные стоны, что все быстрее слетают с моих искусанных губ, разбиваясь о бетонные стены. Лезу руками ему под кофту, оставляю на пояснице несколько несколько царапин в наказание за мой одурманненный разум, остатки которого, вместе с мыслями об осторожности остаются где-то на задворках сознания. В глазах пляшут якрие блики, он стягивает кофту, а я с жадностью припадаю к желанному телу, одурманенный мыслю завладеть им, потеряться в этом диком, безумном слиянии. Его слова только подогревают во мне то, что и так сжирает все изнутри.
Я не помню себя, с силой упираюсь ему в грудь, на пол сыпятся пуговицы с моей рубашки, я стягиваю ее с плеч и толка его на шёлковое покрывало, а сам спешу ускользнуть губами к шее, кусать и покрывать поцелуями места укусов, скользить языком ощущая тот кружащий голову вкус и аромат. Спускаюсь ниже, заламывая собственные пальцы уже в какой-то звериной истоме, обнимая его и прижимая к своим губам, чтобы неистово жечь нежную белую кожу, оставляя на ней дорожку ярких отметин.
Ниже, ниже и жарче, с каждым новым поцелуем все более томно, дико, звенит пряжка ремня, звук скользящих джинс и стук об пол. Поднимаюсь и прижимаюсь к его телу, нахожу губами его, глушу поцелуем стон и сжимаю дрожащими пальцами его шею, свободной рукой лаская возбужденную плоть, ощущая твердь, потирая пальцами через ткань. Сплетаюсь языком и ныряю рукой под бельё, начиная резко скользить от основания к головке, сминая ту большим пальцем.
Кричу в поцелуй. Громко, срывая к чертям горло, всхлипывая и с силой кусаю его нижнюю губу. Выгибаюсь в спине, ощущая жар на собственном возбуждении, ткани, похоти. Сначала через белье, а потом уже и просто на плоти. Ласкает так умело, что я невольно начинаю ревновать даже в это неподходящий момент. Широко распахиваю глаза, глядя на потолок-зеркало… картина слишком пошлая, чтобы быть правдой: я, распластавшийся по кровати, разводящий ноги и тихо стонущий. А сверху он, такой горячий, манящий, желанный. Отметины на теле горят не хуже ожогов и это так приятно… тихо охаю, когда пальцы касаются чувствительной головки вздрагиваю всем телом да невольно толкаюсь в его рук. Хочу. Хочухочухочухочу… как же я его хочу!
Но вместо этого я отстраняю мое самое драгоценное сокровище. Запускаю пальцы в его волосы, с силой сжимаю у корней и тяну, заставляя закинуть голову, открывая мне беззащитную шею, позволяя себе впиться грубым укусом в нежную кожу, оставляя алую метку. Подальше, мой дорогой.
Игриво хлопаю его по рукам, после же слегка покачиваю указательным пальцем перед его глазами, слово мать, отчитывающая свое дитя:
- Не так быстро, мой хороший… я прекрасно знаю, что рукой ты умеешь не просто доводить – ты умеешь уносить в самые далекие и охуенные ебеня, но… позволишь и мне сделать кое-что? – нежно провожу пальчиком по его шее. Оглаживая несчастный укус и проверяя реакцию. Больно, мой хороший? Ничего, терпи. Это ненадолго.
- Сядь, - а вот теперь вместо нежностей в голосе слышится сталь приказа. Да, она не лишена своей похоти желания, но вот противится мне явно не стоит. Или вместо того, чтобы я сделал тебе приятное, доводить придётся тебе. И отнюдь не руками… не стОит.
Он садится. Я улыбаюсь, подсказываю, что сесть можно на край кровати – еще и место выбирая такое, чтобы ему сидеть было поудобнее – не напротив двери там, входа – чтобы свет лучше падал на темные волосы – их, кстати, забираю в хвост, чтобы можно было видеть мое лицо, да и всю красоту момента они не превратили эпичность. Развожу его ноги в стороны. Сажусь на колени, всем своим видом создавая этакое подобие покорности и подчинённости. Эй, Ник, тебя заводит такая тема, а? нравится властвовать над другим, и ощущать, что вся их жизнь в твоих руках? Жизнь, удовольствие, поведение... все? А меня вот заводит факт того, что я хочу сделать…
Итак, я сажусь между его разведенных ног. Кидаю хищный, но немного насмешливый взгляд наверх, на Ника. Показываю тому самый кончик языка с выступающим, блестящем от материала и слюны, колечком пирсинга, поглаживаю самым кончиком пальцев внутреннюю сторону его бедер, а потом подаюсь вперед, начиная выцеловывать его плоть прямо так, сквозь ткань трусов, нижнего белья. Провожу языком по ткани. Хочется отплеваться из-за неприятного вкуса, волосков, мягкости, но нет, не могу я себе такого позволить, тем более, что от его запаха кружит голову, рот наполняется слюной и – вот это поворот, как говорится – я уже с большим азартом и удовольствием продолжаю нехитрые действия губами, то обхватывая его член весте с тканью, то и вовсе, осторожно его прикусывая. Самую малость, разумеется.
[а1]
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |